нул  Джонатан  несколько
сдержанно. Каждый раз,  когда  я  упоминала  Игоря  или  что-то,  с  ним
связанное, его голос делался суховат. - Ты можешь позвонить от меня.  Но
стоит сначала позавтракать.
   Ревнует? Значит, не такой уж он... Впрочем, на этот раз  я  не  стала
вдаваться в некоторое изменение  его  тона.  До  сих  пор  у  меня  было
чувство, что Игорь предал меня, бросил на произвол судьбы -  и  Джонатан
начал занимать в моем сердце место, покинутое Игорем. Но теперь, когда я
поняла, что дело в другом - мне сразу стало не до  Джонатана!  Однако  я
взяла себя в руки.
   - Хорошо, - послушно ответила я ему и потянулась за подносом.  -  Это
очень мило с твоей стороны. Мне  еще  никогда  не  приносили  завтрак  в
постель.
   Мне был очень приятен жест Джонатана, но, сказать честно, идея кушать
в постели немытой-нечасаной мне не очень понравилась.
   - Ну что ты, мне это ничего не стоит, - легонько улыбнулся  он.  -  Я
пойду приготовлю свои документы. Ты не знаешь, какие нужны?
   - Бери все, - посоветовала я ему.

***

   Быстро  покончив  с  завтраком  -  во  мне  все  билось  от  нервного
нетерпения, - я бросилась в ванную, привела себя в порядок и  рванула  к
телефону. "Спасибо за разрешение позвонить!" - бросила  я  через  плечо,
набирая номер оргкомитета партии Василия Константиновича.
   Долго, очень долго никто не подходил -  я  ждала.  Наконец,  какой-то
мужской  голос  ответил.  "Василия   Константиновича,   пожалуйста",   -
попросила я.
   - Кто его спрашивает?
   - Ольга Самарина.
   Молчание.
   - Алло, алло! Вы меня слышите? Он мне очень нужен, я звоню из Парижа,
пожалуйста, позовите его.
   - Подождите.
   Трубка звякнула о стол, и сердце мое стукнуло о грудную клетку.
   Я ждала довольно долго. Джонатан смотрел на меня, и я  ему  объяснила
шепотом: "Сейчас позовут". Откуда-то из  глубины  помещения,  которое  я
никогда не видела, до меня долетело: "... Самарина. - Тс-с, тише".
   - Оленька, - ласково заговорил знакомый голос, - как ты поживаешь?
   - Хорошо, спасибо. Василий Константинович, а как...?
   - Ты откуда звонишь?
   - Из Парижа... Я хотела спр...
   - Ты здорова?
   - Да...
   - Как тебе там, во Франции?
   - Нормально... А...
   - Когда собираешься приехать?
   - Я...
   - На Новый Год приедешь?
   - Не знаю... Дело в том...
   - На Новый Год-то -  надо  было  бы  приехать  на  родину,  а  там  и
Рождество наше, русское - негоже его справлять среди чужеземцев!
   Мне бы его патриотические заботы! Он что, нарочно пристает ко мне  со
своими "как ты, где ты и когда ты"?
   - Василий Константинович, я очень беспокоюсь!...
   - Что-то случилось?
   Я растерялась. Все это светское начало  разговора  свидетельствовало,
что ничего такого, чего я боялась, не произошло.
   - Нет... Я думала... А с Игорем ничего не случилось?
   - Да нет, бог миловал! Почему ты спрашиваешь?
   - Он мне не звонит уже давно и я никак не могу застать его в квартире
- наш телефон не отвечает...
   - Ты же знаешь, моя дорогая, что сейчас идет предвыборная компания. И
мы все отключили наши домашние телефоны - слишком много лишних звонков и
ненужного беспокойства...
   - Вот оно что! - Я, кажется, была разочарована. Нет, не тем, конечно,
что с Игорем ничего не случилось. Просто это снова ставило  передо  мной
безответные вопросы.
   - Но почему же он сам мне не звонит?! Я уже начала  бояться,  что  он
заболел, попал в автокатастрофу, умер, наконец! - Горло мое сжалось и  в
голосе зазвучали слезы.
   - Ну-ну, не надо так переживать. Игорь уехал  по  Сибири  в  связи  с
избирательной кампанией. Он пробудет еще недельки две там. Оттуда,  сама
знаешь, дозвониться нелегко - я и сам почти  потерял  с  ним  связь,  не
балует он нас с тобой своим вниманием, а? Не сердись на  него,  Оленька,
твой Игорь - человек деловой и занятой, сама  знаешь...  Но  я  ему  при
случае  скажу,  негоднику,  чтобы  сделал  все  возможное,  чтобы   тебе
позвонить. Ты сама-то как? Ты в порядке?
   - В порядке, - всхлипнула я. - С ним правда ничего не случилось?
   - Ну  подумай  своей  хорошенькой  головкой:  если  бы  что-то  такое
произошло, мы бы  тебе  тут  же  сообщили!  Продиктуй-ка,  кстати,  свой
телефон и адрес, чтобы, действительно, в случае чего... Так  ты  и  сама
будешь спокойна: раз Василий  Константинович  не  звонит  -  значит  все
нормально.
   - Он есть у Игоря - не очень уверенно возразила я.
   - Ну и хорошо, я у него возьму, как только он объявится. Не волнуйся.
Ты когда учебу заканчиваешь?
   - В январе...
   - Вот и отличненько. Приедешь - обмоем твой  диплом.  А  если  что  -
звони, не стесняйся. Ты знаешь, я тебе всегда готов помочь...

