чать. Кукурузо очень гордился и своей  одностволкой,  и  тем,
что ходил на настоящую, взрослую охоту. Я завидовал  ему  и  тоже  мечтал  о
ружье.
   В сенях послышался кашель, скрипнула дверь, и во двор вышел  дед  Варава.
Метнул на нас сердитый взгляд и сказал:
   - Я в сельмаг на минутку. Смотрите мне, не безобразничайте тут!
   - Да мы ничего. Вот только на речку, может, сходим выкупаемся. Жара  ведь
такая, - просительным тоном сказал Кукурузо.
   - Уроки, уроки учить надо, а не купаться.  Двоечник!  -  буркнул  дед  и,
кряхтя, переступил через перелаз. Я с сомнением взглянул на Кукурузо.
   - Ничего, пойд„м, - тихо сказал он. - Я знаю эту "минуточку".  Встретятся
возле сельмага с дедом Саливоном и часа три проговорят,  не  меньше.  Помоги
мне дорезать св„клу, и пойд„м.
   Вдво„м мы быстро дорезали св„клу, задали свинье корм и пошли. Хотя ничего
странного и не было в том, что мы едем на лодке в плавни (сколько раз ездили
и рыбу ловить и просто кататься), но сейчас мы пробирались к  речке  тайком,
вс„ время оглядываясь. И ни одной хорошей лодкой  не  воспользовались.  Хотя
все они были привязаны у берега и нам не возбранялось брать их - тут и моего
отца  лодка  была,  у  деда  Варавы  целых  три  (челнок-"довбанка"  и   две
плоскодонки). Мы разделись  и  переплыли  на  другую  сторону,  на  песчаный
островок, где за большим кустом краснотала  лежала  изношенная,  как  старая
туфля, ничья плоскодонка, из которой мы думали сделать, но так и не  сделали
подводную лодку. Впрочем, перед самым  экзаменом,  как  вы  помните,  мы  е„
зашпаклевали, просмолили, и она хоть и пропускала воду, но не  тонула:  если
не забывать вычерпывать, плыть можно. Тут же,  под  лодкой,  лежало  длинное
потрескавшееся весло, которое мы ещ„ тогда "одолжили" у деда Варавы. Он и не
заметил - у него в сарае в„сел с десяток валяется: и короткие - для челнока,
и длинные - для плоскодонок. У нас знаете как на плоскодонках  ездят?  Стоя.
Стоишь на корме (или же  на  носу)  и  то  с  одной  стороны,  то  с  другой
подгребаешь. Потому и весло длинное.  Так  грести  -  уметь  надо!  Если  не
умеешь, можешь - кувырк! - и корми раков. Ну, мы с  Кукурузо  с  малолетства
умели, нам не страшно.
   - Черпак не забудь, а то ртом хлебать прид„тся. Видишь,  теч„т  вс„-таки,
калоша старая, - сказал Ява.
   Оттолкнулись мы и поехали.
   Обогнули островок - и уже в камышах. По узенькой полоске  плыв„м.  Греб„т
Кукурузо - хоть и я хорошо умею, но у него получается  лучше.  Греб„т  тихо,
осторожно - глядит в оба. Стружка узкая,  вс„  время  заворачивает.  Греб„шь
сильнее, чем нужно - раз! - и лодка уже носом в камыши залезла. Отталкивайся
тогда назад, вытаскивай нос - морока!.. Хорошо греб„т Кукурузо - ни  разу  в
камыши не врезался.
   Я лежу на носу, смотрю в воду. Вода прозрачная-прозрачная, до самого  дна
видно:  водоросли,  корневища  лилий,  коряги.  И  даже  видно,  как   среди
водорослей рыбы шныряют. Интересно!
   Вс„ дальше и дальше углубляемся мы  в  плавни.  Неожиданно  за  поворотом
открылся  широкий  плес5.  Гладь  -  ни  морщинки.  Белые  и  ж„лтые   лилии
разбросаны, как на картинках, что на нашем базаре продаются.  Только  вместо
лебедей посреди пл„са два нырка плавают. Увидели нас - и  нету.  Так  быстро
нырнули - вроде и вовсе не было. Потом глядь - метров за двадцать появились,
будто другие...
