ою... А уж когда спустя  еще
пару недель, я через общих знакомых услышала, что  и  главврач  Демченко
погибла, и снова несчастный случай, мне  и  вовсе  нехорошо  стало.  Ну,
думаю, пора мне к детям ехать. И уехала.

***

   Наш стол давно был убран и Витторио  де  Сика  поглядывал  на  нас  с
любопытным нетерпением.  Ресторан  был  пуст  и  ему,  видимо,  хотелось
спокойно  отдохнуть  несколько  оставшихся  часов  до  вечернего  налета
посетителей. Джонатан сделал знак, чтобы расплатиться.
   Колесникова,  закончив  свою  историю,  как-то   потухла,   лицо   ее
озаботилось, закрылось. Пожив  полтора  часа  воспоминаниями  о  прошлой
жизни, в которой она была значительной фигурой, вершащей судьбы,  причем
в самом прямом смысле этого слова: в ее руках были жизни и смерти, в  ее
руках было будущее младенцев и их счастливых - или несчастных - матерей,
она вернулась мыслями к настоящему, в котором был Брайтон-Бич, невеселая
и одинокая жизнь "по талонам"... Эмигрантская жизнь, о которой  я  знала
мало и понаслышке, мне  показалась  удручающей.  Во  всяком  случае  та,
которую я увидела здесь.

***

   В машине мы молчали, и только уже около ее  дома,  выйдя  из  машины,
чтобы попрощаться с Колесниковой, я сказала ей:
   - У вас, Наталья Семеновна, нет причин бояться. Вы не знаете, кто моя
настоящая мать - а именно ей мешают люди, знающие тайну моего  рождения.
Ей мешаю я. Ей мешают - мешали - те, кто принимал у нее роды. А вы -  вы
тут не при чем. О вас даже никто ничего и не знает,  скорее  всего.  Так
что спите спокойно.
   - Твоими бы устами... Ну, спасибо за обед.
   Она было дернулась, чтобы идти, но осталась на  месте  и,  помявшись,
спросила:
   - Ты... Ты правда счастлива со своей матерью?
   - Правда!
   - На меня зла не держи... Что делать-то будешь теперь?  Чем-нибудь  я
тебе помогла своим рассказом?
   - Наверняка. Хотя пока не знаю, как.
   - Смотри,  берегись.  Дружок-то  у  тебя  хороший.  Спокойный  такой,
внимательный. Даром что не понимает, а все сечет. Глаза такие - ух! Он у
тебя прямо как этот, боди-гард. Все видит, все примечает, все оценивает.
   - Да? - удивилась я. - Я не обращала внимания...
   - Куда тебе! Ты разговоры ведешь,  занята.  А  он  свое  дело  знает.
Хороший парень. Смотри, не упусти! А то, "друг", понимаешь...  Будешь  в
"другах"  держать,  так  он  себе  другую  найдет,  -  за  ним,  небось,
прихлестывают девки. Нынче девицы  разбитные  такие,  на  мужиков  прямо
кидаются! Раньше мужчины за  дамами  ухаживали,  теперь  -  девушки  все
обхаживают, а парни ломаются да глазки  строят...  Так  что  гляди,  Оля
Самарина, не упусти своего "друга"! Это я тебе говорю, как...
   Она запнулась на мгновенье.
   - Ты мне как крестница, можно сказать... Даже больше. Ведь это я твою
судьбу определила.
   Она дотронулась до меня как-то легко,  почти  робко,  и  с  неуклюжей
нежностью потрепала по плечу.  Мне  показалось,  что  ей  хотелось  меня
обнять, но она постеснялась. Я протянула ей руки навстречу.
   Колесникова обхватила меня и я пропала в ее  мощных,  крепких  руках.
Она постояла так, легонько похлопывая  меня  по  спине,  словно  я  была
плачущим младенцем, и меня надо было  успокоить,  затем  взяла  меня  за
плечи и отодвинула от себя на расстояние вытянутых  рук,  вглядываясь  в
мое лицо. В глазах ее блестели слезы умиления.
   - У  тебя  адрес  мой  есть...  Черкни  открыточку-то...  Жива,  мол,
здорова... Я через год к детям должна переехать, ну я тебе тогда адресок
пришлю тоже... А? Черкнешь?
   - Обязательно, - сказала я искренне.

