Тогда Широкорядов представил нас с Нинон.
      -  Это Нинон, - он одарил подружку моей юности широкой
улыбкой, - самая роковая женщина Дроздовки. - Нинон  сделала
круглые  глаза, а поэт-песенник переключился на  меня.  -  И
подружка..,  подружка... - Он замялся.  Я  хотела  было  ему
подсказать,  но  он успел вспомнить мое имя,  прежде  чем  я
раскрыла рот. - Подружка Женя.
      Мои  коленки Ленчика не заинтересовали, да и много  ли
разглядишь под джинсами? В любом случае они у меня не  такие
аппетитные, как у Нинон, хотя вообще-то это дело вкуса.
     Не успели мы с Нинон "переварить"
      Ленчика,  как у ворот остановился еще один  лимузин  с
открытым  верхом,  так  называемый  кабриолет,  из  которого
высыпала  компашка  разноцветных девиц во  главе  с  высокой
сухопарой  дылдой, невзрачной и мужеподобной. Три  остальные
!.+lh%  походили  на  женщин, такие  смазливенькие  кошечки,
похожие  друг на дружку. Не пойму, почему-то они  показались
мне жутко знакомыми.
      Мужеподобная  дылда  первым  делом  подбоченилась,  со
смаком  потянулась, постучала по переднему  колесу  каблуком
громадного ботинка армейского образца и сплюнула в  пыль.  Я
посмотрела  на  поэта-песенника: судя по  всему,  эта  сцена
произвела на него впечатление. Он покосился на коротышку,  а
тот подбадривающе ему подмигнул. Поэт-песенник откашлялся  и
пошел встречать вновь прибывших гостей.
      Пока  он  расшаркивался перед ними за воротами,  мы  с
Нинон недоуменно уставились на Ленчика, который изрек весьма
туманную фразу:
     - Тяжелый случай, но искусство требует жертв.
     Я ничего не поняла. Уверена, что Нинон тоже.

                          Глава 13

      Церемония представления возобновилась. Нинон во второй
раз была поименована самой роковой женщиной Дроздовки, а  я,
соответственно,   подругой  этой  самой   роковой   женщины.
Мужеподобную  девицу,  позволившую  себе  по  этому   поводу
откровенно скептическую ухмылку, поэт-песенник назвал почему-
то  уменьшительно-ласкательно Ксюшей, а пестрых девиц Люсей,
Светой и Мариной. Немного помолчал и добавил с пафосом:
      -  Группа  "Чернобурки". Ах, вот почему они показались
мне  знакомыми! Да ведь это те самые девицы, которые заводят
заунывную  фальшивую песнь, стоит только включить радио  или
телевизор. Слышать их сущая пытка, а видеть - и того хуже, -
особенно  когда они трясут своими худосочными  прелестями  и
сучат  тонкими  паучьими  ножками. Подумать  только,  группа
"Чернобурки", надо бы глупее, да некуда. Правда,  сколько  я
помню,  мужеподобная Ксюша в рядах "Чернобурок" ни  разу  не
наблюдалась.   И   слава  богу,  потому   что   даже   нашей
разнузданной эстраде такое зрелище может повредить.
      Дальше  события развивались следующим образом.  Девицы
устроились  на  складных  стульчиках  и  принялись   усердно
крутить приемник, который притащили с собой из машины. После
непродолжительных поисков они нашли то,  что  хотели,  и  из
динамика  вырвалась незамысловатая песенка в их  собственном
исполнении. Непосредственные "чернобурки" заметно  оживились
и   принялись   подпевать  себе  же  неверными   слабенькими
голосами.  Пока  эти трое сами себя развлекали,  мужиковатая
Ксюша  подошла  к мангалу, постояла, сунув  руки  в  карманы
мятых  штанов  и  покачиваясь с носка  на  каблук,  а  потом
хмыкнула:
      -  Шашлык... Это хорошо... Я повернулась к  Нинон,  но
рассмотреть  выражение  ее  глаз за  очками  с  затемненными
стеклами  было невозможно. На мой вкус, вечеринка начиналась
как-то  странно, а наше с Нинон участие в ней  выглядело  не
совсем понятно. Особенно если учесть, что сам хозяин,  поэт-
песенник, заметно нервничал. Похоже, что-то шло не так,  как
он задумал.
      Скоро  все  прояснилось. Я услышала,  как  он  тихо  и
-%$.".+l-. бросил Ленчику, ворочая шампурами:
     - И зачем она притащила этих безмозглых девок?
      - Но ведь ты, кажется, собирался с ними работать или я
что-нибудь  перепутал?  -  так же  тихо  отпарировал  бодрый
колобок.
