ему и надо, нечего нас пугать.
   - Но Джонатан прав, - веско добавил Ги, одарив англичанина,  наконец,
одобрительным взглядом, - переезжать  надо.  И  придумать,  как  быть  с
работой. Вернее, как уйти от слежки. Иначе они в первый же рабочий  день
"поведут" тебя прямо от твоего офиса до дверей новой квартиры.
   - Я отпуск взять не могу.
   - Надо, - сказал Джонатан.
   - Я придумала лучше. В понедельник я пойду к  врачу  и  нажалуюсь  на
кучу недомоганий. И на следующую неделю у  меня  будет  освобождение  от
работы. За это время мы что-нибудь придумаем.
   - Гениально. Когда переезд?
   -  В  субботу,  -  ответила  я.  -  Я  уже  переехала,  квартира  уже
оплачивается, дело только за Шерил.
   - Это неосмотрительно, - сказал Джонатан. - Мы не знаем, следят ли за
Шерил по выходным.
   - Зачем она им нужна? Даже члены экологических  обществ  отдыхают  по
выходным, правда, Шерил? - выступил Ги. - И шпионы тоже  люди,  им  тоже
надо здоровья поднабрать, у них работа вредная.
   - Не следят. Я в прошлые выходные уже наблюдала.
   - Я вам помогу, девочки,  -  сказал  Ги.  -  У  моего  приятеля  есть
фургончик, я возьму. В котором часу приехать?
   - Я приду, помогу вам грузить, - несколько хмуро предложил  Джонатан.
По-моему, ему не понравилось, что Ги его опередил.
   - Спасибо, мальчики, - заулыбались мы с Шерил ангельскими улыбками. -
Это очень мило. Приходите сразу после обеда, вас устроит?
   - Значит, в субботу, в 13.30.  Да,  Джонатан?  -  весело  сказал  Ги,
вставая.
   Джонатан кивнул без улыбки.
   - А сегодня я предлагаю подежурить в мою очередь. Я останусь  у  тебя
ночевать, Шерил. Ведь надо же тебя охранять!
   - Хорошо, - просто согласилась Шерил. И покраснела.
   Самое смешное, что и Ги покраснел.
   Мы с Джонатаном незаметно улыбнулись друг другу.

***

   Вечером в пятницу я должна была ночевать у Шерил, чтобы помочь ей  со
сборами. У меня был ключ от ее квартиры и я должна была к  ней  приехать
заранее, чтобы ее "хвосты" меня не засекли. Наши рыцари обещали  быть  в
боевой готовности и ринуться нам на помощь по первому звонку.
   До вечера, однако, у меня было свободное время и я решила послоняться
по магазинам в поисках нужных мне для нового жилья вещей. И только выйдя
из метро у коммерческого центра я вдруг поняла, что Игорь мне так  и  не
позвонил, а я ему так и не дала  свой  новый  номер  телефона..  Во  мне
поднялась паника. Я заметалась в поисках сигаретной лавки, чтобы  купить
телефонную карточку, нашла, купила, ворвалась  в  первый  же  автомат  и
набрала наш номер. Телефон не ответил.  Я  долго  слушала  гудки,  потом
набрала еще раз. Его не было дома.
   Что, в общем-то, было совершенно нормально. Днем его и не должно быть
дома. Он ведь работает, мой Игорек, деньги зарабатывает, на которые меня
и балует... Нужно просто позвонить ему попозже  вечером.  Но  вечером  я
буду у Шерил, а от нее - мы договорились - больше  никаких  звонков.  Не
хватало еще  только  французскую  разведку  озадачить  связями  Шерил  с
"новыми русскими"! Значит, надо будет позвонить  ему  часов  в  семь  по
Москве...
   Но его не было дома и в семь.

