осенить тебя благодатью...
   - А, так сейчас это называется "осенить благодатью", ваше преподобие? А
матушка аббатиса про это знает? - с деланным простодушием спросила Марго.
   - А кто побежит к ней с докладом? е я, и не ты, и уж конечно, не Корбо,
- Гаспар жестом указал на вороного.
   - о, ваше преподобие....
   - К черту преподобие - Гаспар! И говори мне "ты"! Ты такая красивая,
Маргарита! - он опять вознамерился ее облапить, но, получив коленом в
самое чувствительное место, вынужден был разомкнуть объятия.
   - Hу, теперь понял? ("Еще не хватало, чтобы он за мной поволокся, а
мамаша Онорет ревновать вздумала!") Хорош святоша!
   - Hумм! Ох! Черт бы тебя подрал, треклятая потаскуха!
   - Я, хоть и потаскуха, да соображаю, что всему свое место, -
отпарировала Маргарита, недвусмысленно постучав себе пальцем по лбу. - А
вы, господин аббат, готовы хоть среди бела дня, хоть под открытым небом. А
если проедет кто?
   - Поглядите-ка на эту мамзель Для-Всех, которая корчит из себя
недотрогу!
   - Обижаете, святой отец... - бывшая девка покачала головой. - Всем
известно, что я раскаялась, обратилась к Господу, и порвала с прошлым!
 
   "Агнец Божий"(лат) - последняя часть заупокойной службы.
   - Знаю я, как вы рвете! - огрызнулся Гаспар, но руки распускать больше
не стал. Он бы не задумываясь добился своего силой, если бы застал на
поляне какое-нибудь эфирное создание, способное только визжать и взывать к
Богоматери. о с Марго, решительной, рослой, сильной женщиной - аббат даже
на каблуках был ниже ее на полголовы - поневоле приходилось считаться.
Сознание своего бессилия приводило его в бешенство, а бешенство
подхлестывало желание. о Марго была права: место для плотских утех он
выбрал не самое подходящее. - Слушай... - он попытался взять ее за руку,
но она вырвалась. - Hу, не бойся! Прости, я потерял голову, когда увидел
тебя... ("Давай, давай, работай языком, красавчик!")
   Можно, я приду за тобой сегодня вечером? Когда все будут спать?
   - Гаспар, притянув ее к себе, перешел на шепот. - Я знаю такое место,
где нам ни днем, ни ночью никто не помешает! Даже моя тетка! ("Та-ак. А
вот это уже интересно. Это где же он отыскал такое место, куда сама
аббатиса носа не су„т? Уж не там ли... Это надо выяснить. И ради этого
можно...")
   - Да я, пожалуй, не прочь тряхнуть стариной... для такого красавца, как
ваше преподобие... - промурлыкала Марго, - только в порядочном заведении
платить принято вперед!
   Аббат неохотно выудил из кармана пару серебряных монет и протянул
Марго: "Хватит?"
   - Хватит. а два поцелуя в нос.
   - Маргарита, ну имей совесть... у что тебе стоит? - теперь он уже не
требовал, а просил, канючил, как ребенок перед лавкой кондитера.
   Потом, тяжело вздохнув, вытащил из кармана мешочек, похожий на тот, что
дала Марго аббатиса, но поменьше, и отсчитал Марго десять ливров. Та
пересчитала их, удовлетворенно хмыкнула, звонко чмокнула аббата в
каштановые шелковистые усики и пообещала сегодня же вечером пойти с
Гаспаром в то место, куда сама Гонория не смеет сунуть любопытный нос.
Окрыленный аббат прыгнул в седло, не трогая стремян, охнул, дал вороному
шпоры и скрылся за деревьями. "Интересно, - подумала Марго, - он через
главные ворота поедет... или через калитку?"
   ... Кое-как дотащившись до ворот монастыря, Марго поняла, что вряд ли
сможет вечером отработать свои десять ливров, если ей не намажут синяки
бальзамом и не дадут хоть немножко полежать. А посему, оказавшись в
обители, она первым делом направилась в лазарет, где красочно, со всеми
возможными подробностями, расписала почтеннейшей Сильвии несчастный случай
на мосту, не забыв свалить всю вину на не в меру усердного дурня Антуана.
