ошибся. Сноп зенитного огня вырвался навстречу машине.
   - Ага!  Наступили на  больную  мозоль!  -  крикнул Плотник,  проделав
противозенитный маневр и уводя машину на новый заход.
   Теперь почти не было сомнений, что мост скрывается здесь.
   Плотнику хотелось убедиться в  этом не  только самому,  но и  убедить
других.  Он искал признаков, которые бы точней показали, что холм этот -
искусственное  сооружение  из  фанеры,   окрашенной  под  снег  и  умело
присыпанной снегом.
   День угасал. От деревьев и холмов ложились косые длинные тени.
   Воронье,  приваженное трупами, потянулось на ночлег. Птицы летели над
рекой,    над   незамерзающими   стремнинами,   словно   греясь   паром,
поднимающимся над кипящей водой.
   И  вдруг Плотник увидел,  что,  долетев до  заснеженного холма,  стая
воронья  не  обогнула его,  а  влетела внутрь  и  исчезла в  холме,  как
оборотни в страшной сказке.
   - Штурман,  ты видел? Они ночуют на фермах настоящего моста, закрытых
фанерой.  Птицы  нашли  теплое  местечко,  ясно!  -  радостно воскликнул
Плотник.
   Он спикировал прямо к  подножию волшебного холма и,  вырвав машину из
пике,  взревел  моторами.  И,  когда  перескочил  холм,  увидел,  что  с
противоположной стороны его выметнулось вспугнутое воронье.
   Сомнений быть не может - настоящий мост найден!
   Плотник делал  заход  за  заходом.  Сапожников с  разных  направлений
фотографировал ложный холм.
   - Внимание, истребители! - просигналил Швец.
   Фашистские истребители много  дней  не  выдавали своего  присутствия,
имея  одну  задачу  -   оберегать  мост.   Они  давно  следили  за  этим
двухмоторным скоростным бомбардировщиком,  упрямо  утюжившим воздух  над
рекой. Пока он фотографировал пустые места, они не беспокоились.
   Но   как  только  поняли,   что  бомбардировщик  фотографирует  холм,
скрывающий мост,  три истребителя мгновенно взлетели со  своего скрытого
аэродрома. Три других приготовились к взлету.
   Остальное  произошло  с  катастрофической быстротой.  Светящиеся пули
прочертили небо,  впились в облака, погасли в реке. Налетевшие "фоккеры"
били снизу,  сверху и  с  боков.  Удары пуль по  плоскостям,  по обшивке
фюзеляжа Плотник  почти  почувствовал своим  телом.  Заработали пулеметы
воздушного стрелка-радиста. Темная бесформенная тень возникла на снегу.
   "Один   задымил!    -    догадался   Плотник.    -    Молодец   Швец!
Прошил-прострочил..."
   По бронированной спинке плеснуло тяжело, как водой. "Неужели очередью
из  крупнокалиберного?"  -  подумал Плотник.  Но тогда Швец погиб?  Нет,
снова  заработала его  машинка.  Плотник резко развернулся.  Промазавший
истребитель просвистал мимо,  как камень.  Швец успел вкатить ему в  бок
длинную очередь.
   - Здорово  прострочил!  -  крикнул  в  переговорную  трубку  Плотник,
поднимая машину над лесом.
   Стрелок не отозвался. Летчик оглянулся.
   Истребитель противника врезался в  лес,  подняв снежную пыль.  Дымный
след от другого тянулся к тайному аэродрому. Третьего не было видно.
   - Отбились!  -  заликовало сердце Плотника.  -  Швец,  что с тобой? -
крикнул он громче и повернулся на сиденье.
   Мгновенно ему обожгло плечо,  раздался плеск пуль.  Они, как градины,
забились по стеклам кабины.
   Плотник взял влево,  и  впервые самолет не  послушался его.  Он резко
накренился и пошел вправо, на дым кипящей реки...
