айте  на  место  преступления.
Соберите  все вещественные  доказательства, какие  только сможете  найти.  И
потарапливайтесь.
     -- Понял.
     -- Еще одно.
     -- Слушаю.
     --Пошлите следователя в одиночку. Пусть снимет показания.
     -- Понял.
     Иенсен  поглядел на часы. Часы показывали тридцать пять минут десятого.
До полуночи оставалось два часа двадцать пять минут.

XXVI

     -- Иенсен? Куда вы опять пропали?
     -- Заканчивал следствие.
     -- Я третий день вас разыскиваю. Дело приняло неожиданный оборот.
     Иенсен промолчал.
     --Между  прочим,  что  вы  имели  в  виду, когда  сказали:  "Заканчивал
следствие"?
     -- Что я задержал виновного.
     В трубке послышалось тяжелое дыхание.
     -- И он сознался?
     -- Да.
     -- И уличен?
     -- Да.
     -- Значит, это он?
     -- Да.
     Начальник: полиции явно погрузился в размышления.
     -- Иенсен, надо немедленно известить шефа.
     -- Да.
     --  Вот  и  займитесь.  Я  думаю,  вам  следует лично  сообщить ему эту
новость.
     -- Понял.
     -- Пожалуй, оно и к лучшему, что я не смог поймать вас вчера.
     -- Не понял.
     -- Вчера руководители  концерна связались со мной.  Через министра. Мне
сообщили, что на данном этапе всего разумнее прекратить следствие. И что они
даже готовы взять иск обратно.
     -- Почему?
     -- Мне кажется, потому, что  они считают, будто следствие зашло в тупик.
И  потому, что  ваши  методы  представляются им  обременительными. Вы  якобы
действуете совершенно вслепую  и  напрасно  беспокоите  людей,  невиновных и
вдобавок занимающих видное положение в обществе.
     -- Понял.
     -- В общем, разговор был не из приятных.  Но поскольку я, признаюсь вам
честно,  не рассчитывал, что  вы  уложитесь в установленный срок, крыть было
нечем. Министр  прямо  в лоб спросил меня,  верю ли я, что  у вас что-нибудь
выйдет. И я вынужден был ответить: "Нет". Зато теперь, теперь...
     -- Слушаю.
     -- Теперь, насколько я понимаю, положение коренным образом изменилось.
     -- Да. И еще одно.
     -- Ну что там опять?
     --  Преступник,  скорей  всего,  отправил  второе  письмо  аналогичного
содержания. Письмо должно прийти завтра.
     -- Это реальная угроза?
     -- Думаю, что нет.
     -- Будь  наоборот,  ситуация  была бы  поистине  уникальная:  преступник
задержан за шестнадцать часов до совершения преступления.
     Иенсен промолчал.
     --Да, сейчас всего важней  поставить  в известность шефа,  отыщите  его
сегодня же. Это в ваших интересах.
     -- Понял.
     -- Иенсен!
     -- Слушаю.
     -- Вы славно потрудились. До свиданья.
     Комиссар  Иенсен положил трубку и секунд через десять снова поднес ее к
уху. Набирая номер, он услышал со двора истерический визг.
     На то,  чтобы установить местопребывание  шефа, ушло пять минут.  Чтобы
дозвониться до загородной виллы,  где находился шеф, -- еще пять.  К телефону
подошел кто-то из прислуги.
     -- У меня очень важное дело.
     -- Хозяин просил не беспокоить его.
     -- И срочное.
     --  Ничем  не могу помочь.  С  хозяином случилось несчастье,  теперь он
лежит.
     -- В спальне есть телефон?
     -- Конечно, есть.
     -- Соедините меня с ним.
     -- Очень сожалею, но это невозможно. С хозяином случилось несчастье...
     -- Уже слышал. Попросите к телефону кого-нибудь из членов семьи.
     -- Хозяйка ушла.
     -- А когда вернется?
     -- Не знаю.
     Иенсен положил трубку и взглянул на часы. Четверть одиннадцатого.
     Сыр  и бульон до сих пор напоминали  о  себе  изжогой, и  поэтому, сняв
пальто, Иенсен прошел в туалет и выпил там щепотку соды.
     Загородная  вилла  была расположена к  востоку  от города,  в  тридцати
километрах, среди почти  нетронутого  леса,  на  берегу озера.  Иенсен  ехал
быстро, включив сирены, и дорога заняла у него двадцать пять минут.
     Он  поставил машину  перед домом  и подождал немного. Когда  из темноты
вынырнул дежурный патруль, Иенсен опустил стекло.
