героев. И
поверх этой краски шли краткие разборчивые тексты, наведенные тушью,  но еще
не законченные:
     "В  тот же  вечер Синий Леопард и богатая Беатриса  встретились в самом
роскошном ресторане Нью-Йорка.
     --Мне кажется... у меня такое странное чувство... мне кажется, что я...
что я... тебя люблю.
     -- Что? Мне показалось, будто луна покачнулась.
     Синий Леопард тайком вышел из зала и надел свой волшебный перстень.
     -- Прости,  я должен на минуту покинуть тебя. По-моему, с  луной что-то
неладно.
     И  еще  раз  в  течение вечера  покинул Синий  Леопард любимую женщину,
покинул, чтобы спасти  вселенную  от  верной  гибели: проклятые  крисмопомпы
затеяли... "
     Иенсен  узнал  эти  фигуры.  Точно  такие  он видел  вчера в  одном  из
просмотренных журналов.
     Перед  самым столом на стене висело приколотое кнопками и написанное по
трафарету объявление.
     Иенсен прочел:
     "За истекший квартал наши тиражи возросли  на двадцать шесть процентов.
Журнал отвечает  насущным  потребностям.  Перед  ним стоят  большие  задачи.
Предмостное укрепление взято. Теперь мы боремся за окончательную победу".
     Комиссар  Иенсен бросил последний взгляд на иллюстрации, погасил свет и
захлопнул за собой дверь.
     Спустившись восемью этажами ниже, Иенсен  оказался на территории одного
из  больших  журналов.  Теперь  он  совершенно  отчетливо   и  через  равные
промежутки времени  слышал  шаги  того,  кто шел за  ним следом. Значит, его
подозрение оказалось верным, и Иенсен мог больше не думать об этом.
     Он по очереди  открыл несколько дверей и всякий раз оказывался в  таких
же бетонированных камерах,  какие  уже видел  на тридцатом  этаже.  Здесь на
столах  лежали  картины,  изображавшие членов королевских  фамилий,  кумиров
публики,  детей,  собак и кошек, а  кроме  того, статьи  -- либо  не до конца
переведенные, либо недописанные. По некоторым из них кто-то прошелся красным
карандашом.
     Он прочел несколько статей и установил, что вычеркивались, как правило,
замечания  умеренно  критического  толка  и вообще оригинальные рассуждения.
Посвящены они были популярным зарубежным артистам.
     Кабинет главного редактора был чуть  просторнее. И на полу здесь  лежал
бежевый ковер,  и  мебель из  стальных  трубок была обтянута каким-то  белым
пластиком.  А  на столе, помимо  рупора, стояли два белых  телефона,  лежала
светло-серая  пластинка -- чтобы удобнее было  писать  -- и  чей-то снимок в
стальной рамке.  На снимке был  изображен мужчина средних  лет с озабоченным
видом,  собачьей  преданностью  в  глазах и холеными усами --  должно  быть,
главный редактор собственной персоной.
     Иенсен сел  за письменный стол.  Когда  он  откашлялся, по всей комнате
прошло гулкое эхо. Выглядела  она холодно, неприветливо и почему-то казалась
больше, чем есть на  самом  деле. Ни книг, ни журналов в ней не было, только
на  белой стене перед столом висела  большая  фотография в  рамке  -- Дом  с
фасада в вечернем освещении.
     Иенсен  выдвинул один за другим несколько ящиков, но ничего интересного
не обнаружил. В одном ящике он увидел коричневый, заклеенный по второму разу
конверт с надписью "Лично". В  конверте лежали  цветные фотографии и полоска
печатного текста:
     "Специальный выпуск международной  фотослужбы издательства по  льготным
ценам для руководящих работников".
     На фотографиях  были  все сплошь  голые  женщины с  большими  торчащими
грудями. Иенсен  тщательно заклеил  конверт и положил его  на прежнее место.
Официального  закона,   который  запрещал  бы  распространение  такого  рода
фотографий,  в  стране не  существовало,  но  после эпохи  бурного расцвета,
имевшего место несколько лет назад, порнографическая продукция почти исчезла
с  внутреннего  рынка.   Некоторые  круги  связывали  понижение   спроса   с
катастрофическим падением рождаемости.
     Иенсен приподнял светло-серую пластинку  и  нашел там закрытый циркуляр
директора.