   Сильвия отослала ее в купальню, недовольным тоном прибавив, что об этом
Марго могла бы догадаться и сама. Когда вымытая и переодетая Марго вновь,
прихрамывая, переступила порог лазарета, из-за двери кельи, где обитала
старая лекарка, слышались голоса.
   Марго прислушалась. Воспользовавшись свободной минутой, и, главное,
отсутствием аббатисы, мать Ефразия пожаловала с ответным визитом к своей
приятельнице. Обе матушки были увлечены беседой о Божием милосердии, а
говоря по-человечески, - перемыванием косточек ближним своим. Это они
проделывали с неизменным удовольствием при каждой встрече. Уловив свое
имя, Марго стала слушать внимательнее. И не пожалела об этом. Выслушав
рассказ лекарки о злоключениях "глупой аббатисиной девки", кастелянша
заявила, что Антуан, бесспорно, круглый дурак, и Марго ему под стать, но с
ее, Ефразии, подчиненными этим двоим все-таки не равняться.
   - Можете себе представить, дорогая сестра: прихожу я сегодня утром в
прачечную, и что же вижу? Мало того, что воды в бочке на донышке, так еще
и в чане с парадными белыми скатертями, оказывается, замочили зеленую
занавесь из исповедальни!
   Естественно, теперь все скатерти в отвратительных пятнах, которые
теперь не вывести уже ничем! Вообразите себе, когда я доложила об этом
матушке-аббатисе, она, вместо того, чтобы наложить епитимью на этих дур
беспросветных, велела мне их простить и начала толковать о Божием
милосердии! аша матушка, конечно, ангел доброты и кротости, - но ведь
всему есть пределы! Да хоть бы они в цветное белье ее сунули, эту
занавесь, если уж решили ее выстирать! Хотя - зачем? Ее же совсем недавно
сменили! Мне, что ли, решили ко дню ангела преподнести сюрприз?
   - Вот уж воистину, сестра: когда глупец преисполняется благих
намерений, глупо ожидать благих последствий! - поддержала ее Сильвия.
   Пошаркав ногами, как будто только что подошла к двери, и состроив
дежурную физиономию "безмозглой девки", Марго вежливо постучалась. Сильвия
милостиво позволила "несчастной дурехе"
   войти и сунула ей в руки склянку с бальзамом, приказав занять в палате
свободную койку, и немедленно заснуть, вымазавшись снадобьем с макушки до
пят.
   В палате на десяток коек в тот день лежало три или четыре болящих
монахини - кто с простудой, кто с несварением, а кто и просто потому, что
лазарет был единственным в обители местом, где можно было как следует
отоспаться. Изложив им свою историю в том виде, в каком ее следовало
излагать, Марго со всем доступным ей усердием втерла в синяки вонючую
мазь, и, вытянувшись на жесткой койке, притворилась спящей.
   "Видать, и впрямь грядет светопреставление! Где это видано, чтобы
прачки сами на себя лишнюю работу наваливали? ет, они, конечно,
монастырские служанки, но ведь не ангелы святые! В бочке не было воды...
Какого черта? Я точно помню, что накануне вечером Антуан с Жеромом полную
бочку натаскали, все выдохлись! Выходит, ночью у кого-то была большая
стирка. И если этот кто-то не стал ждать утра, значит, ему здорово не
терпелось. Стирали ведь не носовой платочек матушки Ефразии, а здоровенную
толстую жесткую тряпенцию, о которую руки в кровь сотрешь, пока выжмешь...
Руки в кровь сотрешь... Черт возьми!! Да, кстати, где там она висела, эта
занавеска?" - с этой мыслью Марго заснула.
   Проснулась она после повечерия, от того, что за стенкой, в келье
Сильвии, шел разговор на весьма повышенных тонах. Причем, один голос был
явно мужской. "Уж не господин ли аббат решил забрать оплаченный товар, а
Сильвия встала грудью у него на пути во имя целомудрия? еужто решился
все-таки? Я ж его так здорово пнула...
