Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
телевизором. Мама сама с собой играла в карты на диване.
Вообще, с тех пор как я стал обыкновенным ребенком, папа и мама с
нетерпением ждали меня домой, беспокоились, когда я долго не приходил.
Раньше они считали, что со мной все в порядке. Теперь они волновались, как
бы со мной чего не случилось.
- Ну, снова пришел весь мокрый, хоть выкручивай, - сердито сказала
мама.
Папа открыл глаза и с иронией произнес:
- Но зато он счастлив.
Усталость вдруг навалилась на меня с такой силой, что мне лень было рот
раскрыть. Я только кивнул, соглашаясь со всем, что говорят родители, сбросил
мокрую одежду и нырнул в постель.
Тут усталость припечатала меня на обе лопатки к кровати, и я провалился
куда-то глубоко-глубоко.
"ДНИ СВОБОДНОГО ВРЕМЕНИ"
Мы с Гришей гоняли на улице с утра до вечера. Теперь у меня были уже не
жалкие два часа свободного времени, а целые дни свободного времени.
Но иногда я отключался. Вокруг меня все исчезало, все пропадало. И
неожиданно передо мной появлялись лица Янины Станиславовны, Валентины
Михайловны и Льва Семеновича. У всех у них был такой несчастный вид, что мне
хотелось реветь.
Я чувствовал, что всем им причинил боль.
Я зажмуривал глаза, чтобы не видеть их лиц. Но получалось наоборот.
Когда я зажмуривал глаза, я видел лица моих учителей еще лучше, ярче, как
будто они стояли совсем рядом и глядели на меня в упор.
- Ты чего стоишь, как столб? - крикнул Гриша. - Я тебе дал пас, а ты?
Я очнулся. Оказалось, что я стою посреди площадки. Я махаю клюшкой, а
шайба уже у нас в воротах.
Команда соперников вопит от радости и хохочет надо мной. И наша команда
от огорчения готова меня съесть вместе с клюшкой.
- Я задумался, - тихо сказал я и почувствовал, как запылали мои щеки.
Хорошо, что на дворе стоит мороз, я разрумянился от игры, и потому
никто из ребят не заметил, что я покраснел.
- Начинаем с центра, - кричит Гриша.
Мы играем в хоккей. У нас все настоящее, как у настоящих хоккеистов. У
нас настоящая площадка, правда, поменьше, чем у мастеров, настоящий лед (это
точно!), почти настоящая форма. Только вместо шлемов - зимние шапки. Если
упадешь на лед, шапка тоже неплохо предохраняет голову.
Играем мы без коньков и без судей. Так интереснее.
Я снова получаю пас от Гриши, обматываю одного игрока, ко мне бросается
защитник. Но я вижу, что Гриша оказался неприкрытым у самых ворот
противника. Я проталкиваю шайбу другу. Тот забрасывает ее в ворота.
Нас с Гришей окружают ребята. Меня тормошат, хлопают по плечу, пихают,
нахлобучивают шапку на глаза.
Я вижу, как сияет Гриша. Он что-то кричит мне. Но из-за шума я не
разбираю слов. Да что там разбирать, и так все ясно. Гриша доволен мной.
Команда соперников начинает с центра и бросается в атаку.
А передо мной вдруг всплыло грустное лицо Льва Семеновича, и я услышал
его голос: "Молодой человек, вы играете отлично. Но у вас есть один
недостаток - вы избегаете силовой борьбы. А без силовых приемов с канадскими
профессионалами на равных не сыграешь. Сейчас я вам продемонстрирую один
силовой прием. Глядите внимательно..."
Я загляделся на Льва Семеновича и сам растянулся на льду. Надо мной
склонился разгневанный Гриша:
- Опять задумался?
- Нет. - Я ощупал голову, на которой не было шапки. - Я, кажется,
получил травму.
- Смена! - крикнул Гриша.
Из-за деревянной перегородки с клюшкой наперевес выскочил заждавшийся
мальчишка в рыжей шапке-ушанке. Вместе с Гришей они помогли мне подняться,
на клюшке подали шапку. Я надел шапку и ушел с площадки.
У нас смены не как в настоящем хоккее - на одну-полторы минуты. У нас
как сменили, так уж до конца игры.
Теперь я гляжу, как играют мои товарищи, и могу думать о чем угодно.
