тих совещаний Винклера больше  всего  беспокоило,  чтобы  в  банке
поддерживались установленные им строжайшие правила.
   Тремя вице-президентами были Кесслер, Гемютлих и Блай.  Разумеется,  банк
"Винклер" не был клиринговым, он не имел  дела  с  текущими  или  расчетными
счетами и не выпускал чековых книжек.  Банк  выполнял  функции  депозитария,
вкладывая капитал клиентов в абсолютно  надежные,  гарантированные  фонды  и
инвестиции, главным образом на европейском рынке.
   Проценты от таких инвестиций были сравнительно невелики;  банк  "Винклер"
никогда не входил в "десятку лучших" по прибыльности, да он  к  этому  и  не
стремился.  Клиенты  банка  не  требовали  быстрого   роста   капитала   или
сумасшедших процентов. Им были нужны надежность и полная  анонимность.  Банк
Винклера не только гарантировал, но и обеспечивал и то и другое.
   Старый Винклер добивался выполнения своих гарантий, опираясь  на  жесткие
правила (в том числе на полную тайну личности владельца номерного вклада), а
также на неприятие всего того, что он называл "новомодной чепухой".
   Именно в силу отвращения Винклера  к  современным  хитроумным  штучкам  в
банке  запрещалось  использование  компьютеров   для   хранения   щекотливой
информации или управления счетами, вообще не было факсов и  даже  количество
телефонных аппаратов было сведено к минимуму. Разумеется, в банке  принимали
по телефону распоряжения клиентов или какую-либо иную  информацию,  но  сами
сотрудники банка по своей  инициативе  никогда  не  пользовались  телефонной
связью для деловых целей. Если это только  представлялось  возможным,  здесь
предпочитали личные контакты  с  клиентами  в  здании  банка  или  старинное
средство связи: письма  на  дорогих  фирменных  бланках  кремового  цвета  с
водяными знаками.
   В Вене все письма и отчеты в  запечатанных  сургучом  конвертах  разносил
курьер банка, и лишь при  отправке  писем  в  другие  города  или  за  рубеж
корреспонденцию приходилось доверять обычной почте.
   Что касается счетов, владельцами которых являлись зарубежные  клиенты  (а
сайана просили узнать в первую очередь именно о таких  клиентах),  никто  не
имел ни малейшего представления, какие суммы хранятся на этих счетах, но  по
слухам банк ворочал депозитами в сотни миллионов долларов. Если это было так
на самом деле и если учесть, что  изредка  анонимные  клиенты  умирали,  так
никому и не сообщив о счете, то, надо  полагать,  дела  у  банка  "Винклер",
слава Богу, шли совсем неплохо.
   Прочитав  отчет  сайана,  Гиди  Барзилаи  замысловато  выругался   вслух.
Возможно, старина Винклер понятия не имел о новейших  методах  подслушивания
телефонных разговоров и считывания информации с  чужих  компьютеров,  но  он
нутром чувствовал, где его может подстерегать опасность.
   Когда  Ирак   закупал   оборудование   и   технологии   для   собственной
промышленности отравляющих веществ, каждая покупка из Германии  оплачивалась
через один из трех швейцарских банков. Моссаду было известно, что ЦРУ  давно
имело доступ к компьютерам всех трех банков - в свое время американцы искали
там отмытые деньги королей наркобизнеса -  и  что  именно  полученная  таким
путем информация позволяла  Вашингтону  заявлять  германскому  правительству
протест за протестом, обвиняя ФРГ в экспорте запрещенных  товаров.  Не  вина
ЦРУ  в  том,  что  канцлер  Коль  высокомерно  отвергал  все  эти  протесты;
полученные американцами сведения были предельно точны.
   Если Гиди  Барзилаи  собирался  проникнуть  в  банк  данных  центрального
компьютера "Винклера", то он ошибался: никакого  компьютера  там  вообще  не
было. Оставалась  надежда  на  то,  что  удастся  установить  подслушивающие
устройства в кабинетах банка,  перехватывать  корреспонденцию,  прослушивать
телефонные разговоры, однако, судя по полученным от сайана сведениям, такими
приемами проблему решить не удастся.
