ойна должна быть закончена.  Наземные  военные
действия планировалось  завершить  за  двадцать  дней.  Значит,  они  должны
начаться - если они вообще начнутся - не позднее 23  февраля.  Но  до  этого
Чаку Хорнеру нужно тридцать пять дней на  воздушную  войну,  чтобы  подавить
иракскую систему обороны: все  эти  орудия,  машины,  ракеты,  сооружения  и
воинские  части.  Семнадцатое  января  -  последняя  реальная  дата   начала
воздушной войны.
   Но предположим, что Саддам сам уйдет из Кувейта, что будет  тогда?  Тогда
он оставит полумиллионную армию союзников в дураках, она окажется не у  дел,
ей некуда будет идти - только вернуться домой. Однако, судя по всему, Саддам
тверд в своем решении: он не выведет свои дивизии.
   Что на уме у этого параноика, в который раз спрашивал себя генерал. Может
быть, он ждет, что на него снизойдет чудесное  откровение,  которое  поможет
ему сокрушить врагов и отпраздновать победу?
   С той стороны, где находился лагерь танкистов, до генерала донесся  крик.
Он обернулся. Его звал ужинать  Артур  Динаро,  командир  ирландского  полка
королевских гусар. Когда наступит тот день, танк веселого и  гостеприимного,
высокого и сильного Артура Динаро первым  пойдет  по  проложенному  саперами
пути.
   Генерал улыбнулся  и  повернул  назад.  Будет  приятно,  сидя  на  песке,
поболтать с танкистами, черпая из котелка тушеную фасоль, при  свете  костра
слушать вялый гнусавый  выговор  ланкаширцев,  раскатистый  картавый  акцент
гемпширцев, мягкий ирландский говорок, посмеяться над шутками и розыгрышами,
над грубым языком тех, кто привык  говорить  без  обиняков,  но  с  изрядной
толикой английского юмора.
   Боже, покарай того параноика, что сидит в своем дворце на севере. На  что
он, черт его возьми, надеется?
   14
   Британский генерал нашел бы ответ на свой  недоуменный  вопрос,  если  бы
проник на секретный завод,  построенный  на  восьмидесятифутовой  глубине  в
центре иракской пустыни, и увидел бы  там  устройство,  которое  лежало  под
лампами дневного света на обитой войлоком тележке.
   Инженер в последний  раз  провел  полировальной  пастой  по  и  без  того
идеально гладкой поверхности устройства и поспешно отошел в  сторону.  Дверь
распахнулась, и в комнату вошли пятеро мужчин. Два вооруженных охранника  из
Амн-аль-Хасса, личной охраны президента, тут же закрыли за ними дверь.
   Четверо посетителей почтительно смотрели на того, кто стоял в центре.  Он
был в своей обычной военной форме, начищенных до блеска черных  ботинках  из
телячьей кожи; с зеленым хлопчатобумажным шейным платком, прикрывавшим грудь
под курткой. На его поясном ремне висел неизменный пистолет.
   Один из четырех был его личным телохранителем. Он не отходил от босса  ни
на  шаг  даже  здесь,  где  в  поисках  сокрытого  оружия  всех  посетителей
обыскивали пять раз. Между раисом и  телохранителем  стоял  Хуссейн  Камиль,
министр промышленности и военной техники. Как и во  многих  других  случаях,
Камиль отбил этот объект у министерства обороны.
   По другую руку президента стоял  руководитель  иракского  проекта  доктор
Джаафар  Джаафар,  которого  часто  называли   гением,   иракским   Робертом
Оппенгеймером. Позицию рядом с Джаафаром и на  полшага  сзади  него  занимал
доктор Салах Сиддики. Джаафар был физиком, а Сиддики - инженером.
   В ярком свете флуоресцентных ламп их дитя длиной четырнадцать и диаметром
чуть больше трех футов отливало тусклым стальным блеском.
   Четыре фута в хвостовой части устройства занимало сложное  противоударное
приспособление, которое будет сброшено, как только снаряд вылетит из ствола.
Но  даже  оставшиеся  десять  футов  представляли   собой   лишь   оболочку,
изготовленную из восьми одинаковых секций. Сразу  после  выстрела  крохотные
заряды сбросят и эту  оболочку,  а  к  цели  полетит  более  изящный  снаряд
диаметром два фута.