   Снова мы в стружку заехали.
   Ш-ш-ш! С-с-с! Ш-ш-ш! - утки пролетели.
   Охотничий сезон не открылся, и, ещ„  непуганые,  утки  смело  летают  над
нами.
   - Вот бы ружь„! - говорит Кукурузо.
   - Да-а, - тяну я.
   Правду говорят - охотничий  рай  тут,  в  плавнях.  Представляю,  сколько
охотников приедет на открытие сезона. И те, конечно, приедут, киевские,  что
всегда приезжают. Вот тот долговязый, в очках, - Олег,  который  собственную
"Волгу" имеет. И коренастый  Сидоренко.  И  скуластый,  с  редкими  волосами
Задвижка (настоящая фамилия такая).  И  совсем  без  волос,  лысый,  толстый
Батюк. Все они кандидаты в какие-то науки.
   Как бы там ни было, но и на этот раз  киевские  кандидаты,  должно  быть,
приедут и снова, наверное, остановятся у деда  Варавы.  Они  знают,  у  кого
останавливаться. И с вечера по старой охотничьей традиции будут пить  водку,
и рассказывать разные охотничьи истории, и петь песни, и  подтрунивать  друг
над другом. А на рассвете дед разбудит их,  и  они,  поспешно  собирая  свои
охотничьи доспехи, будут морщиться от головной боли, дрожать  мелкой  дрожью
от утренней прохлады и стонать. А  Батюк,  как  всегда,  вообще  не  захочет
вставать. Накрыв лицо шляпой, он будет хрипло бормотать сонным голосом:
   - Ложитесь! Чего вы вскочили! Ночь на дворе. Не успели улечься - и уже...
хр-р-у, - и сразу перейд„т на храп.
   Они будут долго расталкивать его, он будет лягаться, говорить:
   "Идите, я вас догоню", - наконец ругн„тся и встанет. И отправятся  они  в
плавни. Дед на челноке, они на плоскодонках. Дед только и делает, что  стоит
и жд„т их. Потому что они не едут, а зигзагами д„ргаются по воде:  с  левого
борта гребнут, лодка вправо плыв„т, с правого гребнут - влево плыв„т  и  так
вс„ время. А челнок деда как по струнке ид„т. Ох и  челнок  у  деда  Варавы!
Л„гкий как перышко, летит по воде, как птица, как новые корабли на подводных
крыльях.  Однако  усидеть  на  н„м,  кроме  деда,  мало   кто   мог.   Очень
неустойчивый, в„рткий челнок. Плыв„шь на н„м, вроде по канату ид„шь,  -  вс„
время балансировать надо.
   В позапрошлом году на открытие охоты  охотников  к  нам  понаехало  тьма.
Лодки сразу все разобрали.
   А киевляне опоздали - ночью приехали. Не досталось им лодок. Один  челнок
дедов остался. Что делать?
   - Вдво„м на этом челноке ехать и думать нечего - потонет, - сказал дед. -
А то можно было бы развести на места.
   - Так по одному же можно переехать, - говорит Задвижка.
   - Совершенно верно, - спокойно замечает дед. - А оттуда кто  лодку  будет
перегонять?
   - М-да, - глубокомысленно промычал Задвижка.
   - А если пацанов использовать! - сказал Олег (мы как раз тут же стояли).
   - Ещ„ утопите мне пацанов, - сердито буркнул дед,
   - Да нет! Чего там! - вырвалось у меня. - Мы же л„гкие. По очереди  будем
перевозить. А если и переверн„мся, так вы же знаете,  как  мы  плаваем!  Как
рыбы!
   - Ну что ж, попробуйте, - согласился дед. - Только  разденьтесь,  хлопцы.
Потому что прид„тся, наверное, искупаться.
   Поскольку я первым выскочил, то и перевозил первым  я.  Перевозил  Олега.
