что такое "потолок". То
есть,  что такое потолок, я прекрасно знал - внизу пол, вверху - потолок. Но
что хотел сказать А-квадрат, я не понимал.
     - Твой потолок мне известен,  -  А-квадрат поднял руку на  уровне моего
роста. - Мне известно, сколько ты знаешь. Давай лучше пить кофе.
     - Я кофе не пью, - сказал я. - Только чай.
     - Надо говорить:  я чайник, а не кофейник, - объяснил А-квадрат. - Если
хочешь стать великим физиком, придется научиться. Без кофе мозги крутятся со
скрипом.
     - А  я  не  хочу быть великим физиком,  -  вздохнул я.  -  Это  бабушка
хочет...
     - Если бабушка хочет, это хуже...
     А-квадрат достал с полки толстую книгу в темно-зеленом переплете.
     - Полистай,  пока  я  сварю кофе.  Только гляди,  -  А-квадрат нахмурил
брови, - порвешь страницу - оторву ухо.
     Я в испуге схватился за уши, пока они были еще целы.
     - Где же я столько ухов наберу?
     Кандидат расхохотался:
     - А у тебя и вправду математические способности -  до двух считаешь без
запинки. А вот в грамматике не силен - "ушей" надо говорить, а не "ухов".
     А-квадрат пошел на кухню варить кофе,  а  я уткнулся в книгу.  Там была
уйма картинок,  и  на  каждой -  птица.  Таких диковинных птиц я  никогда не
видел.  Да что я,  дошкольник какой-нибудь,  чтобы рвать такую замечательную
книгу?
     Пришел А-квадрат, и мы с ним пили кофе - он черный, а я - с молоком.
     - Вы  не  боитесь,  что  они  подскажут друг другу?..  -  показал я  на
закрытую дверь, за которой гудели голоса.
     - Пусть подсказывают, я все равно узнаю.
     Кандидат  отхлебнул  глоток  горячего  и  черного,  как  тушь,  кофе  и
покосился на секундомер.
     - Пора проверить, чем набиты головы у сих юношей и девушек.
     Я  направился следом за А-квадратом в  соседнюю комнату.  При появлении
учителя ребята встали, как в школе. А-квадрат махнул рукой, чтобы садились.
     - Подпишите каждый свою работу. Сева, будь другом, собери листки.
     Я обошел вокруг стола,  собирая листки. Последним отдал свою работу тот
самый мальчишка,  который обозвал меня "вундеркиндом".  Его листок я положил
сверху, и потому с ним первым познакомился А-квадрат.
     - Кто Кирилл Михайлов?
     - Я, - поднялся мой обидчик.
     - Почему не окончил?
     - Такие задачи мне и  во  сне не  снились,  -  развел мальчишка руками,
ожидая,  наверное,  что  ребята  засмеются.  Но  те  молчали  и  глядели  на
А-квадрата.
     - Какой класс? - спросил тот.
     - Десятый.
     - Ясно, - жестко произнес А-квадрат. - Математик разговорного жанра.
     Теперь ребята засмеялись,  но уже над Кириллом.  Я тоже радовался,  что
мой обидчик посрамлен.
     А-квадрат  брал  листок,  пробегал по  нему  глазами,  называл фамилию,
задавал вопросы ребятам.
     - Понятно,  -  произнес А-квадрат,  познакомившись со всеми работами. -
Будем заниматься. Следующая наша встреча - послезавтра в три часа. Старостой
у  нас будет сей молодой человек,  -  А-квадрат показал на  меня.  -  В  мое
отсутствие слушаться его, как меня, и даже больше.
     Вот так я стал вундеркиндом. А случилось это больше года назад.


        "У ВУНДЕРКИНДА НЕ БЫВАЕТ СОБАКИ"

     Дни шли. Дни бежали. Дни мчались за днями, а я никак не мог встретиться
с Гришей и узнать у него, что он такое высмотрел в бинокль.
     Но однажды, когда я, пообедав у бабушки, сидел за уроками, позвонил Лев
Семенович.  Трубку взял я.  Справившись сперва о здоровье бабушки,  дедушки,
мамы и  папы,  а  также о моем,  Лев Семенович сообщил,  что сам он заболел,
простыл,  у  него ангина с  высокой температурой,  но  тем не менее он готов
провести со мной урок,  потому что привык выполнять заключенные договора.  И
лишь  из  соображений  безопасности  дорогого  юного  друга,  так  как  всем
известно,  что  ангина  чрезвычайно заразная  болезнь,  он,  Лев  Семенович,
вынужден отказаться от сегодняшних занятий.