   Оболочка нужна была лишь для того, чтобы двадцатичетырехдюймовым снарядом
можно было выстрелить из пушки калибром тридцать девять дюймов, а также  для
предохранения четырех жестко закрепленных хвостовых стабилизаторов.
   Ирак не располагал телеметрическими приборами, с помощью которых, подавая
сигналы с земли, можно было бы управлять  стабилизаторами  в  полете,  но  и
закрепленные стабилизаторы были не только  полезны,  но  и  необходимы:  они
придавали снаряду устойчивость в  полете,  предотвращали  его  кувыркание  и
беспорядочное рысканье.
   Острый, как игла, носовой конус снаряда был  изготовлен  из  сверхпрочной
стали. Ему тоже предназначалась недолгая жизнь.
   Когда ракета на  заключительной  стадии  полета  снова  входит  в  земную
атмосферу, то из-за трения о  все  более  и  более  плотные  слои  атмосферы
носовой конус раскаляется  до  температуры  плавления  металла.  Без  такого
теплового щита спускаемая капсула просто сгорела бы вместе с космонавтами.
   Аналогичная задача возлагалась  и  на  конус  на  носу  того  устройства,
которое рассматривали пятеро иракцев. Острый стальной носовой конус облегчит
полет  снаряда  по  восходящей  траектории,  но  не  выдержит  вхождения   в
атмосферу. Если бы эта деталь осталась на снаряде, то плавящийся металл стал
бы гнуться и  коробиться,  снаряд  отклонился  бы  от  заданной  траектории,
повернулся боком к направлению полета и в конце концов сгорел бы, не долетев
до земли.
   Стальной носовой конус будет сброшен в самой высокой точке траектории,  а
под ним окажется другой конус, изготовленный из углеродного  волокна,  более
короткий и не такой острый.
   В свое время доктор Джералд Булл,  выполняя  поручение  Багдада,  пытался
перекупить британскую компанию "Лир Фэн", размещавшуюся в Северной Ирландии.
Это была обанкротившаяся авиастроительная  компания;  она  пыталась  строить
роскошные реактивные самолеты, в которых многие детали предполагалось делать
из углеродного волокна. Доктора Булла и  Багдад  интересовали  не  роскошные
самолеты, а углеродное волокно, точнее намоточные станки, имевшиеся  в  "Лир
Фэн".
   Углеродное  волокно  обладает  чрезвычайно  высокой  жаростойкостью,   но
технология  его  изготовления  очень  сложна.  Сначала  из  углерода  делают
своеобразную "шерсть", из которой затем прядут нити. Эти  нити  в  несколько
слоев накладывают на матрицу, а потом ее помещают в оболочку, чтобы  придать
изделию нужную форму.
   Без  углеродного  волокна  невозможно  изготовить  ракету,  а  технология
производства ракет  засекречена,  поэтому  экспорт  машин  для  изготовления
углеродного  волокна  всегда  строго   контролировался.   Когда   британские
спецслужбы узнали, для кого предназначается оборудование компании "Лир Фэр",
они проконсультировались с Вашингтоном и аннулировали сделку. С тех пор было
принято считать, что  Ирак  не  умеет  производить  изделия  из  углеродного
волокна.
   К сожалению, эксперты ошиблись. Ирак попытался найти и нашел-таки  другой
путь. Они убедили одну из американских компаний, поставляющую кондиционеры и
изоляционные  материалы,  продать  подставной  иракской  фирме  станки   для
прядения  асбестового  волокна.  Потом  эти  станки   были   модернизированы
иракскими инженерами, и на них стали изготовлять углеродное волокно.
   Между противоударным  механизмом  в  хвосте  снаряда  и  носовым  конусом
размещалось детище доктора Сиддики - небольшая, сравнительно примитивная, но
самая  настоящая  атомная  бомба,  в  которой  цепную  реакцию  должны  были
инициировать радиоактивные литий и полоний, испускающие поток нейтронов.
   В центре бомбы находилось то, что являлось  настоящим  триумфом  иракской
военной техники: сфера и пустотелый цилиндр, изготовленные под  руководством
доктора Джаафара. Вместе сфера и цилиндр весили тридцать пять килограммов  и
были сделаны из чистого урана-235.
   Под густыми черными усами губы президента медленно расплылись в довольной
улыбке. Он подошел ближе и пальцем провел по полированной стали.