   Многие банковские счета для  их  защиты  снабжаются  специальным  кодовым
словом, позволяющим производить операции, снимать и  переводить  деньги.  Но
обычно владелец счета упоминает кодовое  слово  в  телефонном  разговоре,  в
факсе или, на  худой  конец,  в  письме.  Похоже,  что  стиль  работы  банка
"Винклер" предусматривал куда более сложную систему  удостоверения  личности
зарубежного  клиента,  особенно  если  тот,  как  Иерихон,  владел  солидным
номерным счетом. Для этого клиент должен или  явиться  лично  и  представить
документы, бесспорно доказывающие,  что  он  -  владелец  этого  счета,  или
прислать поручение, составленное по особой форме и написанное в особом стиле
с разными кодовыми словами и символами в заранее оговоренных местах письма.
   Очевидно, при зачислении денег на счет банк "Винклер" был менее придирчив
и принимал платежи от кого угодно и когда угодно. Это в Моссаде хорошо знали
уже  хотя  бы  потому,  что  израильтяне  платили  Иерихону   его   тридцать
сребренников,  переводя  деньги  из  разных  банков  и  не  обладая  никакой
информацией, кроме номера счета получателя. Не приходилось сомневаться,  что
убедить "Винклер" перевести деньги из банка будет намного труднее.
   Каким-то непостижимым образом  старина  Винклер,  который  большую  часть
своей жизни провел в домашнем халате, слушая  церковную  музыку,  догадался,
что методы нелегального перехвата информации будут разрабатываться  быстрее,
чем способы ее законной передачи. Черт возьми, и будь проклят этот старик!
   Сайан смог выяснить еще лишь одну деталь: каждым крупным  счетом,  таким,
как у Иерихона, занимается лично  один  из  трех  вице-президентов  банка  и
больше никто. Старик тщательно подбирал служащих:  все  три  вице-президента
пользовались репутацией упрямых, неразговорчивых людей, совершенно  лишенных
чувства юмора. К тому  же  Винклер  неплохо  оплачивал  их  работу.  Словом,
вице-президенты были  недоступны.  Израильтяне,  добавлял  сайан,  могут  не
беспокоиться: банк "Винклер" абсолютно надежен. В этом он ошибался. Шла лишь
первая неделя ноября, а Гиди Барзилаи уже был сыт по горло этим банком.
   Через час после рассвета на дороге появился  автобус.  В  трех  милях  от
Ар-Рутбы его ждал, сидя на большом  камне,  единственный  пассажир.  Завидев
автобус, он встал и поднял руку. Водитель остановил машину,  пассажир  отдал
ему две засаленные банкноты по динару каждая, устроился на  заднем  сиденье,
на колени поставил корзину с курами и быстро заснул.
   В центре города расположился полицейский патруль.  Подпрыгнув  на  старых
рессорах, автобус остановился. Одни пассажиры вышли, направляясь  на  работу
или на базар, другие садились в  автобус.  Полицейские  тщательно  проверяли
документы входящих, но лишь  мельком  взглянули  сквозь  грязные  стекла  на
нескольких пассажиров, оставшихся в автобусе, и совсем не обратили  внимания
на крестьянина с его  курами.  Они  высматривали  подозрительных  личностей,
потенциальных террористов.
   Еще через час автобус повернул и покатил на  восток.  Он  покачивался  из
стороны в  сторону,  подпрыгивал  на  выбоинах  неровной  дороги  и  изредка
сворачивал на еще  более  ухабистую  обочину,  пропуская  очередную  колонну
армейских грузовиков, в кузовах которых  мрачные,  небритые  солдаты  угрюмо
глядели на тучи пыли, вздымавшейся из-под колес их машин.
   Прикинувшись спящим, Майкл Мартин прислушивался  к  болтовне  пассажиров,
стараясь уловить непривычное слово или  намек  на  акцент,  который  он  мог
забыть. В этом районе Ирака арабский язык  заметно  отличался  от  того,  на
каком говорили в Кувейте. Если ты хочешь, чтобы в Багдаде тебя принимали  за
безобидного необразованного феллаха, то провинциальный акцент и обороты речи
простолюдина могли оказаться полезными. Ничто  не  обезоруживает  городского
полицейского так быстро, как простая деревенская речь.
   Куры переносили поездку куда хуже, чем  их  хозяин,  хотя  он  насыпал  в
корзину зерна, достав его прямо из кармана, и  поделился  водой  из  фляжки,
которая теперь вместе со всей его нехитрой  поклажей  тряслась  в  багажнике
автобуса, прикрытом от песка и пыли лишь сеткой. При каждом толчке  автобуса
куры кудахтали или гадили на соломенную подстилку.
