его любимого продукта. Я уж
не говорю - всей еды. Я тоже, может быть, формул  всех кушаний не  знаю.  Но
любимых!..
     - Но понимаешь, Тэн, - чуть не хныкал Юрка, - у нас же  этого просто не
учили...
     - Что значит - не учили?! Ты что. Шарик, что ли? Научили его понимать -
понимает.  Не  научили  говорить  -  не  говорит.  Ты  же человек!  Мыслящее
существо. Если  видишь,  что чего-то не знаешь, что, по-твоему, нужно знать,
возьми и изучи! Что, у вас знания под  секретом, что ли?  Или, может быть, у
вас не разрешают учиться?
     - Нет, конечно... Но... - начал было Юрий и смолк.
     Не мог же он рассказывать  Тэну, что за  последние десять лет его жизни
он ни  разу не ощущал острой необходимости знать формулу  хлеба. Или сахара.
Существовали они - это здорово! Нужно было их купить - отлично! А на большее
Юрий просто не рассчитывал...

     Глава тринадцатая

     ВОЙ В КОСМОСЕ

     Несмотря на тяжкую, пригибающую к  полу силу гравитации. Шарик все-таки
пробрался  на кухню, с трудом отдышался и подумал уже не на своем,  собачьем
языке,  а  на  том, новом,  который он выучил,  сам не зная когда и  почему.
Потому что  в этом языке было  много интересных  понятий и, главное, все они
состояли из слов, которые, в общем, очень здорово объясняли и его состояние,
и  состояние окружающих предметов, и  обстановку,  этот новый язык показался
практичному  Шарику  очень  подходящим.  На  нем  он и подумал: "Что со мной
делается!.. Что делается..."
     Он  критически осмотрел самого себя  со  всех  доступных ему  сторон  и
горестно взвизгнул:
     несмотря на овладение новым для  него языком, ни говорить,  ни выражать
свои чувства по-новому Шарик не научился.
     "Если так и дальше пойдет, так я раздуюсь... Как бык раздуюсь".
     Тревога Шарика  была  обоснованна.  С  ним творилось  нечто  совершенно
непонятное  и  удивительное.  Если  раньше,   несколько  часов   назад,  это
удивительное  только угадывалось,  потому что  оно  словно  прорезывалось  и
набирало силы, как гриб, который долго тужится, прежде чем  выглянуть из-под
прошлогодних листьев  на  белый  свет, но уж когда он  выглянул, то набирает
силу быстро, смело и настойчиво. Вот такое происходило и с тем удивительным,
что отличало теперь Шарика от всех окружающих: он рос.
     Рос так, что, будь он  на Голубой земле, о нем бы могли сказать, что он
растет как на дрожжах, или даже проще: "Во дает!"
     Но  все  это не очень радовало Шарика, хотя временами ему  и нравилось,
что он раздается и вширь и ввысь. Он помнил уличные обиды от более сильных и
злых собак, которые всегда бывали больше его.
     Теперь запоздало Шарик мечтал, как он разделается со своими обидчиками.
     Но эта  маленькая  и какая-то  невнятная радость  перебивалась тоже еще
невнятной  тревогой:  "Мне  все  время  хочется либо  есть,  либо  пить. Так
хочется,  что  я не в  силах совладать  с  собой. И что самое  главное - чем
больше я ем и  чем быстрее расту, тем больше и чаще мне хочется есть и пить.
Что же будет, если так пойдет и дальше?"
     Шарик присел на пол на обыкновенной космической кухне перед химическими
анализаторами  и  представил, что же все-таки произойдет, если  и дальше все
пойдет так, как идет сейчас.
     Прояснялась не очень-то красивая картиш И чем ярче она становилась, тем
страшнее неприятней было бедному Шарику.
     На этой картине вечно голодный, томимый жаждой Шарик  разросся до таких
размеров,  что космический  корабль  был уже не в силах  его вместить, и он,
сжатый со  всех  сторон  оболочкой  корабля  и  в  то  же  время  наделенный
гигантской,  прямо-таки  космической  силой,  чтобы  спастись, вынужден  был
напрячься  и разломать корабль надвое.  А может быть, даже на три или на все
четыре части..
     Что тогда будет?..
     Шарику  стало  страшно:  придумать, что будет тогда, он  не  мог. И  не
потому,  что  не хотел. Он хотел, но не  умел. Оказывается, его мозг был еще
мало приспособлен  к выдумкам. Может  быть,  еще потому, что пока Шарик  еще
очень мало знал. У него не было даже низшего образования.
