ние улицы: "Мезон-стрит".
     Примерно в середине квартала, под перцовым деревом,  напротив  белого
бунгало стоял потрепанный зеленый "форд". Молодой негр в зеленом купальном
костюме надраивал его. Парень был очень крупный и на вид сильный. Даже  на
расстоянии в полквартала  я  видел,  как  перекатываются  мускулы  на  его
блестящих черных руках. Девушка направилась  к  нему  через  улицу,  и  ее
походка стала более медленной и грациозной.
     Заметив ее, он улыбнулся и пустил в  ее  направлении  струю  воды  из
шланга. Она хихикнула и побежала к нему, оставив  всю  свою  важность.  Он
выстрелил струей воды прямо в дерево и рассмеялся  так,  словно  выплеснул
кувшин смеха. Звук его достиг  моих  ушей  на  полсекунды  позже.  Сбросив
туфли, Люси побежала вокруг машины, на шаг впереди его миниатюрного дождя.
Он бросил шланг и помчался за ней.
     Люси снова появилась на моей  стороне  и  схватила  шланг.  Когда  он
вынырнул из-за машины, Люси направила светлую  струю  прямо  ему  в  лицо.
Смеясь и захлебываясь, он подбежал к ней и вырвал у  нее  шланг.  Их  смех
слился.
     Стоя лицом к лицу на зеленой траве, они держались за руки.  Вдруг  их
смех оборвался и перцовое дерево укрыло их своим зеленым молчанием.  Вода,
бегущая из шланга, пузырилась и сверкала в траве.
     Хлопнула дверь. Этот резкий звук был похож на отдаленный удар кнутом.
Влюбленные отпрянули друг от друга. Из двери белого бунгало  вышла  полная
черная женщина. Она стояла, стиснув руки на  покрытом  передником  животе.
Судя по губам, она ничего не говорила.
     Парень схватил тряпку и принялся полировать машину так  усердно,  как
будто уничтожал все грехи этого мира. Девушка направилась к своим туфлям с
видом искренней заинтересованности в них и только в них, словно искала  их
давно и безуспешно. Она прошла мимо юноши, даже не повернув головы  в  его
сторону, и исчезла за бунгало. Полная негритянка вернулась в дом, бесшумно
закрыв за собой дверь.



                                    3

     Я объехал вокруг квартала, поставил машину недалеко от перекрестка  и
пешком вышел на Мейн-стрит с другого конца. Юноша-негр  все  еще  протирал
свой "форд" под перцовым деревом.  Он  бросил  на  меня  взгляд,  когда  я
переходил улицу, но больше не обращал  внимания.  Его  дом  был  пятым  на
северной стороне улицы. Я открыл белую калитку  третьего,  оштукатуренного
коттеджа, на крыше которого, как  перо  на  шляпе,  торчала  телевизионная
антенна. Постучав в дверь, я вытащил из кармана черный блокнот и карандаш.
     Дверь немного приоткрылась и в щель выглянуло желтое худое лицо негра
средних лет.
     - Что вам нужно?
     Когда он замолчал, его губы втянулись в рот.
     Я открыл блокнот и держал наготове карандаш.
     - Моя фирма проводит обследование.
     - Здесь вам делать нечего.
     Его рот с ввалившимися губами захлопнулся и вслед за ним захлопнулась
и дверь.
     Дверь следующего дома была открыта. Я заглянул прямо в гостиную,  где
теснилась старая мебель "Гранд Рапида". Когда  я  постучал  в  дверь,  она
стукнулась об стену.
     Парень  под  перцовым  деревом  выглянул  из-под  крыла,  которое  он
полировал.
     - Вы просто заходите. Она рада будет вас видеть.  Тетушка  всех  рада
видеть... мистер, - добавил он, намеренно сделав паузу,  и  повернулся  ко
мне спиной.
     Откуда-то из глубины дома  послышался  голос.  Он  был  старческий  и
надтреснутый, но звучал плавно, как песня.
     - Это ты, Холли? Нет, это не Холли. Все равно,  входите,  кто  вы  ни
были. Вы, должно быть, из моих друзей, а они навещают меня, потому  что  я
не могу выйти. Так входите же.
     Речь лилась без пауз, и слова нанизывались друг на друга  в  приятной
южной манере, когда звуки как бы слегка размыты. Я последовал за ними, как
иголка за ниткой, через гостиную, по короткому  коридору,  через  кухню  в
смежную с ней комнату.
     - Когда-то я принимала гостей в гостиной, и не так уж давно это было.