***

   Подходя к  дому  Шерил,  я  внимательно  осматривалась  по  сторонам,
останавливалась у витрин, вглядываясь в отражения позади меня, пряталась
в выступах стен - в общем, вела себя примерно так, как ведут себя шпионы
в кино. Собственно, другого опыта, кроме киношного, у меня не было. Я не
заметила никого. Должно быть, прав Ги - у "хвостов" уже начался уик-енд.
   Вечер прошел спокойно и тихо. Мы упаковывали вещи Шерил в  коробки  и
сумки. Мы никого не заметили  под  нашими  окнами  и  никто  не  пытался
проникнуть в нашу квартиру. Я бы сказала, что мы успокоились, если бы  я
успокоилась. Но я нервничала. Я думала об Игоре. Меня раздирало  желание
позвонить домой и проверить, там ли  он.  Звонит  ли  он  в  мою  пустую
прежнюю квартиру в надежде  меня  там  застать?  Волнуется  ли,  как  я?
Или?...

***

   Первое, что я сделала наутро в субботу, - это кинулась звонить домой.
Игоря не было.
   Что ж, снова дождусь вечера.
   В ожидании наших добровольных грузчиков, мы  решили  перевезти  часть
вещей  сами.  Загрузив  до  отказа  машину  Шерил  всем  тем,  что  было
не-мебель, мы поднялись за последними сумками.  Шерил  взяла  две  самых
тяжелых. "Закрой дверь, -  сказала  она  мне,  -  и  спускайся.  Я  пока
разверну машину".
   Я заперла дверь и, подхватив три объемистых  пакета,  вошла  в  лифт.
Меня охватила непонятная тревога, словно наш переезд на  новую  квартиру
должен был начать собой какой-то новый этап  моей  жизни  -  плохой  ли,
хороший ли, я не знала,  но  внутри  меня  поселился  какой-то  холодок.
Скорее, неприятный...
   Выходя из лифта, через стекло подъезда я увидела  Шерил,  протирающую
лобовое стекло  нетерпеливо  урчащей  машины.  Она  повернула  голову  и
улыбнулась мне - так легко и радостно,  что  тревога  тут  же  отпустила
меня.
   Шерил оторвалась от своего  занятия  и  пошла  навстречу  мне,  чтобы
придержать для меня тяжелую дверь подъезда.

***

   И вот тогда  невозможное,  не  правдоподобное,  ярко-оранжевое  пламя
взвилось столбом, раскидывая горящие осколки металла вокруг...
   Не помню, куда я бросила сумки. В них что-то  звякнуло  и  разбилось,
глухо и тихо, поглощенное оглушительным взрывом. Я  бежала  к  Шерил,  к
дверям, а стекла двери, рассыпаясь на тысячи острейших осколков,  летели
на меня...
   И тело Шерил черной дугой сквозь огненные брызги.
   И все.

ЧАСТЬ 2.
ПАРИЖ-ЛОНДОН

ГЛАВА 1. ПОЧТИ СОСТОЯВШЕЕСЯ УБИЙСТВО.

   Свет режет глаза.
   Сразу всплывает: свет, ослепительный  свет.  Резанул  по  глазам,  и,
спустя мгновение, по лицу, по коже,  по  всему  телу.  Свет  состоял  из
пламени и осколков стекла... И из оглушительного, сотрясающего все  тело
грохота, который вместе с пламенем и осколками отшвыривают  меня  назад,
на каменный пол...
   Потом всплывает:  сквозь  огненный  вихрь  -  Шерил,  подброшенная  в
воздух, вместе со стеклами и пламенем влетающая в подъезд...
   Потом ужас: где Шерил? Что с ней?!
   Потом страх: а что со мной?!

***

   Холодея, прислушиваюсь к телу.
   Тело отвечает: больно. Не очень понятно, где именно,  -  но  понятно,
что очень.
   Очень больно.
   ОЧЕНЬ БОЛЬНО!!!
   Паника.
   Не могу понять, все ли на месте.
   Кричу.