***

   Вот уж не думала  я,  что  моя  ложь  сделается  почти  правдой  и  я
найду-таки  свою  "крестную"!  Что  ж,  с  прибавлением   в   семействе,
поздравила я себя. Семья растет не по дням, а по часам: только новенькая
мамаша  обнаружилась,  как  и  крестная  подоспела...  Но  я  испытывала
нежность к этой здоровой,  крепкой  бабище,  не  умеющей  выражать  свои
эмоции. Неприступная и властная начальница в былые времена, гроза робких
рожениц и их нервных родственников, деловая  по-советски  дама,  умевшая
поддерживать нужные связи, проворачивать аферы  и  зарабатывать  деньги,
она при этом сумела сохранить в неприкосновенности  свою  душу,  чувство
справедливости, основные, базовые понятия добра и зла...
   Без которых люди превращаются в равнодушные ничтожества, в убийц.
   В таких, как Дима.
   В таких, как моя родная мать.

***

   Расставшись с Колесниковой, мы вернулись на Манхэттен  -  нужно  было
зайти в агентство Дельты и проставить даты в обратные билеты на Москву.
   Места были. Были на сегодняшний рейс, были на  завтрашний.  Глядя  на
мое измученное лицо, Джонатан предложил провести  вечер  на  Манхэттене,
отдохнуть и лететь завтра.  Я  колебалась.  Я  хотела  бы  отдохнуть;  я
чувствовала, что силы мои на пределе, что нервы мои измочалены, что тело
мое парализовано безнадежной, свинцовой  усталостью...  Но  я  не  могла
отдыхать, не доведя это дело до конца. Я уже ничего  не  хотела  видеть,
меня не интересовали достопримечательности г.Нью-Йорка, мне уже не нужен
был Манхэттен, с его небоскребами, которые я, впрочем, и так видела - мы
шли мимо них, мы заходили в них, и снизу  они  ничем  не  отличались  от
обыкновенных домов, напоминавших помпезностью сталинскую  Москву.  Чтобы
понять, что это и  есть  знаменитые  небоскребы  Нью-Йорка,  нужно  было
задрать голову, а еще лучше - полетать над ними на  вертолете  -  оттуда
хорошо видно, как они украшены, как  они  сверкают  огнями...  Не  даром
Нью-Йорк обычно показывают с высоты птичьего полета - снизу там смотреть
особенно не на что. Ну разве что  на  крыс,  разбегающихся  от  мусорных
баков. Ну разве что на пересекающие Пятую Авеню боковые улочки,  которые
поражали трущобным видом - не где-то там, в Гарлеме, а тут, рядом, сразу
же за углом шикарной Пятой Авеню...
   - В Москву, - сказала я, - поедем в Москву...

ГЛАВА 2. ВИЗИТ К ДЕТОУБИЙЦЕ.

   В самолете  я  спала,  скатившись  головой  на  грудь  Джонатана.  Он
запустил свою пятерню в мои волосы и задумчиво ворошил их. Я  отказалась
есть, я отказалась пить, - я спала.
   Только один раз, помню, я проснулась. Мне было холодно. Джонатан снял
сверху мою дубленку (купленную, в дополнение к пальто, еще в  Англии  на
случай больших морозов) и сел снова, прижав меня к себе и прикрыв сверху
дубленкой.
   - Так хорошо? - прошептал он, склонив свою голову к моим волосам.
   Я в ответ поцеловала его руку, проходившую под моим подбородком. А он
меня - в макушку...
   И в этом было столько невысказанной нежности и столько любви,  что  я
тихо заплакала в дубленочной норке. От счастья.

***

   За иллюминатором брезжило утро. Разносили завтрак.  Многие  пассажиры
еще спали, так что на завтраке компания "Дельта" явно сэкономит.  Но  не
на мне лично. Я выспалась и была голодна.
   Я осторожно выпрямилась, выпроставшись из рук Джонатана. Он  спал.  Я
натянула на него соскользнувшую дубленку.
   Джонатан приоткрыл глаза и посмотрел на меня из-под черных ресниц.
   - Спи, спи - зашептала я.
   -  Доброе  утро,  бэби,  -  тихо  проговорил  он  сонным  голосом.  -
Выспалась?
   - Выспалась. А ты спи.
   Джонатан послушно закрыл глаза.
   Я откинула свой столик и  махнула  рукой  стюардессе,  высматривающей
желающих позавтракать.
   Тихо, чтобы не разбудить Джонатана, я орудовала над своим  подносиком
с едой и размышляла...