      Поэт-песенник смолчал, а я, склонившись к плечу Нинон,
прошептала:
      -  Слушай, какого черта мы тут забыли? У них же  здесь
свои дела, а мы посторонние...
     Нинон блеснула стеклами очков:
     - Что ты ерзаешь, все нормально. Отдыхай себе спокойно.
      И,  демонстрируя полную невозмутимость, откинулась  на
спинку стула и подставила лицо ласковому закатному солнышку,
словно  предлагая последовать ее примеру. И я так и сделала,
предварительно бросив взгляд в сторону "чернобурок", которые
резвились,  не  обращая  ни на кого внимания.  Что  касается
Ксюши,  то  она  шлялась  по дачному  участку  Широкорядова,
бесцеремонно заглядывая во все уголки и закоулки.
      Поскольку, в отличие от Нинон, очков у меня не было, я
закрыла  глаза  и попыталась абстрагироваться.  Ясное  дело,
мысли  мои  тут  же занял мужчина моих несбывшихся  снов.  А
попробуй  его забыть, когда чуть не каждый день  он  мозолит
мне  глаза,  причем  по  самой что ни на  есть  уважительной
причине.  Надо же ему было, помимо всего прочего,  оказаться
еще и следователем по особо важным делам.
     - Ау!
      Я открыла глаза. На меня, приветливо улыбаясь, смотрел
поэт-песенник, смотрел и протягивал бокал с белым вином.
      Я поблагодарила его, приняла бокал и поднесла к губам.
Снова  опустила  веки и стала медленно потягивать  приятную,
немного терпкую влагу. Покосившись на Нинон, я увидела,  что
она   занята  тем  же.  Напряжение  мое  начало  мало-помалу
спадать.  Вечеринка как вечеринка. Да и чем бы  мы  с  Нинон
занимались,  оставшись  дома?  Предавались  воспоминаниям  о
юности,  перемывали бы белые косточки Генки,  оставшегося  в
Швеции,   или  в  очередной  раз  отправились   бы   утешать
овдовевшего банкира? Ну нет, только не это.
      Через  четверть  часа  была опробована  первая  порция
шашлыка, и обстановка стала еще более непринужденной.  Поэт-
песенник, Ленчик и Ксюша уединились под яблоней, что-то живо
обсуждая.  При этом говорил в основном Ленчик,  что  именно,
разобрать  было  трудно, но его монотонная  речь  напоминала
жужжание   трутня,   кружащегося  над   цветком.   Поскольку
обрабатывал  он  в  основном Ксюшу  (Широкорядов  со  слегка
отсутствующим видом время от времени кивал головой), то  ей-
то,  по  всей вероятности, и отводилась роль цветка, которой
чисто  визуально  она  очень мало  соответствовала.  Что  до
"чернобурок",  то  они перестали забавляться  с  приемником,
целиком  и полностью отдавшись шашлыкам. Их челюсти работали
так  проворно, что оставалось удивляться, как они не сгрызли
шампуры.
     Потом последовала новая порция шашлыков. Я уже начинала
чувствовать себя удавом, проглотившим футбольный мяч. Нинон,
разморенная  не  меньше  моего,  задремала,  пользуясь   тем
.!ab.ob%+lab".,,  что очки не позволяли разглядеть,  открыты
ли  ее  глаза или закрыты. А сумерки постепенно сгущались  и
сгущались, пока не сгустились до полной темноты.
     Поэт-песенник включил свет в окнах первого этажа, стало
светлее,  зато  на  нас напали кровожадные комары.  Компания
собралась  передислоцироваться в дом, а мы  с  Нинон  решили
попрощаться,  но  именно в этот момент  на  сцене  появилось
новое действующее лицо.
      Понятия  не  имею,  откуда она взялась,  эта  странная
девица,  словно из-под земли выросла: невысокая  брюнетка  с
нервным, я бы даже сказала, истеричным лицом.
      -  Ах  ты, мерзавец, пакостная рожа, вот что ты  здесь
делаешь!  Развлекаешься, а мне сказал, что  у  тебя  деловая
встреча! - заверещала она на всю округу.
      Все  замерли,  а  бедный поэт-песенник  задрожал,  как
овечка.
     - Это что, его жена? - шепнула я Нинон.
      -  Еще чего! - фыркнула она. - Широкорядов никогда  не
был женат.
     - Тогда кто это?
     Нинон передернула плечами:
      -  Наверное,  одна из его пассий. Где он только  нашел
такую истеричку?
     Слегка очухавшийся Широкорядов выругался:
     - Какого черта ты сюда пришла? Разве я тебя звал?