     Циркуляр гласил:
     Репортаж о состоявшемся в королевском дворце бракосочетании принцессы с
руководителем центрального  объединения профсоюзов никуда не годится. Многие
весьма значительные и  близкие издательству лица названы мельком. Упоминание
о  том, что  брат невесты был в молодости  рьяным республиканцем, производит
oттaлкuвaющee впечатление, равно как и "юмористическое" отступление на тему,
что  руководитель центрального объединения профсоюзов  мог бы стать королем.
Кроме того,  я, как  профессионал, возражаю  против стилистической сухости в
подаче материала.  Совершенно незачем было давать корреспонденцию в  восьмом
номере. Утверждение, что кривая самоубийств в нашей стране пошла вниз, может
привести  к  тревожным  выводам,  будто  раньше число  самоубийств  в едином
обществе  было  высоким. Есть ли необходимость  после всего  вышеизложенного
напоминать,  что тираж  журнала  до  сих пор  не  растет  в  соответствии  с
предписаниями руководства?"
     Из примечаний  на  полях  можно  было  заключить, что  копии  циркуляра
разосланы нескольким руководящим деятелям.
     Когда  Иенсен снова вышел в коридор, ему почудился за одной из закрытых
дверей негромкий хрип.
     Он достал ключ, открыл дверь и вошел. В комнате было  темно,  но слабый
отблеск  огней  фасада  чуть заметно освещал  фигуру человека,  поникшего  в
кресле у  письменного  стола. Иенсен притворил за  собой  дверь  и  повернул
выключатель. Перед ним оказалась самая обыкновенная комната  с хромированным
окном и  бетонированными стенами. В  комнате  стоял тяжелый, удушливый запах
спирта, табака и рвоты.
     Мужчине, сидевшему у  стола;  должно  быть, перевалило за пятьдесят. Он
был довольно  высокого  роста, но  уже заметно  начал  полнеть.  Костюм  его
состоял из  пиджака, белой рубашки, галстука, ботинок и носков. Брюки лежали
на столе -- он явно хотел свести с  них какие-то пятна, а  подштанники сохли
на батарее, Сидел он, упершись подбородком в грудь, и лицо у него пылало. На
столе стояли пластмассовый стаканчик и почти пустая бутылка, а на полу между
его ногами -- алюминиевая корзина для бумаг.
     Когда внезапно зажегся свет, мужчина заслонился  рукой и  из-под ладони
посмотрел на посетителя голубыми глазами с множеством красных прожилок.
     --  Журналистика умерла,--  сказал  он,--  я умер.  Все  умерло -- и, не
глядя,  нашарил бутылку  на  столе.--Вот я  сижу... в  этой  чертовой кухне.
Безграмотные невежды командуют мной и шпыняют меня. Меня! Из года в год!..
     Он схватил бутылку и вылил остаток в стакан.
     --  Величайшая кухня мира. Триста  пятьдесят тысяч порций в неделю. Суп
"брехня", безвкусица гарантируется. Из года в год...
     Все  его  тело  сотрясалось.  Ему пришлось  стиснуть  стаканчик  обеими
руками, чтобы поднести его к губам.
     --  Но  теперь  баста!  -- Он достал из  ящика  письмо и  помахал им  в
воздухе.
     -- Можете прочесть. Пронаблюдать финал.
     Комиссар Иенсен взял у него письмо. Оно было от главного редактора:
     "Твой  репортаж  о  бракосочетании во  дворце некомпетентно  составлен,
плохо написан и полон ошибок.  А помещение корреспонденции о самоубийствах в
номере восьмом -- чудовищная накладка. Я вынужден подать на тебя рапорт".
     -- Разумеется,  он сам все это читал,  прежде чем  подписать в набор. И
корреспонденцию  тоже. Я его, конечно, не  осуждаю. Бедняга  дрожит  за свою
шкуру.
     Тут он взглянул на Иенсена с неожиданным любопытством.
     -- А вы кто такой? Новый директор,  да? Ну, ничего, сработаетесь. У нас
тут батраки прямо от сохи сидят в главных редакторах. И разумеется, вышедшие
из возраста потаскухи, которых кто-то надумал сбыть с рук и пристроил к нам.