   Плотник успел только вытянуть на  отлогий берег у  самого холма,  как
раздался удар крыла о  землю,  каменный вихрь поднялся вместе со снегом,
летчик ударился о  щиток и потерял сознание.  Очнувшись,  Плотник увидел
пламя и,  собрав все силы, выполз из огня, охватившего самолет. Он хотел
броситься на помощь к товарищам,  но сумел встать только на колени. Ноги
не  слушались,  сломанные в  ступнях.  Все  тело  ныло  после  удара при
падении.
   - Сапожников! Швец! - крикнул он. - Скорей, сгорите, ребята!
   Никто  не  отозвался,  только  огонь  жадно  ворчал,  пожирая обломки
машины.
   Плотник посмотрел пристальней и  увидел  товарищей;  но  они  уже  не
видели его.
   Швец лежал ничком в стальной турели, убитый в неравном бою в воздухе,
при падении его даже не повредило.
   Острый кусок скалы,  скрытый под  снегом,  начисто срезал штурманскую
кабину. От страшного удара верхнюю половину тела Сапожникова закинуло на
крыло самолета.
   Черный дым вился под ним,  а пламя стелилось низко, не смея коснуться
бескровного лица.  Плотник не смог ни закричать, ни заплакать. Он только
склонил голову.
   И вдруг услышал величественный шум реки, прежде заглушаемый моторами.
На  коленях он  пополз к  ней.  Ноги не  слушались,  он не мог вздохнуть
полной  грудью,  разбитой при  падении;  хотелось упасть на  снег  и  не
вставать. Но воля звала к шумящей реке, словно к жизни.
   Казалось, дотащиться до нее - главное.
   И вот он у реки. Летчик осмотрел местность.
   Фанерный холм оставил над рекой темную щель,  в которую,  ища теплого
ночлега,  снова  слетались птицы.  В  стогах,  скрывавших охрану  моста,
открылись двери. Люди с оружием выбежали из них и устремились к горящему
самолету.
   Плотник смерил расстояние от  себя  до  них,  затем снова взглянул на
реку. Она рядом - до людей еще далеко.
   Тогда,  остановившись у самого края берега,  спиной к воде, он быстро
вытащил  из  кармана  большие золотые часы.  Судорожно пошарив по  борту
комбинезона,  нашел булавку,  открыл крышку и  стал  чертить булавкой по
мягкому золоту внутренней стороны картинку,  взглядывая на искусственный
холм,  на стога. Это стоило ему больших усилий. Кровавый пот струился по
бледным щекам его.
   - Сдавайся! Эй, рус, сдавайся! - кричали солдаты уже совсем близко.
   Плотник, сжав зубы, чертил, с усилием стискивая пальцы.
   Неожиданно человек в белой шапке-ушанке, скуластый, рыжебровый, вырос
перед ним и прицелился прямо в лицо.
   Плотник быстро засунул руки в  карманы и одним движением сбросил себя
в поток.
   Кипящая вода скрыла его с глаз подбежавших врагов.
   Вот все,  что случилось в этот день с экипажем Плотника. Огонь и вода
похоронили его вдали от своих.
   Прошло два  дня.  На  третий дозорный,  сидевший над  рекой,  заметил
плывущее по реке тело.
   - Летчика несет! - прошептали бойцы, увидя синий комбинезон.
   Они достали еловую ветвь с сучками,  осторожно прихватили плывущего и
подтянули к себе, опасаясь пули с того берега.
   Вынули тело неизвестного товарища и обыскали.  И в руке,  засунутой в
карман, увидели большие золотые часы.
   - "Лейтенанту  Плотнику"...  -  прочел  один  из  бойцов  и,  бережно
завернув часы в носовой платок, пополз в блиндаж заставы.