***

   Я посмотрела на Джонатана: "Игорь уехал по  Сибири...  Оттуда  трудно
дозвониться."
   - В России до такой степени плохо работает телефонная связь?
   - Нет.
   Джонатан отвел глаза. Ему ничего было мне сказать. Мне тоже  говорить
не  хотелось.  Мне  все  так  надоело!  Бояться,  сомневаться,  жить   в
непонятной опасности и сплошных загадках, биться над их решением  -  мне
все на-до-е-ло!

***

   Белые отштукатуренные стены; высокие  узкие  окна-бойницы,  забранные
решетками; тяжелая металлическая дверь. Помещение было большим, сухим  и
теплым, даже жарким, пожалуй.
   Игорь  приставил  стул  к  стенке  и  забрался  на  него.   В   узкий
прямоугольник окна был виден нетронутый снег. Пейзаж не узнавался.
   Не имеет значения. Не много нужно ума, чтобы понять, что это подвал.
   На старом диване, где Игорь провел ночь,  лежало  вытертое  верблюжье
одеяло  веселого  рыжего  цвета.  Круглый  деревянный   стол,   когда-то
лакированный, древесина в пятнах и белесых кругах от стаканов  и  чашек;
два венецианских стула, тоже  не  первой  молодости...  Старая  ненужная
мебель, которая, вместо помойки, нашла себе приют в подвале...
   Чего?
   Дачи, конечно. И чистый,  нетронутый  снег  -  где  такое  найдешь  в
городе? Это подвал дачи...
   Чьей?
   Ему до сих пор не довелось посещать подвалы дач, на которых он бывал.
А может, это подвал дачи, на которой он никогда и не бывал?...
   Но сейчас не это важно. Важно лишь то, что он на даче.
   Вместо Парижа.