     Иенсен достал свое синее удостоверение. Но мужчина даже и не  глянул на
него. Он сказал:
     -- Тридцать лет я был  журналистом. Я  наблюдал  этот  духовный  распад
своими глазами. Это удушение интеллигенции.  Эту самую продолжительную казнь
из  всех, какие знал  мир. Раньше я чего-то  хотел. Это  было ошибкой.  Я  и
сейчас  хочу, но только самую малость. Это  тоже ошибка. Я умею писать.  Это
ошибка. Потому они и ненавидят меня. Но до  поры до  времени им нужны такие,
как я. Покуда они не  изобретут машину, которая могла бы сочинять навоз. Они
ненавидят меня потому,  что  я не  безотказная машина с кнопками и рычагами,
которая могла бы писать всю эту  грязную брехню по  шесть страниц в час, без
ошибок, вычеркиваний и собственных мыслей. А я пьян. Гип-гип, ура!
     Глаза у него выкатились, а зрачки стали совсем крошечные.
     Он смолк, дыша прерывисто и неровно. Потом простер вперед правую руку и
воскликнул:
     -- Почтеннейшая публика, итак.
     Героя наконец должны казнить.
     Так уж устроен божий мир. Дурак,
     Кто хочет даром что-то получить.
     Вы знаете, кто это написал?
     -- Нет,-- ответил комиссар Иенсен.
     Он повернул выключатель и вышел из комнаты. На десятом этаже он пересел
в патерностер и спустился до бумажного склада.
     Здесь   уже   зажгли   ночное   освещение   --  редкие   синие  плафоны,
распространявшие слабый и неверный свет.
     Иенсен постоял с минуту совершенно неподвижно,  чувствуя, как давит его
здание, всей  своей  громадой навалившееся на  его плечи. Давно  уже смолкли
ротационные  машины  и  линотипы, и от наступившей  тишины, казалось, только
возросла непомерная тяжесть Дома. Теперь  Иенсен не  слышал даже шагов того,
кто все время крался за ним.
     Иенсен поднялся в вестибюль. Там никого не было, и он задержался. Ровно
через  три минуты из  боковой  двери  вынырнул человек  в  сером  костюме  и
проследовал в будку вахтера.
     --  У вас  там сидит один пьяный  в комнате за номером две тысячи сорок
три,-- сказал комиссар Иенсен.
     -- Этим человеком  уже  занялись,-- сказал бесцветным голосом человек в
сером костюме.
     Иенсен открыл дверь своим ключом и вдохнул холодный ночной воздух.

XI

     Когда Иенсен вернулся в шестнадцатый участок, было уже без пяти десять.
В дежурной  комнате ничего интересного не наблюдалось, и он  спустился вниз,
куда как раз привели двух молодых женщин. Он подождал, покуда обе они сдадут
удостоверение личности, обувь, верхнее платье и сумочки на контрольный стол.
Одна из  них ругалась и даже  плюнула  в лицо регистратору.  Доставивший  ее
полицейский зевнул, заломил ей руки за спину и бросил усталый взгляд на свои
часы. Другая стояла тихо,  опустив  голову и бессильно уронив руки. Она  все
время  плакала и  бормотала сквозь слезы  всем давно  известные слова: "Нет,
нет, нет" и "Я не хочу".
     Потом  задержанных   увели  два  полисмена  в   резиновых   сапогах   и
светло-зеленых  плащах, и тотчас  из  комнаты, где производилось медицинское
освидетельствование,  послышались  плач и  стоны.  Женский  персонал, как  и
всегда, был выносливее и вообще работоспособнее, чем мужской.
     Иенсен  вернулся к контрольному столу  и  прочитал  список всех пьяниц,
доставленных  за последние  часы.  В  издательстве  никого не задерживали, и
донесений по этому поводу оттуда не поступало.
     По дороге  домой Иенсен так и не стал ничего есть. Особого голода он не
испытывал, да и под ложечкой больше не сосало. Но хотя в машине было тепло и
уютно, его все время трясло, как от холода, и руки с трудом держали баранку.
     Он быстро разделся и лег. Пролежал час без сна, потом встал в темноте и
принес бутылку, дрожь унялась, но мерз он все время, даже во сне.
     Кончился третий день. Осталось четыре.

XII

     Утро  было   холодное  и  ясное.  За  ночь  газоны  между  домами  чуть
припорошило снежком, и на асфальте шоссе поблескивала наледь.
     Иенсен  проснулся рано  и потому, несмотря  на  оживленное  движение  и
скользкие дороги, вовремя добрался до своего участка, У него пересохло небо,
и,  хотя  он перед уходом прополоскал горло  и почистил зубы, во рту остался
неприятный, затхлый привкус. Он велел принести из буфета бутылку минеральной
воды  и   углубился   в  изучение  лежащих  на  столе  бумаг.  Донесение  из
криминалистической лаборатории еще не поступало, а остальные не представляли
интереса.