     Я  пожелал учителю скорейшего выздоровления и  передал трубку  бабушке,
сообщив, что Лев Семенович заболел.
     Бабушка сказала Льву Семеновичу, что, само собой, ни о каком занятии не
может быть и  речи,  что никакой жертвы она не  примет,  что надо ему,  Льву
Семеновичу, додумать о своем здоровье, и поэтому надо как следует вылежать и
ни в коем случае не торопиться вставать.
     А я понял одно,  что в моем распоряжении два часа, что в эти два часа я
волен делать все, что захочу. Но я совсем забыл о бабушке.
     - В его возрасте болеть нежелательно,  - задумчиво проговорила бабушка,
окончив разговор.  -  Да,  а  что же мне с  тобой делать?  Я уже собралась в
химчистку...
     - Ну и  иди,  -  сказал я.  -  А я поеду домой и оттуда уже к Валентине
Михайловне...
     - А что ты будешь дома делать?
     Бабушка не могла представить,  что я  стану делать один.  У  меня будет
целых два часа свободного времени, и все эти два часа я ничем не буду занят.
Раньше у меня каждая минута,  да что там -  каждая секунда была расписана, а
тут  целых  два  часа  -  подумать  только,  сто  двадцать минут  -  я  буду
предоставлен сам себе.
     - Ты не волнуйся,  - успокаивал я бабушку, потому что вдруг понял: если
сию  минуту не  придумаю чего-нибудь,  то  не  видать мне  этих  двух  часов
свободного времени как своих ушей. - Ничего со мной не случится.
     - Ну, а чем ты все-таки займешься? - допытывалась бабушка.
     - Погуляю, - только и мог придумать я.
     Бабушке такая неопределенность пришлась не по душе.
     - Нет, это меня не устраивает, - решительно покачала она головой.
     Бабушку томило предчувствие.  Она словно бы знала,  что за эти два часа
свободного  времени  со  мной  произойдет  такое,  после  чего  все  полетит
кувырком.
     Бабушка огляделась по сторонам в  поисках дедушки.  Но дедушки не было.
Он еще с утра уехал на рыбалку.
     - Бабушка, - вдруг нашелся я. - Я погуляю и подышу свежим воздухом...
     Бабушка сразу  же  успокоилась и  отпустила меня  домой.  Внуку наконец
нашлось дело.  Он уже не будет бить баклуши целых два часа,  он будет занят.
Ведь  свежий  воздух  повышает аппетит,  укрепляет здоровье.  Короче говоря,
дышать свежим воздухом - это серьезная работа.
     Когда я очутился возле дома и огляделся, тогда только почувствовал, что
у  меня  есть целых два  часа свободного времени и  я  могу делать все,  что
захочу, все, что мне вздумается.
     И тут я стал в тупик. А чего я хочу? А что мне вздумается? Я и не знал.
Наверное, когда-то, в далекие исторические времена, я знал, а теперь начисто
забыл.  Я  пытался вспомнить,  что  делают десятилетние дети,  когда выходят
гулять.
     Ага, они извлекают квадратные корни. Нет, не то. Вспомнил! Они измеряют
скорость ветра.  Снова не  то.  Они  декламируют на  память стихи на  чистом
английском языке. Вроде бы нет.
     И  тут я  увидел Гришу.  Он сидел на скамейке,  а  в  руках у него была
деревянная лопата. Такими лопатами дворники очищают тротуары от снега.
     У  ног Гриши вились собаки.  Я не мог определить,  сколько их.  Это был
какой-то серо-бело-коричнево-черный клубок из собак.
     При  моем приближении собаки зарычали.  А  одна -  черная,  как уголек,
дворняжка - затявкала.
     Гриша поднял голову и увидел меня.
     - Сидеть!  -  строго сказал он  собакам.  Те затихли.  Собаки слушались
Гришу.
     - Собаку возьмешь? - спросил у меня Гриша.
     И я сразу вспомнил, что делают десятилетние дети. Они берут собаку, они
дружат  с   ней,   они  воспитывают  замечательного  пса,   а  потом  отдают
пограничникам.
     Видя, что я раздумываю, Гриша сказал:
     - Не бойся, бесплатно, они - ничейные...
     - Возьму! - крикнул я радостно, чтобы Гриша не сомневался.
     Будто почуяв,  что я им друг и что я собираюсь взять одну из них домой,
собаки  подобрели,  перестали рычать,  завиляли  хвостиками.  А  дворняжка -
вылитый уголек!  -  даже дотронулась осторожно зубами до моей штанины. Как я
понял, в знак особого расположения ко мне.
     - А родители? - прищурился Гриша. - Родители тебе позволят?
