вался, оставляя на  этом
"что-нибудь" куски штанов, и в конце концов от Явиных штанов оставался  один
ремешок.
   Да, выращивание нового сорта кукурузы было для Явы делом очень  нужным  и
полезным.
   - Ты понимаешь, -  убеждал  он  меня,  -  это  же  интересно.  Может,  мы
настоящими мичуринцами станем. Разве плохо? Про нас вся республика узнает. В
газетах вот такими буквами писать будут.
   - Нет, - сказал я, - не хочу. Я хочу л„тчиком. А  л„тчиков-мичуринцев  не
бывает, потому что в небе кукуруза не раст„т... Пусть уж что-нибудь одно. Да
я и не верю, чтобы мы что-нибудь стоящее вырастили. Это же надо и тут иметь,
- я постучал себя пальцем по голове, - и работать много. Нет!
   - А ты болтун.
   - А ты сонная муха.
   - А ты... тьфу на тебя!
   - И на тебя тьфу!
   Крепко мы тогда поссорились. Правда, через два дня мы помирились, но  про
кукурузу больше не вспоминали. Сразу после школы я поехал в гости  в  другое
село, а когда приехал, Яву не застал - он в пионерлагерь уехал. Так мы с ним
целое лето почти не виделись. И встретились, только когда начались занятия в
школе. Я, конечно, совсем забыл о том разговоре, который был у нас весной. И
вдруг он говорит:
   - Знаешь, Павлуша, а ведь я новый сорт кукурузы вс„-таки посадил.  Я  рот
разинул от удивления.
   - Бре... - говорю. - Где? Как?
   - На мамином участке. Полез я однажды на чердак, искал колесико  то,  что
ты мне подарил. А у нас ты же знаешь, на чердаке всегда валяется  кукурузных
початков - миллионы. Искал я, искал колесико и вдруг наткнулся на  необычный
початок - ну просто как порос„нок. Сроду такого не видел. И стрельнуло  мне:
да это же, наверное, новый сорт кукурузы сам вырастился случайно, и никто об
этом не знает. Должно быть, мама его среди других початков не  заметила,  не
обратила внимания. Вот это дело! Счастье само в руки  лезет...  Вышелушил  я
з„рна. Ох и з„рна! Если бы я тебе одним з„рнышком по лбу саданул - вот такую
шишку бы набил... Пош„л я тайком  на  мамин  участок,  самое  хорошее  место
выбрал, повыковыривал то, что  было  посажено,  и  целый  ряд  своим  сортом
засадил. Ещ„ и колышки повбивал - для памяти, чтобы не спутать.
   - Ну и что? - спрашиваю с нетерпением. - Вырос твой сорт?
   - Да, наверное. Я не знаю. Я же в  лагерь  поехал.  Давай  вдво„м  пойд„м
сегодня, посмотрим. Давай?
   - Давай, - говорю,  -  раз  такое  дело,  надо  идти.  Тем  более,  через
неделю-полторы кукурузу убирать будут. Собер„т комбайн твой сорт - дудки  ты
его тогда найд„шь.
   Разговор этот происходил на большой перемене. А  когда  уроки  кончились,
Ява сказал:
   - Пошли.
   - Так, может, - говорю, - сначала пообедаем?
   - Да чего там обедать, не умр„шь. Мы быстро. Посмотрим только, и назад. И
будешь себе хоть до вечера обедать.
   Я вижу, что так ему невтерп„ж, и согласился. Может, и  в  самом  деле  он
новый сорт открыл!
   Пошли мы.
   Вышли за село, на полевую дорогу.
   На небе - ни облачка.  Солнце  светит,  нежаркое,  ласковое  сентябрьское
солнце.
   По обе стороны сплошной  зел„ной  стеной,  словно  лес,  стоит  кукуруза,
высоченная, метра три, а то и больше. Хорошо в этом году уродилась.
   Ид„м мы и ид„м. Уже и села не видно.
   - Долго ещ„? - спрашиваю.
   - Да нет. Ещ„ малость, и вс„.
   После этого мы ещ„ добрых километра два отмахали. Наконец Ява говорит:
   - Вот тут. Видишь, табличка?