***

   Размышлять было о чем. Теперь у меня в  руках  была  практически  вся
информация  -  по  крайней  мере,  вся,  которую  я  могла  добыть.   Но
достаточная для того, чтобы четко представить себе картину.
   Итак, Зазорина родила нас с Шерил тайно. Она уже не была  школьницей,
и я не знала, был ли ее отец "шишкой", но,  по  каким-то  причинам,  она
свои роды желала скрыть. Причины должны были быть вескими... Была ли она
в то время замужем и забеременела от другого? Или была не замужем  и  не
захотела стать матерью-одиночкой, да еще и  с  двумя  детьми  на  руках?
Собиралась делать карьеру и испугалась обузы и того душка,  который  все
же всегда был вокруг слов "мать-одиночка"?
   Ее биография на сорванном  мною  листочке  была  слишком  туманной  и
короткой - теперь не в моде бывшие комсомольские и партийные  должности,
а какие же иные "вехи" можно найти в биографиях сегодняшних  кандидатов?
И все же по каким-то обтекаемым фразам я догадалась, что  Зазорина  была
комсомольской активисткой. Тогда же, должно быть,  она  и  почувствовала
вкус к власти и политическим интригам...
   Как  бы   то   ни   было,   Светлана   Ивановна   уже   в   молодости
продемонстрировала политический подход к действительности:  она  поняла,
что раз она отказывается от детей, то надо это сделать так, чтобы  никто
и никогда не сумел этот порочащий женщину факт вытащить на свет божий.
   ... Интересно, а знал ли наш отец - ведь был же у нас какой-то  отец,
правильно? - о том,  что  она  беременна?  Или  будущий  политик  сумела
обмануть и его?...
   Казалось  бы,  обо  всем   подумала   юная   комсомолка,   обо   всем
позаботилась, все устроила и организовала.
   И вдруг, двадцать один год  спустя,  выходит  осечка.  Зазорина  уже,
небось, и думать забыла о своих двойняшках, как  является  к  ней  Елена
Петровна  Куркина.  Наверное,  каждый  раз,  видя  по  телевизору   лицо
депутатки и председательши-президентши всевозможных женский  организаций
и движений, Елена  Петровна  чувствовала  зуд:  она  единственная  знала
подноготную этой образцово-показательной женщины!
   Нет, не  единственная:  еще  главврач.  Пойдя  столь  неосмотрительно
шантажировать Зазорину, Куркина  невольно  подставила  еще  и  главврача
Демченко. Как только Зазорина отдала себе отчет  в  том,  что  есть  два
человека, знающих ее тайну, она поняла, что ей нужно от  них  немедленно
избавиться.
   Но, прежде, чем избавиться, она не могла не поинтересоваться, куда  и
к кому попали ее дети. О Шерил она могла  знать  и  даже  получить  долю
вознаграждения за нее... Уж кто нашел контакт с бездетной американкой  -
главврач или сама  комсомолка  Света  Зазорина  -  теперь  можно  только
гадать.
   Или у нее самой, что ли, спросить...
   А что? - подумала я, - вот так взять и пойти.  И  спросить.  Здрасте,
Светлана Ивановна, у меня вопросик: хорошо ли вам заплатили за дочку?  И
посмотреть в глаза...
   Я аж зажмурилась, представив себе эту сцену. Ух, я бы ей  сказала!  Я
бы ей все сказала! Прямо в холеное лицо! Прямо во лживые глаза!...
   Ладно, отвлеклась я от своих рассуждений. Сосредоточимся. Значит, она
должна была спросить, куда отправились детишки - хотя бы для того, чтобы
понять, существуют ли еще люди, посвященные в эту тайну. Что ей ответила
Куркина? - Что она не знает. Американкой занималась не она, и вряд ли  о
ней что-то действительно знала. Там  орудовала  главврач  Демченко  -  с
самой Зазориной или без нее, но во всех случаях - без  Куркиной.  В  чьи
руки попала  вторая  девочка,  то  есть  я,  она  тоже  не  знала.  Мною
занималась Колесникова.
   Ну, и что же наша депутатка? Она должна была  понять,  что  есть  еще
где-то кто-то, причастный к ее секрету. И тогда она рассудила: пока мы с
Шерил существуем, будет всегда угроза, что возникнет очередной энтузиаст
заработать денежки на ее секрете. И для пущей  верности  энтузиаст  ведь
может взяться нас разыскать! А там, не  приведи  господь,  не  просто  с
угрозой раскрыть тайну явится, а прямо с нами за ручку: вот  они,  грехи
молодости.
   И Зазорина принялась за нас.
   Каким-то образом попал в этот круг Игорь.  В  принципе,  понятно:  он
человек, в политических кругах знаменитый - о нем ходит молва,  что  нет
такой задачи, которую бы он не мог разрешить.
   На него вышли, может через знакомых, и  позвали.  Предложили  задачу:
найти двойняшек.
   Вряд ли ему объяснили, для чего.
   А он не догадался.