     -- Говорят, здесь случилось несчастье?
     -- Тоже мне несчастье. Он, правда, лег в постель, но врача я не видел. А
прошло уже несколько часов.
     -- Точнее.
     -- Это было... не помню, в каком часу это было, но уже смеркалось.
     -- А вы могли понять, что там произошло?
     -- Да, почти все. Я очень удачно стоял. Меня не видно, а  я могу видеть
всю террасу,  комнату в  нижнем  этаже  и  лестницу к его  спальне.  И дверь
спальни.
     -- Так что же произошло?
     -- У них были гости. С детьми, наверное, ради воскресенья.
     Он смолк.
     -- Дальше.
     -- Дети, говорю, были, -- задумчиво продолжал рассказчик.  -- Играли они
на террасе,  а сам он сидел с  гостями в  большой комнате на  первом этаже и
что-то пил. Скорее всего, водку, но не очень много.
     -- Ближе к делу.
     -- Вдруг на террасу влез барсук.
     -- Ну и?..
     -- Сдуру, должно быть. Дети поднимают крик, барсук не может убежать  --
вокруг террасы идут такие вроде как перила, барсук мечется. Дети орут.
     -Ну?
     -- А слуг поблизости  нет. И никаких мужчин,  кроме него. Ну и, конечно,
меня. Вот он встает,  выходит на террасу и смотрит, как мечется барсук. Дети
вопят  от  страха.  Сперва  он  раздумывал.  А  потом  подошел  к барсуку  и
подтолкнул его носком, чтобы спугнуть. Барсук пригнул  голову и цап  его  за
ногу. А потом он нашел выход и удрал.
     -- А шеф?
     -- Шеф вернулся  в комнату, но, не присаживаясь внизу, стал подниматься
по лестнице. Еще я видел, как он открыл дверь в свою комнату и упал прямо на
пороге.  Застонал и позвал  жену.  Примчалась жена  и уложила его в постель.
Потом они  закрыли дверь. Наверно, она помогла ему  раздеться. Она несколько
раз выходила из комнаты и возвращалась с разными вещами  --  принесла чашку,
наверно, еще термометр -- на таком расстоянии разве увидишь?
     -- Барсук укусил его или нет?
     -- Укусить не укусил. Скорее, просто напугал. А странно...
     -- Что странно?
     -- Да вот с  барсуком. Ведь они спят в это время года. Я сам смотрел по
телевизору передачу про зимнюю спячку барсуков.
     -- Воздержитесь от ненужных подробностей.
     -- Понял.
     --   С  сегодняшнего   дня  можете  вернуться   к   обычным   служебным
обязанностям.
     -- Понял. -- Он потеребил  свой бинокль.  --  Любопытное  было задание,
позволю себе заметить.
     -- Воздержитесь от ненужных подробностей. И еще одно.
     -- Слушаю.
     -- Ваша манера докладывать оставляет желать много лучшего.
     -- Понял.
     Иенсен подошел к дому, и горничная  впустила его.  Где-то пробили часы.
Одиннадцать.  Иенсен  стоял  с фуражкой  в  руке и  ждал.  Через  пять минут
появилась жена шефа.
     -- В такое время? -- спросила она надменно. -- Я уже не говорю о том, что
мой супруг стал жертвой несчастного случая и лежит в постели.
     -- Я по очень важному делу. И срочному.
     Она поднялась наверх и вернулась через несколько минут,
     -- Вот здесь телефон, можете поговорить с ним, но недолго.
     Иенсен снял трубку.
     Шеф был явно утомлен, но голос у него был четкий и мелодичный.
     -- Так-так... Значит, вы его посадили?
     -- Он задержан.
     -- Где он сейчас?
     -- Ближайшие три дня он проведет в шестнадцатом участке.
     --Чудненько. Бедняга, без сомнения, душевнобольной.
     Иенсен промолчал.
     --Выяснилось еще что-нибудь любопытное во время следствия?
     -- Нет.
     -- Чудненько. Всего вам наилучшего.
     -- Еще одно.
     -- Покороче, пожалуйста. Вы поздно пришли, а у меня был нелегкий день.
     --  Прежде  чем  его  задержали, он  успел  отправить  второе анонимное
письмо.
     -- Ах та-ак. А содержание вам известно?
     -- Если верить его словам, оно ничем не отличается от первого.
     Молчание  так  затянулось,  что  Иенсен даже счел разговор  оконченным.