   Действительно, у  дороги  торчит  на  колышке  фанерная  табличка,  а  на
табличке кривыми буквами написано:
   Кукуруза
   Сорт Буковинский ј1
   участок Надежды Рень
   Площадь 8, 5 га
   - Точно, - говорю, - это оно.
   - Пошли, - говорит Ява, - теперь вглубь нужно.
   Свернули мы с дороги и - в кукурузу. Ява впереди, я за ним. И сразу будто
в джунгли попали. Ох и густая кукуруза! Руками вс„ время  приходится  листья
раздвигать, чтобы по носу  не  ударили.  А  тут  ещ„  и  портфель  мешает  -
цепляется. Яву я сразу из виду потерял. Только по шороху слышу,  куда  идти.
Через некоторое время спрашиваю:
   - Ну как? Скоро?
   - Скоро-скоро, - слышу далеко впереди бодрый Явин голос. Вот реактивщик!
   - Погоди, не спеши так, - кричу, - а то я не вижу, куда идти! У меня  уже
дважды портфель из рук выпадал, и щ„ку  я  поцарапал  о  ж„сткие  кукурузные
листья. Наконец снова спрашиваю:
   - Ну как? Наш„л?
   - Нет ещ„. Густо очень. - И в голосе слышу, нет уже той бодрости.
   - Слушай, - говорю, - ты становись на четвереньки и ползи. Потому что так
никогда тех колышков не увидишь.
   Сказал и сам стал на четвереньки, портфель  в  зубы,  чтоб  не  мешал,  и
пополз.
   Ползу и молчу - с портфелем в зубах много не наговоришь. Во  все  стороны
гляжу, колышки ищу. С разгона прямо носом в Явины штаны ткнулся. Смотрю - он
тоже с портфелем в зубах. Сели мы, портфели положили на землю,  дух  еле-еле
переводим.
   - Ну что? - спрашиваю.
   - Да знаешь, - говорит растерянно, - очень трудно в этих зарослях искать.
Где-то тут должно быть, а не могу найти.
   - А давай, - говорю, - действовать планомерно. Прочешем этот  участок  по
всем правилам. Ты в одну сторону  ползи,  я  в  другую,  а  потом  сойд„мся.
Кукуруза  ведь  квадратно-гнездовым   посажена,   по   квадратам   и   будем
проч„сывать. Это очень просто.
   Ява повеселел:
   - Правильно. Я  давно  говорил,  что  ты  гений,  Павлуша.  Только  давай
портфели тут оставим, а то очень трудно их в зубах таскать.
   Положили мы портфели и расползлись - я в одну сторону, Ява в другую.
   Ползу и смотрю. Хоть и говорил я, что это очень просто, по квадратам, но,
оказывается, не очень просто. Если голову у самой земли  держать  -  то  ещ„
немного видно эти квадраты-ряды, а  если  подымешь  голову  -  никаких  тебе
квадратов, сплошные листья. Не будешь же вс„ время щекой о землю тереться.
   Ползал я, ползал и прямо, и зигзагами, колени уже все ободрал -  колышков
нет.
   - Ява-а! - кричу.
   - Ау! - издалека отзывается.
   - Давай, - кричу, - назад!
   - Давай!
   Пополз я назад. Показалось мне, что назад полз я значительно дольше,  чем
впер„д. Уже давно должен был бы я встретиться с Явой, а его вс„ не видно.  И
не слышно даже.
   - Ява! - зову наконец.
   - Ау! - слышится где-то далеко справа.
   - Ява! - кричу я. - Куда ты Пополз, чтоб тебе! Не туда ты полз„шь.
   - Это ты, - кричит он, - это ты не туда полз„шь! Я ползу правильно.
   - Да ну тебя! Ползи сюда.
   - Это ты сюда ползи!
   Вот  так,  перекликаясь,  мы  начали  подползать  друг  к  другу.   Долго
подползали. Наконец подползли. Оба злые.
   - Ну, - спрашиваю, - наш„л?
   - "Наш„л, наш„л"! - передразнивает он. - Если бы я наш„л, разве я полз бы
к тебе? Я бы тебя звал!
