сных
свидетельниц погибнут при пожаре. Так для чего мешать Господу делать то,
что так хорошо Им начато?
   Герцог тем временем бросился сперва к двери корпуса, но ту, как обычно,
на ночь заперли на засов. Тогда Лавердьер, сняв с перевязи шпагу вместе с
ножнами, ударил эфесом в первое же попавшееся окно. Раздался звон
разбитого стекла и испуганный женский вскрик.
   Из окна, придерживая на груди ночную сорочку, выглянула заспанная
Винсента. есколько драгоценных минут ушло на то, чтобы окончательно ее
разбудить и втолковать, что в корпусе пожар, и что нужно открыть входную
дверь. В результате монахиня, высунувшись в окно и увидев пламя, с воплем
"Боже!"... упала в обморок. Герцог, пробормотав сквозь зубы солдатское
ругательство, которое, казалось, даже огонь вогнало в краску, влез через
окно в келью, оттуда, перешагнув через бесчувственную Винсенту, выбежал в
коридор....
   ...К этому времени в келье аббата языки огня выбились из-под двери и
лизали пол коридора; от жара полопались оконные стекла и пламя по ставням
перекинулось в келью Гонории, а оттуда - в келью Марго; сама же Марго,
увидев открывающуюся дверь Винсентиной кельи, спряталась за синей
занавесью. В тот миг, когда герцог отодвинул засов, Маргарите наконец-то
удалось сладить с замком. И вовремя - пламя уже подбиралось к ней по полу.
Открыв дверцу, она юркнула в потайной ход. ("Капелла святой Маргариты...
Окно выходит на конюшню...") ...
   .... Когда Марго входила в алтарь, наконец-то загудел набат. Это верный
Жан, напрасно прождав в конюшне своего господина, встревожился, выглянул
наружу и, увидев пламя, помчался со всех ног к колокольне. Шестеро
прибежавших работников взялись таскать воду, но толку от их усилий было
немного. Герцог тем временем успел вынести на улицу Винсенту, все еще
бесчувственную, и теперь отчаянно барабанил во все двери и выталкивал
бестолково причитающих полуголых монахинь на крыльцо. "Мои девочки!" -
вскрикнула Селина и бросилась к пансиону. "Боже! - стонала добрая
Симплиция, заламывая руки. - Там же отец Гаспар! И мать-аббатиса!
   Они же сгорят! Монсеньер, сделайте же что-нибудь!
   - уже сгорели! - не оборачиваясь, бросил герцог. - Бегите, не путайтесь
под ногами! - повариха, причитая, выбежала вон.
   - о... Матушка Иеронима! - вскричала выскочившая Юстина, с ужасом глядя
на огонь, отрезавший обитательницам трех самых дальних от двери келий пути
к отступлению. - И матушка Августа!
   И Гертруда! Что нам делать, монсеньер?!
   - Отсюда уже не подобраться. Попробую через окна. Дорогу! - герцог
бросился в келью Симплиции, выбил окно и выпрыгнул наружу, снова
оказавшись в галерее. И, только летя вниз, обнаружил, что на этой стороне
окна выше от земли, чем на другой, и без лестницы в горящие кельи не
доберешься. Из соседнего окна выбралась Гертруда, - полностью одетая и
полностью сохранившая присутствие духа.
   - Монсеньер! Помогите! - Спрыгнула. Герцог подхватил ее, машинально
прижал к себе. Лицо казначеи на миг осветилось улыбкой.
   - Чем могу быть полезна, монсеньер?
   - Лестницу, сестра. Скорее!
   Гертруда, знавшая, где что лежит в монастыре, лучше самой Гонории и под
шумок прибравшая к рукам Доротеины ключи, бросилась к библиотеке, крикнув
на бегу, что принесет легкую складную лесенку.
   Тем временем в одном окне показалась заспанная лошадиная физиономия
Августы, перекошенная ужасом. Заведующая ризницей беспомощно глядела то в
глубину комнаты - на горящую дверь, то в окно, не в силах сообразить, что
ей делать.
   - Вылезайте в окно, матушка! Вылезайте и прыгайте, я вас подхвачу!