   - Она сработает? Она действительно сработает? - шепотом спросил он.
   - Да, сайиди раис, - ответил физик.
   Саддам несколько раз кивнул головой в черном берете.
   - Друзья, вас нужно поздравить.
   Ниже  снаряда,  на   деревянной   подставке,   была   укреплена   простая
металлическая табличка. На ней было написано: "КУБТ УТ АЛЛАХ".
   Тарик Азиз долго и безуспешно размышлял,  как  передать  президенту  суть
угрозы американцев, столь безапелляционно высказанной ему в Женеве, и  стоит
ли это делать вообще.
   Они знали друг друга двадцать  лет.  Все  эти  годы  министр  с  собачьей
преданностью служил своему хозяину;  он  всегда  принимал  сторону  Саддама,
когда внутри верхушки баасистской партии еще шла борьба  за  власть,  всегда
придерживался  того  мнения,  что  благодаря  своей  звериной   хитрости   и
жестокости в  конце  концов  победит  этот  выходец  из  Тикрита,  и  всегда
оказывался прав.
   Саддам Хуссейн и Тарик Азиз вдвоем карабкались к вершине власти, но  один
всегда оставался в  тени  другого.  Седовласому,  коренастому  Азизу  слепым
повиновением Хуссейну удалось компенсировать свой главный недостаток: высшее
образование и умение разговаривать на двух европейских языках.
   Пытками и казнями непосредственно занимались другие, а Тарик Азиз, как  и
все, кто состояли при дворе Саддама Хуссейна, лишь смотрел со стороны и  все
одобрял, в том числе и многочисленные чистки, в ходе которых сотни  офицеров
иракской армии и некогда преданных партийцев  были  разжалованы  и  казнены,
причем вынесению смертного приговора часто предшествовали долгие мучительные
пытки в Абу Граибе.
   На глазах Тарика Азиза снимали со всех постов  и  расстреливали  отличных
генералов только за то, что те пытались заступиться за своих подчиненных. Он
понимал, что настоящие заговорщики умирали в таких муках,  какие  он  боялся
себе даже представить.
   На  его  памяти  воинственное  племя  аль-джубури,   которое   никто   не
осмеливался оскорбить, потому что выходцы из него занимали едва  ли  не  все
высшие посты в армии, было разоружено и уничтожено,  а  оставшиеся  в  живых
были вынуждены смириться и подчиниться. Тарик Азиз  хранил  молчание,  когда
Али Хассан Маджид, сводный брат Саддама Хуссейна, в ту пору занимавший  пост
министра внутренних дел, организовал истребление курдов не только в Халабже,
но  и  в  пятидесяти  других  городах  и  деревнях,  стертых  с  лица  земли
артиллерией, авиацией и отравляющими веществами.
   Как и все другие приближенные раиса, Тарик Азиз  понимал,  что  теперь  у
него нет выбора. Если что-то случится с  его  хозяином,  то  навсегда  будет
покончено и с ним. Однако в отличие от большинства других, Азиз был  слишком
умен, чтобы верить в популярность режима Саддама. Он боялся не столько армии
коалиции, сколько мести народа Ирака,  которая  не  замедлит  обрушиться  на
него, как только падет режим, защищающий Азиза и ему подобных.
   Одиннадцатого января, ожидая вызова для отчета о  переговорах  в  Женеве,
Тарик Азиз решал одну проблему: как сформулировать угрозу американцев, чтобы
обратить неизбежный гнев раиса не на себя. Он  понимал:  раис  вполне  может
заподозрить,  что  это  он,  именно  он,  министр  иностранных  дел,   подал
американцам мысль о такой угрозе. Параноик  руководствуется  не  логикой,  а
только звериным инстинктом, который  может  подсказывать  иногда  верные,  а
иногда неверные решения. Подозрений раиса было вполне достаточно, чтобы были
казнены не только многие невинные люди, но и их семьи.
   Два часа спустя Тарик Азиз, возвращаясь к своей машине, облегченно и в то
же время недоумевающе улыбался.
   Все прошло на удивление гладко.  Оказалось,  что  президент  настроен  на
редкость добродушно. Он одобрительно выслушал  взволнованный  доклад  Тарика
Азиза о переговорах в Женеве, об одобрении и поддержке позиции Ирака  всеми,
с кем бы министр ни обсуждал эту проблему, о том, что на  Западе,  очевидно,
растут антиамериканские настроения.
