тиерец.  Она  работает  у
доктора. Он ни за что не женился бы на ней. Доктор Беннинг ни на ком бы не
женился после тех бед, которых он натерпелся от первой жены.
     - Он вдовец?
     - Разведен, - отрезала она, с явным неодобрением в  голосе  и  быстро
добавила: - Я ни в чем не виню  доктора,  кроме  его  глупой  женитьбы  на
женщине, которая была настолько моложе его... Она безо всякого стыда дурно
с ним обходилась. Кончилось это, как я и ожидала,  ее  бегством,  а  потом
разводом. Так, по крайней мере, я слышала.
     Она приняла суровый вид.
     - Не надо было мне поганить себе язык, повторяя слухи  и  скандальные
сплетни в божий день.
     - Как ее звали, миссис Неррис?
     - Элизабет. Доктор называл ее Бесс. Ее девичьей фамилии я не знаю. Он
женился на  ней  во  время  войны,  когда  был  военным  врачом  во  флоте
Соединенных Штатов.
     - А когда она его оставила?
     - Примерно через два года. Ему было без нее куда  лучше,  хотя  я  не
осмеливалась ему об этом сказать.
     - Похоже на то, что она вернулась.
     - Сейчас? В его доме?
     Я кивнул.
     Она сжала губы и лицо ее замкнулось.
     Недоверие к белому человеку было заложено в  ее  сознании  глубоко  и
крепко, краеугольным камнем, на который наслоился опыт поколений.
     - Вы  никому  не  скажете  о  том,  что  я  вам  наговорила?  У  меня
дьявольский язык, и я все еще не научилась придерживать его.
     - Я стараюсь вызволять людей из беды, а не усугублять ее.
     - Я вам верю. Это правда, что она к нему вернулась?
     - Она у него в доме. Разве Люси ничего об этом не говорила? Она  была
у доктора три раза, а миссис Беннинг работала как его помощница.
     - Люси ничего не говорила, - твердо ответила она.
     - Доктор  сказал  мне,  что  вы  опытная  сиделка.  Скажите,  у  Люси
проявлялись признаки какой-нибудь болезни, психической или физической?
     - Она казалась мне здоровой  женщиной,  если  не  считать  ее  дурных
привычек. Но она пила, и это портило ей аппетит.
     - Она пила?
     - К своему стыду и печали, я узнала, что она пьяница. А теперь, когда
вы спросили о ее здоровье, я вспомнила кое-что, озадачившее меня.
     Она открыла черную сумочку и вытащила из нее медицинский термометр  в
кожаном футляре. Миссис Неррис передала его мне.
     - Я нашла его в аптечке, в ее комнате. Не стряхивайте  его.  Я  хочу,
чтобы вы посмотрели на температуру.
     Я открыл футляр и начал поворачивать термометр, пока не  стала  видна
полоска ртути. Она показала 41,7 градуса.
     - Вы уверены, что этот термометр Люси?
     Негритянка  указала  на  инициалы  Л.Ч.,  написанные  карандашом   на
футляре.
     - Это ее термометр. Она была медсестрой.
     - У нее не могло быть такой температуры, не правда ли?  Мне  кажется,
что такая температура смертельна.
     - Совершенно верно - для  взрослых.  Я  сама  этого  не  понимаю.  Вы
думаете, мне надо показать его полиции?
     - Если хотите, я покажу. А пока, не могли бы вы  мне  рассказать  еще
что-нибудь о ее привычках? Вы говорите, что она была тихой и робкой?
     - Да, очень, и вначале все время сидела одна. Почти  все  вечера  она
просиживала в своей комнате с портативным приемником, который  привезла  с
собой. Я  считала,  что  для  молодой  женщины  странно  проводить  отпуск
подобным образом, и сказала ей об этом. Она рассмеялась в ответ, но не  от
веселья. У нее началась  истерика,  и  тогда-то  я  поняла,  в  каком  она
находится  напряжении.  Я  сама  начинала  чувствовать   напряженность   в
атмосфере, когда она была дома. Она, пожалуй, была дома двадцать три  часа
в сутки.
     - У нее бывали посетители?
     Миссис Неррис задумалась.
     - Нет, не было. Она сидела в своей комнате и слушала музыку. А  потом
я обнаружила, что она пьет. Однажды, когда  она  ушла  на  ленч,  я  стала
убираться в ее комнате. Я открыла ящик, чтобы сменить на дне бумагу, а там
лежали бутылки из-под виски, три или четыре пустых бутылки.
     Ее голос сделался резким от гнева.