Только недавно доктор сказал мне: "Теперь, милочка, ты должна оставаться в
постели, и не вздумай больше готовить, пусть Холли делает  это  за  тебя".
Вот я здесь и лежу.
     Комната была маленькая и почти  пустая,  освещенная  и  вентилируемая
небольшим открытым окном. Голос доносился с кровати у окна.  Прислонившись
к груде подушек в изголовье, на меня смотрела негритянка. Улыбка светилась
на ее исхудавшем сером лице и в больших, как фонари,  глазах.  Улыбающиеся
синие губы продолжали плести ниточку разговора.
     - Это для меня вредно, он сказал, потому  что  мои  суставы  серьезно
повреждены артритом, и если я буду повсюду расхаживать,  как  прежде,  мое
сердце непременно сдаст. Он сказал, что  я  из  поколения  упрямцев,  а  я
рассмеялась прямо ему в лицо, просто не  могла  удержаться.  Этот  молодой
доктор - мой большой друг, и я не слишком-то придаю значения его словам. А
ты, сынок, не доктор?
     Ее глаза ласково смотрели на меня, синие губы улыбались.  Я  ненавижу
ложь, когда на моем пути встает элемент человечности, но пришлось солгать:
     - Мы проводим опрос радиослушателей Южной Калифорнии. Я вижу,  что  у
вас есть радио.
     На маленьком, под слоновую кость, столике, между ее кроватью и стеной
стоял радиоприемник.
     - Конечно есть, - ответила она разочарованным тоном.
     Ее верхняя губа  с  едва  заметным  усилием  собралась  во  множество
вертикальных морщинок.
     - Он работает?
     - Конечно же, работает.
     Ее настроение повысилось. Мой вопрос дал ей пищу для разговора.
     - Я не стала бы держать в  комнате  радио,  которое  не  работает.  Я
слушаю его утром, днем и вечером, и выключила только когда вы постучали  в
дверь. А когда вы уйдете, я снова включу его. Но  не  спешите.  Входите  и
присаживайтесь. Я люблю заводить новых друзей.
     Я сел на единственное кресло-качалку  возле  кровати.  Оттуда  я  мог
видеть дверь соседнего бунгало и открытое кухонное окно.
     - Как твое имя, сынок?
     - Лю Арчер.
     - Лю Арчер, - повторила она медленно, будто оно было коротким звучным
стихом. - Красивое имя, очень красивое. А моя фамилия Джонс, по  покойному
мужу. Все зовут меня тетушкой. У меня три замужних дочери и четыре сына  в
Филадельфии  и  Чикаго.  Двенадцать  внуков,  шесть  правнуков,  вот  как.
Посмотришь мои фотографии?
     Стена над приемником была увешена фотографиями.
     - Тебе, должно быть, не мешает немного отдохнуть. И много  платят  за
такую работу, сынок?
     - Немного.
     - На тебе хорошая одежда, сынок, пусть это тебя не беспокоит.
     - Это только временная работа. Я хотел вас спросить, есть ли радио  у
ваших соседей. Я не мог добиться ответа от мужчины из соседнего дома.
     - Это от Тоби? Он такой угрюмый! У них есть радио и телевизор.
     Она вздохнула от зависти и покорности.
     -   Ему   принадлежит   полквартала    недвижимого    имущества    на
Гидальго-стрит.
     Я сделал в блокноте ничего не значащую закорючку.
     - А как насчет другой стороны улицы?
     - Только не у Энни Неррис. Я тоже  была  набожная,  как  Энни,  когда
могла распоряжаться своими ногами, но я не была такой упрямой. Она находит
стыд даже в  радиомузыке.  Энни  утверждает,  что  это  новое  изобретение
дьявола, а я сказала ей, что она не идет в ногу со временем. Она  даже  не
позволяет своему мальчику ходить в кино, и я сказала ей, что  с  мальчиком
могут случиться куда более скверные вещи, чем невинные развлечения.  Могут
и случаются.
     Она замолчала. Ее шишковатая  рука  с  трудом  поднялась  с  покрытых
простынью колен.
     - Слышите? Говорят о дьяволе.
     Повернувшись всем телом, она обратила лицо к окну.  За  стенами  дома
напротив спорили два женских голоса.
     Один из них густое контральто явно принадлежал полной  негритянке.  Я
уловил обрывки сказанной ей  фразы:  "так  слушайте...  из  моего  дома...
строить глазки моему сыну... убирайтесь... мой сын..."
     Другой голос был сопрано, резкое от страха и гнева.
     - Неправда! Это ложь! Вы сдали мне комнату на месяц...