***

   Никто не идет. Никто не идет. Никто не идет!
   Но где-то же должен быть звонок?!
   Повернула голову. Увидела. Дотянулась, нажала...
   Ура! Я дотянулась - руками! Есть руки! В бинтах, но есть!
   Спокойно, спокойно, надо взять себя в руки, тем более, что они  есть.
Выясним теперь про ноги. Эй, ноги, вы где?
   Пошевелила.
   Шевелятся.
   Нет, мне это не кажется, движение одеяла подтверждает, что под ним  -
мои ноги.
   Что ж, уже лучше. Ничего не оторвалось. Голова тоже на  месте,  а  то
чем бы я думала про свои конечности?
   Вот только странно, что ощущение такое, будто у меня ничего нет.
   Это потому, - догадываюсь я уцелевшей головой, -  что  все  болит.  И
голова тоже болит. И лицо. И все какое-то стянутое...
   Я ОБОЖЖЕНА!
   Боже мой, я обожжена, я изуродована!
   Руки тянутся к лицу. На лице бинты.
   А что под  бинтами?...  Дайте  мне  зеркало!  Немедленно  к  зеркалу,
встать, идти, себя увидеть!
   Что-то не пускает. В вене игла. Капельница.
   Господи, - падаю я на подушку, - за что?!

***

   Дверь впустила пожилую женщину в белом переднике.
   - Вот как хорошо, ты проснулась... -  улыбается  мне  она,  -  вот  и
прекрасно, сейчас будем кушать...
   Я еще ничего не успела спросить про свои  ожоги,  как  в  мою  палату
снова вошел человек, на  этот  раз  лысоватый  полный  мужчина  в  белом
халате. Ласково глядя на меня, он присел на край моей  кровати  и  начал
выяснять, кто может заплатить за мое лечение.
   Кто? А я откуда знаю, кто? Я не знаю,  что  есть  на  моем  счету  во
Франции. Я не знаю, сможет ли Игорь заплатить  за  мое  лечение.  Да-да,
страховка у меня есть, но я не имею ни малейшего понятия,  покрывает  ли
она несчастные случаи... А Шерил как же? Что с ней?!
   ЧТО С ШЕРИЛ?!!

***

   - А вы ей кто? Ах, подруга...
   И тут я холодею. Раз они не заметили нашего сходства, значит...  Лица
наши разглядеть трудновато...
   Ее?!
   Мое?!
   Оба?!!!
   - А родственники у нее есть, не знаете?
   Есть, есть, в Америке, но что же с ней,  скажите,  наконец!!!  Почему
родственники, неужели дело так худо?!..
   - Ваша подруга в коме.
   Жива. Значит, жива. Но в коме. Значит - пока жива. Цела?
   - Она... она покалечена?
   - Нет, к счастью. Но взрывная  волна  вызвала  контузию  головы  и  в
данный момент...
   - Она выживет?
   - Мы на это надеемся.
   Собаки. Никогда прямо не скажут.
   - У нее нет серьезных повреждений, ожогов там или чего?..
   -  Ожоги  имеются...  Но  это  все  вполне  в  пределах   компетенции
современной медицины, единственно, чего нам не хватает на данный  момент
- это ее сознания. Залог успеха операции, понимаете ли, прежде  всего  в
сознательном желании больного выздороветь...
   - А я?
   - Что вы, мадемуазель?
   - Что со мной?!
   - Все в порядке,  вам  не  о  чем  беспокоиться.  Небольшие  ожоги  и
порезы...
   Небольшие? Что он мне голову морочит, у меня все  так  болит,  что  я
себя не чувствую!!!
   - Мне больно... - сказала я  жалобно,  и  подумала  о  Шерил.  Стыдно
сказать, но я была рада, что не оказалась на ее месте.
   - Через пару дней танцевать будете, - сказал, вставая, врач. - А пока
вам укольчик обезболивающий сделаем. Вам  принесут  поесть,  а  потом  -
спать.
   - Сначала зеркало, - сказала я. - Все остальное потом.