   - Ну, - говорю, - хватит. Мне тво„ мичуринство надоело. Я пош„л домой.  Я
есть хочу. Где мой портфель?
   - Там, где ты его положил.
   Л„г я на землю, стал осматриваться. Пыли наглотался, а портфеля не вижу.
   - Это ты, - говорю, - ты виноват. Пополз куда-то. Из-за тебя мы  портфели
потеряли. Попробуй их теперь найти в таких джунглях.
   - Это не я, это ты, как слепой щенок, пополз по-дурацки и вс„ запутал.
   - Ну ладно, - говорю, - ссориться потом  будем,  давай  сначала  портфели
найд„м.
   Поползли мы искать портфели.
   Теперь двигались вместе, я даже для верности держался за Явину штанину.
   Через полчаса мы поняли, что найти портфели в  этом  дремучем  кукурузном
лесу не легче, чем те  колышки.  Колени  жгло  огн„м.  И  когда  мы  наконец
поднялись, то чуть не упали - ноги онемели  и  подгибались,  не  хотели  нас
держать.
   - Ява, - сказал я, - давай плюнем на портфели и пойд„м домой.  Пообедаем,
а тогда прид„м за портфелями. А то я так  есть  хочу,  что  даже  голова  не
работает. Какое-то гууу-гууу в голове, и больше ничего.
   - Давай, - сразу согласился Ява, - а  то  у  меня  тоже  живот  к  хребту
присох. Это, наверное, потому мы и найти  не  можем,  что  голодные.  А  вот
пообедаем, так сразу и портфели найд„м, и колышки тоже. Пошли.
   И Ява бодро рванулся впер„д. Я за ним. Несмотря на боль в коленях, мы шли
очень быстро, почти бежали. Кукурузные листья били нас  по  щекам,  царапали
руки. Но мы не обращали внимания. Мы хотели есть.
   Идти становилось вс„ труднее.
   - Ява, - сказал я, тяжело дыша, - что-то мы очень долго ид„м. Ява молчал.
   - Ява, - сказал я, дыша ещ„ тяжелее, - где дорога? Ява молчал.
   - Ява, - крикнул я, почти задыхаясь, - мы не туда ид„м! Ява остановился:
   - А куда? Ты знаешь куда?
   - Нет, - говорю я, едва держась на ногах, - это ты меня сюда зав„л  ты  и
выводи!
   Ява бессильно опустился на землю.
   - Я бы вывел, - сказал он, переводя дух, и л„г навзничь. -  Я  бы  вывел,
если бы ты не запутал меня. А теперь я не знаю.
   - Чего ты не знаешь? Чего ты не знаешь, диверсант?
   - Не знаю, куда идти. Вот что. Тут  поле  ого-го  на  сколько  километров
тянется. Если не туда пойти,  можно  два  дня  идти  и  не  выйдешь.  Совсем
заблудиться можно.
   - Что-о! Что ты мелешь? Кукуруза - не лес и не плавни, в кукурузе  нельзя
заблудиться. Вставай и выводи меня сейчас же! Я есть хочу. Слышишь?  Я  хочу
есть!
   - Так и выходи сам, раз считаешь, что нельзя заблудиться.
   - Что - сам? Что - сам? Это же твоя мать кукурузовод. А моя мать  доярка.
Из коровника я тебя с закрытыми глазами выведу.
   - Дай отдохнуть немного. Распустил нюни.  А  ещ„  летчиком  хочешь  быть!
Какой ты л„тчик! Слюнтяй ты! Мамалыга4 ты недоваренная. Знал бы твой  т„зка,
космонавт Попович, что у него такой земляк... Э! Только имя хорошее портишь.
   Наверное, мы бы подрались, если бы не усталость и не отчаянное положение.
Мы не имели права тратить силы и энергию на междоусобную войну.
   Вздохнув, я л„г рядом с Явой. И тут у меня возникла идея.
   - Ява, - говорю, - а что, если влезть и посмотреть, куда идти!
   - Влезть? Что это тебе - дерево? Это же кукуруза. Злак. Не слыхал я, чтоб
люди на злаки лазили.
   - Ну так что, - говорю. - Видишь, какое крепкое.  Как  бамбук!  Может,  и
выдержит.