     Низкий голос рассек его как удар.
     - Убирайтесь... Укладывайтесь и убирайтесь! Можете  получить  остаток
денег за оставшиеся дни. Они понадобятся вам на спиртное, мисс Чампион.
     Дверь снова хлопнула и юношеский голос проговорил:
     - Что здесь происходит? Мама, ты выгоняешь Люси?
     - Это тебя не касается, это не твое дело. Мисс Чампион уезжает.
     - Ты не можешь с ней так обойтись.
     Юноша говорил высоким обиженным голосом.
     - Она заплатила до конца месяца.
     - Она уезжает, это решено. А ты, Алекс, иди в свою  комнату.  Что  бы
сказал твой отец, если бы услышал, как ты разговариваешь со своей матерью?
     - Делай то, что велит тебе мать,  -  сказала  девушка.  -  Во  всяком
случае, после таких оскорблений я здесь не останусь.
     - Оскорблений! - с издевкой повторила пожилая женщина. -  Я  говорила
только о фактах, мисс Чампион, и я сказала ещ„ не все. Я не стану поганить
язык другими, пока здесь слушает Алекс...
     - Какими другими?
     - Вы знаете какими. Я сдаю свою хорошую комнату не для того, для чего
вы использовали ее прошлым вечером. Вчера вы принимали у  себя  в  комнате
мужчину и не пытайтесь лгать и изворачиваться.
     Если Люси и ответила, то так тихо, что ничего не было слышно.  Миссис
Неррис внезапно появилась  у  кухонного  окна.  У  меня  не  было  времени
отодвинуться из поля ее зрения, но она  не  подняла  глаз.  Лицо  ее  было
каменным. Она опустила окно и задернула штору.
     Тяжело дыша и улыбаясь, старая женщина откинулась на подушки.
     - Вот как. Выходит дело, что Энни промахнулась. Я бы сказала, что она
сама напросилась на неприятности, сдавая комнату этой молодой особе, Люси,
когда у нее в доме взрослый парень.
     И она добавила с прямотой очень  старого  человека,  которому  нечего
терять, кроме своей жизни:
     - Черт возьми, если она действительно уедет, то больше не будет ссор,
которые можно послушать.
     Я встал и тронул ее худое, обтянутое фланелью плечо.
     - Очень приятно было с вами встретиться, тетушка.
     - Мне с тобой тоже, сынок. Надеюсь, ты найдешь  себе  лучшую  работу,
чем ходить по домам. Я знаю, каково все время быть на ногах.  Я  всю  свою
жизнь готовила в больших домах. Нужно заботиться о своих ногах.
     Ее голос тянулся и тянулся за мной, как бесконечная паутина.
     Я вернулся к своей машине, отвел ее немного вперед  и  поставил  так,
чтобы можно было наблюдать за домом Неррисов. Моя работа связана с ходьбой
и ездой, но главным образом - с сидением и ожиданием. В машине было жарко,
но она была мне нужна как прикрытие. Я снял пиджак, сидел и ждал.  Секунды
медленно складывались в минуты, как стопки разогретых центов.
     В два, по моим приборным часам, с другого конца  Мезон-стрит  въехало
желтое такси. Оно замедлило ход, посигналило перед домом  Неррисов,  потом
развернулось и остановилось у тротуара за "фордом". Из дома вышла  Люси  в
шляпке и с сумочкой в руке. За ней Алекс Неррис, теперь полностью  одетый,
тащил два одинаковых чемодана.  Шофер  поставил  их  в  багажник,  и  Люси
неохотно и робко забралась на заднее сиденье. Алекс  смотрел,  как  машина
скрылась за поворотом. С крыльца за ним следила мать.
     Я,  отвернувшись,  проехал  мимо  них  и  последовал   за   такси   к
Гидальго-стрит,  до  Мейн,  потом  к  югу  от  Мейн.  В  этом  направлении
находилась железнодорожная станция и я был почти уверен, что Люси спешит к
поезду. Такси повернуло на улицу, ведшую к  станции,  и  подвезло  Люси  к
платформе. Она прошла на станцию. Я остановился за зданием и направился  к
задней двери комнаты ожидания. В тот же момент вышла Люси.  Лицо  ее  было
густо напудрено, волосы подобраны под  шляпу.  Не  взглянув  на  меня  она
подошла к стоянке такси на другой стороне улицы и села в  черную  с  белым
машину. Пока шофер забирал с платформы ее багаж, я развернул машину.