***

   Только  как  Игорь,  столь   проницательный   и   предусмотрительный,
просчитывающие свои и чужие действия и мысли на несколько ходов  вперед,
- мог не догадаться?
   Это оставалось для меня загадкой.

***

   Ниточку Игорь начал тянуть со стороны Шерил - значит,  он  получил  в
руки какую-то зацепку. От Зазориной? Или успел побеседовать  с  Демченко
до пожара?
   Как бы то ни было,  Игорь  принялся  за  поиски  Шерил.  Родители  ее
погибли в авиакатастрофе много лет назад, и  понадобилось  время,  чтобы
понять, куда делась девочка.
   Рано или поздно, Игорь вышел на Кати... По адресу отправился  Сережа.
И Кати ему сказала, что Шерил в Европе.
   Сережа должен был заехать в Париж,  чтобы  привезти  мне  посылку  от
Игоря. Наверняка по ходу возникла идея пошарить по справочным Парижа для
начала,  раз  уж  Сережа  там...  Да,  именно,  поэтому   он   собирался
задержаться!
   И тут я Игорю по телефону сообщаю, что похожую на меня девушку  зовут
Шерил Диксон! Та Диксон, которую он ищет!
   Он понял, что вторая девочка - это я. И тут он испугался. Тут он стал
думать, а зачем это девочек ищут...
   И понял, зачем.
   Он потребовал, чтобы я срочно переехала, замела следы, и рассталась с
Шерил. Шерил  он  отдал  на  заклание,  но  меня  попытался  спасти.  Он
попытался повернуть это дело вспять  -  но  поздно.  Сережа  все  понял,
заложил его, обошел его и стал служить напрямую заказчице...
   И где он теперь, Игорь?

***

   ...  Ну  а  дальше  мы  все  знаем.   Дальше   мы   принимали   самое
непосредственное участие во взрывах и покушениях в роли их жертвы...
   Да, теперь мне все ясно.
   Не ясно только одно: что делать-то?
   Идти в милицию?  Оля  Самарина  против  депутата  Зазориной?  Смешно,
ей-богу.
   А куда же идти?
   Не знаю.
   И вдруг у меня  мелькнула  мысль:  к  журналистам.  В  прессу.  Найти
несколько имен из самых  независимых  репутаций,  приготовить  конверты,
и...
   И пойти к Зазориной.
   И сказать ей: я вас презираю. Я вас не боюсь. Я не  могу  тягаться  с
вами в этой стране, которую вы  разворовываете  и  потом  коррумпируете,
подкупаете все и всех на ворованные деньги - милицию, суд - всех тех,  у
кого я должна была бы искать защиты против вас,  но  не  могу...  Но  вы
немедленно остановите охоту на меня и на Шерил, иначе ваша старая  тайна
побледнеет на фоне новых деяний: смерть  акушерки  и  главврача,  убийца
Дима, посланный в Париж на охоту за нами с Шерил  -  представляете,  как
порезвятся газеты и журналы, имея в руках такой  материал?  И  вы,  даже
если ни милиция, ни  суд  не  найдут  на  вас  управы,  уже  никогда  не
восстановите потерянную безвозвратно репутацию! Из всех ваших  званий  у
вас останется только одно - матери-убийцы!!!...

***

   Да, у меня в руках было только одно средство: шантаж.  Наша  с  Шерил
жизнь в обмен на молчание. И  никто  никогда  не  будет  судить  убийцу.
Потому что если она, под угрозой разоблачения, остановит охоту  на  нас,
то и я должна буду сдержать свое слово.
   А если  обмануть?  Если  ей  пообещать  молчание,  а  потом  все-таки
передать эту информацию журналистам?
   Тогда меня убьют раньше, чем я успею подержать свежий номер в  руках.
Кто-нибудь да донесет о том, что в прессе готовится бомба.
   Так что придется мне молчать...
   Как это гнусно.
   А есть ли у меня другой выход?
   Нет.

***

   - Что ты хочешь теперь делать, Оля?
   Джонатан, оказывается, уже не спит.
   Что я хочу?
   Я хочу поехать к Шерил.  Я  хочу  встретить  ее  осмысленный  взгляд,
прижать ее к себе, рассказать ей про все, что случилось со мной и что  я
пережила за эти дни.
   Я хочу прийти к маме и кинуться ей на шею, и сказать: вот она я! Жива
и здорова, не волнуйся, мамочка...
   Но я не могу делать то, что я хочу.