   - во весь голос крикнул Лавердьер. Бесполезно. Герцог видел в окно, как
несчастная монахиня, будто курица с отрубленной головой, бестолково
мечется по келье, а пламя уже готовится лизнуть балдахин. Что до матери
Иеронимы, то она, несмотря на все крики и кидаемые в окно камешки, вообще
не подавала признаков жизни.
   аконец подоспела Гертруда, а следом за ней - Жан, с лестницей на плече.
Двумя ударами лестницы Лавердьер высадил окно в келье хозяйки ризницы.
Августа взвизгнула и молитвенно сложила руки.
   - Держи, Жано! - герцог белкой взлетел по лестнице. - Сюда, матушка,
сейчас я вас вытащу! у, смелее! Да ну же, шевелитесь, сто тысяч чертей вам
в штаны!!
   Упоминание нечистой силы, да еще в таком количестве, сделало свое дело:
набожная Августа подняла руку, чтобы перекреститься, и при этом была
вынуждена отцепиться от занавески. Воспользовавшись этим, герцог сгреб ее
в охапку и в два счета спустил вниз, в обьятия верного слуги. Августа села
на корточки возле колонны и принялась причитать и молиться.
   е обращая на нее внимания, Лавердьер занялся спасением матушки
Иеронимы. Та преспокойно лежала в кровати, свернувшись калачиком, будто
все происходившее за стенами кельи ее не касалось.
   Сперва герцог подумал, что помощь опоздала. о когда он подхватил
старуху на руки, в нос ему ударил запах перегара. Иеронима даже во сне не
расставалась с заветной серебряной фляжечкой. Герцог понес монахиню к
окну, чертыхаясь не хуже любого рейтарского капитана.
   - Принимайте!
   - О, монсеньер, что с матушкой?!
   - Пьяна, как трактирный музыкант!
   Иерониму, так и не проснувшуюся, спустили с лестницы, как спускают
полные бочки в погреб. Лавердьер машинально подобрал и сунул в карман
полупустую фляжку, выпавшую у нее из рук. "Так.
   вроде бы, вс„", - герцог, тяжело дыша, прислонился к колонне.
   "Точно ли - вс„?"
   - Жан!
   - Да, монсеньер!
   - Где я велел тебе быть?
   Кучер начал было объяснять, что звонить, по его разумению, больше не
имело смысла, и что он...
   - Так это ты звонил? А что же отец Эрве? Ладно, черт с ним. Как там?
   Оказалось, что, пока Лавердьер вызволял достойных матушек, огонь
несмотря на все усилия, полностью охватил чердак, а оттуда перекинулся на
крышу церкви и на корпус послушниц, но, насколько Жану известно, все
сестры благополучно выбрались на улицу. Коекто слегка обожжен, кое-кто
угорел, - ими уже занялась Урсула.
   - а крышу церкви? - взвизгнула Августа. - Господи, помилуй!
   Ризница!!!
   - е извольте беспокоиться, матушка: там отец Эрве! Мать Гертруда дала
ему ключи.
   - А Маргарита? Ты ее не видел?
   ...Вбежав в алтарь, Маргарита спустилась к гробу с мощами новой святой,
стоявшему чуть ли не поперек вратной арки. Склонившись, поцеловала слой
воска, скрывавший лицо Иоланды: "Прощай, сестра.
   Спи спокойно - я отомстила за тебя". Вернулась в алтарь; путаясь в
отмычках, с трудом нашла нужную и вбежала в капеллу. Захлопнула дверь -
вовремя: в церковь вбежали монахини и послушницы, руководимые Гертрудой и
Ефразией, и принялись выносить на улицу все, что могли снять или поднять,
и что представляло хоть какую-то ценность, - в том числе и останки
несчастных сестер. Впрочем, шуму от этой спасательной операции было
гораздо больше, нежели проку.
   К счастью, про капеллу все благополучно забыли, - да и ключ от нее
остался в келье д'Арнуле. Пламя, прокравшееся через открытую Маргаритой
дверь, теперь лизало пол и стены алтаря, перекрыв доступ в ризницу.