Вновь передо мной возникает Лев Семенович.
"Все было превосходно, молодой человек, - восклицает учитель, потирая
руки. - Однако вы поторопились пойти на сближение с соперником, потеряли
равновесие и потому упали. Вот поглядели бы вы, как выполняет силовые приемы
мой ученик Роберт Полозов".
Стоп, спохватился я, Роберт Полозов. Как я о нем раньше не подумал. Это
же идея.
Как раз окончился матч, болельщики окружили Гришу и нашу команду. Мой
друг силился выглядеть серьезным, но улыбка распирала его щеки.
Я сразу догадался: мы выиграли.
По дороге домой я посвятил Гришу в свой план.
- А зачем это тебе? - удивился Гриша.
- Понимаешь, он расстроился, огорчился, - стал объяснять я. - А ведь он
уже пенсионер, старый человек, у него больное сердце... Понимаешь?
- Не понимаю, - покачал головой Гриша.
- Ну какой ты непонятливый, - рассердился я. - Если у человека больное
сердце, с ним в любую минуту может случиться беда...
- Это я понимаю, - перебил меня Гриша. - Я тебя не понимаю.
- Почему?
- Ты так хотел избавиться от своих учителей, называл их своими
мучителями...
- Не называл, - сказал я.
- Называл, - упрямо стоял на своем Гриша.
- Ну скажи, скажи, когда называл?
Гриша засопел, наморщил лоб, но не мог вспомнить, чтобы я хоть раз
плохо называл своих учителей.
- Ладно, не называл, - согласился Гриша. - Но думал о них так и хотел
избавиться от них...
Тут уж я ничего не мог сказать.
- А что теперь получается? - спросил меня и себя Гриша и мне и себе
ответил: - Теперь ты их жалеешь и хочешь, чтобы все началось сначала.
- Я не хочу, чтобы все началось сначала, - разозлился я. - Как ты не
понимаешь?
- Тогда чего же ты хочешь? - спросил Гриша.
Вот парень, толковал ему, растолковывал, а он ничего не понял.
- Если бы ты был на моем месте, ты бы пожалел их? - спросил я.
- И не подумал бы, - покачал головой Гриша. - Они тебя жалели?
- Жалели, - поразмыслив, сказал я. - Ты придумал, как помочь Янине
Станиславовне?
- Дело безнадежное, - вздохнул Гриша.
- Тогда я пойду к директору бассейна и поговорю с ним, как мужчина с
мужчиной, - выпалил я.
- Иди, - скривился Гриша. - Ох, и тяжело с вами, вундеркиндами...
Слушай, ты уроки сделал?
- Сделал, - ответил я.
- Тогда я сейчас к тебе зайду, - обрадовался Гриша.
Я пришел домой и твердо решил - сегодня ни за что не буду за Гришу
решать математику. Просто надоело. Разве Гриша ничего не соображает? Нет,
ему просто лень шевелить мозгами. Нашел мягкотелого вундеркинда, списывает и
живет себе припеваючи. А когда его просишь помочь, он задает тысячи вопросов
и палец о палец не хочет ударить.
Дождавшись, когда Гриша раскрыл тетрадь и вопросительно уставился на
меня, мол, подавай матешу, я спросил напрямик:
- А ты почему сам не можешь решить? Тебе что-нибудь непонятно? Что?
Давай я объясню.
- Что с тобой сегодня? - опешил Гриша. - А-а, догадываюсь... Ты
ударился головой об лед, и теперь у тебя мозги набекрень?
- А ты когда ударился, что простую задачку решить не можешь?
Гриша почувствовал, что на сей раз "скатать матешу" ему не удастся, и
буркнул:
- Объясняй, только сначала...
Я вспомнил, как поступал Александр Александрович, когда хотел проверить
потолок - то есть уровень знаний. Я дал Грише задачку, которую мы решали в
первой четверти, а сейчас уже бежала к финишу третья четверть. Я
догадывался, что уровень Гриши будет где-то около нуля. Оказалось, ниже
нуля.
Но как и Александр Александрович, я не терял присутствия духа.
Набравшись терпения, я стал объяснять Грише. Наконец он одолел задачку из
первой четверти.
По лицу моего друга поплыла улыбка. Он был счастлив, словно во второй
раз выиграл хоккейный матч.