***

   - Я пойду к Зазориной.
   Впрочем, я действительно хочу пойти к ней. Я уже  предвкушаю,  как  я
все выскажу ей! Как безжалостная, хлесткая правда - хлеще, чем пощечины!
- зазвучит в ее кабинете! Как  она  будет  пугливо  коситься  на  дверь,
боясь, что нас услышат! Как она побледнеет, посереет, постареет!
   О, как я буду торжествовать, увидев все это!!!...

***

   Джонатан молчит. Отчего это он молчит?
   - Тебе не нравится эта идея?
   - Не очень. У тебя нет никакого другого решения? Иного хода?
   - Боюсь, что нет. Обращаться к властям -  она  меня  переиграет,  она
задушит расследование в самом начале. И меня заодно.
   - То есть, про такую демократическую роскошь, как следствие и  суд  -
нам забыть?
   - Боюсь, что да...
   - Но идти к ней - опасно.
   - Ну не прямо же в ее кабинете меня достанет  пуля  наемного  убийцы!
Сам поход к Зазориной ничем не опасен. Я рискую потом. Но  для  этого  я
приготовлю  большой  и  подробный  отчет,  размножу  его  в   нескольких
экземплярах, разложу в конверты с адресами газет и  журналов  и  оставлю
тебе на сохранение. Чуть что - конверты  отправятся  по  адресам.  Кроме
того, у нас есть видеокассета с Димой, когда он следил за Шерил, наша  с
Шерил фотография - две копии Зазориной, протоколы французской полиции  и
сам Дима в руках у комиссара Гренье!
   - А пресса...?
   - Частично подкупна, частично контролируема, но не  вся.  К  тому  же
издания, которые контролируют политические враги Зазориной,  -  хотя  бы
тот же Василий Константинович - с удовольствием вываляют ее в грязи. И я
ей не премину на это намекнуть. Не  волнуйся,  после  этого  она  станет
смирной. С ней не справятся органы правосудия? - так с  ней  расправятся
ее противники и конкуренты!
   Джонатан задумался.
   Самолет начал приземляться.

***

   Весь день до позднего вечера мы провели в квартире Игоря. Я  печатала
на компьютере, Джонатан нервничал и не отходил от окон. Ему не нравилась
идея работать в этой квартире, а  мне  не  нравилась  идея  печатать  на
взятой на прокат машинке. Тот, кто работал на компьютере, уже  не  может
тюкать на машинке - это все равно как после трактора взяться за мотыгу.
   Закончив  работу,  мы  тщательно  уничтожили  следы  моего  текста  в
компьютере, как и следы нашего пребывания в этой квартире.
   Поздним вечером мы уходили оттуда со объемистой стопкой  отпечатанных
на принтере копий моего двадцитидвухстраничного отчета. Для  верности  у
меня в кармане лежала еще и дискета.
   Еще полночи в гостинице я надписывала большие коричневые  конверты  и
раскладывала по ним мои копии. Когда я свалилась спать, было уже  четыре
утра.
   По закону подлости,  я  не  могла  уснуть.  Я  думала  о  предстоящей
встрече. Я нервничала. Я  перебирала  в  уме  слова.  Сердце  мое  глухо
билось.
   Заснула я на рассвете.

***

   - Добрый день! - Зазорина улыбалась мне  вежливо  и  доброжелательно.
Каждому, кто входит в этот кабинет, сразу  становится  ясно:  перед  ним
само  воплощение  слуги  народа,  Депутат  с  большой   буквы,   который
несомненно воплотит все чаяния своего избирателя.
   - Присаживайтесь. - Голос у нее был мелодичный, чистый.  -  Чем  могу
быть полезна? - Приятная улыбка не покидает ее красивого, холеного лица.
Такой и должна быть депутатка: "дама, приятная во всех отношениях"...
   Я в ответ не улыбнулась.
   Я демонстративно осталась стоять.
   Она посмотрела на меня удивленно.
   - Вы не хотите сесть? Нам  так  было  бы  удобнее  разговаривать,  не
правда ли? - мягко сказала она.
   - Вы не находите, что мы с вами похожи? - спросила я, глядя на нее  в
упор.
   - Да, есть некоторое сходство. Я сразу обратила внимание...
   Она мне дружески улыбнулась.
   - Вы еще не знаете, какое сходство! Я  ведь  тоже  блондинка,  это  я
просто покрасилась!
   - Правда? - с фальшивой любезностью произнесла она.
   Она ничего не поняла.
   Она подумала, что я привираю насчет блондинки.
   Она наверняка решила, что мне  просто  льстит  сходство  с  известным
человеком, то есть  -  с  ней.  Как  будто  я  принадлежу  к  числу  тех
истеричных идиоток, которые собирают автографы у звезд и подражают своим
кумирам!
   - Присаживайтесь же! - настойчив