     Может  быть,  у  него  и было какое-то свое, собачье образование,  но в
космосе оно помогало не очень-то надежно.
     Тогда Шарик стал  думать о другом.  О том,  как  он  будет есть и пить,
пока... Нет, он не будет расти до тех пор, пока не  лопнет корабль. Он будет
есть, пока на корабле имеются продукты и вода.
     И тут ему опять стало страшно, потому что если он так будет есть и пить
и так расти, то вода и еда на корабле кончатся очень скоро. И тогда... Тогда
единственными, кого можно будет съесть, будут его двуногие друзья. Голубые и
белый.
     Как ни прикидывал Шарик, но  получалось,  что выхода у него нет. Раз он
обречен на постоянный рост и, значит, на постоянные жажду и голод, он должен
будет в конце концов погубить своих товарищей или погибнуть сам от голода  и
жажды. А он не хотел  ни того ни  другого.  Он не  мог погубить  или хотя бы
послужить причиной гибели своих товарищей. Но он и не хотел гибнуть сам.
     Положение  складывалось прямо-таки убийственное. И выхода из него Шарик
не видел.
     Конечно,  можно было поделиться своими мыслями  с товарищами - ведь  он
прекрасно понимал почти каждое их слово. Но вся беда заключалась в том,  что
рассказать о своих печальных и опасных мыслях Шарик не мог.
     Он в этом убедился, когда собирался идти на кухню: он все понимал в тот
момент.  У  него нашлись самые добрые и самые умные слова, которые он выучил
на языке голубых людей.  Но произнести их  он не мог - язык у него  оказался
слишком длинным. Как у сплетника или трепача. И он не подчинялся  Шарику. Он
болтался  во  рту между редкими зубами,  и  ничего путного,  кроме мычания и
приглушенного повизгивания, не выходило. И как теперь поступить  - Шарик  не
представлял.
     А поскольку  будущее  в его мыслях сводилось  только к  двум картинам -
либо гибели корабля, либо собственной гибели от голода  (он даже в мыслях не
мог представить, что съест товарищей), то Шарику стало  так  страшно, что он
не  выдержал  и завыл на своем собачьем языке:  "Ой,  плохо-о-о! Ху-у-удо-о!
Ши-и-бко-о ху-у-у-до-о-о!!"
     Его  вой,  виноватый  и  немного  жуткий, разнесся  по  всему  кораблю,
ударился о стенки и эхом возвратился на кухню.
     Тревожно  заморгали огоньки на стенах, что-то неуловимо и  стремительно
сменилось в положении корабля, и это уже по-новому испугало Шарика.
     Он перестал выть, тяжело вздохнул и, поднявшись на задних лапах, достал
из картотеки программу  обеда, вставил ее в отверстие манипулятора, а  потом
открыл  краник  водяного бачка  и с  удовольствием попил  прохладной,  но  в
общем-то безвкусной воды.
     По  мере  того  как  машины  выдавали ему  все  новые  и  новые  порции
невиданных  и  совершенно  невероятных  по  земным  понятиям  блюд  и  Шарик
равнодушно съедал их, время от времени наклоняясь к водяному крану и запивая
съеденное водой, он успокаивался и грустно думал:
     "А  что  же делать?  Ну  что  делать,  если  я хочу есть, так хочу, что
забываю все на свете?"
     И он ел, пил, совестился и ругал сам себя, пока наконец не заснул возле
самого крана с водой.
     На корабле все успокоились, и только тихонько  гудели невидимые машины,
вырабатывавшие  огромную,  прямо-таки   невероятную   энергию,  которая  еще
непонятным  образом  разгоняла  корабль в безмерных,  безвоздушных и  черных
просторах  космоса, несла его  к каким-то  неведомым  планетам  в  неведомых
галактиках. И никто на корабле еще  не знал, как незаметно к ним подбирается
настоящая,  не  предусмотренная  никакими   программами  полета,   серьезная
опасность.
     Впрочем, беды всегда подбираются незаметно, потому что если бы они были
предусмотрены заранее, так  это были бы не беды, а просто самые обыкновенные
неприятности.
     После  того  как  вой  Шарика  прокатился по всему кораблю и  вывел  из
приятной,  мечтательной  дремоты  всех космонавтов,  Квач  громко зевнул  и,
осторожно, натруженно меняя положение в кресле, сказал:
     - Это что за представления? Концерты с продолжением?