   К  вечеру  часы,   тяжелые,   еще  сыроватые,  лежали  поверх  карты,
разложенной  на  столе  начальника  штаба.  Плотник  лежал  на  снегу  у
командного блиндажа.  Он  заледенел,  весь  покрылся сверкающей звенящей
коркой,  как  броней,  при  полной  луне  каждая  льдинка в  волосах его
сверкала,  а  замерзшие глаза были открыты.  Бойцы подошли и не решились
накрыть его серой шинелью:  казалось,  он  смотрит на  далекое небо,  на
звезды...
   - Рисунок точно совпадает с изъянами на карте,  смотрите. - Начальник
штаба подал лупу командующему.  - Вот холм, которого нет на нашей карте,
вот излучина, сделанная искусственно...
   - Удивительно,  как это он  сумел нарисовать,  -  сказал командующий,
внимательно разглядывая картину на крышке часов.
   - А ведь он был когда-то не то гравером, не то учеником гравера...
   На  золоте  резкими  скупыми  штрихами изображался холм,  летящие над
рекой птицы,  самолет в  виде сломанного креста с двумя витками пламени,
два стога и  бегущие от них фигурки людей.  Скрещенные стрелки указывали
север и юг.
   - Точная работа,  -  сказал командующий. - Это про Плотника говорили,
что у него какие-то необыкновенные именные часы?
   - Да, эти часы ему подарил Ворошилов.
   Командующий посмотрел картинку, изображающую спасение Вороны.
   - Любопытно.
   Начальник штаба печально улыбнулся:
   - Плотник был шутник. Эту картинку на именных часах он изобразил сам.
   Улыбка пробежала и по лицу командующего:
   - А  молодец!  -  Он  еще  раз подержал на  ладони часы,  разглядывая
последний рисунок  Плотника.  -  Нашел  все-таки  способ  доставить свое
разведдонесение...
   И  оба  задумались,  стараясь  представить  себе,  как  и  при  каких
обстоятельствах экипаж воздушного разведчика выполнил свой долг.
   - Так  вот,  -  сказал генерал после минуты молчания,  -  приказываю:
разбомбить замаскированный мост  за  час  до  начала атаки.  Представить
экипаж комсомольцев к награде посмертно!
   - А именные часы? - спросил начальник штаба.
   - Отправьте в  авиачасть.  Они  должны храниться вместе со  знаменем,
вечно, как талисман полка.


КАРЕЛИНКА
   Если  нужно было поразить далекую,  еле  видимую цель,  никто не  мог
сделать это  лучше молодого снайпера нашей роты  -  Евгения Карелина,  а
попросту - Жени.
   Это  он  снял  с   одного  выстрела  "фрица  с  длинными  глазами"  -
фашистского наблюдателя,  который разглядывал Ленинград,  устроившись на
маковке заводской трубы.  Фашист так и  свалился в трубу,  только стекла
бинокля сверкнули...
   Женя умел выбирать цель и  днем и  ночью.  И  позиции находил в самых
неожиданных местах: то затаится в болоте и снимет немецкого наблюдателя;
то заберется на вершину заводской трубы,  избитой снарядами до того, что
она  вот-вот рухнет,  и  выцелит оттуда офицера,  вышедшего из  блиндажа
прогуляться по свежему воздуху.
   - Здорово у тебя получается! - завидовали иные бойцы.
   А Карелин отвечал:
   - По  науке.  Я траекторию учитываю.  Могу попасть даже в  невидимого
фрица.
   И  аккуратно  протирал  кусочком  замши  стекло  оптического прицела.
Винтовку он берег и  холил,  как скрипку.  Носил ее в чехле.  Когда Женя
выходил на  снайперскую охоту,  его  охранял автоматчик.  Берегли у  нас
знатного снайпера.
   Напарника ему дали надежного, уроженца Сибири, по фамилии Прошин.
   Командир сказал ему:
   - Сам погибай, а снайпера сохраняй!
   - Будьте надежны! - ответил Прошин.
   И  охранял на  совесть.  При выходе снайпера первым выползал вперед и
оберегал выбранную Карелиным позицию, а при уходе прикрывал с тыла.