- Слушай, а ты, наверное, и вправду вундеркинд?
"А ВСП-ТАКИ ОНА ВЕРТИТСЯ!"
Я нажал на ручку. Дверь, на которой висела табличка "Директор
бассейна", не поддавалась. Если дверь не открывается, значит, в кабинете
никого нет. Ладно, приду завтра. Или послезавтра.
Нет, сказал я самому себе, ни завтра, ни послезавтра, а сегодня. Раз
пришел, сиди и жди. До победного конца. Мне сегодня очень нужен победный
конец.
Мимо меня быстро прошел высокий широкоплечий человек. Его холодные,
словно замерзшие глаза равнодушно скользнули по мне. Я подхватился -
директор!
Но прежде чем я успел раскрыть рот, директор открыл дверь и исчез в
кабинете. Эта неудача меня не расстроила, наоборот, придала храбрости.
Я распахнул дверь кабинета и с порога решительно произнес:
- Здравствуйте, мне необходимо с вами поговорить.
Сидя за столом, директор некоторое время внимательно изучал меня с ног
до головы. Я сразу вспомнил, как он недавно говорил обо мне Янине
Станиславовне: "Ноги коротковаты".
- Вообще-то я занят. - Директор провел ладонью над седым ежиком,
показывая этим, что дел у него выше головы.
- Я на пять минут, - торопливо сказал я и закрыл за собой дверь. - У
меня очень важное дело.
- Хорошо, - сдался директор. - Только покороче.
- Вы уволили Янину Станиславовну, это несправедливо, она хороший
тренер, она ни в чем не виновата, один я во всем виноват, - выпалил я,
приблизившись вплотную к столу директора.
Спокойствие не покинуло директора, но в его замерзших глазах появилось
любопытство.
- А, так ты тот самый, который едва...
- ...не утонул, - подтвердил я его догадку.
- Верно, не утонул, - согласился директор. - Но мог. И если бы это
случилось, виноваты были бы мы с Яниной Станиславовной. Я - как директор,
она - как тренер. Янина Станиславовна, кстати, это прекрасно поняла. И
попросила меня, чтобы я ее освободил от работы. Я ее не увольнял, она сама
ушла.
- Но она ни в чем не виновата, - упрямо повторял я. - Я сам хотел
утонуть.
- Почему? - не понял директор.
- То есть я не хотел утонуть, - запутался я. - Я хотел сделать вид, что
тону, и чуть не утонул на самом деле.
- Но зачем тебе это понадобилось?
В голове директора никак не укладывалось то, что я говорил.
- Я не хотел ходить в бассейн, - растолковывал я. - И я подумал, если
сделаю вид, что тону, меня на пушечный выстрел к бассейну не подпустят.
Теперь вы понимаете, что Янина Станиславовна ни в чем не виновата. Один я
виноват.
Директор сперва сидел неподвижно. Вдруг его плечи задергались, все тело
затряслось, а изо рта стали вылетать какие-то "кхе" да "кха". Наверное,
директор сдерживался, чтобы не расхохотаться. Значит, ему было смешно, что я
чуть не утонул, а Янину Станиславовну ни за что ни про что уволили?
- Неужели ты думаешь, что тебе кто-нибудь поверит? - Директор овладел
собой. - Значит, ты собирался утонуть, потому что не хотел ходить в бассейн?
Нет, этому никто не поверит, а все в один голос скажут - виновата Янина
Станиславовна.
- Вы войдите в мое положение, - я едва не кричал. - Кроме того, что я
ходил в школу, я занимался музыкой, математикой, английским и плаванием. Я
света белого не видел. И потому я решил избавиться от бассейна, чтобы жить
по-человечески, то есть как все мальчишки живут.
- Интересно, чтобы жить, он захотел утопиться, - хмыкнул директор.
Определенно я его забавлял. Его холодные глаза отогрелись, ожили.
Может, он не успел еще сегодня искупаться в бассейне?
- Но я же понарошке, - надрывался я. - А на самом деле я и не думал
топиться.
Нет, я совершенно ничего не мог объяснить директору. Он меня не хотел
понимать.
- Хорошо, допустим, я войду в твое положение, стану на твою точку
зрения.