     Юра  растерянно и  извиняюще,  словно  он был виноват в том,  что Шарик
неожиданно завыл на весь корабль, попытался вступиться за собаку:
     - Тоскует, наверно... Все-таки космос...
     - Ну и что, что космос? - почему-то строго спросил Квач. - Если космос,
так обязательно нужно выть?
     - Не обязательно, конечно, но... Но может быть, у него ностальгия...
     - Это еще что за ностальгия?
     - Ну... болезнь такая... Иначе еще называется - тоска по родине.
     - А-а, - протянул Квач и сразу осунулся и затих.
     - Я  думаю, что ностальгия здесь ни при чем, - вмешался Миро. - У него,
вероятно, не  все  в  порядке  с организмом  - собака еще не умеет управлять
своими эмоциями во время искусственного усиления гравитации. Отсюда и вой.
     - Брось мудрить! - рассмеялся Зет. - Шарику потребовалось в одно место,
а найти его  сразу,  да еще  спросонья, не  может. Вот и  воет  - взывает  о
помощи.
     Все рассмеялись, и Зет торжественно объявил:
     -  Предупреждаю, разгон подходит к самому трудному этапу. Устраивайтесь
поудобней -  перенапряжение будет  особенно сильным. Вы' ключение двигателей
произведут роботы  - команда-задание на вывод на  главную  орбиту им отдана.
Информационная связь со следящим центром налажена.
     Юра поерзал и покорно устроился в своем кресле поудобней. Ровно, но как
будто  громче  гудели  невидимые двигатели, все так же,  как будто ничего не
случилось, перемигивались разноцветные огоньки в стенах и в полу.
     На экране  плыл черный и бездонный космос. В  его глубинах поблескивали
необыкновенно  яркие,  многолучевые  звезды  - все разноцветные, такие,  как
огоньки в стенах. Юра  рассеянно подумал: "Почему они разноцветные?" - и сам
попытался дать  себе  ответ:  "Здесь ведь нет  атмосферы и ничто не изменяет
окраску  света,  который  идет  от  звезд.  Здесь  он   настоящий,  подлинно
звездный".
     Он  хотел  было задремать, но  мозг  подбросил новый  вопрос: "А почему
атмосфера  твоей родной  Земли  искажает  свет звезд?  Может, наоборот,  она
очищает его? А здесь, в космосе, свет невсамделишный? А?"
     И Юра ничего не мог  ответить  на этот вопрос. Потому что  он пока умел
только предполагать, а знать,  точно знать, что,  отчего и почему, он еще не
знал. И тут  его  одолела самая настоящая,  самая  земная зависть  к голубым
космонавтам.
     Подумать  только  -  они  сверстники, а  вот знают,  как  дать  роботам
задание,  как  управлять  любыми  приборами, и  вообще  чего-чего только  не
делают! Вот  что значит не терять времени и учиться с того самого  часа, как
получаешь возможность учиться.
     И Юрка  дал себе честное слово, что он немедленно, здесь же на корабле,
будет использовать  каждую  минуту,  чтобы учиться,  узнавать  новое,  чтобы
управлять этим новым. Сразу же приступить к исполнению своего торжественного
космического  обещания он  не  успел,  потому  что корабль заметно  прибавил
скорость. А  значит,  прибавилась  и сила  гравитации. Она  вдавила  Юрку  в
кресло,  прижала  да  еще  и  прихлопнула невидимой, но  очень  уж  ощутимой
тяжестью.  Не  то  что двигаться  или учиться  -  даже  думать  и  то  стало
невероятно трудно.  Почти невозможно. И Юрка очень кстати вспомнил старинную
отцовскую поговорку: "Не трать, кум, силы, а спускайся себе на дно".
     Почему куму  не  нужно  было  тратить  силы  и  на  какое дно следовало
спускаться, Юра  не  знал. Но  поговорка  показалась ему  очень  уместной  и
успокаивающей. Он смежил веки и задремал.
     Сколько прошло времени, как далеко пролетел корабль и сколько сменилось
на нем  дежурных,  Юра  не  помнил:  он находился не  то в полусне, не то  в
полуяви, что, впрочем, почти одно и то же.  Он что-то вспоминал,  над чем-то
пытался задуматься, но все  это быстро сменялось  чем-либо другим, а то, над
чем он пытался  задуматься  минуту  назад,  бесследно Уносилось, вероятно, в
бездонные космические дали...