Ну, перевозил, видимо, не то слово, потому что  перевернулись  мы  у  самого
берега, даже не успели отъехать. Только он сел, только  начал  устраиваться,
как мы уже и  перевернулись.  И  хотя  у  берега  было  совсем  мелко,  Олег
умудрился окунуться в воду с головой.
   - Проклятая посудина! Душегубка, а не ч„лн!  -  ругался  он,  вылезая  на
берег.
   Товарищи смеялись, а Сидоренко  сказал  (он  говорил,  широко  растягивая
слова):
   - Вот верт-ля-вый! Усидеть не мо-же-ет! Словно у него  иго-олки  в  одном
месте! Сейчас я поеду, раз ты не можешь. И полез в челнок.
   - Вы штанами, штанами прямо на дно садитесь, - советовал дед. Но  на  дне
челнока была вода, и Сидоренко не хотел мочить штанов.
   - Это, чего доброго, радикулит заработаешь, - сказал он, положил  попер„к
бортов досточку и сел на не„.
   Дед держал челнок, пока мы усаживались, а потом оттолкнул нас от  берега.
Я осторожно начал грести, и мы поехали. Сидоренко сидел  прямо,  как  первый
ученик за партой. Обеими руками  он  держал  ружь„,  балансируя  им,  словно
канатоходец в цирке.
   "Хорошо сидит, доедем", - подумал я. Мы уже  были  как  раз  на  середине
реки. И тут над нами низко-низко с шумом  пролетели  три  кряквы.  Сидоренко
вдруг д„рнулся, вскинул ружь„ (охотник он был очень азартный), но выстрелить
не успел - мы потеряли равновесие. Челнок стал клониться-клониться набок.
   - Дядечка! - кричу. - Внимание, переворачиваемся!
   Он только рукой по  воде  -  ляп,  ляп,  ляп.  Да  разве  рукой  за  воду
удержишься! Бултых!  Последнее,  что  я  видел,  -  это  то,  как  новенькие
резиновые сапоги с длинными голенищами мелькнули в воздухе и вода сомкнулась
над ними. Оказавшись в воде, я сразу вынырнул и  схватился  за  перев„рнутый
челнок.
   Через какую-то секунду из  воды  показалась  голова  Сидоренко,  лица  не
видно: мокрые волосы до подбородка вс„ залепили.
   - Ружь„! - булькнул он и снова  исчез  под  водой:  как  поплавок,  когда
клюнет рыба.
   Потом снова вынырнул, снова:
   - Ружь„!
   И снова под воду.
   - Что там у вас? - весело закричали с берега.
   - Дядько, ружь„, кажется, утопили! - закричал я в ответ. Тут и  Сидоренко
уже окончательно вынырнул и, отпл„вываясь, прорыдал:
   - Упусти-и-и-л! Ведь ему цены нет!
   Еле мы с ним до берега добрались - я челнок и весло перед собой толкал, а
он... Я уж боялся, чтоб он с горя сам не утонул. Плыв„т и стонет:
   - О господи! Такое ружь„! Такое ружь„! На берегу дед начал успокаивать:
   - Ничего, вытащим! Вот хлопцы нырнут и вытащат.
   Поплыли мы с Явой.  Ныряли-ныряли  -  ничего  не  вытащили.  Дно  вязкое,
затянуло ружь„ в ил - разве найд„шь.
   Пока мы ныряли, дед Варава успокаивал  Сидоренко,  а  когда  вернулись  с
пустыми руками, дед рассердился на него - будто Сидоренко  не  сво„,  а  его
ружь„ утопил:
   - А чего вы д„ргались? Чего д„ргались?  Надо  было  сидеть  спокойненько!
Ехать, раз везут! Так нет же - уток ему захотелось. Первому.  Ещ„  никто  не
стрелял, а он уже, видишь, д„ргается. Такую дорогую вещь утопить! Разве  вам
можно ружь„ доверить! Из пугача вам стрелять, а не из ружья.
   Сидоренко виновато молчал, и не оправдывался, и не обижался, что дед  его
(кандидата в науки) отчитывал, как школьника. Дед часто на охоте под горячую
руку и ругался, и подшучивал над ними, и они никогда не обижались. Невыгодно
им было обижаться. Дед Варава знал плавни, как свой карман.