***

   Как же его вычислили? Когда?
   С тех пор, как он отозвал в срочном порядке Сергея из Парижа,  прошла
неделя.  Неделя,  в  которую  он  попытался  создать  видимость   бурной
деятельности, пытаясь, на самом деле, лихорадочно придумать, как отвести
опасность, нависшую над Олей.
   Кто-то за эту неделю догадался, что он темнит.
   Кто?
   Сережа. Кто же еще!
   Он вернулся из Парижа удивленный  своим  отзывом,  настороженный.  Но
Игорю он ничего не сказал, вопросов не задавал. Затаился.
   Учуял, стало быть, что  Игорь  ведет  двойную  игру.  Он  вполне  мог
сообразить, он не глуп, Сергей...
   И помчался стучать - выслуживаться... Это он тоже вполне мог.
   А, может, с той стороны сами насторожились. И подъехали  к  Сергею  с
расспросами: что это, мол, у вас ничего не двигается  в  поисках?  А  уж
Сережа рад стараться: все свои подозрения и сомнения разом выложил.
   Как бы то ни было, Сережа его предал. Продал.
   Что ж, поделом тебе, чистоплюй: не ты ли чувствовал с самого  начала,
что в мальчике этом что-то порченое? И не ты  ли  сказал  себе:  не  мое
дело? Не мне его воспитанием заниматься?
   И вот оно, "не твое дело". Сидишь ты теперь на  даче  в  подвале,  за
решетками и железными дверьми. И теперь всё - не твое дело,  потому  что
ты уже ничего не можешь делать...

***

   Хорошо, хоть он не связан. Сюда его везли с кляпом во рту,  с  мешком
на голове, обвязанного с ног до головы веревками. Он себя сам чувствовал
мешком.
   Они пришли к нему, когда сумка для Парижа была уже собрана, когда все
было готово и продумано для отъезда - и он замешкался лишь  на  каких-то
пять минут, решив, на всякий случай, оставить в компьютере записку Оле.
   Открыв дверь, он даже не успел понять что  случилось  и  кто  к  нему
пришел: оглушенный ударом по  голове,  он  свалился  снопом,  и  очнулся
только в машине. С кляпом, мешком и веревками.
   Тогда, в машине, он уже не чаял увидеть еще раз восход солнца. Он уже
представил себе, как по весне, когда снега начнут сходить,  какие-нибудь
дачники найдут его разложившийся труп...
   Он даже пожалел чьи-то нервы. Он не  хотел  бы  быть  на  месте  этих
дачников.
   Впрочем, на месте разложившегося трупа он тоже не хотел быть...

***

   Но он оказался в подвале чьей-то дачи.
   Что ж, это уже совсем неплохо.  И  даже  намного  лучше  того  места,
которое ему представилось в машине...
   Загремела дверь.
   Не хотелось никого видеть - Игорь  еще  не  готов  к  разговорам.  Но
только  не  он  здесь  хозяин  и  не  ему  придется  решать,  когда  ему
встречаться и с кем...
   Хороший вопрос: с кем? Сейчас как войдут два бугая  и...  Раз  он  на
даче, так и лес с глубокими сугробами всегда под рукой...

