писал идиот --
вот единственное мыслимое объяснение.
     -- И смертных случаев никаких не припомните?
     -- Во всяком случае,  за последнее время  -- никаких.  Впрочем,  по этому
вопросу  вам лучше обратиться  к директору по кадрам. Я  ведь, по сути дела,
журналист, отвечаю за содержание и оформление журналов. Вдобавок...
     -- Что вдобавок?
     -- Вдобавок вы  пошли по ложному следу. Неужели  вы сами не видите, как
абсурден такой ход мыслей?
     -- Какой?
     Директор посмотрел на него растерянно.
     -- И еще один  вопрос, -- сказал  Иенсен. --  Если мы предположим,  что
автор  письма намеревался  просто  насолить  руководителям издательства  или
одному из них, в каком кругу нам следует его искать?
     -- Ну, это пусть  решает полиция. Я  уже выразил свою  точку зрения:  в
кругу сумасшедших.
     --  Существуют ли  отдельные  индивидуумы  или группа  таковых, которые
могли бы питать антипатию к издательству или его руководителям?
     -- Вы наши журналы знаете?
     -- Я их читал.
     -- Тогда вы должны были понять, что вся наша политика к тому и сводится:
не  пробуждать недовольства,  агрессивности, разногласий. Мы издаем  журналы
здоровые  и  развлекательные.  Они  меньше  всего  способны  усложнить жизнь
читателя  и  смутить его чувства. -- Директор сделал небольшую  паузу, после
чего подвел итоги: -- У нашего  издательства нет врагов. У его руководителей
-- тоже. Сама мысль об этом нелепа.
     Комиссар  Иенсен  все  так же прямо  и  неподвижно  сидел в кресле  для
посетителей. Лицо его по обыкновению ничего не выражало.
     --Не исключено, что мне придется произвести розыск в самом здании.
     -- Не забывайте о необходимости соблюдать строжайшую тайну,--немедленно
отозвался директор.--Только  шеф,  издатель да  еще я  знаем, чем  вы  здесь
занимаетесь.  Мы,  конечно,  постараемся  помочь вам по мере возможности, но
повторяю:  никто   не   должен   знать,  что   полиция   интересуется  нашим
издательством, и прежде всего не должны знать об этом наши служащие.
     -- Вести следствие немыслимо без известной свободы передвижения.
     Директор задумался, потом ответил:
     -- Я могу дать вам универсальный  ключ и выписать удостоверение, которое
позволит вам посещать все отделы.
     -- Хорошо.
     -- Оно... оно, так сказать, оправдает ваше присутствие.
     Директор  постучал  костяшками пальцев по  краю стола. Потом  улыбнулся
доверительно, с заговорщическим видом и сказал:
     -- Пожалуй, я сам напишу и оформлю ваше удостоверение. Так будет лучше.
- И  словно  мимоходом  нажал  кнопку возле  телефона. Тотчас  же  откинулся
какой-то  щиток,  и  на  выдвижную доску  стола плюхнулась  пишущая машинка.
Машинка обтекаемой  формы блистала хромом и  лаком  и,  казалось, никогда не
бывала в употреблении.
     Директор выдвинул какой-то ящик, достал  оттуда синюю карточку. Пересел
на табурет, легким  движением вставил ее  в машинку. Немножко поколдовал над
рычагом  интервалов,  задумчиво  почесал  указательным  пальцем  переносицу,
пробежал  по  клавиатуре  и,  сдвинув очки на  лоб, посмотрел,  что  у  него
получается. Потом выдернул  карточку из машинки, смял  ее и бросил в корзину
для бумаг, а из ящика достал новую.
     На  сей  раз он  писал медленно  и  старательно. После каждого удара по
клавишам сдвигал очки и смотрел, хорошо ли вышло.
     Когда он скомкал и кинул в корзину второй бланк, улыбка у него была уже
не столь доверительная.
     Он достал еще один бланк. А потом -- сразу пять.
     Комиссар Иенсен сидел прямо  и неподвижно, при первом взгляде казалось,
что он смотрит мимо, на кубки и флажок.
     Испортив  седьмой бланк,  директор окончательно перестал  улыбаться. Он
расстегнул воротник, распустил галстук, достал  из нагрудного кармана черную
авторучку  с серебряной монограммой и принялся составлять черновик на  белом
листке почтовой бумаги с неброской маркой фирмы.
     Комиссар Иенсен ничего не говорил и все так же смотрел мимо. Капля пота
сбежала по директорскому носу и упала на бумагу.