Директор вышел из-за стола и стал со мною рядом. Поглядел внимательно
на кресло, в котором только что сидел. Поглядел точно так, как я недавно
смотрел на него. Тогда я понял, что он и вправду стал на мою точку зрения.
- Садись, - вдруг предложил мне директор. - Чего ты стоишь?
Я опустился на стул, директор уселся напротив.
- Допустим, я стану на твою точку зрения, - повторил директор. - Но
ведь ни у кого из учителей ты не тонул. На музыке ты не захлебывался, на
английском ты не шел ко дну, на математике ты не пускал пузыри? Верно?
Что верно, то верно. Я согласился с директором.
- Значит, - подхватил он, - задумав утонуть в бассейне, ты тем самым
хотел подчеркнуть, что тебе очень не по душе тренер. И поэтому я поступил
правильно, уволив Янину Станиславовну.
- Нет, неправильно, - крикнул я. - Ну как, скажите, пожалуйста, я мог
утонуть на английском?
- При желании все можно, - уклончиво ответил директор.
- Но как? - не отставал я от него. - Я ходил на занятия ко Льву
Семеновичу домой. Где я мог там утонуть? В ванной, что ли?
- Балкон у твоего англичанина есть? - вдруг спросил директор.
- Есть, - ответил я и затаил дыхание: что же скажет директор.
- Ты же мог выйти на балкон и продемонстрировать, что хочешь свалиться
вниз головой? - спросил директор.
Я замялся, промычал: конечно, мог бы. Но зачем?
- Ага, мог бы, - радостно ухватился за мои слова директор. - Мог бы, но
не сделал. А почему?
- Потому что это глупо, - буркнул я.
- Не только, - торжествующе произнес директор. - Ты не сделал этого,
потому что уважаешь учителя английского языка. А к Янине Станиславовне ты не
питаешь почтения и потому хотел утонуть в бассейне.
Я молчал, подавленный его словами. Я ничего не мог сказать против. Тут
только я понял, что натворил, когда в один совсем не прекрасный день задумал
топиться.
- И к тому же за время своей работы она не воспитала ни одного
разрядника, - равнодушно проговорил директор, и в его глазах вновь появились
льдинки. - Поэтому и пришла к выводу, что быть тренером - не ее призвание.
- Она на меня возлагала надежды, - я вновь обрел дар речи.
- Возлагала, - подтвердил директор. - А ты чуть не утонул.
Разговор вернулся к тому, с чего начался. И тогда я решил, что ничего
тут не добьюсь и мне пора уходить. Я поднялся, буркнул: "До свидания!" - и
пошел к двери. На пороге я обернулся и воскликнул: "А все-таки она не
виновата!"
Очень похожие слова давным-давно произнес великий ученый Галилео
Галилей. Когда его заставили признать, что Солнце вертится вокруг Земли, а
не наоборот, то Галилей тихо, чтобы никто не подслушал, воскликнул: "А
все-таки она вертится!"
Но я произнес свои слова, что Янина Станиславовна все-таки не виновата,
совсем не тихо, а громко, чтобы дошло до ушей директора. А он уткнулся в
бумаги на столе и сделал вид, что ничего не слышит.
"ОЖИВШАЯ ЧЕКАНКА"
Когда я вышел из кабинета директора, почувствовал, что у меня сосет под
ложечкой. Когда я расстраиваюсь, у меня появляется волчий аппетит.
Я направился в буфет, взял пару бутербродов и стакан кефира. Принялся
жевать и сразу успокоился. А как успокоился, стал размышлять.
Словами директора не проймешь. Надо доказать ему, что он совершил
ошибку, когда позволил уйти Янине Станиславовне. Вернее, надо доказать
директору, что Янина Станиславовна - замечательный тренер, что она может,
если захочет, вырастить олимпийского чемпиона.
- Севка, привет! - вдруг услышал я радостный крик.
Я оторвался от размышлений и увидел, что напротив меня за столиком
сидит Игорь, с которым мы вместе занимались плаванием. Мокрые волосы у него
были зачесаны набок. Ага, только что из воды.
- Привет, Игорь! - ответил я. - А кто у вас теперь тренер?
- Сергей Егорович. Помнишь, он малых тренировал?
- Помню, - кивнул я. - Ну и как?
- Янина была лучше, - сказал Игорь.