***

   Вошла девушка в десантной форме. Невысокая, темные  волосы  острижены
коротко, глаза  цвета  спелой  вишни  посмотрели  на  него  загадочно  и
непроницаемо, но любопытство все же выдавало себя короткими проблесками;
пухлая нижняя губка немного оттопырена от важности порученного  дела,  в
руках поднос с едой. Едва она пересекла порог, как кто-то закрыл за  ней
дверь.
   Значит, его еще и охраняют.
   Девушка  прошла  к  столу.  Пятнистые  штаны  обволакивали   крепкую,
увесистую попу, вовсе не десантную, а форменная  рубашка  вздымалась  на
буйной неформенной груди.
   Она составила с подноса две дымящихся тарелки, чашку, стакан, бутылку
пива и бутылку минеральной воды. "Спасибо", - сказал Игорь.
   Девушка даже не обернулась.
   - Меня здесь неплохо принимают, - пошутил он. - Это борщ?
   Девушка и ухом не повела. Оставив поднос на  столе  -  придет,  стало
быть, за посудой скоро - она направилась к дверям.
   - Где здесь туалет? - послал Игорь вдогонку ее  спине  вопрос.  Спина
даже не дрогнула, не повернулась. Дверь перед девушкой открылась  и  она
выскользнула в ее темную щель.
   " Туалет, - подумал Игорь, - это, помимо его прямого назначения,  еще
и способ хоть как-то разведать местность. И надо будет  еще  попробовать
сторговать душ..."
   Он подошел к двери и постучал.
   - Что нужно? - раздался молодой мужской голос.
   - Туалет.
   Дверь опять громыхнула и плечистый парень в такой же десантной  форме
возник в проеме. "Ого, тут, кажется, частная дачная армия разместилась",
- мелькнуло  в  голове.  Парень,  однако,  никуда  не  повел  Игоря,  а,
наоборот, вошел к нему в комнату и в одной из стен открыл неприметную  в
полумраке подвала, такую же белую, как стена, дверь.  Игорь  оказался  в
"совместном санузле": унитаз, раковина,  душ.  Имелись  также  туалетная
бумага,  мыло,  паста,  зубная  щетка  и  полотенце.   Все,   что   надо
цивилизованному человеку для минимального комфорта.
   Здоровый бугай вышел и запер дверь. " Какая  предусмотрительность,  -
думал  Игорь,  -  комфортабельная  тюрьма,  специально  оборудованная  в
подвале дачи... Интересно, кто же ее построил?"

***

   Девушка  снова  возникла  в  дверях.  Глянув  на  Игоря  искоса,  она
направилась к столу.
   - Как вас зовут? - поинтересовался он.
   Ни малейшей реакции. Уж не глухонемая ли?
   Она стояла спиной к Игорю, составляя тарелки на поднос.  Игорь  решил
проверить свою догадку и посмотреть ей в лицо, когда он с ней заговорит.
Но не успел он встать и сделать один шаг в направлении круглой попы, как
девушка молниеносно развернулась и Игорь оказался на полу с вывороченной
за спину рукой раньше, чем он успел что-либо понять.
   Вишневые глаза посмотрели на него строго и внимательно.
   - Я, собственно, хотел проверить, уж не  глухонемая  ли  вы...  -  Он
попытался улыбнуться, но только поморщился от боли в заломленной руке.
   - Ну и как, проверил? - разомкнулись пухлые губы.
   Голос ее был грудным, красивым, с провинциальным говорком.
   - Проверил, - прокряхтел он.
   Девушка отпустила его руку. Игорь встал.
   - Так как вас зовут?
   - С тобой не велено разговаривать.
   - А вы... ты и не разговаривай. Скажи только, как тебя зовут, и все.
   - Не велено.
   Она вышла. За дверью, закрывшейся ей в след, раздались голоса.  Игорь
прижался ухом.
   - Чего случилось там, Кать?
   Ага, Катя, значит.
   - Да ничего, - ответила Катя и ее шаги удалились.
   Игорь растянулся на рыжем одеяле. Потолок был низким,  нависал  прямо
над его лицом.
   Игорь закрыл глаза. Хорошо уже то, что он жив.