     Директор вздрогнул, словно в ознобе, и продолжал писать, царапая пером.
Потом скомкал бумагу и швырнул  ее под стол. Бумага не попала  в корзину,  а
легла прямо к ногам Иенсена.
     Директор встал, подошел к  окну,  открыл его и постоял немного спиной к
посетителю.
     Комиссар  Иенсен  быстро глянул  на скомканный черновик, поднял  его  и
сунул в карман.
     Директор закрыл окно  и с улыбкой сел за стол.  Он застегнул  воротник,
поправил  шелковый  галстук  и нажатием кнопки убрал  машинку.  Потом  нажал
какую-то другую кнопку и сказал в микрофон:
     --  Выпишите  господину  Иенсену  пропуск на право  свободного  входа в
издательство. Он  из строительного надзора.  Срок годности -- по  воскресенье
включительно. К пропуску приложите универсальный ключ.
     Голос звучал сурово,  холодно  и  повелительно,  но  улыбка  оставалась
неизменной.
     Ровно через девятнадцать секунд пришла  женщина в  зеленом  и  принесла
ключ  и пропуск.  У директора  появилось на лице  брюзгливое  выражение,  он
окинул пропуск критическим взором и сказал, пожав плечами:
     -- Ну ладно, сойдет и так.
     Что-то мелькнуло во взгляде секретарши.
     --Я же сказал,  что сойдет и так,--резко повторил директор. -- Я  вас не
задерживаю.
     Он размашисто подписался, протянул ключ и пропуск Иенсену.
     --   Ключ   подходит  к   дверям  всех  отделов,  какие   только  могут
заинтересовать вас.  Разумеется,  кабинет  шефа  он не откроет, и  эту дверь
тоже.
     -- Благодарю.
     -- У вас есть еще вопросы? В противном случае...
     Директор сокрушенно поглядел на свои часы.
     --  Еще одна незначительная деталь,-- сказал Иенсен.-- Что представляет
собой особый отдел?
     -- Это проектная группа, она создает проекты новых журналов.
     Иенсен молча кивнул, спрятал ключ и синюю карточку в нагрудный карман и
вышел из кабинета.
     Прежде чем завести мотор,  он  достал скомканный лист бумаги, разгладил
его и провел по нему кончиками пальцев. Бумага была очень высокого качества,
и формат ее казался необычным.
     Почерк у директора был небрежный  и угловатый, как у ребенка, но вполне
разборчивый. Иенсен прочел:
     "Инспектору   стройнадзора   настоящим...   Господин   Н.   Иенсен    -
представитель стройнадзора  и пользуется  правом свободного  доступа  во все
отделы,  за  исключением...  Н.  Иенсен  --  сотрудник стройнадзора  и может
посещать...
     Господину  Иенсену,  подателю  сего,  настоящим  разрешается  доступ...
Господин  Иенсен из  стройнадзора наделен особыми  полномочиями...  Комиссар
комиссар комиссар... Господин Иенсен... А, ЧТОБ ТЫ СДОХ..."
     Иенсен  сложил бумагу  и  сунул ее в тайник, где у него лежал пистолет.
Пригнувшись к боковому стеклу, глянул на  Дом. Взгляд у него был спокойный и
ничего ровным счетом не выражал.
     Опять  засосало под ложечкой. Иенсен проголодался,  но знал, что, стоит
ему съесть хоть самую малость, сразу же начнутся боли.
     Иенсен повернул ключ зажигания и засек время.
     Половина первого -- и уже среда.

IX

     -- Нет,-- сказал лаборант,-- Бумага другая. Формат не совсем тот. Но...
     -- Что "но"?
     -- Большой разницы  в качестве нет.  Одинаковая структура. Очень, очень
много общего.
     -Ну и?..
     --Представляется вполне правдоподобным, что  оба листа  изготовлены  на
одной фабрике.
     -- Ах так.
     -- Мы  сейчас  делаем анализ.  Во  всяком случае, это  не  исключено,--
Лаборант как будто задумался и мгновение спустя добавил:-- Скажите, а записи
на втором листе имеют какое-нибудь отношение к делу?
     -- Вы почему спрашиваете?
     -- К  нам  заходил один  врач из психиатрической  лечебницы  и  случайно
увидел  этот  листок.  Он тотчас пришел к выводу,  что  человек,  исписавший
листок,  страдает  так называемой  алексией,  то  есть неспособен  читать  и
понимать прочитанное. Он в этом абсолютно уверен.