     - Может быть, это успокаивало ее нервы, - заметил я.
     Она пристально посмотрела на меня.
     - Алекс сказал то же самое,  когда  я  рассказала  ему  об  этом.  Он
защищал ее, и тогда я задумалась о том, что они живут  под  одной  крышей.
Это было в конце прошлой недели. А потом, в середине  этой  недели  -  это
было в среду, поздно вечером, - я услышала, что она топчет по полу в своей
комнате. Я постучалась, и она открыла дверь. Она была в  красной  шелковой
пижаме, и в ее комнате был Алекс. Она сказала, что учит его  танцевать.  А
на самом деле она учила моего сына безнравственности, и  я  высказала  это
прямо ей в лицо.
     Ее грудь колыхнулась от вызвавших гнев  воспоминаний,  как  почва  от
запоздалого толчка после землетрясения.
     - Я сказала ей, что она превращает мой добропорядочный очаг в дансинг
и что она должна оставить моего сына в покое. Она ответила, что Алекс  сам
ее просил, а он поддержал ее и сказал, что любит ее. Тогда я поговорила  с
ней резко. Эта красная шелковая  пижама  на  вызывающе  выставленном  теле
убила во мне всякое милосердие. Дьявол разжег во мне гнев,  и  я  сказала,
что пусть она оставит в покое Алекса или сейчас же уходит из  дома  в  той
ночной одежде, в какой была. Я сказала, что рассчитываю на лучшее  будущее
для своего сына,  нежели  на  то,  которое  она  сможет  ему  дать.  Тогда
заговорил Алекс. Он заявил, что если Люси уйдет, то он уйдет с ней.
     В некотором смысле он так и сделал. Глаза его матери,  казалось,  уже
видели его тень в той эфемерной стране, куда исчезла Люси.
     - Да. Желания моего сына для меня закон. На следующее утро Люси ушла,
но вещи свои оставила. Не знаю, где она провела день. Она  ездила  куда-то
на  автобусе,  потому  что,  вернувшись   вечером,   она   жаловалась   на
обслуживание. Она была очень взволнована.
     - В четверг вечером?
     - Да, это было в четверг. В пятницу  она  весь  день  была  спокойна,
хотя, возможно, она только скрывала  свое  беспокойство.  Думаю,  что  она
что-то замышляла, и я страшно испугалась, как бы она не убежала с Алексом.
А ночью опять случилась беда. Я так и знала, что если  она  останется,  то
все так и пойдет одно за другим.
     - Что же случилось в пятницу?
     - Мне стыдно об этом говорить.
     - Но это может оказаться важным.
     Будучи невольным свидетелем  ссоры,  я  догадывался,  о  чем  она  не
решается сказать.
     - У нее был посетитель, не так ли?
     - Возможно, мне лучше рассказать  вам  все,  если  это  может  помочь
Алексу.
     Она колебалась.
     - Да, в пятницу ночью у Люси был гость. Я слышала, как он вошел к ней
через боковую дверь. Я проследила за ним  и  видела,  как  он  вошел.  Она
впустила в комнату мужчину, белого мужчину. В ту ночь я не стала  об  этом
говорить, не стала давать волю своему гневу. Я решила уснуть и  забыть  об
этом, но спала очень мало. Люси встала поздно и, пока я ходила в  магазин,
ушла  на  ленч.  Вернувшись,  она  принялась  искушать  моего  сына.   Она
поцеловала его прямо на улице, на виду у всех.  Это  было  бесстыдством  и
распутством. Я сказала ей, чтобы она уходила,  и  она  ушла.  Мой  мальчик
хотел оставить меня и уйти с ней. Тогда  мне  пришлось  рассказать  ему  о
мужчине в комнате.
     - Вам не следовало этого делать.
     -  Знаю.  Я  стыжусь  своего  поступка.  С  моей  стороны  это   было
опрометчиво и необдуманно. Он все равно не отвернулся от  нее.  Я  поняла,
что он для меня потерян. Раньше он всегда был послушным.
     Она вдруг согнулась, закрыла лицо руками  и  зарыдала.  Черная  мать,
оплакивающая разбитые надежды всех матерей на на  своих  сыновей,  черных,
белых и смуглых!
     В дверях появился дежурный сержант. Он некоторое время молча наблюдал
за ней потом спросил:
     - С ней нехорошо?
     - Она беспокоится о своем сыне.
     - Ее право, - равнодушно заметил он. - Вы Арчер?
     - Да.