   Лишь очень внимательный взгляд обнаружил бы, что снаружи корзина была  на
четыре дюйма выше, чем внутри.  Необычно  толстое  дно  скрывала  соломенная
подстилка: она казалась очень глубокой, а на самом деле  была  лишь  в  дюйм
толщиной. Внутри полости, устроенной в  квадратном  дне  корзины  и  имевшей
размеры двадцать на двадцать дюймов, находились предметы, которые  наверняка
удивили бы и заинтересовали полицейских в Ар-Рутбе.
   Одним  из  этих  предметов  была  разборная  спутниковая   параболическая
антенна, которая в  сложенном  виде  представляла  собой  толстый  стержень,
походивший на складной зонтик. Здесь же находилась  радиостанция,  но  более
мощная, чем та, которой Мартин пользовался в Кувейте.  В  Ираке  не  удастся
выходить  на  связь,  свободно  разъезжая   по   пустыне.   О   сколь-нибудь
продолжительных сеансах связи не могло быть и речи, поэтому, кроме  антенны,
радиостанции и перезаряжаемых серебряно-кадмиевых аккумуляторов,  в  корзине
был спрятан еще и магнитофон, но не обычный, а особый.
   Когда человек изобретает принципиально новый прибор, его  первые  образцы
обычно бывают  громоздкими,  неуклюжими  и  неудобными  в  работе.  По  мере
совершенствования  прибора  он  видоизменяется  в  двух  направлениях:   его
"начинка" делается все сложней и сложней, а работать с  ним  становится  все
проще и проще.
   Если судить по современным меркам, то радиостанции, заброшенные во  время
второй мировой войны во Францию для нужд сотрудников  британских  спецслужб,
были настоящими монстрами. Каждая такая радиостанция с  трудом  умещалась  в
большом чемодане, требовала  наружной  антенны  длиной  по  меньшей  мере  в
несколько ярдов, которую нужно было протянуть вверх  по  водосточной  трубе,
имела неуклюжие переключатели размером  с  электрическую  лампочку  и  могла
передавать сообщения только сигналами азбуки Морзе. Выходя  в  эфир,  радист
передавал сообщение часами, так что немцы имели вполне  достаточно  времени,
чтобы с помощью триангуляции определить положение радиста и схватить его.
   Магнитофон  Мартина  был  прост  в  обращении,  но  умел  делать  кое-что
полезное. Чтобы передать десятиминутное сообщение, его  нужно  было  сначала
медленно и отчетливо продиктовать в микрофон. Кремниевый чип тут же шифровал
сообщение так, что, даже если иракцы перехватят его, скорее всего не  поймут
ни слова. Шифрованное сообщение записывалось на пленку. Потом ее нужно  было
перемотать  и  нажать  на  кнопку   вторичной   записи;   повторная   запись
производилась  в  двести  раз  быстрее,  и  все  сообщение  укладывалось   в
трехсекундный  пакетный  сигнал,  передачу  которого   уловить   практически
невозможно.
   Если  радиостанцию,  спутниковую  антенну,  аккумуляторы   и   магнитофон
соединить в одну систему, то она передаст именно такой  мгновенный  пакетный
сигнал. В Эр-Рияде  сообщение  примут,  дешифруют,  замедлив  предварительно
скорость движения пленки, и, наконец, воспроизведут в первоначальном виде.
   Мартин вышел на остановке Рамадн и пересел  на  другой  автобус,  маршрут
которого проходил мимо озера Хабоаниях и  старого  лагеря  королевских  ВВС,
теперь переоборудованного  в  современную  базу  иракских  истребителей.  На
окраине Багдада автобус остановили для проверки документов.
   Пассажиры по одному подходили к столу, за которым сидел сержант  полиции.
Мартин покорно стоял в общей очереди, прижимая к  себе  плетеную  корзину  с
курами. Когда подошла его очередь, он поставил корзину на землю  и  протянул
свое удостоверение  личности.  Сержант  мельком  взглянул  на  документ.  Он
изнемогал от жары и жажды, а день тянулся  ужасно  медленно.  Сержант  ткнул
пальцем в строку, на которой указывалось место рождения владельца документа.
   - Это где?
   - Это маленькая деревня на север от Баджи. Нас все знают,  потому  что  у
нас очень хорошие дыни, бей.