     Полицейский, откомандированный  на  почтамт, явно зашел в тупик. Иенсен
досконально изучил его краткое  донесение и. помассировав  виски подушечками
пальцев, набрал номер Главпочтамта. Трубку сняли не сразу.
     -- С вами говорит Иенсен.
     -- Слушаю, комиссар.
     -- Что вы сейчас делаете?
     -- Опрашиваю сортировщиков. На это уйдет много времени.
     -- А если более точно?
     -- Еще дня два. Или три.
     -- Вы думаете, это что-нибудь даст?
     --  Едва ли.  Попадается немало  писем,  на  которых адреса наклеены из
газетных букв. Через мои руки их уже прошло около сотни. И большинство  даже
не анонимки. Просто люди так делают.
     -- Почему?
     --  Я  думаю,  шутки  ради.  Единственный,  кто  припоминает  письмо,--
нарочный, доставлявший его.
     -- Копия письма у вас есть?
     -- Нет, комиссар. Зато у меня есть копия конверта и адреса.
     -- Знаю. Не сообщайте ненужных подробностей.
     -- Слушаюсь.
     --  Прекратите  опрос,   поезжайте  в  криминалистическую  лабораторию,
закажите  себе фотокопию  текста  и  уточните,  из какой или из каких  газет
вырезаны буквы. Ясно?
     -- Ясно.
     Иенсен положил трубку. Под окном шумели санитары с ведрами и лопатами.
     Иенсен  хрустнул суставами  и  приготовился ждать. Когда он прождал три
часа двадцать минут, зазвонил телефон.
     --  Мы определили сортность бумаги,-- сказал лаборант.-- Это бумага для
документов, идет под  обозначением  ЦБ-3. Изготовляется  бумажной  фабрикой,
принадлежащей   непосредственно    концерну.--Молчание.    Потом    лаборант
добавил:--Ну, в  этом  ничего удивительного нет.  Практически они прибрали к
рукам всю бумажную промышленность.
     -- Ближе к делу,-- напомнил Иенсен.
     --  Фабрика  лежит  к  северу  от  города,  километрах  в   сорока.  Мы
откомандировали туда человека. Пять минут назад я с ним разговаривал.
     -Ну и?..
     -- Они выпускали этот сорт  примерно в течение года. Главным образом на
экспорт,  но   небольшие  партии  поступали  в  так  называемую   внутреннюю
типографию, которая тоже принадлежит концерну. Изготовлялся этот сорт в двух
форматах.  Но  насколько  я могу  судить, в данном случае  мы  имеем  дело с
большим форматом. К этому  я  ничего не могу  добавить,  остальное  в  ваших
руках.  Я  отправил к вам через рассыльного все имена и адреса. Не позже чем
через десять минут они будут у вас. Иенсен молчал.
     -- Вот  как  будто  и все.  --  Лаборант замялся и  после короткой  паузы
спросил нерешительно: -- Комиссар, скажите, пожалуйста...
     -Что?
     -- Вот вчера... Рапорт за служебное упущение... Он не отменен?
     -- С чего вдруг? -- сказал комиссар.
     Ровно через десять минут ему доставили письменное донесение.
     Дочитав  его  до  конца, Иенсен  встал, подошел  к стене, посмотрел  на
большую карту, потом надел плащ и спустился к машине.

XIII

     В конторе были стеклянные  стены, и, ожидая,  пока вернется  заведующий
типографией, Иенсен  мог видеть, что творится  за пределами конторы,  по  ту
сторону, где  люди  в белых  и серых халатах  сновали вдоль  длинных столов.
Откуда-то издали доносился стук печатных машин.
     На стальных крючках  вдоль одной стены висели еще влажные гранки. В них
крупным  жирным шрифтом рекламировались журналы,  выпускаемые издательством.
Сообщалось,  в  частности,  что на этой  неделе  один  из журналов выйдет  с
панорамной  вкладкой,   где  будет  изображена   шестнадцатилетняя  артистка
телевидения  в  натуральную   величину.  Причем   вкладка  многокрасочная  и
отличается редкостной  красотой.  Реклама советовала  населению не прозевать
этот номер.
     -- Мы делаем для издательства часть  рекламы, -- сказал заведующий.-- Вот
это анонсы для газет. Красиво, но дорого. На одну такую рекламу они тратят в
пять раз больше, чем мы с вами получаем за год.