     Когда  он  задумался  над  бездонными  космическими далями  и попытался
выяснить, есть  ли у  обыкновенных  далей дно и какая принципиальная разница
между обыкновенными и космическими далями, он.  услышал, как громко и сладко
зевнул Квач, а потом крикнул:
     - Дежурный! Ты что, всерьез задумал морить нас  голодом?  Ведь есть  же
хочется!
     -  Ребята,  -  замогильным  голосом  сказал  Миро,  -  следящие  роботы
предупредили: необходима  экономия  продуктов. В  бункерах резко сократилось
количество  белковых  молекул,  по  крайней   мере  полутора  сотен   видов.
Химические  анализаторы  и  преобразователи  уже получили  задание проверить
запасы  и привести  белковые  молекулы  к нормальному  соотношению...  Но...
контролирующие роботы...
     - Слушай, Миро, ты брось шутить! Кто моу растратить белковые запасы?!
     -  Я не  знаю, Квач,  но контролирующие роботы отмечают непозволительно
щедрые траты белков, жиров, витаминов, кислот... ну и так далее.
     - Твое решение?
     - Постойте, ребята, - вмешался Зет. Прежде чем дежурный примет решение,
нужно  подумать о главном -  есть-то нам все равно нужно.  Поэтому поступило
предложение:  вначале  поесть,  а  потом  уж   решать  сложный   вопрос   об
исчезновении белков, углеводов...
     - Углеводы, понимаете, почти в норме... - перебил Миро.
     -  Правильно, - не растерялся Зет и продолжил:  - Их легче вырабатывать
непосредственно на  корабле, чем жиры, витамины, кислоты...  ну и так далее.
Как мое предложение?
     - Принимается единогласно! - крикнул Тэн. - Дежурный, действуй!
     И дежурный действовал. Он  вызвал из кухни тележку с  обедом, и тележка
объехала каждого космонавта. Все поели.
     Все  как будто были сыты. Оставалось только поуютней устроиться в своих
креслах  и  задремать  - впереди  самый  трудный  разгон.  Гравитация  будет
возрастать. Нужно экономить силы.
     А все, как сговорившись, ерзали в креслах, переглядывались, и непонятно
было, чего им не хватает.
     Первый, как всегда, это разгадал Квач.
     - Знаете что, ребята? После такой еды нужна земляника.
     И  земляника появилась. Космонавты  ели  ее, хвалили, а корабль начинал
выход на  галактический курс.  Не хотелось думать ни о миллиардах километров
предстоящего пути, о неизвестности, о  непонятной утечке  продуктов. Вернее,
не самих продуктов, а тех составных частей, из которых они делаются, - такой
вкусной, успокаивающей и бодрящей была замечательная земная ягода.
     Посоветовавшись,  решили  дать  роботам   задание  еще  раз  проверить,
во-первых,  сами  запасы, а  во-вторых,  работу  следящих  роботов. Хотя  за
последние  полвека  на всей Розовой земле  еще не было случая, чтобы  роботы
подводили, но  теоретически  такой возможности  Упускать  не  следовало. Все
должно быть точно. А пока будет идти проверка, можно отдохнуть.
     В тот момент, когда все, кажется, успокоилось и  утряслось, космический
корабль опять потряс  тяжкий  собачий вой. Он снова  прокатился из отсека  в
отсек, откликнулся эхом и постепенно затих.
     Космонавты еще некоторое время  прислуживались к отголоскам этого воя и
наконец решили: успокоится и ляжет спать. Следящие биологические  роботы  не
заметили  ничего  подозрительного -  иначе  они известили  бы  нас  о  любых
изменениях  в  здоровье  Шарика.  Вероятней  всего,  Шарик  плохо  переносит
гравитацию. Вот и все.
     - Давайте немного отдохнем, - предложил Квач.

     Глава четырнадцатая

     ТАЙНА КОРАБЛЯ

     Космонавты  дремали  и  даже  спали,  ели  пили  и  очень  страдали  от
гравитации -  тело было  налито  свинцом, в  висках стучало,  и  где-то  под
ложечкой все время посасывало. Но постепенно привыкли и  к этому, потому что
корабль только выходил на свой  галактический курс. Значит, разгон еще будет
длиться долгое время.
     Миро очень страдал от перегрузки и, наверное, поэтому ворчал:
     -  У нас научились  высчитывать все. Даже рост цветка или полет моли. А
вот уравновешеч ние сил гравитации и ускорения в космическое корабле все еще
не умеют делать. А все почему - жалеют энергию.