- Это точно, - подтвердил я.
- А ты что, не будешь больше ходить?
Игорь улыбался, наверное, обрадовался, что встретил меня.
- Не знаю, - пожал я плечами, а сам не мог оторвать глаз от Игоря.
Где я видел эту улыбку - рот до ушей, хоть завязочки пришей?
- Приходи, - сказал Игорь и принялся уплетать сосиски.
- Постараюсь, - ответил я и спросил: - Игорь, где мы с тобой раньше
виделись?
- Что с тобой? - поразился Игорь. - Мы с тобой второй год в бассейн
ходим.
- Угу, - промычал я. - А до бассейна мы не виделись?
- Вроде нет, - ответил Игорь и тоже стал ко мне приглядываться.
Мимо нашего столика прошел высокий мужчина в спортивных брюках и с
журналом под мышкой.
- Смелковский, - сказал он Игорю, - завтра в четыре тренировка. Не
забудь.
- Не забуду, Сергей Егорович, - сказал Игорь и повернулся ко мне: -
Через две недели у нас соревнования, "Олимпийские надежды". Теперь мы
тренируемся каждый день.
Но я уже не воспринимал того, что мне говорил Игорь. Смелковский,
вспомнил я, так это же фамилия Александра Александровича!
- Игорь, кто твой папа?
- Физик, - Игорь опустил голову. - Но он не живет с нами.
- А где он живет?
- Во Владивостоке.
- А как его зовут? А-квадрат?
- Нет, Александр Александрович.
- Ну, правильно - А-квадрат.
- Ты его знаешь? - встрепенулся Игорь.
- Как-то встречались, - неопределенно ответил я.
- Где, во Владивостоке?
- Ага.
Я соображал, что делать дальше. Вроде все сходится - и фамилия, и
отчество. И похож он здорово на ту чеканку. Или не похож?
- А ну-ка улыбнись! - велел я Игорю.
- Чего-чего? - опешил тот.
- Ну растяни рот до ушей!
До чего непонятливый человек - просто ужас.
- Зачем? - до Игоря по-прежнему ничего не доходило.
Нет, наверное, он не сын Александра Александровича. Тот все схватывает
на лету.
Я понял, что пока все растолкую Игорю, уйдет много времени, и тогда я
применил недозволенный прием. Я пощекотал его под мышками.
Игорь взвизгнул, а рот его, как и требовалось, растянулся до ушей.
И в то же мгновение я словно бы увидел чеканку в комнате Александра
Александровича - лохматый босоногий мальчишка, улыбка - рот до ушей, из-за
плеча вылетает птица. А потом передо мной предстал и сам Александр
Александрович - белые зубы обнажены в улыбке, черная борода, как у пирата.
- Похож, - с облегчением перевел я дух. - Вылитый папочка.
- Ты что, по шее захотел?
Игорь уже не улыбался, а глядел на меня свирепо.
- Не сердись, - я хотел похлопать Игоря по плечу, но он отпрянул от
меня. - Пошли, но дороге все объясню...
Я повел Игоря к дому Александра Александровича. Игорь был добродушным
человеком, и через минуту он уже не злился на меня, а без умолку
рассказывал:
- Вот бы выиграть соревнования! Да шансов мало. Тех, кто победит,
возьмут в школу-интернат, специальную, для юных пловцов. Будут готовить на
Олимпийские игры... Слушай, а что ты хотел мне объяснить?
Пока я шел и слушал Игоря, я не переставал думать, как ему рассказать
обо всем.
Набравшись духу, я заговорил. Вот живет в городе человек. У него
золотые руки. Ничего не стоит ему решить любую задачку. Но нет в доме у
человека радости. А все потому, что забыл дорогу к этому человеку его сын.
Сын, вообще, думает, что отец живет где-то очень далеко, чуть ли не на
Дальнем Востоке...
Я замер на полуслове и покосился на Игоря. Догадывается ли он, что я
говорю о нем? Игорь напряженно морщил лоб, но по его глазам было видно, что
не догадывается. Наверное, сообразить, что я хочу сказать, было нелегко.
У дома Александра Александровича мы остановились, и сомнения напали на
меня со всех сторон. А что, если я все это придумал? Мало ли людей с
одинаковыми фамилиями, а они вовсе не отец и