Когда шеф заговорил снова, у него стал другой голос:
     -- Значит, он, как и в прошлый раз, грозит взорвать здание?
     -- Очевидно.
     -- А  была у него возможность пронести в здание  взрывчатку и подложить
ее?
     -- Едва ли.
     -- Но можете ли вы поручиться, что это совершенно исключено?
     -- Конечно, не могу. И все же это представляется абсолютно невероятным.
     Голос  шефа  отразил  глубокие раздумья. Помолчав  тридцать секунд, шеф
завершил разговор следующими словами:
     --У меня нет сомнений, что он душевнобольной. Все это крайне неприятно.
Впрочем, если  и принимать какие-то  меры,  так ведь  не раньше чем  завтра.
Итак, покойной ночи.
     Домой Иенсен возвращался на малой скорости. Пробило полночь, а  ему все
еще  оставалось добрых пятнадцать километров  до города.  Тут  его  обогнала
большая черная машина.
     Она удивительно напоминала машину шефа, хотя Иенсен не мог бы сказать с
уверенностью, что это именно она.
     Без малого в два он подъехал к своему дому.
     Он устал,  проголодался и совсем не испытывал  почему-то того приятного
чувства, которое появлялось у него всякий раз после законченного дела.
     Он разделся в темноте, прошел на кухню, отмерил сто пятьдесят граммов и
залпом  осушил  стакан. Потом  прямо так, голый, подошел  к мойке, ополоснул
стакан, вернулся в комнату и лег.
     Заснул  он   почти  сразу.  Последним,  что  успело   на   границе  сна
промелькнуть в его сознании, было чувство одиночества и неудовлетворенности.

XXVII

     Едва  открыв  глаза, Иенсен  мгновенно  стряхнул  остатки  сна.  Что-то
разбудило его,  он только не знал что. Вряд ли это был какой-то звук извне -
телефонный звонок  или  выкрик. Скорей всего, мирное  течение  сна  нарушила
мысль,  острая и ослепительная, как вспышка магния. Но как  только он открыл
глаза, мысль исчезла.
     Он немного полежал, глядя в потолок.  Встал  минут через  пятнадцать  и
прошел  на  кухню.  Электрочасы показывали без  пяти  семь,  день  недели  -
понедельник.
     Иенсен  достал  из  холодильника бутылку минеральной воды  налил полный
стакан и подошел со стаканом к окну. За окном лежала серая, заросшая, унылая
местность.  Иенсен выпил  воду и пошел умываться.  Он  снял  пижаму  и сел в
ванну.  Полежал  в  теплой  воде,  пока вода не  остыла, после этого  встал,
ополоснулся под душем, слегка помассировал кожу и оделся.
     Он не  стал читать утренние  газеты, но  выпил медовой воды и съел  три
сухарика.  Сухарики не помогли  --  только острей  стал сосущий  мучительный
голод.
     Машину  он вел медленно  и все  же  у моста чуть не  проехал на красный
свет. Пришлось резко затормозить. Сзади с единодушным укором взвыли машины.
     Ровно в восемь тридцать Иенсен открыл  дверь  своего кабинета, а  через
две минуты зазвонил телефон.
     -- С шефом говорили?
     --Только по телефону. К нему не допускают. Он лежит в постели.
     -- С чего это вдруг? Он болен?
     -- Его напугал барсук.
     Начальник  ответил   не  сразу,  и  Иенсен   привычно  ловил  ухом  его
прерывистое дыхание.
     -- Думаю, что это было  не  так уж  серьезно. Во всяком случае, сегодня
рано утром шеф вместе с издателем улетели на какой-то заграничный конгресс.
     -- И что же?
     -- Я звоню вам не поэтому.  Скорее,  для того, чтобы сообщить, что ваши
тревоги подошли к концу. Материалы следствия у вас оформлены?
     Иенсен полистал протоколы.
     -- Да.
     --Прокурор занялся  этим делом  в срочном порядке. Его люди приедут  за
арестованным минут  через  десять и  переведут его  в  дом  предварительного
заключения. Вы передадите с ними все донесения и протоколы допросов.
     --Понял.
     Как только  преступником займется прокуратура, вы можете  закрыть дело,
поставить галочку в календаре и выкинуть эту историю из головы. И я тоже.
     -- Понял.
     -- Вот и хорошо. Ну, до свиданья, Иенсен.