     - Если вы к лейтенанту Брейку, то он  сейчас  примет  вас  у  себя  в
кабинете.
     Я поблагодарил его, и он исчез.
     Приступ скорби миссис Неррис утих так же внезапно, как и начался.
     - Мне очень жаль, - сказала она.
     - Все в порядке. Вы должны помнить, что Алекс невиновен,  хотя  он  и
ослушался вас. Он достаточно взрослый, чтобы принимать решения.
     - Я согласна с вами, - ответила она. - Но то, что  он  ради  какой-то
женщины мог покинуть меня - жестоко и несправедливо. Она привела его прямо
в тюрьму.
     - Вам не следовало играть на его ревности.
     - Из-за этого вы не будете ему верить?
     - Буду, но из-за этого  у  него  появился  мотив.  Ревность  -  штука
опасная, особенно когда нет фактов.
     - Разве не ясно, кем она была, раз принимала ночью  в  своей  комнате
белого мужчину?
     - У нее была только одна комната.
     - Это верно.
     - Где же она могла принять посетителя?
     - В моей гостиной, - ответила она.  -  Я  разрешила  ей  пользоваться
гостиной.
     - Может быть, у них был секретный разговор.
     - Хотела бы я знать, почему. - Ее вопрос уже содержал в себе ответ.
     - Есть множество причин, по которым мужчина может  посетить  женщину.
Как выглядел этот человек?
     - Я видела его только секунду под фонарем на  углу.  Обычный  человек
среднего роста, средних лет. Во всяком случае,  двигался  он  нетерпеливо.
Лица его я не разглядела.
     - Вы заметили, как он был одет?
     - Заметила. На нем была соломенная панама  и  светлый  пиджак.  Брюки
более темные. Он не казался мне респектабельным.
     - Возможно, вы правы, миссис  Неррис.  Но  могу  утверждать,  что  он
приходил к ней по делу.
     - Вы его знаете?
     - Это Макс Хэйс. Он частный детектив.
     - Как вы?
     - Не совсем.
     Я встал, но она удержала меня за руку.
     - Я слишком много наговорила, мистер Арчер.  Вы  по-прежнему  верите,
что Алекс невиновен?
     - Конечно, - ответил я.
     Но мотив, которым она снабдила сына, беспокоил меня.
     Миссис  Неррис  заметила  мою  озабоченность  и  поблагодарила   меня
печальным поклоном.



                                    19

     Кабинет Брейка представлял собой комнату с такими же зелеными, как  в
коридоре, стенами. К потолку на металлических штырях были подвешены  лампы
дневного света,  похожие  на  железные  внутренности  какого-то  аппарата.
Высоко на стене - маленькое окно в одну створку, и в нем квадрат  голубого
неба.
     Доктор Беннинг сидел в неудобной позе на стуле у стены, со шляпой  на
коленях. Брейк с обычным видом  флегматичной  готовности  разговаривал  по
телефону, стоявшему на письменном столе.
     - Я  занят,  разве  вы  не  слышали?  Пусть  этим  займется  дорожный
контроль. И я не занимаюсь дорогами уже двадцать лет.
     Он положил трубку и, словно бороной, провел рукой по  волосам.  Потом
он сделал вид, будто только что заметил меня в дверях.
     -  А,  это  вы.  Решили  почтить  нас  своим   визитом.   Входите   и
присаживайтесь. Док как раз говорил мне, что  вы  развели  по  этому  делу
бурную деятельность.
     Я сел рядом с Беннингом, который протестующе улыбнулся и открыл  рот,
собираясь  заговорить.  Но  раньше,  чем  он  успел  это  сделать,   Брейк
продолжал:
     - Учитывая положение вещей, давайте говорить прямо. Я работаю  не  на
себя и приветствую помощь от частных сыщиков, граждан  и  кого  угодно.  Я
рад, что вы прислали ко мне доктора.
     - Что вы думаете о возможности самоубийства?
     Мой вопрос Брейк отмел.
     - К  этому  я  еще  подойду.  Вначале  о  другом.  Если  вы  намерены
заниматься этим делом, беседовать с моими свидетелями и вмешиваться во все
происходящее, то мне нужно знать, какова ваша  позиция  и  какова  позиция
вашего клиента.
     - Мой клиент от меня удрал.
     - В чем же заключается ваш интерес? Док говорил мне, что вы  немерены
выгородить этого парня Нерриса.
     - Так определенно я не говорил, - возразил Беннинг. - Но я согласен с
мистером Арчером, что парень, вероятно, невиновен.