   Однажды он сказал Карелину:
   - Молодой ты,  Женя,  а хитрый:  сколько прикончил фрицев,  а сам жив
остаешься. Наверное, жизнь свою очень любишь.
   - Люблю,  -  не смутившись, ответил Карелин. - Жизнь мне очень нужна.
Длинная-длинная, до седых волос...
   - Это зачем же такая?
   - Я   должен  за  свою  жизнь  вывести  под  Ленинградом  грушу-дюшес
"карелинку" и  виноград "северный карелинский".  Друзьям детства обещал,
когда еще пионером был.
   - Ага,  - догадался Прошин, - так это ты для того у командира отпуска
зарабатываешь,  чтобы с  лопатой в  Летнем саду повозиться?  Знаю.  Наши
солдаты видели тебя у мраморных фигур.
   - Нет,  это я не для того. Чтобы спасти от обстрела мраморные статуи,
ленинградцы решили  их  закопать в  землю.  А  мы  их  опавшими листьями
укрывали, чтобы землей не поцарапать.
   - Ишь ты,  какой заботливый!  - сказал Прошин, по-отечески обняв Женю
за  плечи.  -  Ничего,  не  бывать врагу в  городе.  По его улицам Ленин
ходил... Здесь нам каждый камень дорог.
   Подружились они крепко и за время обороны Ленинграда врагов поубивали
немало.
   Наступил день  прорыва блокады.  Бойцы  чувствовали подготовку нашего
удара и ожидали его, как праздника.
   Пехотинцам ставилась задача:  с  первого броска  достигнуть вражеских
артиллерийских позиций.
   После ураганной артиллерийской подготовки,  в которой приняли участие
и грозные броненосцы, стоящие на Неве, бросилась вперед наша пехота.
   Обгоняя товарищей, неслись на лыжах Карелин и Прошин.
   Жене хотелось во  что бы то ни стало достигнуть первым артиллерийских
позиций на  Вороньей горе.  Там  стояли батареи тяжелых орудий,  которые
вели обстрел Ленинграда.
   Вот с ними-то и хотел Женя посчитаться.
   Он  знал  тут  все  ходы и  выходы.  По  долинке ручья,  по  канавке,
окружающей старинный парк,  незаметный в белом халате, проскользнул он в
парк, а за ним и Прошин, также на лыжах.
   И только они выбрались на опушку - увидели, как из мелкого кустарника
поднимаются к небу стволы орудий, выше деревьев.
   Лафеты их передвигались по кругу,  громоздкие, как тендеры паровозов.
Замки орудий открывались, как дверцы паровозных топок.
   Эти дальнобойные пушки недавно прибыли с  заводов Круппа,  из глубины
Германии.  Гитлер  хвастался,  что  разрушит Ленинград при  помощи  этих
стальных чудовищ.
   Вот  они  готовятся  к  стрельбе.  Белый  брезент,  прикрывавший гору
снарядов,  был  раскрыт.  Солдаты подкатывали вагонетки со  снарядами по
рельсам узкоколейки.  Заряжающие поднимали снаряды лебедками.  Наводчики
крутили  штурвалы,  и  пушки  медленно поднимали дула  к  небу.  Офицер,
поблескивая очками, торопливо выкрикивал приказания. Позади батареи глу-
хо ворчали большие крытые грузовики.
   Карелин понял,  что гитлеровцы, перед тем как удрать, хотят выпустить
по городу весь запас снарядов.
   - Прошин,  друг,  не позволим!  -  прошептал он,  схватив товарища за
руку.
   - Да что ты, Женя! Что же мы сделаем вдвоем?
   И автоматчик оглянулся, далеко ли рота. Далековато...
   Позади слышался гранатный бой у решетки дудергофского парка.
   - Ишь ты, как мы вырвались вперед! Что же делать-то?