     Черная с белым машина поехала к северу от Мейна, к шоссе,  потом  два
квартала вдоль шоссе. Затем она замедлила ход, резко повернула налево  под
натянутое над двумя столбами полотнище с надписью:

                  МОТЕЛЬ "ГОРНЫЙ ВИД" И СТОЯНКА ПРИЦЕПОВ

     Я проехал мимо и развернулся на следующем перекрестке. Вернувшись,  я
успел заметить, как белое с черным такси отъехало без пассажира.
     Я остановил машину недалеко от полотнища с надписью  и  скользнул  на
другую сторону сиденья. Мотель "Горный вид" и стоянка прицепов размещались
на бесплодной земле между шоссе и железной дорогой.  Они  обладали  горным
видом в такой же степени, в какой им располагало любое  высокое  здание  в
Белла-сити. Сквозь проволочную ограду, оплетенную лозами дикого винограда,
я видел два-три десятка домов-прицепов, лежащих на грязной  площадке,  как
киты на берегу. Вокруг них и под ними играли  дети  и  собаки.  На  другой
части двора стояло Г-образное здание из бетона, пробуравленное двенадцатью
окнами и двенадцатью дверями. На правой двери висела табличка  "Офис".  На
его низком бетонном крылечке стояли чемоданы Люси.
     Она вышла в сопровождении толстого человека в тенниске. Он  подхватил
чемоданы и отвел ее к седьмой двери  на  углу  постройки.  Даже  с  такого
расстояния Люси казалась неестественно скованной от напряжения.
     Я въехал во  двор  и  остановился  перед  офисом.  Это  была  мрачная
комната,   разделенная   надвое    невысокой    раскрашенной    деревянной
перегородкой. У двери  стояла  потертая  брезентовая  кушетка.  По  другую
сторону  перегородки  находилось  заваленное  бумагами  бюро,   неубранный
диван-кровать, и надо всем этим господствовал кислый запах кофе, исходящий
из электрической кофеварки, полной зерен.  Грязная  карточка,  висящая  на
перегородке, гласила:
     "Мы оставляем за собой право выбора клиентуры".



                                    4

     Толстый мужчина вернулся в офис, его живот вздувался  над  тенниской.
Татуировка на его предплечьях напоминала клеймо на говядине. Одна из  них,
на правой  руке,  заявляла:  "Я  люблю  Этель",  а  его  маленькие  глазки
утверждали: "Я не люблю никого".
     - Свободные места есть?
     - Шутите? Чего у нас полно, так это свободных мест.
     Он оглядел свой  офис,  будто  подозревая,  что  что-то  здесь  не  в
порядке, но не мог понять, что именно.
     - Хотите снять комнату?
     - Номер шесть, если она свободна.
     - Она занята.
     - А как насчет номера восемь?
     - Восьмой можно.
     Он подошел к столу за регистрационным бланком и бросил его на стойку.
     - Путешествуете?
     - Угу.
     Я неразборчиво нацарапал свое имя, опустив номер лицензии и  домашний
адрес.
     - Жарко сегодня.
     - Пустяки. Тридцати восьми не  будет.  Были  бы  вы  здесь  в  первых
числах. Подскочила  почти  до  сорока  трех.  Вот  почему  мало  туристов.
Половина комнат пустует.
     Я заплатил за комнату и попросил разрешения позвонить.
     - Междугородный? - подозрительно прохрипел он.
     - Местный. Лично, если не возражаете.
     Он достал из-под прилавка аппарат и вышел, захлопнув за собой  дверь.
Я набрал номер отеля "Миссион". Голос Уны ответил немедленно,  как  только
меня соединили с ее комнатой.
     - Кто это?
     - Говорит Арчер, звоню из мотеля "Горный вид".  Люси  Чампион  только
что сняла здесь комнату. Ее хозяйка, цветная женщина по фамилии Неррис,  с
Мезон-стрит, выставила ее.
     - Где находится этот мотель?
     - На шоссе, двумя кварталами западнее Мейна. Она в седьмом номере.
     - Отлично, отлично, - ответила Уна напряженным голосом. - Продолжайте
наблюдение. Я собираюсь нанести ей визит. Мне надо знать куда  она  пойдет
после нашего разговора.
     Уна повесила трубку. Я прошел в комнату восемь, поставил свой чемодан
на середину потертого голубого ковра и повесил пиджак на железную  вешалку
в стенном шкафу.
     Кровать была накрыта тонким зеленым покрывалом, которое  не  скрывало
экономической депрессии в своей середине. Кровати я не доверял  и  сел  на
стул с прямой спинкой. Я поставил его перед окном и закурил.