     - Это ваше мнение, Арчер?
     - Верно. Я бы хотел поговорить с Алексом.
     - Еще бы! Кстати, не наняла ли вас его мать?  Чтобы  водить  меня  за
нос?
     - У вас мания преследования, лейтенант.
     Враждебность черной тенью медленно наползала  на  его  лицо,  подобно
тени от черной тучи, проходящей над холмом.
     - Вы признаете, что считаете Нерриса  невиновным.  Так  вы  и  раньше
думали. Вы что, собираете  улики,  чтобы  за  них  зацепился  какой-нибудь
адвокат? Или вообще собираете показания? Это мне надо знать.
     - Вообще собираю показания. Вчера меня наняла мисс Сильвия Трин.  Она
компаньонка миссис Синглентон.
     Услышав вторую фамилию, Беннинг подался вперед.
     - Это та женщина, у которой пропал сын?
     - Вот именно, - сказал Брейк. - На прошлой неделе мы  провели  насчет
него обычное расследование.  Потом  мы  нашли  в  вещах  Чампион  газетную
вырезку о награде за сведения о нем. И теперь я  пытаюсь  сообразить,  чем
мог  быть  связан  пропавший  аристократ  с  зарезанной  здесь  в   долине
черномазой. У вас есть какие-либо соображения, док?
     - Я, собственно, об этом не думал.
     Прекрасно он об этом думал.
     - На первый взгляд кажется, что связь может  быть  только  случайной.
Некоторые из моих пациентов таскают с собой  самые  невероятные  вещи,  не
имеющие к ним никакого отношения. А эмоционально неуравновешенные  женщины
часто связывают себя с людьми, о которых пишут в газетах.
     Брейк нетерпеливо повернулся ко мне.
     - А вы, Арчер? Что вы об этом думаете?
     Я  посмотрел  на  длинное  честное  лицо  Беннинга  и  спросил  себя,
достаточно ли хорошо он знает свою жену. Вводить его в курс дел насчет нее
не входило в мои намерения.
     - Ничего такого, из-за чего вам стоило бы заряжать свой пугач.
     - У меня, между прочим, револьвер сорок  пятого  калибра,  -  заметил
Брейк. - А чего добивается ваша клиентка? Мисс Трин, кажется?
     - Мисс Трин сообщила мне кое-какие детали исчезновения Синглентона.
     Я сообщил Брейку часть их, достаточную для того, чтобы удержать его в
Белла-сити, подальше от Эройо-Бич. О блондинке я не упомянул.
     Утомленный  моей  сокращенной  версией,  Брейк  то  щелкал  стальными
наручниками, то играл бумагами в папке  с  надписью:  "входящие".  Беннинг
слушал внимательно и очень нервничал.
     Когда я кончил, доктор стремительно встал, вертя в руках шляпу.
     - Извините меня, но я должен успеть до церкви забежать в больницу.
     - Спасибо за то, что вы пришли, - сказал Брейк. - Если хотите, можете
осмотреть труп, но вряд ли вы найдете признаки колебания жертвы. Я никогда
не видел самоубийц с перерезанным горлом без таких признаков.  А  также  с
таким глубоким разрезом.
     - Она в больничном морге?
     - Да, в ожидании вскрытия. Просто идите и скажите  охраннику,  что  я
вас послал.
     - Я состою в штате больницы, - напомнил Беннинг с кислой улыбкой.
     Он нахлобучил шляпу и боком двинулся  к  двери,  неуклюже  переступая
длинными ногами.
     - Одну минуту, доктор.
     Я встал и протянул ему термометр, который дала мне миссис  Неррис.  -
Термометр принадлежал Люси Чампион. Интересно, какие  вы  сможете  сделать
выводы.
     Он достал градусник из футляра и посмотрел его на свету.
     - Сорок один и семь. Да, температура впечатляющая.
     - У Люси не было вчера лихорадки?
     - Я этого не заметил.
     - А разве не положено измерять температуру пациентов?
     Он помолчал и ответил:
     - Да, теперь я вспомнил.  Я  измерял  у  нее  температуру,  она  была
нормальная.  А  с  температурой  сорок  один  и  семь  она  бы  долго   не
продержалась.
     - Она и не продержалась.
     Брейк обошел стол и взял термометр у Беннинга.
     - Откуда вы его взяли, Арчер?
     - У миссис Неррис. Она нашла его в комнате Люси.
     - Она могла подержать его над горящей спичкой, так ведь, док?
     Беннинг казался озадаченным.
     - А зачем? Это не имеет смысла.