     Из прокуратуры приехали точно в назначенное время. Иенсен  стоял у окна
и видел, как вывели арестованного. На нем были та же велюровая шляпа и серое
пальто.  Держался  он вполне непринужденно:  идя к  машине,  с  любопытством
оглядывал цементированный двор участка.  Но  ничего интересного во  дворе не
было  --  только  шланг,  да  ведра,  да   двое  полицейских  в  ярко-желтых
комбинезонах.
     Оба конвоира относились к своей задаче донельзя серьезно. Они не надели
на арестованного наручники и  не взяли  его за руки,  но  вплотную зажали  с
обеих сторон. И еще Иенсен  заметил, что один из них все время держит руку в
кармане. Не иначе новичок.
     Иенсен продолжал стоять у  окна, хотя машина давно уехала. Потом он сел
за стол, достал блокнот  и перечитал  свои  заметки.  В нескольких местах он
надолго задерживался или возвращался к уже прочитанному.
     Когда  стенные  часы  одиннадцатью короткими звонками  напомнили ему  о
времени,  он   отложил  блокнот  в   сторону  и  минут  десять,  не  меньше,
рассматривал его. Затем он  положил  блокнот в коричневый конверт, а конверт
запечатал  и, надписав на оборотной стороне  номер, сунул его в  нижний ящик
стола.
     После этого  Иенсен  пошел  в  буфет,  механически отвечая по  пути  на
приветствия  подчиненных. Он заказал  стандартный завтрак  целиком,  получил
тесно уставленный поднос и прошел к угловому столику, который всегда за  ним
числился. Завтрак состоял из трех ломтиков колбасного фарша, двух обжаренных
луковиц, пяти разваренных картофелин и кудрявого салатного листа. Сверху все
это  было  полито  густым  и  клейким молочным  соусом.  Далее,  к  завтраку
полагалась  бутылка пастеризованного цельного молока, четыре куска черствого
хлеба,  порция  витаминизированного  растительного  жира,  плавленый  сырок,
стакан черного кофе, скользкий пряник с сахарной корочкой и джемом.
     Он ел медленно, жевал  тщательно,  с таким отсутствующим видом,  словно
весь этот прием пищи не имел к нему решительно никакого касательства.
     Разделавшись с  завтраком, он долго  и старательно  ковырял  в зубах. А
потом некоторое время сидел неподвижно, выпрямившись и  сложив  руки на краю
стола. Казалось,  он  никуда не  смотрит, и те, кто проходил  мимо, не могли
поймать его взгляд.
     Через  полчаса  он вернулся в  свой  кабинет и сел за  стол. Просмотрел
обычные сообщения -- о самоубийствах, об алкоголиках; наугад  извлек из кучи
донесений одно, пытался прочесть его внимательно, но дело не клеилось.
     Пот лился с него ручьями, мысли  разбегались, не поддаваясь контролю, а
это с ним бывало редко.
     Завтрак оказался непосильной нагрузкой для его  желудка. Иенсен отложил
донесение, встал, пересек коридор и открыл дверь уборной.
     Он притворил за собою дверь.  Его вырвало.  Он стоял спиной  к  двери и
думал,  что в любую минуту сюда может кто-нибудь  войти  и  выстрелить ему в
затылок.  Если у  вошедшего  хороший револьвер, выстрел разнесет голову, он,
Иенсен, повалится лицом на унитаз, так его потом и найдут.
     Когда спазмы в желудке прекратились, мысли обрели прежнюю четкость.
     Иенсен  умылся,  смочил  затылок  и  руки  холодной водой,  причесался,
почистил пиджак и вернулся к себе в кабинет.

XXVIII

     Иенсен  только успел сесть за стол,  как  зазвонил  телефон.  Он поднял
трубку и по старой привычке глянул на часы: 13.08.
     -- Иенсен!
     -- Слушаю.
     -- Они только что получили письмо, как вы и предсказывали.
     -- Да?
     -- Мне звонил первый директор. Он в беспокойстве и сомнении.
     -- Почему?
     -- Как я уже сообщил вам утром, оба главы концерна -- шеф и издатель --
находятся за границей. Вся ответственность тем самым ложится на него,  а он,
насколько я понимаю, не получил никаких указаний на этот счет.
     -- На какой счет?
     --  Насчет  мер,  которые  он   должен  принять.  Его,  по-видимому,  не
информировали  заблаговременно о  письме. И оно  было для  него  равносильно
взрыву бомбы. Мне кажется, он даже не знал, что преступник арестован.
     -- Понимаю.
     -- Он  несколько раз  меня  переспрашивал, можем ли мы гарантировать на
все сто процентов, что бомбы нет. Я ответил ему, что риск, во всяком случае,
ничтожный. Но  гарантировать  что бы то ни было,  да еще на сто процентов...