   Сержант скривил рот в ухмылке. "Бей" было старинной формой  почтительного
обращения, бывшей в ходу во времена Оттоманской империи.  Сейчас  это  слово
услышишь очень редко, да и то только  от  людей  из  самого  захолустья.  Он
махнул рукой - проходи! Мартин поднял корзину и поплелся к автобусу.
   Незадолго до семи часов вечера автобус остановился, и майор Майкл  Мартин
вышел на главном багдадском автовокзале в районе Кадхимия.
   11
   От автостанции на севере города до  виллы  первого  секретаря  советского
посольства в районе Мансур путь был не  близок,  но  прогулка  по  вечернему
Багдаду доставила Мартину большое удовольствие.
   Во-первых,  после  двенадцати   часов   мучений   в   далеко   не   самых
комфортабельных автобусах, в которых ему пришлось  преодолеть  двести  сорок
миль от Ар-Рутбы до столицы,  неспешная  прогулка  была  настоящим  отдыхом.
Во-вторых, эта прогулка позволила ему снова ощутить  особый  дух  города,  в
котором  он  не  был  с  того  самого  дня,  когда  робким  тринадцатилетним
школьником улетел на авиалайнере в Лондон, а это было двадцать  четыре  года
назад.
   Многое изменилось за эти годы. Тот Багдад,  который  помнил  Мартин,  был
типичным арабским городом, намного меньшим сегодняшней столицы Ирака.  Тогда
город в  основном  жался  к  центральным  районам  Шайх  Омар  и  Саадун  на
северо-западном берегу Тигра, в Рисафе, и к району Аалам на  противоположном
берегу, в Кархе. В старом городе с его узкими улочками, базарами, мечетями и
четко  вырисовывавшимися  на  фоне  неба  минаретами,  которые  должны  были
постоянно напоминать людям о необходимости служения Аллаху, и протекала  вся
городская жизнь.
   Двадцать лет торговли нефтью принесли немалую прибыль.  Теперь  на  месте
бывших  пустырей  были   проложены   длинные,   широкие   автомагистрали   с
разделительной полосой, дорожными развязками  "клеверный  лист",  объездами,
эстакадами. В городе стало намного  больше  автомобилей,  а  в  ночное  небо
упирались не минареты, а небоскребы - мамона  бросал  вызов  своему  вечному
противнику.
   Мартин прошел  всю  улицу  Рабиа,  с  трудом  узнавая  район.  Он  помнил
бескрайние просторы вокруг  клуба  "Мансур",  куда  в  свободные  вечера  по
уик-эндам отец привозил всю семью. Район  остался  пригородным,  но  рощи  и
лужайки уступили место улицам и виллам тех, кто мог себе позволить  жить  на
широкую ногу.
   Он прошел в нескольких сотнях  ярдов  от  старой  приготовительной  школы
мистера Хартли, где учился, а на переменах играл со своими друзьями Хассаном
Рахмани и Абделькаримом Бадри, но в темноте не узнал улицу.
   Мартину известно было, чем теперь занимается Хассан,  но  вот  уже  почти
четверть века  он  не  слышал  ни  слова  о  двух  сыновьях  доктора  Бадри.
Интересно, задумался Мартин, стал ли в конце  концов  инженером  младший  из
братьев, Осман, которого с детства тянуло к точным  наукам?  А  Абделькарим,
получавший призы  за  чтение  английской  поэзии,  стал  ли  он  поэтом  или
писателем?
   Если бы Мартин  шагал  так,  как  привыкли  шагать  солдаты  спецназа,  с
перекатом с пятки на носок, расправив плечи  и  покачивая  корпусом  в  такт
ритму ходьбы, он добрался бы до цели вдвое быстрей. Но в таком  случае  ему,
как и тем двум инженерам в Кувейте, могли  бы  напомнить,  что  "хоть  ты  и
оделся арабом, а все равно ходишь, как англичанин".
   К тому же на ногах  Мартина  были  не  походные  сапоги  на  шнуровке,  а
парусиновые тапочки на веревочной подметке, обычная обувь бедного  иракского
феллаха, поэтому Мартин  шел  шаркающей  походкой,  ссутулившись  и  опустив
голову.
   В  Эр-Рияде  ему  показали  план   сегодняшнего   Багдада   и   множество
аэрофотоснимков, сделанных с большой  высоты,  но  увеличенных  так,  что  с
помощью лупы можно  было  заглянуть  в  окруженные  стенами  сады,  отметить
плавательные бассейны и  автомобили  тех,  кто  облечен  властью  и  наделен
богатством.