***

   Визу для Джонатана пообещали к концу недели. Выйдя из консульства  на
широкий бульвар Ланн, я закурила. Джонатан ждал  меня,  подняв  воротник
своей куртки. День был пасмурным, низкие  грязно-серые  облака  мотались
прямо над головой, цепляясь за верхушки  высоких  деревьев  бульвара,  и
отвратительный влажный ветер пробирал до костей.
   Я не знала, что теперь делать, куда идти, чем я должна заниматься.  У
меня раньше никогда в жизни не было такого  состояния  неопределенности.
Все всегда было ясно и последовательно, организовано  мной  или  Игорем,
или просто-напросто  обстоятельствами:  утром  можно  было  не  торопясь
позавтракать,  потом  были  компьютерные  курсы;  возвращаясь  домой,  я
заходила в магазины, а дома меня ждал обычный ассортимент домашних  дел:
заправить машины, стиральную и посудомоечную, пропылесосить, приготовить
поесть, если мы собирались обедать дома, и прочие мелочишки,  но  всегда
конкретные; вечер был с Игорем и по его программе - то гости, то элитные
тусовки, или дома, что было лучше всего; в выходные надо было  навестить
маму - родители Игоря жили во Владивостоке и я их никогда не видела... В
общем, просыпаясь по утрам, я всегда знала, что я буду делать,  зачем  и
почему.
   Теперь же перед мной  была  серая  и  безрадостная,  как  этот  день,
пустота. Никто меня не ждал, никто меня не звал - ни люди, ни дела. Даже
в Сорбонне были каникулы! И теперь никто не навязывал мне свою волю. Те,
кто имел на это право - Игорь и мама - были далеко и не могли  позвонить
мне и сказать: будь к пяти готова, мы выходим, или: приезжай сегодня  ко
мне, я соскучилась... А близко был Джонатан, но он ничего не посмел бы и
не смог мне навязать: он  был  для  этого  слишком  ненавязчив,  слишком
корректен. И он стоял рядом со мной, подняв воротник,  и  ждал,  пока  я
выкурю свою сигарету и изъявлю какое-нибудь намерение, которое он  будет
готов поддержать и помочь мне в осуществлении.
   - Я к Шерил поеду, - сообщила я,  придавив  окурок  каблуком:  в  тот
период  все  урны  в  Париже  были  запечатаны,  потому  что  террористы
испытывали неодолимую тягу подкладывать в них бомбы.
   - Поедем вместе? - ненавязчиво предложил он.
   - Если хочешь.
   Я очень ценю тактичность! В наших разговорах с  Игорем  мы  частенько
критиковали нашу русскую бесцеремонность; но сейчас мне ее  не  хватало.
Мне как раз сейчас было бы кстати: сгреб бы Джонатан  меня  в  охапку  и
увез куда-нибудь. Все равно куда, в ресторан, к себе, в кино,  на  худой
конец -  но  лишь  бы  проявил  волю,  решимость  развеять  мою  хандру,
решительность в своих чувствах ко  мне!  Но  куда  там,  помилуйте,  как
можно, с его западно-аристократическим воспитанием, черт подери!