     Он взял девицу за плечо и попытался вывести за калитку.
Та  вырвалась и с диким визгом отпрыгнула в сторону.  Вид  у
нее  был  ужасный: длинные черные волосы, щедро  пропитанные
гелем  для  укладки, отчего они казались  давно  не  мытыми,
растрепались, из глаз брызнули слезы, руки затряслись.
     - Ты.., ты!.. - снова заорала cна, и это были последние
членораздельные  речи,  которые мы  услышали  в  тот  вечер.
Дальше  был только вопль, низкий, протяжный, похожий на  вой
волчицы.  У  меня  даже мурашки по коже пробежали,  а  Нинон
приподняла  очки  на лоб и, сощурившись, уставилась  на  эту
злобную фурию.
      Ксюша презрительно отвернулась, "чернобурки" испуганно
сбились  в кучку, а посерьезневший Ленчик поинтересовался  у
Широкорядова:
      -  У  тебя  что с ней, серьезно? Поэт-песенник  сделал
страдальческую мину:
      - С ума сошел? Зачем мне эта идиотка? Не знаю уже, как
от нее отбиться...
     - А папенька ее в курсе? Широкорядов скрипнул зубами:
      -  Папенька на нее давно рукой махнул. Только время от
времени  вытаскивает за уши, когда она вляпается в очередное
дерьмо.
     - И что теперь делать? - спросил Ленчик.
       -   Понятия   не   имею,  -  растерянно   пробормотал
Широкорядов.
      Между  прочим,  в  продолжение всего  этого  разговора
истеричная  девица  продолжала вопить,  не  замолкая  ни  на
минуту.
      - Вот это дыхание! - восхищенно присвистнул Ленчик.  -
Eй бы в консерваторию. - А потом озабоченно добавил:
     - Может, папеньке позвонить?
      -  Пожалуй,  другого выхода нет,  -  согласился  поэт-
песенник,  -  правда, с ним связаться трудно -  он  ведь  по
всему свету мотается, но у меня есть номер его секретаря.
     - Тогда звони, - коротышка взял со стола черную коробку
мобильного телефона.
     Поэт-песенник похлопал себя по карманам:
      -  Записная книжка... Кажется, я оставил ее в холле...
Сейчас сбегаю.
      - Давай побыстрее, - пробормотал Ленчик, не сводя глаз
с  истеричной  дочери папеньки, который  мотается  по  всему
свету. - А то как бы она чего похуже не выкинула...
      Опасения  его  оказались  не  напрасными,  потому  что
брюнетка    начала   медленно   и   методично   раздеваться,
разбрасывая одежду по лужайке.
     - Только стриптиза не хватало, - простонал Широкорядов,
схватился за голову и скрылся в доме.
      Через полминуты он уже нервно набирал номер, сжимая  в
руке  мобильный  телефон и глядя в записную книжку  в  рыжем
кожаном переплете.
      -  Але, але... Игорь? Это Игорь? Широкорядов звонит...
Десять  минут  назад у меня на даче, в Дроздовке,  появилась
Лиза...  Да, Лиза. Нет, это не галлюцинация... Не знаю,  где
она  должна  быть,  но  сейчас она здесь...  Что  делает?  -
Широкорядов посмотрел на Лизу, которая успела снять лифчик и
швырнуть  его  в сторону перепуганных "чернобурок"  -  те  с
визгом бросились врассыпную, - и проорал в телефон:
     - Вот приезжайте и полюбуйтесь, что она тут делает.
     Я стиснула локоть Нинон:
      -  Ну  спасибо тебе, дорогая, ты обещала  мне  веселый
вечер и, похоже, не ошиблась.
       -  Можно  подумать,  я  знала,  что  будет  такое,  -
огрызнулась Нинон.
      Однако,  как  выяснилось в следующую  минуту,  зрелище
практически голой, оставшейся только лишь в черных  трусиках
Лизы было отнюдь не последним. Шоу продолжалось. На этот раз
расстаралась  мужеподобная  Ксюша.  Она  решительным   шагом
пересекла  лужайку,  подошла к девице,  явно  намеревавшейся
избавиться  и  от  трусиков, и влепила ей звонкую  пощечину.
Судя  по  тому,  что  на  бледном,  измазанном  расплывшейся
косметикой  Лизином  лице  мгновенно  отпечаталась  багровая
пятерня, рука у Ксюши была тяжелой.