***

   Зеркало размером с детскую книжку было вручено  в  мои  забинтованные
руки со словами:
   - "Вы все равно ничего в нем не увидите, но расстраиваться  не  надо,
через недельку повязочки снимем, вот тогда и посмотрите"...
   Забинтованное чучело смотрело на меня круглыми глазами,  торчал  нос,
совершенно целый и даже не поцарапанный, нижняя губа была порезана и под
бинты  уходил  краешек  аккуратного  шва.  Глаза  у  чучела   немедленно
покраснели и наполнились слезами.
   - И много у меня еще таких? - указала я  на  шов,  шмыгнув  уцелевшим
носом.
   - Немножечко совсем, - уклончиво сказал врач. - Еще  парочка-троечка,
не больше... Но  они  все  пройдут  бесследно,  я  вас  заверяю,  -  вас
оперировал сам доктор Шован!
   - "Сам доктор Шован" - это значит хорошо?
   - Еще как!
   - А почему у меня тогда вся голова забинтована?
   - У вас несколько небольших ожогов  и  множество  мелких,  совершенно
незначительных порезов - осколки, знаете ли, как занозы впились в  кожу,
- все это не оставит следа, но пока что повязки совершенно необходимы...
   - И на голове тоже?
   -  Частично...  -  кивнул  доктор.  -  Волосы   пришлось,   извините,
состричь...
   Волосы! Мои красивые, мои распрекрасные волосы, моя гордость, предмет
зависти всех подружек! И снова - мысль о Шерил  и  стыд  за  собственные
мелочные страдания.
   - Я к Шерил пойду, - села я на кровати.
   - Что вы, что вы, - испугался доктор, - вам нельзя. Вам ходить нельзя
пока, вам под капельницей  лежать  нужно,  и  потом,  вы  так  напичканы
успокоительными и обезболивающими  средствами,  что  ваши  ноги  вас  не
послушаются! В первый раз надо будет вставать обязательно с  медсестрой,
у вас обморок может случиться, вы ведь уже третий день в постели...
   - Третий день?!
   - И потом, к  вашей  подруге  нельзя.  Она  в  коме,  я  вам  сказал.
Послушайтесь меня, моя дорогая, поешьте спокойно, потом  поспите  -  это
самое лучшее, что вы можете сделать в данной ситуации для  себя,  а  для
вашей подруги предоставьте нам сделать все необходимое, ладно?
   Доктор  похлопал  меня  по  забинтованной  руке,  которая  немедленно
отозвалась болью, и встал.
   - Какой сегодня день?
   - Понедельник, 11 декабря.
   - Я что, была без сознания?
   - Некоторое время, да. Потом под влиянием наркоза - вас оперировали -
и успокоительных средств.
   - Мне нужно в Москву позвонить.
   В дверь  постучали.  Врач  подошел  к  ней  и  распахнул.  В  комнату
задвинулся полицейский в форме.
   - Мне сказали, что я могу поговорить с мадемуазель?...
   - Поговорите, - кивнул врач. - Только не утомляйте больную. Ей  нужен
покой. А в Москву... - он повернулся ко мне,  -  по  этому  аппарату  вы
можете звонить в Москву, - кивнул он на зеленый телефончик, стоявший  на
тумбочке  у  кровати,  -  но  вам  нужно  будет  сначала  заплатить   за
пользование им, тогда его вам включат...
   С этими словами  он  покинул  мою  палату,  оставив  меня  наедине  с
полицейским.