     На это Иенсен ничего не сказал.
     -- Впрочем, для  тех,  кому принадлежит все  -- и  журналы, и газеты, и
типографии, и  бумага,--  издержки,  разумеется, особой  роли не играют.  Но
красиво, красиво, ничего  не скажешь,-- добавил он и, отвернувшись,  сунул в
рот мятную лепешку.-- Вы совершенно правы.  На  такой бумаге мы печатали два
текста.  Примерно  год назад. И с богатейшим  оформлением.  Очень  небольшим
тиражом, примерно по  нескольку тысяч экземпляров того и другого. Во-первых,
почтовую бумагу лично для шефа, во-вторых, какой-то диплом.
     -- Для нужд издательства?
     -- А  как же! У меня даже остались пробные оттиски.-- Он начал копаться
в бумагах. -- Вот, пожалуйста.
     Почтовая  бумага  для  шефа  была  очень  небольшого  формата  и  очень
элегантного вида. Серая монограмма в верхнем правом углу  была явно призвана
свидетельствовать о непритязательном и строгом  вкусе владельца. Комиссар  с
первого же  взгляда понял,  что бумага по  формату значительно  меньше,  чем
анонимное письмо. Однако на всякий случай он измерил ее и сравнил  с данными
криминалистической лаборатории. Цифры не совпадали.
     Второй  экземпляр  представлял  собой почти  квадратный  кусок  бумаги,
сложенный вдвое.  Первый лист  был  чистый, на  втором --  золотом отпечатан
текст. Большие готические буквы.
     Текст гласил:
     "За  многолетнее  плодотворное  сотрудничество  на  службе  культуры  и
взаимопонимания выражаем глубочайшую признательность ".
     -- Красиво, правда?
     -- А для какой цели это печаталось?
     -- Понятия не имею. Для какого-то диплома. Наверно, кто-нибудь под этим
расписывается. А потом его кому-нибудь вручают. Да, наверное, так.
     Комиссар Иенсен достал  линейку и измерил  первый лист. Потом достал из
кармана рапортичку и сверил цифры. Они совпали.
     -- У вас на складе осталась такая бумага?
     -- Нет, это особый сорт. Очень дорогой. А если что и осталось, когда мы
печатали, все уже давно списано.
     -- Я возьму с собой этот экземпляр.
     -- Но он у нас единственный, для архива.
     -- Понятно.-- сказал комиссар.
     Заведующему  было что-то  около шестидесяти. Морщинистое лицо  и унылый
взгляд. Пахло от него спиртом, типографской краской и леденцами от кашля. Он
ничего больше не сказал, даже не попрощался.
     Иенсен свернул диплом и ушел.

XIV

     Кабинет  директора  по  кадрам помещался  на  девятнадцатом  этаже.  За
письменным столом сидел грузный, коренастый мужчина с жабьим лицом. Улыбка у
него была не  такая отработанная, как у директора издательства. Какая-то она
была  кривая  и  производила,  скорее, отталкивающее  впечатление.  Кадровик
сказал:
     -- Смертные случаи? Прыжочки, конечно, бывали.
     -- Прыжочки?
     -- Ну да, самоубийства. А где их нет?
     Спорить было трудно: за последний год два пешехода были убиты в  центре
города  падающими  телами. Еще  несколько  получили  серьезные  увечья.  Так
выглядела теневая сторона высотного строительства.
     -- А кроме самоубийств?
     -- Несколько человек  умерло за последние  годы, одни -- своей смертью,
другие -- от несчастных случаев. Я затребую выписку из секретариата.
     -- Благодарю.
     Директор   по  кадрам  старался  как   мог,   и  ему  удалось   наконец
усовершенствовать свою улыбку. Тогда он спросил:
     -- Я могу служить еще чем-нибудь?
     -- Да, -- ответил Иенсен и развернул диплом.-- Что это такое?
     Директор слегка оторопел.
     -- Поздравительный адрес, или, точнее, благодарность,  ее выдавали тем,
кто завершил свою деятельность в нашем издательстве. Обходится она недешево,
но мы хотим, чтобы у наших старых,  преданных  сотрудников осталось приятное
воспоминание. А уж тут С расходами не  считаются. Так рассуждает руководство
издательства, и не только в данном случае, но и во многих других.
     -- А такой лист вручают всем, кто от вас уходит?
     Кадровик покачал головой.
     --  Ну  что  вы! Конечно,  нет. Эт