       Мы   с  Нинон,  затаив  дыхание,  стаза"  ждать,  что
произойдет  дальше.  Лиза  буквально  на  несколько   секунд
прервала   свой  утробный  вопль,  а  потом  в  ее   темных,
мутноватых  глазах  вспыхнули  желтые  огоньки.  Она   снова
замычала, уставившись в одну точку, только выражение ее лица
стало  более осмысленным. У меня было такое чувство,  словно
она  видит  нечто,  невидимое  остальным.  Я  обернулась   и
прикусила язык: совсем недалеко, где-то возле дома  банкира,
в ночное небо поднимался густой столб дыма. И еще я услышала
такой характерный звук - треск сухих веток в костре.
      Я открыла рот, чтобы заорать, но Нинон меня опередила,
('$ " душераздирающий крик:
     - Пожар! Пожар!..

                             ***

      Нинон  перевела дух с облегчением, когда,  выбежав  на
улицу,  мы  разобрались, что горит  не  ее  дача,  а  бывшая
дипломатова,  а  теперь  неизвестно  чья,  та,  на   которой
работали  шабашники-молдаване. Полыхал, впрочем, не  дом,  а
строительный  вагончик,  но  в  любой  момент,   огонь   мог
перебраться на крышу коттеджа, а там рукой подать до участка
Нинон, а также овдовевшего банкира.
      Мы все - на даче поэта-песенника осталась только голая
Лиза,  -  точно  огнепоклонники, завороженно  уставились  на
жадные  языки  пламени,  лизавшие вагончик.  Суетилась  одна
Нинон, встревоженно восклицавшая:
      -  Да  ведь так весь поселок выгорит! Нужно в  пожарку
звонить.
      А  меня  беспокоило другое: где сейчас сами строители,
неужто в вагончике?
      Только  я  так  подумала, как  из  брызжущего  искрами
пожарища  вырвалась горящая фигура. Полыхающий человек  упал
на землю и стал кататься. Мы стояли, не в силах сдвинуться с
места,   только  Ксюша  не  растерялась  -  схватила   кусок
валявшегося  возле  дома брезента и,  подбежав,  накрыла  им
заживо  горевшего человека. Потом повернула к нам искаженное
гримасой отчаяния лицо и зло выкрикнула:
      - Ну что стоите как истуканы, "Скорая" нужна, разве не
видите?
      Поэт-песенник начал хлопать себя по карманам в поисках
телефона,  который  ему не понадобился,  потому  что  совсем
рядом  раздался  вой пожарной сирены. Мы  не  успели  ничего
сообразить,   а  пожарные  уже  разматывали   свои   шланги,
бесцеремонно  отпихивая  нас  в  сторону.  Потом   подъехала
"неотложка". Молоденькая докторша приподняла кусок брезента,
глянула   на  лежащего  под  ним  человека,  поморщилась   и
скомандовала:
     - Живо носилки!
      На  этот  раз  Широкорядов и Ленчик не  растерялись  -
помогли погрузить пострадавшего в машину, только глаза у них
при этом были совершенно ошалелые.
      -  В  вагончике еще был кто-нибудь? - спросил один  из
пожарных, видимо, главный.
      Ответила  Нинон,  в  очках  которой  отражались  языки
пламени:
     - Там... Там жили рабочие, они отделывали дачу, трое..,
то  есть  двое  со  вчерашнего  дня.  Один  обгорел,  а  где
второй...
     - Вы хозяйка? - сурово уточнил пожарный.
      -  Н-нет,  н-нет, - замотала головой Нинон,  -  хозяин
здесь не живет, дача ведь не достроена. Приезжает иногда.
     - Фамилия? - Пожарный достал блокнот.
     - Я не знаю...
     - А кто знает? - не унимался любознательный пожарный.
     - Понятия не имею, - буркнула Нинон и потихоньку отошла
в  сторону. Пожар погасили довольно быстро, но от  вагончика
практически  ничего  не осталось, если не  считать  хлам,  в
котором  тлели угольки, готовые в любой момент  разгореться.
Время  от времени пожарные поливали их из шлангов,  и  тогда
они шипели, как змеи в террариуме.
      -  Ну  что,  есть  там кто-нибудь? -  крикнул  главный
пожарный.
     Тот, что поливал из шланга угли, глухо ответил:
      - Сейчас ничего не разглядишь. Остынет - может, кого и
откопают.
      -  Кошмар,  - прошептала в двух шагах от  меня  Нинон.
Галдящие,  как  галки, "чернобурки" окружили Ксюшу,  которая
повела  их со двора, точно утка свой выводок. Широкорядов  и
Ленчик все еще тупо смотрели на мерцающую кучу углей.
      Я  покосилась на Нинон. Помнится, кое-кто  обещал  мне
спокойный отдых на лоне природы.