   Марго, не в пример причитавшим и бестолково суетившимся сестрам,
понимала, что поддаться панике - смерти подобно. Переведя дыхание, она
сбросила монашеское платье. Еще в прошлый раз, деля матрас с духовником,
молодая женщина заметила, что узкое и вытянутое окно капеллы расположено
довольно высоко. о вместе с тем от ее внимания не ускользнуло и то, что
деревянная статуя святой Маргариты, фута в полтора высотой, водружена на
что-то вроде стола, но не прибита к нему намертво. Марго решительно
сгребла статую в охапку и поставила на пол, а подставку подтащила поближе
к окну. Потом бесцеремонно стащила с деревянной мученицы богато расшитое
жемчугом одеяние и жемчужную корону:
   "Если у меня ни гроша не будет - на что же я тебе твою фунтовую свечку
куплю?". Рассовала добычу в карманы и за пазуху. Влезла на подставку,
втащила за собой святую, ухватив ее за голову: "ичего, сестренка,
прорвемся. Я тебя тут не брошу!". Поднялась на ноги, выглянула в окно -
никого. Держа статую за плечи, изо всех сил ударила ее нижним концом в
стекло. Раздался треск, посыпались осколки, в провонявшую затхлостью
капеллу ворвались прохладный ночной ветер и едкий запах дыма. Перехватив
святую поудобнее, Марго ударила снова. Путь был свободен. Бывшая девка
сперва выбросила из окна статую, потом, взобравшись на узенький
подоконник, свесила наружу ноги и, уцепившись за уцелевшую верхнюю
перекладину рамы, потихоньку сползла вниз, повиснув на руках. Спрыгнула.
Штаны порвала, камзол выпачкала, спину ободрала, заноз полные ладони
насажала, колени рассадила не хуже, чем тогда, на мосту - приземлилась
неудачно. о полдела было сделано. В конюшне она обнаружила, что Корбо
оседлан, но выяснять, кому она обязана этим подарком судьбы, времени не
было.
   Взяв коня под уздцы, Маргарита услышала, как где-то возле церкви
грохнул выстрел.
   ... "Ризница! Что с ризницей?!" - стенала мать Августа, - ох,
монсеньер!". "е беспокойтесь, матушка, - отозвался герцог, уже порядком
уставший от роли всеобщего ангела-спасителя, на которого отовсюду
устремлены молящие взоры. - Я сейчас схожу туда и посмотрю".
   По дороге его нагнала Гертруда с парой фонарей. "Я с вами, монсеньер!"
- произнесла голосом не то Берты Руссильонской, не то святой Феклы. Пошли
к ризнице, к наружному входу.
   Дверь была приоткрыта, возле нее лежали, кое-как сваленные в кучу,
облачения отца Клемана и пара серебряных патенов. Внутри кто-то возился.
Гертруда, обеспокоенная судьбой монастырской казны, вбежала в ризницу,
опередив герцога. И тут же до ушей Лавердьера донесся ее возмущенный
вопль: "Отец Эрве!! Так вот как вы спасаете монастырскую казну!! Так вот
как вы... Ох!"
   Подбежавший герцог рывком распахнул дверь... да так и застыл на пороге,
подняв фонарь. В углу, возле самой двери, стояла на коленях Гертруда,
будто собиралась помолиться. Под левой грудью у нее торчала рукоять
кинжала... его собственного, толедского, который он собирался отдать
Маргарите, но не смог найти. Отец Эрве невозмутимо продолжал набивать
карманы сутаны монетами из взломанного сундучка, не обращая внимания на
Лавердьера. Быстро склонившись над Гертрудой, герцог увидел, что казначея
уже покинула дольний мир.
   - Отец Эрве!! Что за дьявольщину вы тут творите, преисподняя вас побери
вместе со всеми иезуитами!?
   - Полегче, ваша светлость! Я - ваш духовный отец!
   - Среди моих родственников нет убийц и грабителей!
   - А как вы будете доказывать, что убийца - не вы? Чего будет стоить
слово бывшего еретика против слова священника, известного своей праведной
жизнью и благочестием? Впрочем, я готов охранить от позора честь вашей
семьи... за сходную цену... - тонкие губы иезуита растянулись в гаденькой
ухмылочке. - Шли бы вы таскать воду, монсеньер... и предоставили бы мне
спасать ризницу... так будет лучше... для всех... пока никто вас не
видел...
   Герцог невольно отступил. Его рыцарское благородство и отвага были
бессильны против этой змеиной наглости, скользкой, как болотная слизь, как
бессильна шпага против яда Медичи. Иезуит был прав: герцог уже слышал
голоса спешащих к ризнице монахинь...