     Вот про родителей я  и  забыл.  Обдумав все как следует,  я понял,  что
собаки мне не видать.
     - И потом тебя целый день дома не бывает,  - размышлял вслух Гриша. - А
собаке нужен хозяин...  Нет,  не дам я  тебе собаки.  У вундеркинда не может
быть собаки. Хватит их травмировать, они и так намучились...
     Собаки,  как  будто  поняв,  что  сказал Гриша,  сразу потеряли ко  мне
интерес.  А  моя дворняжка -  я  уже в  мечтах называл ее "моей" -  обиженно
затявкала.
     Гриша  отогнал  их  мановением  руки.  Собаки  отбежали,  но  недалеко,
закружились вокруг  беседки,  готовые  примчаться  по  первому  зову  своего
повелителя.
     Я понимал, что Гриша прав, но мне все равно было обидно.
     - А почему это вундеркинды не могут иметь собак?
     - А потому что они заняты только собой.
     Гриша  всегда  говорил  то,  что  думал.  Поэтому глупо  было  на  него
обижаться. И тут я спросил о том, о чем давно хотел узнать.
     - Слушай, а для чего тебе понадобился бинокль?
     - Я рассматривал штыки на Кургане Славы, - ответил Гриша.
     - Свистишь,  - вспомнил я слово из далекого детства. Это слово иногда у
нас заменяло слова "врешь" и "обманываешь".  -  Свистишь,  - с удовольствием
повторил я.  -  От нашего дома до Кургана Славы километров двадцать,  и ни в
какой бинокль ничего отсюда не увидишь.
     - А вот я увидел, - не сдавался Гриша.
     - Давай проверим, - предложил я.
     Гриша боднул головой небо:
     - А облака ты видишь?
     Я задрал голову. Небо и вправду было все в облаках.
     - Верно, облачность значительная, - согласился я.
     - Штыки  так  горят на  солнце,  -  рассказывал Гриша,  -  что  я  даже
зажмурился, не мог долго смотреть.
     Пока мы с Гришей вели разговоры,  мой старый друг не сидел без дела.  С
помощью  молотка и  плоскогубцев он  отделил от  черенка лопаты  ее  широкую
часть, которой и счищают снег.
     Потом он отнес палку и инструменты в подвал.  Собаки было потянулись за
ним, но Гриша жестом руки велел им ждать.
     - Пора открывать, - вернувшись, решительно произнес Гриша.
     - Что? - не понял я.
     - Зимний сезон, - сказал Гриша. - Ты что, не видишь - зима началась?
     Я  оглянулся.  Всюду высились сугробы снега.  Да  и  мороз уже  здорово
кусался. И вправду зима пришла, а я и не заметил.
     Гриша взял дощечку,  свистнул собак,  и те,  заскучавшие было, радостно
взвизгнули и кинулись со всех лап к своему повелителю.
     Размахивая портфелем, я пошел следом за ними.
     Наш  дом,   как  я  уже  рассказывал,   высокий,   двадцатиэтажный.  Но
архитекторы считали,  что  он  должен быть еще  выше,  чтобы его  можно было
видеть отовсюду,  и  потому поставили дом  на  горку.  А  чтобы  люди  могли
спускаться  вниз,   к  остановкам  троллейбуса  и  автобуса,   к  магазинам,
понастроили лесенок.  Зимой лесенки заносило снегом, спускаться было трудно.
Взрослые злились, падали.
     Зато ребятам было раздолье. Они раскатывали дорожки и гоняли целый день
с горки.
     Вот туда и шел Гриша,  а следом за ним бежали собаки,  и последним брел
я.
     На краю горки Гриша сел на дощечку.  Догадавшись, что их ждет забава, к
нему кинулись собаки.  И  вся эта орава поехала по  склону вниз.  По  дороге
собаки взобрались на  Гришу,  повалили его,  и  весь  этот визжащий,  орущий
клубок с ходу врезался в сугроб.
     Гриша поднялся, с головы до пят в снегу.
     - Давай, - махнул он мне рукой снизу.
     Я развел руками.  Мол, не на чем спускаться, тащи скорей дощечку, тогда
я съеду.
     - А портфель на что? - крикнул Гриша.
     И  я  сразу вспомнил,  как в далеком детстве гонял по склону.  Я сел на
портфель и  полетел вниз по  накатанной ледяной дорожке.  Где-то на середине
меня  развернуло,  портфель выскользнул,  я  опрокинулся на  лед  и  тут  же
врезался в сугроб. Следом за мной скатились портфель и шапка.
     Я неловко встал и принялся отряхиваться.
     - Ну как? - спросил Гриша.