                          Глава 14

       Меня   тормошила  Нинон  и  делала   это   достаточно
бесцеремонно.
     Я перевернулась на правый бок и недовольно промычала:
     - Ну что еще?
      -  От  второго  шабашника остались одни  головешки!  -
выпалила  Нинон.  - Их кочергой выковыривали,  как  золу  из
печки.
      -  Умеешь же ты поднять настроение с утра пораньше,  -
вздохнула я и подняла голову с подушки.
      -  По  пожарищу бродят милиционеры, - как ни в чем  не
бывало   продолжала  Нинон,  -  а  среди  них  особо  важный
следователь...
     Интонации, с которыми Нинон сообщила последнюю новость,
показались мне подозрительными, и я невольно напряглась:
     - Ну и что?
      -  Как что? - удивилась Нинон. - Это значит, что когда
они  вдоволь вымажутся в саже, то пожалуют к нам  -  снимать
очередные показания.
      -  Какие  еще  показания? - С утра я не  очень  хорошо
соображаю.
      -  Обыкновенные,  свидетельские, -  резонно  рассудила
Нинон, - мы же там были во время пожара. А поскольку погибли
люди,  будет расследование. Это в любом случае. Кроме  того,
нельзя забывать, что один из этих шабашников подозревается в
убийстве  Остроглазовой, а значит, интерес  к  пожару  будет
двойной...
      - Ну ты даешь, - покачала я головой, - тебе бы самой в
сыщики податься.
     Нинон не обратила внимания на мой комплимент:
      -  Ты  лучше вставай. Нужно позавтракать, пока они  не
явились, а то потом начнется.., ассамблея.
      Нинон отправилась на кухню греметь кастрюльками,  а  я
уныло  подумала,  что  мне ужасно не хочется  встречаться  с
мужчиной моих несбывшихся снов и, как нарочно, этой  встречи
,-%   не  избежать.  Это  значит,  что  мне  придется  снова
лицедействовать,   изображая  полнейшее  равнодушие,   когда
хочется  рвать  и  метать. Может, мне все-таки  вернуться  в
Москву?  Впрочем,  это вряд ли поможет, поскольку  и  там  я
останусь свидетельницей.
      В  очередной раз осознав горечь собственной участи,  я
позволила   себе   немного  всплакнуть,   потом   припудрила
покрасневший нос перед зеркалом и спустилась вниз.
     Хоть близорукая Нинон и была без очков, это не помешало
ей заметить произошедшую во мне перемену.
      -  Что  это с твоими глазами? - бдительно осведомилась
она. Я усиленно заморгала:
      -  С  глазами?..  А,  это мне в  глаз  мошка  какая-то
залетела...
     Сказала и только потом вспомнила, что на "мошку" я уже,
кажется, однажды ссылалась.
      - Понятно, - изрекла Нинон, но, судя по ее голосу, она
мне  ни  капельки  не  поверила. Ах,  как  обидно,  что  мне
приходится врать подруге юности из-за какого-то кобеля.
      Позавтракать, как и предполагала Нинон, мы все-таки не
успели. Только мы принялись за трапезу, как я увидела в окно
направляющуюся  к  дому процессию, которую  и  на  этот  раз
возглавлял следователь Генпрокуратуры.
     - Идут, - бросила я коротко.
      -  Ну  и  хрен  с  ними, - зло сказала  Нинон,  нервно
запихивая в рот бутерброд с ветчиной.
      Я  отодвинула  от  себя тарелку:  даже  если  бы  я  и
чувствовала до этого аппетит, он бы у меня все равно пропал.
     - Можно? - послышалось с террасы.
     - Сначала приперлись, а потом спрашивают, - раздраженно
пробурчала  Нинон  с  набитым ртом. Эта  недовольная  тирада
предназначалась исключительно мне. Громко же она сказала:
     - Входите, входите!
     - Опять мы не вовремя, - сокрушенно молвил мужчина моих
несбывшихся снов, входя на кухню.
      -  А  вы  по-другому не умеете, - желчно  заметила  я,
поймала на себе настороженный взгляд Нинон и поправилась:
     - Ничего страшного, мы уже привыкли.
     - Ну тогда, может, я попозже... - смутился мой коварный
любовник.
      -  Нет  уж,  давайте сейчас, - сурово  молвила  Нинон,
прожевав бутерброд, - чтобы у нас хотя бы остаток дня прошел
спокойно. - И решительно взяла быка за рога:
     - Вы ведь собираетесь спрашивать нас про ночной пожар?
      -  И  про пожар тоже, - ответствовал Андрей, так и  не
дождавшись,   когда  сама  хозяйка  окажет  ему  лю