   которые вместе с церковной утварью вытащат из ризницы и тело казначеи с
кинжалом Лавердьера в груди, а отец Эрве - единственный свидетель,
способный - при желании! - удостоверить непричастность герцога к
убийству... хотя - как? Заявив, что мать-казначея геройски погибла, спасая
достояние обители?
   "Скорее, помогайте мне - крыша уже трещит! - зашипел де Форе, будто
угадав мысли герцога, - а насчет этой не беспокойтесь: огонь поедает все,
что ему дают". Иезуит снова гаденько улыбнулся и подмигнул.
   Герцог задохнулся от бессильной ненависти... и вспомнил слова
Маргариты: "Если бы вы, как только услышали их угрозы, взяли бы со стола
пистолеты..." Да, пистолеты. В этой суматохе он совершенно забыл про них!
   - Вы правы, святой отец. Огонь неразборчив в еде. И даже слишком.
   - Что вы сказали, ваша светлость? - Иезуит удивленно поднял голову от
сундучка с золотыми.
   - То, что слышал, скотина! - Горящие гневом глаза Армана де Лавердьера
и вспышка, вырвавшаяся из дула пистолета были последним, что увидел в
своей жизни Эрве де Форе.
   Тут рухнула крыша ризницы. Герцог чудом успел отскочить, камзол на нем
горел, и он покатился по земле, сбивая пламя. Поднялся, хватая ртом воздух
пополам с дымом. Закашлялся. Побрел, сам не зная куда, тяжело шатаясь.
австречу ему из-за угла выбежали две молодые монахини: "Монсеньер! О,
Боже, что с вами?" Он тяжело обвис на хрупких девичьих плечах, из
последних сил шепотом прося прощения за свою слабость. И почти сразу же на
лицо ему упали первые крупные капли дождя...
   ...Первым делом Марго выпустила из конюшни всех лошадей, кроме Корбо.
Табун ломанул через кладбище к главным воротам. Слушая доносившиеся издали
цокот копыт, тревожное ржание, ругательства и испуганные женские вопли,
довольно усмехнулась, - чем больше суматохи, тем лучше. Корбо, разбуженный
среди ночи, отнюдь не горел желанием отправиться в дальний поход. Марго
насилу вытащила его из конюшни. Почуяв запах дыма, жеребец тревожно
захрапел и решил, что пора уносить ноги. Маргарите пришлось всей тяжестью
повиснуть на узде, чтобы удержать его. Вороной вертелся, поднимался на
дыбы, мотал головой. Марго прыгала вокруг него, перемежая ласковые уговоры
площадной руганью. аконец, улучив момент, когда несносное животное
зазевалось, бывшая девка вскочила в седло и крепко сжала ногами конские
бока.
   Корбо, брыкнувшись еще пару раз для порядка, уразумел, что
сопротивляться глупо. Марго разобрала поводья и на всякий случай привела в
боевую готовность кинжал Гаспара. Потом легко тронула коня шпорами: "у,
давай, старина!
   Вперед! Ты же не хочешь, чтобы тебя бросили в этом сумасшедшем доме!"
Конь, повернув голову, внимательно посмотрел на всадницу, коротко и тихо
заржал в знак согласия и прянул вперед....
   ...Услышав стремительно приближающийся сзади цокот копыт, обе
растерявшиеся монахини подумали, что на них несется одна из вырвавшихся из
конюшни перепуганных лошадей, и, потеряв голову, вместо того, чтобы
спокойно дать Маргарите проехать, с отчаянным визгом метнулись навстречу
своей погибели, увлекая за собой обессилевшего герцога. В результате все
трое кучей повалились на траву. Маргарита тихо рассмеялась при виде этой
сцены, и, вместо того, чтобы натянуть поводья, пришпорила вороного.
Могучий конь преодолел живую преграду с той же легкостью, с какой воробей
перепархивает с веточки на веточку. "Браво, Арман! Вот это по-нашему!!" -
не удержавшись, крикнула бывшая девка.
   - Маргарита! - радость придала герцогу сил. Стряхнув с себя пищащих
монахинь, он приподнялся. Марго, придержав коня, обернулась и показала
Лавердьеру окровавленное распятие. Тот кивнул и взялся за пистолет, другой
рукой махнув в сторону ризницы. Марго подмигнула, отсалютовала ему
распятием и дала шенкеля. Конь галопом рванул с места. Герцог глядел вслед
Марго, пока вороной не перемахнул через калитку и всадница не скрылась из
виду.