   Во время войны был он тут у партизан проводником  -  "главным  лоцманом",
как его тогда называли. И все охотники знали - как пойд„шь с дедом на охоту,
никогда без дичи не будешь.
   Конечно, и в этом году приедут  киевские  охотники  к  деду  Вараве.  Это
факт...
   - Как ты думаешь, - спросил я, глядя  в  воду,  -  если  ружь„  два  года
пролежало под водой в иле - испортилось оно? Или можно вытащить, почистить и
снова стрелять?
   - В иле оно может  пролежать  и  тысячу  лет,  и  ничего.  Что  бы  тогда
археологи делали, если бы вещи  не  сохранялись  под  земл„й,  под  водой  и
вообще. Без работы они бы сидели.
   - Вот бы вытащить то ружь„. Оно же редкостное. Из него  на  соревнованиях
чемпионы стреляли. Думаешь, зря он так горевал.
   - Никакого ружья ты,  конечно,  не  вытащишь.  Потому  что  его  уже  так
затянуло, что нужно речку осушить, чтоб его найти. Может,  археологи  его  и
найдут через триста лет. Но никто не узнает, что это при нас оно  утонуло  и
мы ныряли - думали достать.
   - И никто не узнает, что ты  убегал  на  необитаемый  остров  и  жил  там
двадцать восемь лет, два месяца и девятнадцать дней. И самого острова, может
быть, тогда уже не будет.
   - Остров-то будет, не волнуйся.
   Мы снова выплыли на пл„с, довольно большой, по которому даже ходили волны
с барашками (потому что как раз поднялся ветер), как по настоящему морю. Это
был уже пятый пл„с, который мы проплывали. И островов мы уже  проехали  чуть
ли не десяток. Я каждый раз спрашивал: "Может, этот?.. Или этот? Хорошенький
же необитаемый остров. Что тебе надо?" Но у Кукурузо было сво„ мнение, и все
острова он браковал. По разным причинам. Тот был слишком маленький  -  негде
разгуляться. У того берега очень заросли камышом - к воде трудно подойти. На
том деревьев нет - где же дрова брать для костра. И так далее.
   И вот перед нами  новый  остров.  Словно  сплошная  зел„ная  гора:  кусты
краснотала, плакучие ивы и кое-где тополя. Берега заросли камышом не целиком
- есть выходы к воде. Чистоводье с тр„х сторон омывает остров.
   - Кажется, этот, - сказал Кукурузо. - Давай пристанем.
   - Давай! - с радостью сказал я, так как мне уже надоело искать.
   Мы пристали.
   Остров был замечательный. Будто специально  созданный  для  такого  дела,
какое задумал Кукурузо. Деревьев много и сухих веток - как раз  на  двадцать
восемь лет хватит. В камышах, даже сейчас слышно, утки крякают. Значит, дичи
полно. На пл„се у самого берега рыба играет - сама в уху  просится.  Посреди
острова поляна: не то что в цурки-палки - в футбол  играть  можно.  На  краю
поляны огромнейшая старая плакучая ива стоит, ветвями землю подметает. И без
шалаша от дождя спрячешься. Но шалаш, конечно, нужен.
   - Шалаш я тебе помогу сделать, - сказал я, - ты же знаешь, как  я  шалаши
делаю.
   Это правда. Лучшего, чем я, шалаша никто из хлопцев в  селе  не  сделает.
Меня этому отец научил. Он плотник, строитель. Половину хат в селе строил.
   На лице Кукурузо было написано сомнение:
   - Робинзон,  конечно,  вс„  сам  делал.  Потому  что  он  один  попал  на
необитаемый остров...
   - Так то Робинзон Крузо, а ты Кукурузо, - возразил я. - Нельзя  же,  чтоб
вс„ было одинаково.
   Мне изо всех сил хотелось помочь другу. Кукурузо не стал спорить.  Я  тут
же вытащил из  кармана  большой  перочинный  нож  с  деревянной  колодкой  и
принялся резать лозу. Я очень любил свой нож, никогда с ним не  расставался,
и от бесконечного ношения в кармане  колодка  его  отполировалась  так,  что
блестела, как лакированная.