     - Здорово, - выдохнул я.
     Я поглядел на собак. Высунув языки, они повизгивали от радости. Честное
слово,  если бы я не знал,  что собаки не умеют улыбаться, я бы подумал, что
они смеются.
     Сколько раз мы скатились с того склона,  я уже и не помню.  Мы с Гришей
менялись видами транспорта. Он мне давал дощечку, а я ему - портфель.
     Потом мы перешли на другой склон. От него было рукой подать до Гришиной
школы. Ледяная дорожка вела прямо к двери.
     Гриша  продемонстрировал "класс" -  скатился на  ногах  и  даже  ни  на
секунду не терял равновесия.
     - Никак не могу с одного раза доехать до школы,  - пожаловался Гриша. -
Как ни разгоняюсь, не получается.
     Я прикинул расстояние до школы.
     - Тебе  мешает сила  инерции,  а  чтобы ее  преодолеть,  надо увеличить
ускорение,  -  и,  увидев по голубым глазам Гриши, что он ничего не понял, я
растолковал: - Если бы склон был покруче да повыше, ты бы домчался.
     Гриша покрутил в восхищении головой:
     - Вундеркинд.
     В первый раз,  с тех пор как меня прозвали вундеркиндом, я почувствовал
радость.
     Нечего говорить о том,  что на урок к Валентине Михайловне я,  конечно,
опоздал. Юля удивленно спросила:
     - Что с вами случилось, Всеволод?
     А и вправду,  что со мной случилось?  Просто у меня оказалось целых два
часа свободного времени, а это так здорово.


        "ЛЮБЯТ ТЕБЯ РОДИТЕЛИ?"

     К следующему занятию Лев Семенович,  конечно,  не выздоровел,  и у меня
снова оказалось целых два часа свободного времени.  Уверенная, что в прошлый
раз со мной ничего не случилось, бабушка вновь позволила мне подышать свежим
воздухом.
     На  радостях я  бегом кинулся к  троллейбусу и  вскоре уже был на нашем
дворе.
     Я  вертел головой по сторонам,  но Гриши нигде не видел.  Я обошел весь
двор  вдоль и  поперек,  но  Гриша словно сквозь землю провалился.  Нигде не
повстречал я  ни одной собачки.  Хоть у них вряд ли можно было узнать,  куда
запропастился Гриша.
     Я сел на скамейку, на которой тихо дремали две старушки, и задумался.
     А почему у меня нет друзей? Наверное, потому, что у меня нет свободного
времени.  Ведь дружить -  это вместе бегать,  прыгать,  играть, кувыркаться,
разговаривать, фантазировать... На все на это у меня не хватает времени. Вот
почему у меня нет друзей.
     Может,  один Гриша?  Когда-то  давным-давно,  в  далеком детстве,  мы с
Гришей были друзьями.  То есть носились по двору допоздна,  пока родители не
загоняли нас домой. Золотое было время!
     Я  поднял голову,  отяжелевшую от  дум,  и  увидел Гришу.  Мой приятель
плелся домой.  Перед ним бежали две собачонки -  дворняжка Уголек и лохматая
Кнопка.
     - Привет! - обрадованно кинулся я навстречу другу.
     - Привет! - хмуро ответил Гриша. - Ты чего тут?
     - Да вот - два часа свободного времени...
     - Опоздал ты, - Гриша с досады махнул рукой. - И я опоздал.
     Всюду лежал снег,  а склон оголился.  С утра потеплело, и на накатанных
ледяных дорожках появились рыжие  пятна  земли.  Какое  уж  тут  катанье!  Я
разделял огорченье друга.
     - А почему ты опоздал? - спросил я Гришу.
     Почему я опоздал, было ясно. Но почему опоздал Гриша, это было не ясно.
     - Учительница виновата.  -  Гриша поморщился,  словно от зубной боли. -
Взяла мою тетрадку по письму:  "Почему столько клякс?"  А  я  говорю:  "Нина
Ивановна,  вы что,  не знаете,  в каком я доме живу?  - "Знаю, в высотном, -
отвечает учительница. - Но какое это имеет отношение к кляксам в тетради?" Я
пожимаю плечами -  до  чего же  непонятливый народ эти учителя,  но все-таки
объясняю:  "А  вот  какое  отношение.  Ветер  раскачивает  дом,  и  особенно
двадцатый  этаж,  где  я  живу.  Раскачивается  стол,  стул.  Тетрадка  тоже
раскачивается.  Я  сам удивляюсь,  как в  таких ненормальных условиях вообще
уроки делаю, а вы про какие-то кляксы говорите".