   Вот тут-то и хлынул настоящий дождь. Сплошная пелена воды накрыла лес и
монастырь, промочив насквозь все, что только способно было впитывать воду,
и сделав наконец то, что тщетно старались сделать шестеро работников с
ведрами.
   Этот ливень, казалось, способен был потушить даже огни преисподней.
   Шестеро работяг вздохнули с облегчением и занялись водворением на место
разбежавшихся лошадей. Сестры и матушки все, как одна, воздели руки к
небу, шепча благодарственные молитвы.
   Монахинь зрелище несущейся на вороном коне и смеющейся аббатисиной
девки, которую не иначе, как сам дьявол извлек из i- pace, до того
потрясло, что они с трудом смогли встать. Лавердьер, стиснув зубы, кое-как
дотащил обеих своих помощниц до пансиона и свалил обеих на первую же
попавшуюся кровать, а сам сел на крыльцо и подставил лицо под струи дождя,
чтобы никто не заметил катящихся по его лицу слез радости.
   - Она жива, - он не замечал, что говорит вслух, - моя дочь жива!
   - Конечно, жива, монсеньер! - герцог вздрогнул: добрая Винсента,
движимая самыми лучшими чувствами, ласково положила руку на его обожженное
плечо.
   - Она вечно будет жива на Hебесах и в наших сердцах!
   - Да-да, - отозвался герцог, тем тоном, каким принято отзываться на
подобные банальности. - Конечно, сестра.
   - О, монсеньер! Ведь это она защитила нас от огня!
   - Да, да, это она! Это она! - загалдели монахини. - Блаженная Иоланда!
Святая Иоланда!!
 
 
 
   Эпилог 
 
 
   Десять лет спустя в монтобанский трактир "Королевская селедка" заехал
пропустить стаканчик некий монах, собиравший пожертвования. Он также вез с
собой кое-какие святые реликвии и за небольшую плату предлагал всем
желающим взглянуть на них. Желающие, естественно, нашлись. Разложив на
столе свои сокровища, толстопузый отче, ставший настоящим златоустом после
изрядной дозы шарантского вина, нахваливал свой товар, точно купец на
ярмарке:
   "Вот тут, в мешочке, зуб святой Биргитты... здесь, в ящичке, кусочек
лопатки святого Роха... а вот это - волос святой Агнессы..."
   - А это что за чудо? - спросила подошедшая, чтобы подлить святому отцу
вина, трактирщица - высокая, крепко сложенная брюнетка лет тридцати шести,
- указав на какие-то маленькие, будто цыплячьи, косточки, белевшие на
черном бархате в раскрытом реликварии.
   - А это, дочь моя, десница блаженной Иоланды Фонтен-Герирской! -
ответствовал монах.
   - Как вы сказали, отче? Иоланды? Из Фонтен-Герира? - недоверчиво
переспросила женщина.
   - А чему вы так удивляетесь, госпожа Маргарита? - полюбопытствовал один
из посетителей.
   - Да нет, ничему... просто не припомню такой... впрочем, я не очень-то
разбираюсь в святцах... простите меня, отче, дуру необразованную! -
смущенно забормотала трактирщица.
   - Hичего, ничего, дочь моя! - благодушно заметил размякший от вина
монах.
   Осушив еще половину кувшина, он с воодушевлением пустился в рассказ о
непорочной деве, за свою чистоту отмеченной священными стигматами и
досрочно взятой на небо, и о том, как лишь заступничество блаженной не
дало сгореть дотла Фонтен-Герирской обители. Под конец он позволил всем
желающим приложиться к святыне - всего за пару денье. Госпожа Маргарита
звонко чмокнула угол реликвария, и сунула в руку монаха пару монеток.
   ...Выйдя из залы на кухню, почтенная трактирщица с ловкостью,
свидетельствовавшей о длительной практике, откупорила бутылку своего
лучшего вуврэ. алила полный стакан. Стоя выпила. Быстро осенила себя
крестным знамением.
   А потом тихо выругалась, длинно и изощренно, как обозная девка.