     Из окна была видна дверь в  комнату  Люси  и  окно  внутреннего  угла
постройки. Дверь была закрыта, а на окне опущены  старые  зеленые  жалюзи.
Дым моей сигареты поднимался к оштукатуренному потолку в  спертом  воздухе
комнаты. За перегородкой соседней девятой комнаты простонал женский голос.
     Мужской голос спросил:
     - Что-нибудь не так?
     - Нет-нет.
     - Я думал, что-то не так.
     - Ну, давай! Все хорошо.
     - Я подумал, что сделал тебе больно.
     - Ну, давай! Ну, давай! Ну, давай!
     Вкус моей сигареты был отвратительный. Я бросил  ее  в  банку  из-под
кофе, поставленную в комнате вместо пепельницы, и  подумал  о  тех  людях,
которые поодиночке или парами лежали на этой железной кровати  и  смотрели
на желтый потолок. В углах остались  следы  их  грязи,  стены  впитали  их
запахи. Они приезжали со всех концов  страны,  чтобы  смотреть  на  желтый
потолок, валяться на железной кровати, трогать стены и оставлять невидимые
следы.
     Я подошел к перегородке, отделявшей меня от комнаты Люси. Она рыдала.
Через некоторое время она что-то сказала  сама  себе,  нечто,  вроде:  "Не
стану!" А немного погодя: "Просто не знаю, что делать".
     Люди часто рыдают в одиночку  и  говорят  себе,  что  не  знают,  что
делать, но все же слушать ее было тяжело. Я вернулся на свой стул у окна и
стал наблюдать за дверью, пытаясь внушить себе, будто мне неизвестно,  что
за ней происходит.
     Уна появилась перед ней внезапно, будто чья-то тень  в  наркотическом
сне. На ней были пятнистые под леопарда брюки и плотная  шелковая  блузка.
Стремительно, как боксер легкого веса, подойдя к двери,  она  постучала  в
нее два раза костяшками пальцев.
     Люси открыла дверь. Ее изящные коричневые пальцы взлетели  ко  рту  и
прижались к губам. Уна устремилась на нее  подобно  маленькому  тарану,  а
Люси отступила и скрылась из моего поля зрения. Я услышал, как ее  каблуки
неуверенно зацокали по полу, и подошел к перегородке.
     - Садись! - резко сказала Уна. - Нет, на кровать садись ты, а я  сяду
на стул. Итак, Люси, что же ты теперь делаешь?
     - Я не хочу с вами говорить.
     Голос Люси, вероятно, мог быть мягким и приятным, если  бы  страх  не
проделывал с ним свои фокусы.
     - Не стоит так волноваться.
     - А я и не волнуюсь. Это мое дело, что я делаю. Мое, а не ваше.
     - Я в этом не сомневаюсь. Но все же, чем ты занимаешься?
     - Я ищу работу, приличную работу. А когда я накоплю немного денег, то
вернусь домой. Я не скрываюсь от вас, хотя это не ваше дело.
     - И очень хорошо, Люси, потому что в  Детройт  ты  не  вернешься,  ни
сейчас, ни вообще когда-нибудь.
     - Вы не сможете меня удержать!
     Наступила пауза.
     - Нет, я не стану тебя удерживать. Но я вот что тебе скажу: когда  ты
слезешь с поезда, тебя там  уже  будут  ждать.  Я  каждый  вечер  звоню  в
Детройт.
     Еще одна длинная пауза.
     - Так что, видишь, Люси, Детройт для тебя исключается. Знаешь,  Люси,
что по-моему тебе следует сделать? Тебе нужно вернуться к нам. Ты  сделала
ошибку, уйдя от нас.
     Люси глубоко вздохнула.
     - Нет, я не могу.
     - Да, ты можешь. Так было бы безопаснее и для тебя, и  для  нас.  Для
всех безопаснее.
     Ясность и четкость тона Уны смягчились обманчивой мягкостью.
     -  Я  объясню  тебе  создавшееся  положение,  дорогая.  Мы  не  можем
позволить тебе бегать вот так, без цели, как это ты делаешь. Ты попадешь в
беду или приучишься слишком много пить в плохой компании, и тогда  начнешь
болтать. Я, видишь ли, знаю об этом все. Все мы болтуньи.
     - Я - нет, - запротестовала девушка. - Я никогда  не  стану  болтать,
обещаю вам, честное слово. Пожалуйста, позвольте мне уехать, куда я  хочу,
не мешайте мне заниматься своими делами, пожалуйста!
     - У меня есть долг перед моим братом. Я оставлю тебя в покое, если ты
ст