   - Ну так лезь.
   - Нет, ты лезь. Ты легче - у тебя штаны короче  и  пуговиц  меньше.  А  я
подсажу.
   Ява вначале не хотел. Наверное, ему досадно было, что это не он придумал.
Он привык, что все идеи принадлежат ему. Потом махнул рукой:
   - Ну, давай попробуем.
   Мы выбрали наиболее высокую и толстую кукурузину,  я  прислонился  к  ней
спиной, спл„л пальцы рук, чтоб держать Яву, когда он на них ногой станет,  и
сказал:
   - Ты больше на меня опирайся, а за кукурузу только держись.
   - Ладно-ладно, - сказал Ява и, кряхтя, стал вскарабкиваться на меня.  Вот
уже коленом на плечо стал, оп„рся руками о голову...
   Ой! Ботинком по носу зацепил. Но я  пока  что  молчу,  терплю...  Ботинок
вдавливается мне в  плечо,  каблуком  ключицу  мне  проламывает.  Я  начинаю
шататься, колени дрожат, подгибаются, подгибаются...
   - Ява, -  кричу,  -  скорее  смотри,  я  падаю!  И...  что-то  затрещало,
зашумело, завизжало - словно бомба в кукурузу ударила.
   Я  лежу,  зарывшись  носом  в  землю.  Во  рту  песок,  в   ушах   песок.
Отфыркиваюсь, отпл„вываюсь, протираю глаза и кричу:
   - Ява, где ты? Ты живой?
   - Жи... апчхи... вой. - И из кучи поломанной кукурузы высовывается  Явина
голова.
   - Ну что, - спрашиваю, - видел?
   - Ничего, - говорит, - я не видел. Сплошные мет„лки перед носом.
   Ява вздохнул.
   Я посмотрел на небо.
   "Смехота, - подумал я. -  Космонавты  летают  в  бескрайнем  небе,  среди
зв„зд, за сотни километров от земли, и ничего. А мы в кукурузе пропадаем".
   - Ява! - подхватился я. - Это  ерунда  какая-то.  Этого  не  может  быть,
потому что это невозможно.  Ещ„  никто  в  мире  ни  разу  не  заблудился  в
кукурузе. Мы просто пошли не в ту сторону. Я хорошо  помню,  что,  когда  мы
шли, солнце было нам в спину. Пошли назад.
   Сперва Ява недоверчиво смотрел на  меня.  Но  я  говорил,  наверное,  так
убежд„нно, что он поднялся.
   - Кто его знает, может, и правда. Пошли. И мы поплелись.
   Ох,  как  тяжело  было  идти!  Батюшки,  как  тяжело  было  идти!  Мы  не
чувствовали ног под  собою.  Мы  просто  механически  переставляли  их,  как
ходули. И зачем это мы ползали на коленях!
   Трудно было сказать, сколько мы шли: полчаса, час или два, - и сколько мы
прошли: километр, два или десять. Но я, наконец, не выдержал.
   - Ява, - говорю, - я больше не могу! Я сейчас упаду. Давай отдохн„м.
   Мы снова легли на землю.
   Долго мы лежали.
   Было тихо. Только ж„сткие кукурузные листья шуршали над нами.
   Где-то далеко прокричал перепел, и опять стало тихо.
   Даже кузнечиков не слышно.
   - А что, если мы совсем не выберемся отсюда? - тихо сказал Ява.  -  Никто
же не знает, куда мы пошли. И нас не найдут. И  мы  погибнем.  И  через  две
недели комбайн вместе с кукурузой собер„т наши косточки.
   - Надо было, - говорю, - хоть пообедать. Вс„-таки дольше бы продержались.
А так к утру и поумираем.
   При воспоминании об  обеде  мне  так  захотелось  есть,  что  я  чуть  не
заплакал.
   - У нас сегодня на обед борщ и вареники с мясом, - грустно сказал Ява.
   - А у нас суп с галушками и жареная курица, -  сказал  я,  еле  сдерживая
слезы.
   Нет, больше терпеть я не мог.
   - Ява, - говорю, - давай людей звать. Давай людей звать, Ява. Но Ява  был
более мужественным, чем я.