     - По-моему, имеет. Может быть она пытается доказать,  что  у  Чампион
была горячка, и она покончила с собой в состоянии невменяемости.
     - Я этого не думаю, - сказал я.
     - Подождите-ка минутку.
     Брейк постучал ладонью по столу.
     - Чампион появилась здесь в первых числах месяца?
     - Как раз две недели назад.
     - Вот об этом я и думаю. Знаете, какая жара стояла  тогда  в  долине?
Сорок три градуса. Лихорадка была не  у  Чампион,  а  у  этого  проклятого
города.
     - Разве может быть такое, доктор? - спросил  я.  -  Разве  могут  эти
термометры показывать температуру воздуха?
     - Конечно. Это сплошь и рядом случается.
     - Вот вам и ключ, - сказал Брейк.
     - И теперь я могу идти, - добавил Беннинг с тонкой улыбкой.
     Когда дверь за ним закрылась,  Брейк  откинулся  на  спинку  стула  и
закурил сигарету.
     - Думаете, в идее дока насчет фобии Чампион что-то есть?
     - Похоже, что он разбирается в психиатрии.
     -  Еще  бы.  Он   говорил,   что   одно   время   собирался   в   ней
специализироваться, только не мог позволить себе лишних  пять  лет  учебы.
Когда он говорит мне, что у девчонки с головой было не в порядке, я  готов
верить ему на слово. Он знает, что говорит.
     Брейк выпустил кольцо дыма и  проткнул  его  пальцем  в  непристойном
жесте.
     - Сам-то я стою за вещественные улики.
     - И у вас что-нибудь есть?
     - Достаточно. Будете держать это при себе, к защите не помчитесь?
     Я поймал его на слове:
     - А вы не забегаете немного вперед?
     - Я так знаю свое дело, что могу забежать и далеко.
     Он достал  из  ящика  стола  черную  стальную  коробку  для  хранения
вещественных доказательств и открыл крышку.  В  ней  лежал  нож  с  кривым
лезвием и черной резной деревянной ручкой. Пятна  крови  на  лезвии  стали
темно-коричневыми.
     - Это я уже видел.
     - Но вы не знаете, чей он.
     - А вы?
     - Вчера я показал этот нож миссис  Неррис.  Она  еще  не  знала,  что
Чампион убита, и опознала его. Ее муж прислал этот нож Алексу с  Филиппин,
примерно семь лет назад. Он висел на стене в его  спальне,  и  она  видела
этот  нож  каждое  утро,  когда  приходила  убирать  постель,  вплоть   до
вчерашнего дня.
     - И она это сказала?
     - Да, она. Так что, возможно, у Чампион были психические приступы,  о
которых болтал док. Может быть, между этим делом и делом Синглентона  есть
связь, о  которой  мы  не  знаем.  Но  у  меня  достаточно  материала  для
обвинения, и я ничего не собираюсь упускать.
     Он закрыл коробку и убрал ее в стол.
     Все утро я раздумывал, стоит ли выкладывать Брейку все, что я знал, и
решил, что не стоит. В  этом  деле  переплелись  оборванные  концы  разных
нитей: Синглентон и его  блондинка,  Люси  и  Уна.  Разрозненные  частицы,
которые я собирал, стараясь  сложить  все  в  единое  целое,  нельзя  было
причислить к разряду прямых улик. Улика же, в понимании Брейка была  неким
предметом, который можно убрать в коробку, и в надлежащий  момент  ударить
ею, как молотком, по лбам провинциальных  присяжных.  Нет,  подобное  дело
было не для провинции.
     - А у вас есть показания парня по этому поводу? - спросил я. - Он  не
дурак, и должен был знать, что нож неизбежно приведет к  нему.  Зачем  ему
нужно было оставлять там нож?
     - А он и не оставлял. Он за  ним  вернулся.  Вы  же  видели,  как  он
возвращался. Он даже набросился на вас.
     - Это не важно. Он думал, что  между  мной  и  Люси  что-то  есть,  и
потерял голову. Мальчик был вне себя.
     - Конечно. Это часть моей версии. Он тип эмоциональный. Я  не  считаю
это преднамеренным убийством. Нет, это преступление под действием страсти,
убийство второй степени. Он ворвался и  прирезал  ее.  А  может  быть,  он
вытащил ключ из ее сумочки, когда они вместе ехали  в  машине.  Во  всяком
случае, ключа у нее не было. Он впал в ярость, зарезал ее и убежал.  Потом
вспомнил про нож и вернулся за ним.