     -- Кто допустил вашего психиатра к материалам следствия?
     -- Я. Он случайно зашел к нам, и оказалось, что мы знакомы.
     -- Я  подам на вас рапорт.--  И  Иенсен  положил трубку.  --  "Абсолютно
уверен". "Очень, очень много общего", -- повторил Иенсен себе самому.
     Потом он прошел в туалет, налил воды в стакан, всыпал туда три  ложечки
соды, размешал авторучкой и выпил.
     Достал  из  кармана универсальный ключ.  Ключ  был длинный, плоский,  и
бородка какой-то  странной формы.  Иенсен  подержал его на  ладони и мельком
взглянул на часы.
     Было двадцать минут четвертого, и среда все еще не кончилась.

X

     Из вестибюля  Иенсен пошел налево,  сел  в  патерностер и  поехал вниз.
Непрерывная цепь  кабин двигалась медленно,  с лязгом и скрежетом, а  Иенсен
тем временем старался увидеть по дороге  все, что можно  увидеть из  кабины.
Сперва проплыл мимо огромный зал, где электрокары сновали по узким  проходам
между   штабелями  увязанных  в  пачку  свежих   журналов,  ниже  --  люди  в
комбинезонах развозили на тележках  отливные формы  и оглушительно грохотали
ротационные машины. Еще ниже -- душевые, туалеты, раздевалки со скамейками и
длинными рядами  металлических зеленых шкафчиков. На скамейках  сидели люди:
отдыхали,  наверно, или  у них  кончилась смена. Многие  вяло  перелистывали
пестрые   страницы   свежих   журналов   --  только-только   из-под   пресса
скоропечатной  машины.  Но  тут путешествие закончилось, и Иенсен очутился в
бумажном складе. В  складе царила тишина, не  полная,  конечно,  ибо звуки и
шумы, пронизывающие  огромное  здание,  доносились  и  сюда  биением мощного
пульса.
     Иенсен немного проплутал в потемках среди пухлых  тюков и  поставленных
стоймя бумажных рулонов.  Единственный человек, который встретился ему,  был
щуплый паренек в белом халате. Паренек испуганно воззрился на Иенсена, зажав
в кулаке горящую сигарету.
     Иенсен  выбрался из склада  и поехал наверх. На уровне первого  этажа у
него  объявился попутчик --  мужчина средних лет  в  сером костюме.  Мужчина
вошел в  ту же кабину и поднялся вместе с  ним до  десятого этажа,  где надо
было пересаживаться на другой лифт. Всю дорогу он молчал и даже не  глядел в
сторону  Иенсена. После пересадки на десятом этаже Иенсен заметил, что серый
костюм прыгнул в следующую кабину патерностера.
     На двадцатом этаже Иенсен  пересел в третий лифт, и через четыре минуты
лифт поднял его на самый верх.
     Иенсен очутился в узком бетонированном коридоре без окон, без ковров на
полу. Коридор описывал правильный четырехугольник вокруг скопления лестниц и
лифтовых  механизмов,  а по  внешней стороне его шли  белые двери.  Слева от
каждой двери была укреплена металлическая табличка с одним, двумя, тремя или
четырьмя именами.  Освещался коридор  мертвенно-синим светом  люминесцентных
ламп, укрепленных на потолке,
     Из табличек явствовало, что Иенсен попал в  отдел массовых  изданий. Он
спустился на пять  этажей, перед ним по-прежнему был отдел массовых изданий.
Коридоры были почти  безлюдны, но  из-за  дверей  доносились  голоса  и стук
пишущих машинок. На каждом этаже  висели доски объявлений  преимущественно с
сообщениями  и  приказами  по  издательству.  Еще  там  были часы с  боем  и
контрольные  часы для ночных вахтеров и  специальное устройство  на потолке,
чтобы автоматически выключать свет.
     На  двадцать четвертом этаже помещались четыре разные  редакции. Иенсен
узнал  названия  журналов  и  припомнил,  что  все  они  довольно  просты по
оформлению и содержат главным образом рассказы с цветными иллюстрациями.
     Иенсен не спеша шел вниз. На каждом этаже он проходил четыре  коридора:
два -- подлинней,  два -- покороче, словом, четыре стороны прямоугольника. И
здесь были  такие же  белые  двери и  такие же голые стены.  Если не считать
разных имен на табличках, верхние семь этажей почти ничем не отличались друг
от  друга. Все было вычищено, вылизано, нигде ни малейших следов беспорядка,
всюду безукоризненная  чистота. Из-за  дверей доносились  голоса, телефонные
звонки да изредка стук пишущих машинок.