   - Ты что, - говорит, - чтоб смеялись! Здоровые ребята средь  бела  дня  в
колхозной кукурузе караул кричат.
   - Пускай, - говорю, - лишь бы было кому смеяться.
   - Нет, - говорит Ява, - если уж так, давай лучше петь.
   - Ну что ж, - говорю, - давай петь.
   И мы затянули первое, что в голову пришло. И первой почему-то пришла  нам
в голову песня из мультфильма.
   - "В траве сидел кузнечик..." - жалобно-жалобно выводил Ява.
   - "В траве сидел кузнечик..." - ещ„ жалобнее подтягивал я.
   Долго  мы  пели.  Песни,  которые  знали,  почти  все  пропели.  Особенно
почему-то хорошо пелись те, которые начинались на "ой". "Ой, в поле могила",
"Ой, я несчастный", "Ой, не свети, мисяченьку", "Ой, не  шуми,  луже",  "Ой,
одна я, одна", "Ой, в поле жито"...
   Это "ой" мы рявкали так, будто нас кто-то в бок пинал. Хорошо пошла у нас
также песня "Раскинулось море широко". Особенно получался  куплет  "Напрасно
старушка жд„т сына домой".  Трижды  пели  мы  эту  песню,  и  трижды,  когда
доходило до этого "напрасно", у меня начинало щемить  в  горле.  Наконец  мы
совсем охрипли и прекратили пение. Мы лежали, обессиленные от  голода  и  от
песен, печальные от безнад„жных мыслей.
   Я почему-то засунул руку в карман и вдруг  нащупал  там  что-то  тв„рдое.
Вытянул и даже ахнул: да это же конфета, которую я ещ„ вчера  забыл  съесть!
Да к тому же мятная! Это же и пить меньше хотеться будет.
   - Ява, - хриплю, - смотри! Ява глянул и вздохнул:
   - Одна?
   - Одна.
   Конфета слежалась в кармане, растаяла, об„ртка прилипла так, что и зубами
не отдер„шь. В хорошие времена я бы е„, наверное, просто выбросил. Но теперь
это была такая ценность, что ой-„й-„й!
   Я осторожно раскусил конфету пополам. Но неудачно: одна  половинка  вышла
больше, вторая - меньше. А ещ„ кусать - только раскрошишь.
   Я вздохнул и протянул Яве большую.
   - Чего это? Давай мне ту.
   - Нет, - говорю, - бери. Ты больше есть хочешь.
   - Почему?
   - Потому что, - говорю, - я хорошо позавтракал: яичницу ел, и колбасу,  и
молоко пил.
   - А я! Я картошки целую тарелку, и мяса, и салат из огурцов и  помидоров.
Значит, ты голоднее, а не я. Бери.
   - Нет. Я ещ„ съел пирог с яблоками вот такой и варенья блюдце. Бери ты.
   - А я два пирога, и целый кувшин молока,  и  стакан  сметаны,  и  творога
полтарелки, и...
   - А я ещ„ блинчики, и груши-гнилушки, и...
   Наши  завтраки  вс„   увеличивались   и   увеличивались.   Состязание   в
благородстве кончилось тем, что Ява с большей половины очень  ловко  откусил
маленький кусочек, и таким образом порции сравнялись.
   Мы старались сосать конфету как можно дольше, но через несколько минут во
рту даже вкуса не осталось. Есть захотелось ещ„  сильнее.  И  есть  и  пить.
Особенно пить.
   Вскоре о голоде мы даже забыли. Нить, только пить!
   Лишь теперь почувствовали мы себя по-настоящему несчастными. Еле шевелили
мы пересохшими губами.
   Солнце начинало садиться, приближался вечер.
   Впереди была ночь. Дожив„м ли мы до утра?
   - Прости меня, Павлуша, если что не так было, - неожиданно очень тихим  и
проникновенным голосом сказал Ява. И я понял, что это он прощается со мной.
   - И ты прости, дорогой Ява, - сдавленно прохрипел я.