   Мартин выучил свой путь наизусь. Он  свернул  налево,  на  улицу  Иордан,
миновал площадь Ярмук и сразу  повернул  направо,  на  обсаженный  деревьями
проспект, на котором жил советский дипломат.
   В шестидесятые  годы,  во  времена  правления  Кассема  и  сменивших  его
генералов, миссии СССР находились в самых престижных и фешенебельных районах
Багдада.  Тогда  Советский  Союз  делал  вид,  что   поддерживает   арабский
национализм,  потому  что  это  движение   имело   вроде   бы   антизападную
направленность;  на  самом  деле  СССР  пытался  обратить  арабский  мир   в
коммунистическую веру. В  те  годы  советское  посольство  купило  несколько
больших резиденций вне территории посольства, которое  уже  никак  не  могло
вместить  непомерно  разросшийся  штат.  В  качестве  особой   льготы   этим
резиденциям и окружающим их садам был дан статус советской территории.  Даже
Саддам Хуссейн не осмеливался отменить эту  привилегию,  тем  более  что  до
середины восьмидесятых годов Москва была основным поставщиком  вооружения  в
Ирак,  а  шесть  тысяч  советских  военных  советников  обучали  летчиков  и
танкистов Саддама на русских машинах.
   Мартин легко нашел виллу по небольшой бронзовой табличке, извещавшей, что
эта резиденция  является  собственностью  посольства  СССР.  Он  потянул  за
цепочку у калитки и стал терпеливо ждать ответа.
   Через несколько минут калитку открыл толстый, коротко остриженный русский
в белом кителе слуги.
   - Чего тебе? - спросил он по-русски.
   Мартин  ответил  по-арабски,  заискивающим   тоном   просителя,   который
обращается к хозяину. Русский нахмурился. Мартин порылся в кармане халата  и
извлек удостоверение личности. С точки  зрения  русского,  в  этом  уже  был
какой-то смысл; в его стране без паспорта тоже нельзя было сделать ни  шагу.
Он взял документ, по-арабски сказал "подожди" и закрыл калитку.
   Через пять минут он вернулся,  кивком  головы  показал  арабу  в  грязном
халате, чтобы тот прошел в  передний  двор,  и  проводил  его  до  лестницы,
которая вела к парадному входу в дом. Они остановились у  нижней  ступеньки,
когда дверь распахнулась и на пороге появился мужчина.
   - Ты свободен, я сам с ним договорюсь, - обращаясь  к  слуге,  сказал  он
по-русски.
   Тот бросил напоследок недовольный взгляд на грязного араба  и  скрылся  в
доме.
   Первый  секретарь  посольства  СССР  Юрий  Куликов  был  профессиональным
дипломатом; полученное им из Москвы распоряжение он  считал  возмутительным,
но приказ есть приказ, его нужно было выполнять.  Очевидно,  Мартин  оторвал
его от ужина, потому что дипломат, спускаясь по лестнице,  на  ходу  вытирал
салфеткой губы.
   - Значит, приехал, - сказал он  по-русски.  -  Теперь  слушай.  Если  нам
приказали играть в эти игры, ничего не поделаешь. Но я не хочу ничего  знать
и вообще не имею к этому никакого отношения. Понятно?
   Мартин не знал по-русски ни слова, поэтому лишь беспомощно пожал  плечами
и по-арабски сказал:
   - Прошу прощения, бей?
   Куликов воспринял слова Мартина как неслыханную наглость.  Только  теперь
Мартин понял всю  нелепость  ситуации:  советский  дипломат,  очевидно,  был
уверен, что незваный новый работник был  его  соотечественником,  присланным
этими несчастными ублюдками с Лубянки.
   - Ладно, если хочешь, будем говорить  по-арабски,  -  раздраженно  сказал
Куликов. Он знал арабский язык и говорил на нем довольно хорошо,  хотя  и  с
жестким русским акцентом. Будь я проклят, если  не  сделаю  так,  что  этому
чертовому кагэбешнику  никак  не  удастся  меня  подставить,  подумал  он  и
продолжил по-арабски: - Вот твое удостоверение личности. Вот письмо, которое
мне приказано для тебя подготовить. Ты будешь жить в лачуге в  дальнем  углу
сада, ухаживать за растениями и покупать в городе  все,  что  прикажет  шеф.
Больше я ничего не знаю и знать не хочу. Если  тебя  схватят