   Саддам понимающе кивал, когда Тарик Азиз свалил всю  вину  за  кризис  на
американских поджигателей войны и  даже  когда,  увлекшись  своими  гневными
обличениями,  министр  упомянул,  что  сказал  ему  Джеймс  Бейкер.  Вопреки
ожиданию вспышки гнева раиса не последовало.
   Все сидевшие за столом совещаний кипели гневом и искренним  негодованием,
а Саддам Хуссейн продолжал кивать и улыбаться.
   Покидая дворец, министр смеялся, потому что в конце концов раис поздравил
его с успешным выполнением миссии в Европе. Казалось, для  Саддама  не  имел
никакого значения тот факт, что  по  всем  принятым  дипломатическим  меркам
миссия закончилась полным провалом: Азиз везде  и  во  всем  получал  только
отказы, даже хозяева принимали его с подчеркнуто холодной вежливостью, а все
его попытки поколебать решимость коалиции выступить против Ирака закончились
ничем.
   Недоумение Тарика Азиза вызвала фраза, вскользь брошенная раисом в  самом
конце аудиенции. Это была как бы ремарка в  сторону,  предназначавшаяся  для
ушей лишь одного Азиза. Провожая министра до двери, президент пробормотал:
   - Рафик, дорогой мой друг, не беспокойся. Скоро у меня будет готов особый
сюрприз для американцев. Не сейчас, пока еще рано. Но если только бени кальб
попытаются перейти границу, я отвечу не газами, а кулаком Аллаха.
   Тарик Азиз послушно кивнул, хотя не имел ни малейшего представления,  что
же хотел сказать раис. Как и другие приближенные Саддама, он  получил  ответ
через двадцать четыре часа.
   Утром  12  января  Совет  революционного  командования  в  последний  раз
собрался в президентском дворце на углу  улиц  14-го  июля  и  Кинди.  Через
неделю дворец был разбомблен до основания, но к тому времени хозяина  дворца
там уже не было и в помине.
   Как обычно, о совещании его участникам сообщили в самый последний момент.
Какое бы высокое место ни занимал человек в багдадской  иерархии,  каким  бы
доверием ни пользовался, никто - за исключением  крохотной  группки  близких
родственников, нескольких друзей и личных  телохранителей  -  не  знал,  где
будет находиться раис в такое-то время любого дня.
   Если после семи серьезных заговоров и покушений  Саддам  Хуссейн  остался
жив,  то  это  случилось  лишь  потому,  что  он  с  настойчивостью  маньяка
обеспечивал собственную безопасность, которую не доверил  ни  контрразведке,
ни секретной полиции и уж тем более ни армии  -  даже  ее  отборным  частям,
Республиканской гвардии.
   Задачу охраны президента выполнял Амн-аль-Хасс. Все солдаты Амн-аль-Хасса
были  очень  молоды,  большинство  только-только  вышли   из   подросткового
возраста,  но  они  были  фанатично  преданы  Саддаму  Хуссейну.  Командовал
Амн-аль-Хассом родной сын раиса Кусай.
   Ни одному заговорщику никогда не удалось бы даже узнать, когда, по  какой
улице и в каком автомобиле поедет раис.  Его  визиты  на  военные  базы  или
промышленные предприятия всегда были неожиданностью не  только  для  тех,  к
кому приезжал президент, но и для его ближайшего окружения.
   Даже в Багдаде президент Ирака никогда не задерживался  на  одном  месте.
Иногда несколько дней он проводил в  президентском  дворце,  а  потом  вдруг
исчезал в своем бункере, который находился  глубоко  под  землей  за  отелем
"Рашил".
   Каждое поданное Саддаму блюдо сначала должен был попробовать старший  сын
шеф-повара. Напитки подавались к столу только в нераспечатанных бутылках.
   Утром того дня за час до начала совещания специальные посыльные доставили
каждому члену Совета революционного командования повестки. Таким образом  ни
у кого не оставалось времени для подготовки покушения.
   Лимузины  въезжали  в  дворцовые  ворота   и,   высалив   своих   хозяев,
отправлялись на специальную  стоянку.  Каждый  из  приглашенных  должен  был
пройти под аркой детектора металлических предметов; проносить  на  совещания
личное оружие категорически запрещалось.