     Иенсен остановился возле доски  объявлений  и прочел: "Не позволяй себе
пренебрежительных высказываний о самом издательстве uли его журналax.
     Запрещается  прикреплять  картинки  uлu   предметы  подобного  рода  на
наружной стороне дверей.
     Будь  всегда  и   всюду  представителем  своего  издательства!  Даже  в
нерабочее  время.  Помни, что тебе как представителю подобает  обдуманность,
достоинство и чувство ответственности.
     Пренебрегай    необоснованной    критикой.   Помни,    что   "уход   от
действительности" и "лживость" суть синонимы "поэзии" и "воображения".
     Ни  на мгновение не  забывай,  что  ты являешься представителем  своего
издательства и своего журнала. Даже в нерабочее время!
     Самые  "правдивые"  репортажи не всегда  самые хорошие.  Правда  -- это
такой  товар, который требует от современной журналистики крайне осторожного
обращения. Не думай, что все любят ее так же, как ты.
     Твоя задача  --  развлекать нашего читателя,  пробуждать  в  нем  полет
мечты.  В твою  задачу не входит шокировать, будоражить, беспокоить, а также
"открывать ему глаза" и "воспитывать".
     Висели  на  доске  и  другие  инструкции  примерно  такого  же  вида  и
содержания.  Большинство из них  было  подписано руководством  издательства,
дирекцией концерна и  лишь некоторые -- лично издателем. Иенсен  прочел все,
потом отправился вниз.
     Чем ниже, тем, судя по всему, крупнее и элегантнее становились журналы.
И обстановка менялась: здесь  вдоль коридоров лежали светлые  ковры,  стояли
кресла из металлических трубок и хромированные пепельницы.
     Чем ближе к восемнадцатому  этажу, тем заметнее возрастала эта холодная
элегантность, чтобы с восемнадцатого опять пойти на убыль. Дирекция занимала
четыре  этажа,  ниже  помещался  административный  отдел,  отдел   подписки,
доставки  и  тому подобное.  Тут  снова  пошли голые коридоры,  громче  стал
перестук машинок, и все тот же холодный, белый, режущий свет.
     Комиссар  Иенсен  проходил  этаж  за  этажом.   Когда  он  добрался  до
вестибюля, часы показывали уже без малого пять. Всю  дорогу вниз он проделал
пешком и потому испытывал некоторую усталость в икрах и коленях.
     Минуты через две по лестнице спустился мужчина  в сером костюме. Иенсен
ни разу не видел его с тех пор, как час тому назад они расстались у лифта на
десятом этаже. Человек вошел в  будку охранника  перед главным входом. Через
стеклянную стену видно было,  как он сказал что-то охраннику в форме.  После
этого человек вытер  пот со лба и скользнул по  вестибюлю беглым равнодушным
взглядом.
     Часы  пробили пять, и точно через минуту открылись двери перегруженного
автоматического лифта, который первым спустился вниз.
     Людской  поток  не  иссякал примерно  с полчаса,  потом  начал  редеть.
Комиссар  Иенсен  стоял, заложив  руки за  спину,  задумчиво покачивался  на
носках  и глядел,  как люди спешат  к дверям.  За дверями  они рассыпались в
разные  стороны к  своим  автомобилям  и  исчезали в них, робкие  и какие-то
сутулые.
     Без четверти шесть  вестибюль совершенно опустел. Застыли лифты. Люди в
белой  форме заперли  входные двери  и тоже ушли.  Только  человек  в  сером
костюме будто присох за стеклянной перегородкой. На дворе почти стемнело.
     Комиссар Иенсен вошел  в алюминиевую кабину  одного  из лифтов и  нажал
верхнюю кнопку на распределительном  щите.  Молниеносно, словно подхваченный
вихрем,  долетел  лифт до  восемнадцатого этажа, створки дверей разъехались,
потом сомкнулись, и лифт понесся дальше.
     Коридоры, где помещались редакции массовых изданий, были освещены ярко,
как днем, но звуки за дверями смолкли. Иенсен постоял тихо, прислушиваясь, и
секунд  через тридцать услышал, как где-то поблизости, примерно этажом ниже,
остановился другой  лифт. Иенсен  подождал, что будет дальше,  но  шагов  не
услышал. И  вообще  ничего не  услышал,  хотя  тишина  почему-то не казалась
полной.  Лишь  приложив ухо  к бетонированной стене, он  уловил пульсирующий
стук отдаленных машин. Через некоторое время  стук этот стал более  внятным,
назойливым и несносным, как смутное ощущение боли.