   Вс„ расплылось у меня перед глазами от мысли о том, как глупо гибнут наши
молодые, цветущие жизни. Мы отвернулись друг от друга  и  зашмыгали  носами,
роняя на пыльную землю горючие слезы в  ожидании  последнего  часа.  У  меня
занемела левая нога (должно быть, оттого, что я  неудобно  лежал).  "О,  уже
одна нога отнимается! Значит, уже  скоро!"  -  подумал  я  и  ещ„  отчаяннее
зашмыгал носом.
   И вдруг совсем рядом кто-то громко сказал:
   "Говорит Киев. Восемнадцать часов. Переда„м последние известия".
   Нас словно кто-то подбросил.
   - Ява, - кричу, - это же радио в селе говорит! Мы спасены! А он:
   - Павлуша, побежали, пока говорит! А то замолчит, опять заблудимся.
   И мы рванули. Ох и рванули! В ушах зашумело.
   Но не успели  мы  пробежать  и  нескольких  шагов,  как  Ява  обо  что-то
споткнулся и шл„пнулся на землю. Я с разгона - на  него.  Опомнились,  сели,
смотрим - а это наши портфели. Ну как в сказке прямо. Мы  засмеялись  глупым
счастливым смехом.
   Когда мы были уже в селе, Ява задумчиво сказал:
   - Да, радио - это вс„-таки вещь!..
   - И кукуруза - тоже сила.
   ГЛАВА VII. ИЩЕМ ОСТРОВ.
   Теперь вы понимаете, что Ява был  настоящим  Робинзоном  Кукурузо.  Самой
судьбой предназначено ему было носить это имя.
   - Ты что же, прямо сегодня хочешь бежать на остров? - спросил я.
   - Ишь какой ты шустрый! "Сегодня"! - недовольно сказал Кукурузо.  -  Надо
же сначала найти, выбрать подходящий необитаемый  остров,  приготовиться,  а
тогда уже бежать.
   - А что там выбирать? Высадился на какой угодно и живи.
   - Тебе - конечно! А мне двадцать восемь лет  два  месяца  и  девятнадцать
дней жить. Думаешь, легко?
   - Да я разве что - можно и выбрать. Хоть сейчас. Поехали?
   - Немного погодя. Через часок. Когда дед в сельмаг пойд„т.
   - А что ты дома скажешь перед тем, как удрать? Они же волноваться  будут.
Вс„ село на ноги поставят. Поиски начнут. И милиционер товарищ  Валигура,  и
все. Я себе представляю!
   - Конечно же, я не скажу: "Дорогие родичи, я удираю от вас на необитаемый
остров. Будьте здоровы. Пишите письма". Это же  комедия.  Никто  же  так  на
необитаемый остров не удирает. Матери  и  отцу  вообще  ничего  не  прид„тся
говорить. Мать завтра в Киев на совещание передовиков едет. Неделю пробудет,
не меньше. Отец на курсах в районе. Один дед будет дома. А деду я что-нибудь
придумаю. Скажу, например, что к т„тке Ганне в Пески пойду. Там же и  Иришка
сейчас гостит. Что-нибудь выдумаю. Чтобы панику заранее не поднимал.
   - А потом что? Когда мать приедет и когда узнают, что ты пропал?
   - А мне что - пусть ищут. Лишь бы не нашли. Гуньку тоже ведь помнишь, три
дня искали, а потом перестали. И ничего. Теперь редко кто и вспоминает.  Так
и меня... - И тут голос у Кукурузо задрожал. Наверное, мысль о том, что  его
забудут, была вс„-таки горька ему.  И  он  поспешил  перевести  разговор  на
другое: - Главное, остров хороший найти надо. Чтоб и место  рыбное  было,  и
дичь чтобы...
   - А ты и ружь„ брать будешь?
   - А как же. У Робинзона было даже несколько ружей. Но ничего, я и с одной
своей берданкой не пропаду. Ты же знаешь мою берданку? Бь„т как сумасшедшая.
Лучше дедового зауэра.
   Это, положим, Кукурузо преувеличивал. Да я не  стал  спорить:  хлопец  на
двадцать восемь лет  на  необитаемый  остров  удирает,  пусть  потешится.  В
прошлом году дед подарил ему на день рождения берданку и начал брать с собой
на охоту - приу