     Гриша рассказывал очень серьезно, и я не решался рассмеяться.
     - Ну и что сказала учительница? - спросил я.
     - Что  она может сказать?  -  Гриша вздохнул.  -  Сказала:  "Останешься
сегодня после уроков в  школе и  на  первом этаже сделаешь домашние задания.
Надеюсь, что на первом этаже тебя не будет раскачивать".
     Гриша снова замолк. Не очень ему хотелось рассказывать эту историю.
     - А кляксы все равно были. Я так старался. Ручка, наверное, плохая? Как
ты считаешь? - с надеждой спросил у меня Гриша.
     - Наверное, - кивнул я.
     Во  время нашего разговора собачки носились друг за дружкой.  То Уголек
догонял Кнопку, то Кнопка мчалась за Угольком.
     - А где остальные? - спросил я.
     - Пристроил, - обрадовался Гриша. - Нашел им дом, семью...
     - А эти?
     - У меня останутся.  Хотя родители и против.  Я устроил собакам жилье в
подвале. Там тепло, хорошо. А еду я ношу.
     Почувствовав,  что  о  них идет речь,  собаки замерли на  месте,  чинно
постояли,  как  полагается благовоспитанным собачкам,  глядя преданно в  очи
своему хозяину, а потом снова понеслись по кругу.
     Гриша глядел на  собачек и  ласково улыбался.  Так  улыбается взрослый,
глядя на проказы ребенка.
     - Слушай,  -  вдруг повернулся он  ко  мне.  -  А  тебе не надоело быть
вундеркиндом?
     - Надоело, - неожиданно признался я.
     - Ну так бросай это дело.
     - А как?
     - Поговори с родителями по душам. - У Гриши все было просто. - Мол, так
и  так,  родители дорогие,  нет  мне житья,  таю на  глазах,  чахну,  хватит
человека мучить... Родители поймут. Они же тебя любят. Ты у них единственный
сын... Любят тебя родители?
     Я  задумался.  Раз столько учителей ко мне приставили,  развивают меня,
раз добра мне желают, значит, любят. Ну, конечно, любят.
     - Любят, - сказал я вслух и вздохнул.
     Гриша заметил, что я вздохнул.
     - Родители,  вообще,  странные люди, - сказал он. - Сами не знают, чего
хотят.  Если бы  в  один ужасный день мы стали такими,  какими они нас хотят
видеть, то сами бы испугались, чего натворили...
     У меня истекло свободное время,  и я вынужден был распрощаться с Гришей
и его собачками.
     Я понимал, что все дело в бабушке, что это она все за-теяла. И она одна
может все рас-теять, то есть расстроить.
     Но я  только представил,  как начну говорить с бабушкой по душам о том,
что, может, мне поменьше заниматься, отказаться хотя бы от одного учителя, и
мне сразу стало худо.  Бабушка тут же  скажет,  что у  всех внуки чем-нибудь
интересуются, увлекаются, а я лентяй и лоботряс и хотел бы всю жизнь прожить
лодырем.
     Нет,  с бабушкой лучше не начинать разговор по душам. А с дедушкой? Вот
с кем можно поговорить по душам.  Но что он может сделать?  Еще раз хлопнуть
дверью?..
     Нет, Гриша прав. Надо начинать с родителей.
     Легко сказать -  поговори с  родителями по  душам.  Тут  вообще некогда
поговорить, не то что по душам.
     Утром я  едва  успеваю сказать папе и  маме "доброе утро" и  лечу сломя
голову в школу.  А вечером, когда я возвращаюсь домой, родители уже спят. Не
станешь же их будить, чтобы поговорить по душам. Человек, разбуженный раньше
времени, страшнее тигра.
     И  вдруг мне повезло.  Когда я  через три дня после разговора с  Гришей
вернулся  домой,  папа  еще  не  спал.  И  телевизор  был  выключен.  Что-то
стряслось, наверное.
     Оказалось,  что любимая папина команда проиграла с разгромным счетом. У
папы было ужасное настроение.  Лезть к  нему с разговором по душам было,  по
меньшей мере, опрометчиво. Но я так обрадовался, что вижу папу, и поэтому ни
о чем другом не думал.
     - Папа, - начал я издалека, - ты почему не спишь?
     - Заснешь тут,  -  от  огорчения папа  чуть  не  плакал.  -  Наши снова
продули...
     Папа нервно ходил по комнате. Я пристроился, чтобы шагать с ним в ногу.
     - Папа, мне необходимо с тобой поговорить...
     - Ты понимаешь, у нас нет совершенно защиты...
     - Папа, если бы ты убедил бабушку...
     - А вратарь?  Сказать,  чт