***

   - Комиссар Гренье, - представился он.
   Это был очень  большой  и  плотный  мужчина  с  темно-рыжими  коротко
стриженными волосами. Форменная рубашка туго  натягивалась  на  обширной
груди,  крупные  белые  руки  были  покрыты   рыжеватыми   волосками   и
веснушками.
   - Постарайтесь вспомнить как можно подробнее все, что  предшествовало
этому взрыву. Каждая деталь важна, вы же понимаете...
   Я постаралась. Я рассказывала про предыдущие покушения на Шерил,  про
взрыв и про двух мужчин, которые следили за  Шерил,  и  меня  постепенно
охватывала ненависть, от которой я начинала задыхаться. По какому  праву
они распорядились нашей жизнью, здоровьем, красотой? По какому праву?!!
   - Вам плохо? - испуганно спросил комиссар.
   -  Нет.  Мне  отлично.  Только  найдите  их.  Поскорее  найдите  этих
сволочей, пожалуйста.
   - Постараемся, мадмуазель, - кивнул  полицейский.  -  Что-нибудь  еще
вспомните?
   - Меня удивило вот что: почему и как они узнали о нашем переезде? Они
следили за Шерил только после окончании работы,  в  выходные  слежки  не
было - мы специально проверяли. А тут пришли днем, в выходной, и  пришли
со взрывчаткой, и заложили ее в машину... Как они узнали?
   - "Они"?
   - Ох, не знаю, пусть будет "он". Вы знаете, сколько их было?
   - Пока я не знаю ничего. Ваша подруга ежедневно пользуется машиной?
   - Нет. Только вечером - и то не всегда - и в выходные. На работу  она
ездит на метро из-за пробок.
   - Следовательно, машина могла быть заминирована в любой рабочий  день
и должна была взорваться только тогда, когда ее завели. Ваше присутствие
оказалось несчастливой  случайностью.  Не  в  курсе,  когда  мадемуазель
Диксон последний раз до этого взрыва пользовалась машиной?
   - Наверное, в прошлый  понедельник  -  у  них,  у  экологистов,  было
какое-то важное собрание.
   - Взрыв произошел в прошлую  субботу...  Следовательно,  бомба  могла
быть заложена  в  любой  день  прошлой  недели.  Механизм  приводился  в
действие через пять минут после включения мотора.
   - Скоты, - пробормотала я.
   - Тем не менее, нельзя исключить гипотезу, что кто-то заранее знал  о
вашем намечающемся переезде. Попытайтесь вспомнить, кому вы  говорили  о
нем говорили.
   - Никому. Кроме Джонатана и Ги, разумеется.
   - Этих молодых людей мы уже допросили, - кивнул следователь.  -  Есть
ли у вас основания подозревать кого-то из них в желании убить Шерил?
   - Бог мой, конечно нет! К тому же  Джонатан  знает  ее  каких-то  две
недели...
   - А вас?
   - Что меня? - не поняла я.
   - А вас он давно знает?
   - С тех пор, как начались занятия в Сорбонне, с начала октября...
   - И какие у вас с ним отношения?
   - Дружеские... Вы что,  подозреваете,  что  Джонатан  хотел  убить  -
меня?
   Я аж подскочила на кровати от такого предположения, забыв  про  боль,
которая, впрочем, тут же напомнила о себе.
   - Я рассматриваю возможные  версии,  только  и  всего...  Значит,  вы
полагаете, что у этого англичанина  нет  никаких  причин,  чтобы  желать
вашей смерти или смерти Шерил?
   - Послушайте... Это до такой  степени  нелепое  предположение...  Это
просто невозможно!
   - На вашем месте я не был бы так уверен.
   - Это почему еще? У вас есть подозрения?
   - Нет, пока нет. Но не стоит так безоговорочно доверять  малознакомым
людям и так категорично настаивать на том, что вам, на самом деле,  мало
известно. Что вы знаете об этом юноше?
   - Ну хотя бы то, что я ему нравлюсь. А почему вы не задаете  подобных
вопросов насчет Ги?
   - С ним проще - он француз. Про него  мы  уже  немало  знаем  и,  нам