   Но Карелин знал что.  Как кошка, вскарабкался он на дерево и, положив
винтовку на сучья, открыл снайперский огонь по орудийной прислуге.
   Выстрел,  другой,  третий -  и каждая пуля в цель. Заряжающий опустил
рукоятку лебедки.  Снаряд ткнулся в снег,  придавив подвозчика. Наводчик
ткнулся головой в лафет. Офицер сел, взмахнув руками.
   Прошин,  стоя за деревом,  считал пустые гильзы, сыпавшиеся с дерева,
как ореховые скорлупки, и шептал:
   - Ага, вот оно как, вот...
   Но  вдруг  заметил  опасность.  Стволы  нескольких  орудий  перестали
подниматься к зениту,  а стали медленно опускаться.  Ниже,  ниже, словно
высматривая, кто притаился тут, на опушке парка.
   Вот  один  ствол  уставился прямо на  самого Прошина,  так,  что  его
покоробило.
   - Женя,  -  закричал он,  -  слезай!  Сейчас они нас прямой наводкой!
Женя!..
   Но Карелин не слушал.  Зарядив новую обойму,  он стрелял, все ускоряя
огонь.  Среди пуль попались бронебойные и  зажигательные.  Бронебойные с
визгом ударялись о сталь лафетов, зажигательная подожгла грузовик.
   На  батарее  возникла паника.  Солдаты бежали  к  грузовикам,  бросая
орудия,  офицеры прятались за  укрытия.  По несколько орудий нацелили па
опушку парка,  откуда велся меткий огонь. Фашисты вообразили, что опушка
парка уже захвачена многочисленной русской пехотой.
   - Женя, приказываю - слезай! Я за тебя отвечаю! Пропадешь...
   - Не мешай! Погоди...
   - Женя, вперед! А то накроют!
   Но Карелин уже не слушал,  что кричал ему Прошин снизу И залп орудий,
направленных на опушку парка,  застал его в разгаре боя. Тяжелые снаряды
вспахали землю, подняли вверх камни, решетку парка, деревья.
   Всю  местность  заволокло  желтым  дымом.  Разрывы  прогрохотали так,
словно здесь взорвался артиллерийский склад.
   Разбежавшиеся  было  фашисты  решили,  что  с  русскими  пехотинцами,
захватившими опушку парка, покончено, и стали возвращаться к орудиям.
   Но в  это время из дымного облака,  в котором еще крутились,  оседая,
какие-то  бумаги,  ветки  деревьев и  окопное  тряпье,  поднятое вихрями
разрывов, послышался хриплый крик:
   - Ур-ра!..
   По  лафетам  зацокали  пули.   А  перед  фашистами  появился  русский
пехотинец.  Простоволосый,  без каски,  в  разодранном белом халате,  он
бежал на батарею,  прижав к  груди автомат.  Строчил из него,  рассеивая
пули веером, и неумолчно кричал "ура".
   Фашистам показалось,  что за ним бегут цепи русской пехоты. И, увидев
первого грозного вестника наступающих,  они бросили вагонетки,  снаряды,
пушки и кинулись по машинам.
   Через минуту Прошин был уже на  батарее хозяином.  Забравшись на гору
снарядов, он размахивал автоматом над головой и призывал:
   - Карелин, ко мне!
   Но Женя не откликался. Что случилось с ним?
   На  батарею  уже  бежали  наши  подоспевшие  бойцы.  Все  пушки  были
захвачены целыми.
   Прошин вернулся на перепаханную снарядами опушку парка.
   Долго,  хлопотливо разбирал он  груды  ветвей,  поднимал расщепленные
стволы, все искал товарища. И наконец нашел его мертвое тело.
   Карелин  погиб,   спасая  свой  родной  Ленинград.  Но  винтовка  его
сохранилась.  Без  единой царапины.  Была  еще  тепла  от  выстрелов,  и
оптический прицел поблескивал.