Вот вы можете?
     -- Нет.
     -- Так  или  иначе, он  просит выделить ему несколько человек на всякий
случай. Мы не можем отказать ему в столь законной просьбе.
     -- Понимаю.
     Начальник полиции откашлялся.
     -- Иенсен!
     -- Слушаю.
     -- Вам незачем брать  это  на  себя. У вас  и  без  того  была нелегкая
неделя,  к тому же на этот раз мы  имеем дело со  случаем почти заурядным. А
кроме того...
     Короткая пауза.
     --  ...кроме того,  директор не выразил особого восторга  от возможности
новой встречи с вами. Не будем уточнять почему.
     -- Слушаю.
     -- Вышлите те  же  силы,  что  и в  прошлый раз.  Ваш  непосредственный
помощник в курсе всех дел. Пусть он и командует.
     -- Понял.
     -- Если  вам  хочется,  вы можете,  разумеется, управлять операцией  по
радио. Словом, поступайте по собственному усмотрению.
     -- Понял.
     --  Не сочтите мои слова  за попытку дезавуировать вас. Я думаю,  вам не
нужно  это  объяснять.  Но,  с другой  стороны, у нас нет оснований не пойти
навстречу человеку, когда можно.
     -- Понимаю.
     Отдавая распоряжения начальнику  патруля, Иенсен включил сигнал местной
тревоги.
     -- Держитесь в тени. Не привлекайте внимания.
     -- Слушаю, комиссар.
     Иенсен  положил трубку и  прислушался  к  звонкам  в помещениях нижнего
этажа.
     Через  одну  минуту  тридцать  секунд  машины  выехали со  двора.  Часы
показывали 13.12.
     Иенсен  просидел  минуту,  пытаясь  сосредоточиться.  Потом он встал  и
спустился в аппаратную. Полицейский вскочил из-за пульта и взял под козырек.
Иенсен сел на его место.
     -- Где вы находитесь?
     -- За два квартала от площади Профсоюзов.
     -- Выключите сирены, когда проедете площадь.
     -- Понял.
     Голос у Иенсена звучал спокойно, как  всегда.  На часы он  не  смотрел.
Расчет времени был и так ясен до последней секунды.
     Начальник патруля должен подъехать к Дому в 13.26.
     -- Прошли площадь. Вижу Дом.
     -- Ни одного человека в форме внутри Дома и перед ним.
     -- Понял.
     -- Пикет разделите на две части и  поставьте в трехстах метрах от дома.
Перекройте оба подъездных пути.
     -- Понял.
     -- Увеличить дистанцию между автомобилями.
     -- Сделано.
     -- Следовать схеме прошлой недели.
     -- Понял.
     -- Сообщите мне сразу, как только оцените обстановку.
     Разговор на время прервался. Иенсен разглядывал пульт. Дом  принадлежал
к  числу caмых  высоких в стране и благодаря своему положению просматривался
из любой  части города. Он всегда был перед глазами, и, откуда бы человек ни
ехал,  Дом виднелся в конце его пути. Дом имел тридцать один этаж и стоял на
квадратном фундаменте. На каждой  стене было  по четыреста  пятьдесят окон и
белые часы  с красными стрелками. На  облицовку  пошла глазированная плитка,
темно-синяя у основания Дома, но чем  выше,  тем светлей. При первом взгляде
на Дом  через  ветровое  стекло начальнику  патруля  показалось,  будто  Дом
пробивается из-под  земли, как неслыханных размеров  колонна, и вонзается  в
холодное, по-весеннему безоблачное небо. Дом разрастался, заслоняя горизонт.
     -- Мы у цели. У меня все.
     -- У меня тоже.
     Комиссар Иенсен взглянул на свои часы: 13.27.
     Радист повернул рычажок.
     Иенсен не  шелохнулся  и не оторвал взгляда от часов. Секундная стрелка
заглатывала время короткими торопливыми рывками.
     В комнате стояла полная  тишина.  Лицо  у  Иенсена стало  наряженное  и
сосредоточенное, зрачки уменьшились, вокруг глаз побежали  морщинки.  Радист
испытующе поглядел на начальника.
     13.34... 13.35... 13.36... 13.37...
     В динамике что-то затрещало.
     -- Комиссар?
     -- Да.
     --  Я видел письмо. Ясно, что его составил тот же человек. Буквы такие,
все такое. Только бумага другая.
     -- Дальше.
     -- Тот,  с  кем  я  говорил,  ну,