     Иенсен  выпрямился  и  проследовал  по  коридору.   На  всем  пути  его
сопровождал стук.  Там, где  лестницы обрывались,  были две стальные  двери,
крытые  белым лаком. Одна -- побольше, другая -- поменьше, и  обе без ручек.
Он достал из кармана ключ с диковинной  бородкой, попробовал  сперва открыть
первую, ту, что поменьше, но ключ не подошел. Зато вторая открылась сразу, и
Иенсен  увидел  перед  собой узкую крутую лестницу, тоже бетонную.  Лестница
скупо освещалась  двумя  небольшими  матовыми плафонами. Иенсен  поднялся по
этой лестнице, открыл еще какую-то дверь и очутился на крыше.
     Уже совсем стемнело, задувал  холодный и  неприветливый  ветер. По краю
плоской  крыши шла  кирпичная балюстрада высотой около метра. Глубоко  внизу
лежал город, испещренный миллионами  холодных белых огоньков. В центре крыши
стоял  десяток невысоких дымовых труб.  Из двух  валил дым,  и, несмотря  на
ветер, воздух здесь был едкий, тяжелый и удушливый.
     Когда он открыл  верхнюю, чердачную дверь, ему показалось, будто кто-то
в это же мгновение закрыл  нижнюю, но, когда он вернулся на  тридцатый этаж,
там было пустынно, безлюдно и тихо. Еще раз он попытался отпереть ту  дверь,
что поменьше, но дверь упрямо не поддавалась. Скорей всего, это была дверь в
какое-нибудь  машинное  отделение,  какую-нибудь  диспетчерскую  лифтов  или
электрораспределитель.
     Он   еще   раз   обошел   замкнутый   четырехугольник   коридоров,   по
профессиональной  привычке неслышно и осторожно  ступая  на своих  резиновых
подметках.  В дальнем  коротком коридоре остановился, напряг слух, и тут ему
почудились шаги  где-то поблизости.  Впрочем, звук  шагов тотчас смолк и  на
поверку мог оказаться эхом.
     Иенсен опять достал из кармана ключ, отпер ближайшую дверь и оказался в
помещении  какой-то   редакции.  Комната  по  своим  размерам  незначительно
превосходила  арестантские камеры  в подвале шестнадцатого участка, стены  и
потолок  в ней  были голые, выбеленные, а пол  --  светло-серый.  Меблировка
состояла из трех белых  же  письменных  столов, занимавших чуть  ли  не  всю
комнату, да еще в оконной нише примостился хромированный аппарат внутреннего
телефона. На  столах  лежали  бумаги, рисунки, линейки,  рейсфедеры -- все в
строгом порядке.
     Комиссар Иенсен остановился перед  одним из столов, разглядывая цветную
вкладку, разделенную на четыре части и явно входящую в какую-то серию. Рядом
лежал  отпечатанный текст с надписью: "Оригинальная рукопись  из  авторского
отдела".
     На  первом  рисунке  была  изображена  сцена  в  ресторане.  Белокурая,
чрезвычайно пышногрудая дама в блестящем платье с большим декольте сидела за
столом. Против  нее сидел мужчина в синей полумаске,  облегающем  трико  и с
широким кожаным  поясом. На груди у него был вышит  череп.  На  заднем плане
виднелись эстрадный оркестр, люди в смокингах и бальных туалетах, а на столе
стояли бутылка  шампанского и два  фужера. Следующий рисунок  изображал  все
того же мужчину в необычном костюме. Вокруг головы его светился нимб, правую
руку  он сунул  в какое-то  странное сооружение, напоминающее примус. Третий
рисунок изображал все  тот же  ресторан, но теперь  мужчина в трико  как  бы
висел  над столом, а  белокурая  дама безучастно на него взирала. И наконец,
последняя иллюстрация представляла все того же мужчину; он по-прежнему парил
в  воздухе, а  на  заднем  плане сверкали звезды.  Из  перстня,  украшавшего
указательный палец его правой руки, вырастала гигантская ладонь, а на ладони
этой лежал апельсин.
     Иллюстрации были  частью закрашены белой  краской,  где  -- по верхнему
краю,  где  --  в виде  овалов,  приклеенных к ослепительным зубам