   Прошин вынес тело снайпера и  старательно уложил на  видное место,  а
сам побежал догонять роту - бой не ждал.
   Он захватил с собой его винтовку. И до вечера носил за спиной. Только
к ночи опомнился у какого-то костра и затосковал о Жене,  как о погибшем
сыне.
   Бойцы видели,  как  он  взял  и  руки снайперскую винтовку Карелина и
долго  смотрел  на   нее.   Потом  вздохнул,   подошел  к   командиру  и
отрапортовал:
   - Виноват, не уберег Карелина... Примите оружие.
   Командир посмотрел на него, подумал и, отстранив винтовку, сказал:
   - Не смогли уберечь - сумейте заменить товарища. Ведь вы, сибиряки, -
стрелки!
   - Спасибо!  -  сказал  с  чувством  Прошин.  -  Постараюсь  заслужить
подарок. Будьте надежны - заиграет в моих руках.
   И заиграла.
   Стрелял из  нее  Прошин отлично и,  когда ушел в  тыл  после ранения,
передал отличному снайперу - Жильцову. А после него она была у Матвеева.
Так и дошла, как эстафета, до самого Берлина.
   И  каждый,  кто принимал ее  как почетное оружие,  становился на одно
колено,   целовал  ложу,   всю   исчерченную  насечками  по   количеству
истребленных фашистов,  и  давал клятву воевать так  же,  как  воевал ее
первый хозяин - Евгений Карелин.
   Так дожила она до  победы.  А  сейчас стоит рядом со  знаменем полка.
Ветераны зовут ее ласково "карелинка".
   Молодым солдатам, пришедшим в полк, всегда рассказывают ее историю.
   А тем, кто отличится в учебе, дают сделать из нее почетный выстрел.


БЕССМЕРТНЫЙ ГОРНИСТ
   "Тра-та-та, та-та!" И снова: Тра-та, та-та!"
   Алеша улыбнулся, заслышав призывные звуки серебряной трубы, и очнулся
от боли -  треснули губы.  От недоедания у него так пересохла кожа,  что
нельзя было смеяться. Но как же не радоваться, заслышав пионерский горн,
играющий побудку.  Значит, еще одна блокадная ночь прошла. Живы пионеры.
Жив горнист, посланный в утренний обход!
   Это  трубит Вася  -  коренастый,  крепенький мальчишка из  пригорода,
захваченного фашистами. Перед тем как слечь Алеша передал ему свой пост.
И  счастлив,  что  горн попал в  надежные руки.  Каждое утро бесстрашный
паренек ходит от дома к дому, из двора во двор, не боясь ни бомбежки, ни
обстрела.  И  трубит,  трубит,  призывая ребят Ленинграда к  стойкости и
геройству.
   В  осажденном городе  самое  опасное быть  мальчишкой.  Не  бойцом на
передовой,  не  пожарником на  крыше,  даже не  моряком на "Марате",  на
который сыплется больше всего бомб, а именно мальчиком-подростком.
   Солдаты  умирают  в  бою,   дорого  отдав  свою  жизнь,  а  мальчиков
Ленинграда выкашивает голод,  как  траву...  И,  хотя  хлебный паек  они
получают наравне с  солдатами,  им трудней.  Беда в  том,  что организмы
детей растут.  И  от нехватки пищи начинают пожирать сами себя.  Вначале
жировые  запасы,  затем  клетки  тела.  Мускулы слабеют,  мясо  начинает
отставать от костей. Наступает сонливость, неподвижность и вечный сон...
   Алеше нельзя умирать.  Он  должен бороться со  смертью,  как  боец  с
врагом! И победить, чтобы потом встать в строй. Если не будут выживать и
подрастать мальчики, кто потом станет на смену погибшим бойцам?
   Прежде всего надо  пересилить скованность,  безразличие,  усталость и
двинуть хотя бы рукой. Если горнист может поднять горн к губам - значит,
и я могу двин