***

   В палате Шерил оказался Ги. Я ему обрадовалась, как родному.
   - Куда ты пропал? - завопила я, повиснув у него на шее.
   - В отпуск ездил, в горы.
   Действительно, его лицо  было  отмечено  ярким  и  непрочным  загаром
зимнего горного солнца. Румянец во всю щеку свидетельствовал о том,  что
каникулы пошли ему на пользу. Новая прическа - он  заплел  свои  длинные
черные кудри в кучу мелких  косичек  -  придавала  ему  вид  рок-звезды.
Видимо,  беда,  приключившаяся  с  Шерил  не  подпортила  ему  здоровья.
Впрочем, кто сказал, что между ними есть какие бы то ни было  отношения?
Начались ли они в  ту  ночь,  которую  он  провел  у  Шерил?  И  вообще,
начинаются  ли  отношения  от  одной  ночи,  проведенной  вместе?  Очень
философский вопрос. И еще один, еще более философский: какое  мое  дело?
Но сейчас Ги был как нельзя кстати - я явно  нуждалась  в  смене  лиц  и
обстановки.
   - Вот, пришел навестить  вас,  а  тебя,  оказывается,  уже  выписали.
Поздравляю! Ты прекрасно выглядишь. - Ги взял меня за плечи и  развернул
к окну, к свету.  -  И  стрижка  тебе  идет.  Ты  просто  сделалась  еще
красивее, чем была!
   Джонатан нахмурился.
   - Надеюсь, что Шерил тоже так похорошеет, когда выздоровеет?
   Какая прелесть, не правда ли? Он просто-напросто не сомневается,  что
все обойдется и все будет прекрасно, и даже еще лучше,  чем  было,  -  и
чего же, спрашивается, сидеть у постели неподвижной  Шерил  и  страдать,
когда все столь замечательно?
   - Спроси у нее, что она об этом думает, кивнула я на Шерил  и  только
сейчас обратила внимание, что ее голова теперь тоже разбинтована, и лицо
ее, как недавно мое собственное, улеплено пластырями.
   - Мы с ней уже поболтали, - беспечно ответил Ги.  -  Я  ей  про  горы
рассказал. Там так классно было! Отличная компания подобралась!  Знаете,
как мы Рождество отмечали? Ночью с факелами на лыжах катались  -  с  ума
сойти можно!
   - Ты только сегодня вернулся? - поинтересовался Джонатан.
   - Ага. Я на видео наше факельное катание снял, хотите покажу?
   - Хочу, сказала я.
   Мы было совершенно безразлично, как  Ги  отмечал  рождество,  но  мне
следовало занять свои мозги чем-то более продуктивным,  чем  перебирание
мешка с неразгаданными тайнами и покушениями на нас с Шерил.
   - Поехали ко мне!
   - Ги, мы пришли, чтобы побыть с Шерил, - сухо сообщил Джонатан.
   - Ну, я вас подожду. Пойду в курилку. Ты не хочешь со мной, Оля?
   - Нет, я с Шерил побуду.
   - Джонатан, ты пойдешь?
   Вот компанейская душа, сигарету не может выкурить в одиночестве!
   - Я не курю.
   - Да оставь ты девочек наедине немножко, дай им поболтать  про  свое,
про девичье!
   Помявшись, Джонатан вышел вслед за Ги.
   Удивительно, но Ги был прав: мне действительно  хотелось  остаться  с
Шерил наедине. Как только они вышли, я наклонилась к ней близко-близко и
сказала: "Шерил, моя Шерил, теперь я точно знаю - мы с тобой сестры".
   Шерил не шелохнулась, даже веки не дрогнули.
   "Ты родилась в Москве... Помнишь, тебе Кати говорила, что ты  никогда
не станешь настоящей американкой? Теперь я  знаю,  почему.  Ты  русская,
Шерил,  слышишь?  Ты  родилась  в  Москве   и   мы   с   тобой   сестры,
сестры-близнецы! И это точно!"
   Глазные яблоки заходили под прозрачно-голубыми веками.
   - Да-да, сестричка, это  так!  -  заверила  я  на  случай,  если  это
беспокойство век выражало сомнение.
   Шерил открыла глаза.
   В этих глазах не было взгляда.  Это  были  просто  глаза,  невидящие,
сосредоточенные  на  каких-то,  неведомых  и  невидимых  мною   образах,
существовавших в другом мире, в  том  мире,  в  котором  пребывала  сама
Шерил. Но она открыла глаза!
   - Доктор! - заорала я, - доктор!
   Я принялась звонить, вдавив до побеления  палец  в  кнопочку  вызова.
Примчалась обеспокоенная  медсестра.  Увидев  этот  фарфорово-кукольный,
ничего  не  выражающий  взгляд  синих  глаз,  она  почти  подпрыгнула  и
помчалась звать  врача.  Через  пять  минут  в  палате  Шерил  собралась
медицинская   толпа,   которая   оживленно   окружила   кровать   Шерил,
вглядывалась в ее глаза,  водила  руками  в  фокусе  ее  предполагаемого
зрения, щупала пульс и радовалась так, что я  чуть  не  расплакалась  от
умиления. С комом в горле я стояла позади всех, спрашивая  себя,  отчего
это совсем чужие люди  так  счастливы  признакам  возвращения  Шерил,  и
отчего это у нас близкие  люди  так  часто  равнодушны  к  страданиям  и
смерти...
   - Пойдите сюда, Оля, - вывела меня за руку врачиха, опекавшая  Шерил,
- поговорите с ней. Она, видимо, реагирует только на ваш голос.
   Я подошла к постели. Врачиха глянула на меня и вдру