   Все тридцать три члена совета собрались за Т-образным  столом  в  большом
кабинете для заседаний. Восемь из них  сидели  во  главе  стола,  по  четыре
человека с каждой стороны трона. Остальные устроились вдоль  длинного  стола
лицом друг к другу.
   Из присутствовавших одиннадцать были родственниками президента;  все  они
плюс восемь других членов совета были родом из Тикрита или ближайших к  нему
поселков, все являлись ветеранами баасистской партии.
   Из тридцати трех членов совета десять были  членами  кабинета  министров,
девять  -  генералами  сухопутных  войск  или  авиации.  Бывший  командующий
Республиканской гвардией Саади Тумах Аббас только утром  получил  повышение:
он стал министром обороны и теперь, сияя от счастья, занял  место  во  главе
стола. Его предшественником был курд Абд аль-Джаббер Шеншалл, который  давно
заслужил славу безжалостного палача собственного народа.
   Армию представляли генералы  Мустафа  Ради,  командующий  пехотой,  Фарук
Ридха,  командующий  артиллерией,  Али  Мусули,   руководивший   инженерными
частями, и Абдуллах Кадири, командующий бронетанковыми войсками.
   В дальнем конце стола сидели руководители спецслужб  безопасности  доктор
Убаиди, шеф Мухабарата, Хассан Рахмани, руководитель контрразведки,  и  Омар
Хатиб, шеф секретной полиции.
   Вошел раис. Все дружно поднялись и зааплодировали.  Президент  улыбнулся,
занял свое место, жестом  позволил  сесть  остальным  и  начал  читать  свое
заявление. Совет собирался не для обсуждений, а для того, чтобы  внимательно
слушать хозяина.
   Когда раис дошел до сути заявления, лишь его племянник Хуссейн Камиль  не
удивился.  Сорок  минут  Саддам  разглагольствовал  о  бесконечных  успехах,
достигнутых под  его  руководством,  и  лишь  потом  сообщил  членам  совета
новость. Первоначальной реакцией  пораженных  присутствующих  было  гробовое
молчание.
   Все знали, что Ирак долгие годы шел к этой цели,  но  то,  что  буквально
накануне войны цель была наконец достигнута, казалось невероятным. Уже  одна
весть об этом достижении могла внушить страх и ужас всему миру и  повергнуть
в трепет даже могучую Америку. Божественное провидение.  Только  теперь  Бог
был не на небесах, он сидел рядом с членами совета и спокойно улыбался.
   Заранее знавший обо всем Хуссейн Камиль первым встал и зааплодировал. Его
примеру поторопились последовать и другие; каждый боялся подняться последним
или хлопать в ладоши не так  громко,  как  другие.  Потом  возникла  обычная
проблема: никто не хотел первым прекращать аплодисменты.
   Вернувшись спустя два часа в свой кабинет, Хассан Рахмани, образованный и
масштабно мыслящий шеф контрразведки, очистил стол от всех  бумаг,  приказал
никого к нему не впускать и подать чашку крепкого черного  кофе.  Ему  нужно
было тщательно обдумать новую ситуацию.
   Новость потрясла его - как и всех участников совещания. В  мгновение  ока
баланс сил на Среднем Востоке изменился, и пока никто об этом не знал. Раис,
подняв  руки,  с  поразительной  скромностью  призвал   прекратить   овацию,
продолжил совещание, а потом заставил каждого из  присутствующих  поклясться
хранить молчание.
   Это Рахмани мог понять. Однако  несмотря  на  охватившую  всех  радостную
эйфорию, которая не миновала и его, он уже предвидел серьезные осложнения.
   Ни одно устройство такого типа не стоит  и  грязного  динара,  если  твои
друзья - а еще лучше, твои враги - не знают, что оно у  тебя  есть.  Лишь  в
этом случае потенциальные недруги  приползут  к  тебе  на  коленях  и  будут
клясться в вечной дружбе.
   Иногда государство,  разработавшее  собственное  ядерное  оружие,  просто
сообщало об успешных  испытаниях  и  предоставляло  другим  странам  сделать
выводы самим. В иных случаях правительство лишь намекало на то, что  у  него
есть атомная бомба, но не приводило никаких  подтверждений;  так  поступили,
например, Израиль и Южно-Африканская Республика. Тогда всему миру и особенно
соседним  государствам  оставалось  лишь  догадываться  о   том,   насколько
обоснованы эти намеки. Иногда