   Кукурузо покорно помогал мне, признавая в этом деле  мо„  первенство.  Он
носил лозу, расчищал для шалаша место, заострял палки для каркаса - в общем,
выполнял всю ч„рную работу.
   Через некоторое время под старой вербой уже стоял  прекрасный  просторный
шалаш, крепкий-крепкий (никакие бури, никакие  грозы  не  страшны)  и  такой
уютный, что мне самому захотелось в н„м жить.  Я  был  очень  доволен  своей
работой.
   - Все двадцать восемь лет без капитального ремонта простоит - гарантия! -
уверенно сказал я.
   Лишь теперь мы вспомнили, что дед уже, видимо, вернулся  из  сельмага,  и
заторопились назад. Добравшись наконец до берега и  запрятав  лодку,  мы  до
самой хаты бежали бегом.
   А когда, запыхавшись, прибежали - оказалось, что  дед  ещ„  не  приходил.
Кукурузо был прав: "минуточка" деда Варавы имела свойство  растягиваться  до
нескольких часов.
   - Ну что! Раз деда нет, можно сейчас собрать вс„  необходимое,  -  сказал
Кукурузо. - Сегодня вс„ приготовим, перетащим в лодку, а завтра...
   - Значит, решил уже завтра? - спросил я.
   - А чего тянуть. Через несколько  дней  приедет  мать  -  будет  сложнее.
Кукурузо  ходил  по  хате,  задумчиво  взявшись  рукой  за   подбородок,   и
примерялся, что брать с собой.
   - Прежде всего ложку. - Он  вытащил  из  буфета  деревянную  выщербленную
ложку и сунул е„ за пояс. - Соли обязательно, без соли  пропаду,  -  отсыпал
себе в тряпочку полпачки соли. - Хлеба!  -  грустно  посмотрел  на  ч„рствую
горбушку, что лежала на столе. - Мало...
   Дед пош„л в сельмаг как раз за хлебом.
   - Я тебе принесу. И хлеба и сухарей. У нас есть, - успокоил я его.
   - Чаю? - Он покрутил в руках пачку с чаем. - Обойд„тся.  Тогда  и  чайник
брать нужно. А у нас один...
   - Фонарик не забудь. Пригодится, - напомнил я.
   - Фонарик обязательно. Без фонарика нельзя. Он прош„лся по хате,  взял  в
руки топор, который стоял в углу у порога:
   - Топор, надо было  бы  хоть  два.  У  Робинзона  было  целых  двенадцать
топоров.
   - Он что - жонглировал ими, что ли?  -  удивился  я.  -  Зачем  ему  было
столько? Странный какой-то твой Робинзон.
   - Ты очень умный, - обиделся за своего  вдохновителя  Кукурузо.  -  Молчи
лучше! Ты никогда на необитаемом острове не жил.
   В это время дверь растворилась, и на пороге появился дед. Кукурузо так  и
замер с топором в руках.
   - Ов-ва! - спокойно сказал дед. - Мебель рубить  вздумал?  А  ну  поставь
топор на место.
   - Да я ничего, - промямлил Кукурузо. - Я... я... я  хотел  показать  ему,
какой у нас топор хороший. А он говорит, что у них лучше... Правда же у  нас
лучше, диду?
   Дед ничего не ответил, и мы шмыгнули из хаты.
   - Фу! Чуть не засыпались! - уже за овином выдохнул Кукурузо. - И как  это
мы шагов не слышали!
   Было действительно странно. Это значит, мы очень  увлеклись.  Потому  что
шаги деда слышны издалека. Дед ходит как на лыжах - не отрывая ног от земли:
шарк-шарк, шарк-шарк!.. Кажется, еле ноги переставляет, вот-вот  упад„т.  Но
видели бы вы его на охоте. По чернотропу на зайца дед может  прошаркать  так
километров пятьдесят - и хоть бы что.