представляется, что он по всем характеристикам не наш клиент. Англичанин
же - темная лошадка. Оснований подозревать его у нас нет, но надо  будет
еще справиться на его счет в английской полиции...
   - Меня удивляет, что ваше следствие приняло такой странный оборот.  Я
бы на вашем месте  искала  среди  реальных  врагов  Шерил,  которым  она
серьезно мешает своей экологической деятельностью.
   - Возможно, что никому. Это мог быть террористический акт. Вы знаете,
последнее время исламисты...
   - При чем тут они? Это же совершенно очевидно, что покушались  именно
на Шерил! Исламисты взрывают бомбы в общественных местах, а  ее  двор  -
это вовсе не общественное место, вы что, не понимаете?
   Комиссар улыбнулся.
   - Скорее всего, вы правы. Но исключить эту гипотезу мы пока не можем.
Что-нибудь еще вспомнили? А то я оставлю вас отдыхать, и так уж,  должно
быть, замучил... Доктор говорит, что вы легко отделались. Я рад за вас.
   - Знаете что... - заговорила неуверенно, потому что мысль моя не была
мне самой  ясна  до  конца.  -  Что-то  в  этом  парне  в  джинсах  меня
насторожило.
   - Что именно? - быстро навострил уши следователь.
   - Какая-то странность, особенность... Как будто он... Как будто он не
француз, а иностранец. Вот вы сейчас говорили: Ги - француз, Джонатан  -
англичанин... Понимаете, и того, и другого видно за сто километров:  вот
идет француз, а вот идет  англичанин.  Я  в  Сорбонне  учусь,  там  одни
иностранцы... Я это научилась улавливать: кто иностранец, а кто нет.
   - И почему вы считаете, что этот тип в джинсах - иностранец?
   - Сама не могу понять. Лицом он скорее на итальянца  похож,  да  ведь
такими лицами во Франции никого не удивишь... Тут другое. Тут вот что! -
воскликнула я, - он джинсовый костюм носит!
   - Ну и что? - удивился следователь.
   - У вас дети есть?
   - Есть, - ответил он ошарашено. - И что с того?
   - Сколько лет?
   - Восемь и двенадцать.
   - Они носят  джинсовые  костюмы?  Не  джинсы,  а  именно  костюмы,  с
курткой?
   - Носят. Не пойму, что вы в этом странного нашли.
   - А парню этому под тридцать, не меньше. В этом возрасте  практически
никто не  носит  джинсовые  костюмы,  только  джинсы,  но  не  джинсы  с
куртками. Это как бы признак дурного тона.
   - Вы сильно преувеличиваете. У нас и так носят, и  сяк,  -  кому  как
нравится. А насчет тона - так он,  может,  из  такой  среды,  в  которой
дурной-недурной тон никого не волнует?
   -  Может...  Не  знаю  я.  Но   все-таки...   Что-то   в   нем   есть
нефранцузское...
   - Он, по вашим словам, произнес фразу из  лифта:  "это  какой  этаж?"
Акцент у него был?
   - Не обратила внимания.
   - А если бы был - обратили бы!
   -  Но  три  слова  можно  произнести  без  акцента!  Когда  я  говорю
по-французски, люди не сразу замечают мой акцент, потому  что  несколько
коротких и несложный первых слов его не выдают! Потом, я  его  не  очень
хорошо слышала, через дверь,  он  у  Джонатана  спросил.  И  потом  -  я
русская, Джонатан англичанин, нам  не  так  легко  распознать  акцент  в
неродном французском!
   - Допустим. Но все же ваше  заключение  насчет  джинсовой  куртки  уж
очень натянуто выглядит...
   - Нет! Я поняла в чем дело: не в куртке! А в каскетке!
   - Французы, по-вашему, каскетки не носят?
   - Задом наперед, на американский лад!
   - Ну, знаете, у нас молодежь тоже...
   - Этот тип - американец!
   - А что, ваша подружка и американцам насолила?
   - У нее международная деятельность...
   - Ну ладно, возьму ваши соображения на заметку, хотя они мне кажутся,
не скрою, сомнительными, мадемуазель. Но - ка