     - При  чем здесь  энергия?  - откликнулся Зет. - Энергии у  нас сколько
хочешь.  Мест  мало.  Ты  же  проходил  космографику  и  знаешь  как  трудно
составлять графики и  решать уравнения на сопряжение двух этих сил. Да еще в
условиях наших систем получения энергии.
     - Я все понимаю, -  рассердился Миро. -  Но именно потому, что понимаю,
поэтому и  возмущаюсь: самую сложную  часть  работы  мы  не  умеем  передать
роботам. Они оказываются неграмотными.
     - Нет, дело не в этом. Грамотных и в этом деле роботов создавать не так
уж трудно. А вот поместить их на нашем корабле негде.
     - Это не резон. Значит, нужно делать роботы меньшими.
     - Мы еще не умеем.
     -  Вот  этим-то  я  и  возмущаюсь.  Как  только  окончу  первоначальное
обучение,  сейчас же переключусь на роботов. Это же прямо-таки нетерпимо. То
изволь  проверять  следящих роботов - может быть, они напутали. То живи, как
мышонок в  банке. Тебя раздувает, перегружает, а ты лежи и радуйся тому, что
уравновешиванием  сил  все  еще некому  заняться по-настоящему.  Безобразие!
Честное слово, безобразие!
     Они еще  некоторое  время поспорили,  а  Юрий, прислушивавшийся к этому
спору,  сделал  два  вывода:  во-первых,  роботы  не  так  уж всемогущи, как
кажется.  Они  могут  быть  даже  малограмотными.   Во-вторых,  на   корабле
существует какая-то интересная энергетическая установка, топлива для которой
сколько угодно.
     Известно,  что  только  одному двигателю в мире  "топлива"  может  быть
"сколько  угодно". Однако вся  беда в том, что  такой  двигатель  называется
"вечным". А "вечных" двигателей в природе не существует. Значит, и  на  этом
космическом корабле не может быть двигателей,, которые потребляли или давали
бы энергии "сколько хочешь".
     Для двигателей тоже есть предел-горючее. Не может быть, чтобы на  таком
сравнительно небольшом космическом корабле было так много пусть даже  самого
замечательного, самого драгоценного и полезного горючего. Если оно разгоняет
корабль до  огромных,  околосветовых скоростей, расход этого горючего должен
быть прямо-таки катастрофическим.
     Тогда, спрашивается  в задаче,  откуда  же космонавты берут горючее для
своих двигателей?
     Вот  об этом  Юрий и спросил  Миро, как только  тот  повернулся  к нему
лицом.
     Миро  задумался  и с долей сомнения  посмотрел  на Бойцова.  Он  словно
прикидывал -  поймет этот  бестолковый мальчишка  такие  серьезные  вещи или
нужно  отшутиться и  не пытаться  растолковать  то,  что  заведомо непонятно
земным людям.
     Потом  Миро  поморщил  лоб и,  должно  быть, решил,  что хочешь или  не
хочешь,  а  объяснять  нужно: Юрий  летит вместе со  всеми. Он  равноправный
товарищ. И не его вина, если он чего-то  еще не знает. Но если объяснить как
следует,  так, может, и  узнает. Ну,  понятно, не все сразу. Кое-что будет и
непонятным. Но  потом, когда Юрий сам захочет, он разберется,  подучит,  что
нужно, почитает и все поймет.
     Так что рассказывать нужно. Миро вздохнул.
     -  Ты знаешь,  что  такое атом?  - тоном  усталого гениального  учителя
спросил он.
     - Знаю, - сразу же, уже привычно слегка обижаясь,  ответил Юрий. Ему не
понравился и тон Миро, и то, что его второй раз спрашивают об атоме. - Знаю,
что такое  атом.  Знаю,  что  в атоме есть  ядро, а  вокруг  него  вращаются
электроны. А  иногда протоны. Или нейтроны и всякие иные совсем элементарные
частицы.
     -  Чудесно!  -  чуть  не подскочил  Миро,  но  властная  и  тяжкая сила
гравитации придавила его к креслу. - Великолепно! Тогда ты, наверно, знаешь,
что обыкновенный свет состоит из квантов?
     Честно  говоря, Юрий этого не знал. Но он уже был научен горьким опытом
и поэтому согласился:
     - Тао!
     - Ну  а раз  так, то ты  понимаешь, что кванты - это кроше