   Сидим мы с Кукурузо за овином и  размышляем,  как  лучше  перетащить  вс„
необходимое  в  лодку.  Наконец  договорились.  Кукурузо  по  вещичке  будет
выносить из хаты и прятать в бурьяне за овином.  А  как  стемнеет,  я  (чтоб
Кукурузо был у деда на глазах и не вызывал подозрений) тайком перенесу вс„ в
лодку. А завтра...
   ГЛАВА VIII. РОБИНЗОН КУКУРУЗО ВЫСАЖИВАЕТСЯ НА НЕОБИТАЕМЫИ ОСТРОВ.
   Утро следующего дня. Солнечное, звонкое и голосистое: петухи  поют,  гуси
гогочут, коровы мычат, т„тки у колодцев в„драми гремят...
   Я скорчился у плетня и смотрю в щ„лку, что  делается  во  дворе  у  моего
друга.
   Подготовительные работы успешно завершены.  Вс„  добро  Робинзона  уже  в
лодке: и берданка, и удочки, и фонарик, и ложка, и коньки (на зиму), и топор
(к сожалению, один, да и то без топорища - ну это ничего, на  острове  можно
будет выстрогать), и много чего другого. Червяков накопано - полная жестянка
из-под бычков в томате (я  слово  "бычки"  зачеркнул  и  написал  карандашом
"червяки", получилось "червяки в томате"). И харчей целая торба. И даже  две
таблетки пирамидона (на случай болезни). Итак, вс„ в порядке.
   Теперь осталось одно - отпроситься у деда.
   Дед сидит на колоде и выстругивает ручку для вил. Кукурузо  ходит  вокруг
него и канючит:
   - Диду!
   - Га?
   - Так я к т„тке Ганне пойду в Пески.
   - Отцепись.
   - Диду?!
   - Га?
   - Так я пойду.
   - Отцепись, тебе говорят. Иди лучше уроки учи.
   Помолчали немного. Потом опять:
   - Диду!
   - Га?
   - Мне с вами скучно.
   - Так что, мне на голову стать, чтобы тебя развеселить?
   - Я к т„тке Ганне пойду. Там же Иришка. Я е„ столько не видел...
   -  Когда  она  дома,  так  только  ругаешься  с  ней,  а   тут,   видишь,
соскучился...
   - Я вам и самосада принесу. Вы же знаете, какой у т„тки Ганны самосад.  -
У меня свой есть не хуже. Отцепись.
   Опять помолчали.
   - Диду!
   - Га?
   - Так я пойду. Да?
   - Ну что пристал? А уроки?
   - Так я возьму книжку и там учить буду. Вот спросите тогда у т„тки Ганны.
   Я притаился и думаю: "Ох и трудно же в наше время удирать на  необитаемый
остров!"
   Долго канючит Кукурузо. Наконец терпение у деда лопается, и он говорит:
   - Вот черт„нок, а не дитя! Совсем замучил. Ну иди уже,  чтоб  я  тебя  не
видел! Только на три дня, не больше. И  если  т„тка  Ганна  скажет,  что  ты
уроков не учил, - вот этой палки попробуешь. Двоечник!
   Кукурузо не стал мешкать, бегом побежал в хату (а то ещ„ передумает дед),
схватил грамматику -  и  за  ворота.  Потом  вдруг  остановился,  обернулся,
потоптался на месте, вздохнул:
   - Бывайте здоровы, диду! Хороший вы... Я всегда знал, что вы хороший...
   - Иди-иди! - буркнул дед. Разве он знал, что прощается с ним Кукурузо  на
двадцать восемь лет, два месяца и девятнадцать дней.
   На улице я присоединился к своему другу. Молча дошли мы до  речки,  молча
сели в лодку и молча поплыли в плавни.
   Не проронив ни одного слова,  доплыли  мы  до  острова.  В  торжественном
молчании перенесли все вещи на поляну к шалашу. И вот в последний раз  стоим
на берегу возле лодки. Опустив головы, ковыряем носками ботинок землю. Стоим
и вздыхаем. Надо прощаться, а мы не знаем, что говорят в таких случаях. Ведь
не на день мы прощаемся, не на месяц, не на год даже, а  на  целых  двадцать
восемь лет, д