   у, по крайней мере, если он не прорвется, я хоть ночь спокойно посплю".
Марго попыталась снова заснуть, но не смогла - ее разбирало любопытство.
Стенка была тонкая - можно сказать, не стенка, а ширма, дабы лекарка могла
вовремя услышать, если больная позовет ее, так что молодая женщина,
приникнув ухом к стене, слышала каждое слово. Оказалось, что ночной гость
Сильвии - действительно Гаспар, однако разговор шел совсем не о Марго.
   - Сестра, этого не должно было быть! Слышите: не должно!! - орал аббат,
нимало не беспокоясь о том, что его кто-то услышит. - Что вы мне, черт бы
вас подрал, подсунули?! - Тут раздался звон разбитого стекла. - Чтоб вас,
вместе с вашим чертовым зельем...! - Больные монахини завозились, одна из
них окликнула Сильвию.
   - Опомнитесь, ваше преподобие! Побойтесь Господа.... и этих святых
стен! - многозначительно произнесла лекарка. Послышалось приглушенное
ругательство, затем громко хлопнула дверь.
   "Воистину, сегодня день откровений! Интересно, что же это за зелье?
адеюсь, не от неаполитанской болезни? Да нет, вряд ли:
   тогда бы красавца давно отсюда выперли". "Марго! - раздался за дверью
негромкий голос Сильвии. Маргарита поспешила юркнуть в постель. - Марго,
поди сюда!
   - Иду, матушка! - откликнулась Марго, торопливо набрасывая платье. -
Что прикажете, матушка? - Лекарка молча указала на кучку битого стекла,
которая была левой дверцей аптечного шкафчика, пока разъяренный Гаспар не
запустил в него склянкой. - Понятно, матушка, будет исполнено, сию минуту!
- Маргарита опрометью кинулась в коридор за щеткой и совком.
   - Профан! Жалкий неуч! - ворчала старуха, пока Марго сметала в совок
осколки. - Чудовище, столь же дикое, сколь и невежественное! Крест
Господень на мою шею! Ввалился в святилище Асклепия... да что я говорю - в
комнату к порядочной девушке, будто в трактир! Этот солдафон не имеет ни
малейшего представления о светских манерах!
   - Да уж, матушка, - сочувственно поддакнула Маргарита. - Собаки у
сестры Урсулы - и то лучше воспитаны! - в ответ лекарка безмолвно возвела
очи горе, и Маргарита не преминула воспользоваться этим, чтобы незаметно
сунуть в карман уцелевшее горлышко склянки, заткнутое пробкой, на которой
сбоку, как она успела заметить, была вырезана буква Т, а с другой стороны
- одна над другой римские цифры: V, XIII. В шкафчике, на верхней полке
справа, стояло еще штук десять таких склянок, и Марго, сметая с полок
осколки, имела возможность хорошо их разглядеть:
   насколько она могла видеть, у всех на пробках была та же буква Т, но
цифры другие.
   ...Аббат постучал в окно палаты, когда совсем стемнело. Марго, наспех
одевшись, тенью выскользнула из лазарета. Гаспар, бывший по-прежнему в
светском платье, повел ее к церкви, но кружным путем, вдоль стены, через
сад. Это выглядело вполне логичным: идти прямой дорогой, то есть, по
широкой аллее, тянувшейся от главных ворот к церковным дверям, значило
неминуемо попасть в поле зрения привратницы. "Уж не у Спасителя ли перед
глазами он бордель намерен устраивать?" - мелькнуло в голове Марго. о она
тут же отмела это предположение. е по причине его святотатственности -
слишком много она слышала историй, из которых явствовало, что слуги Божии
своего господина и в грош не ставят. Просто Гаспар сказал, что в заветном
месте им ни днем, ни ночью никто не помешает. Включая его тетку. о церковь
явно не была местом, куда никогда бы не зашла Гонория! Равно как и келья,
отведенная Гаспару... И, тем более, келья самой Гонории, по приказу
настоятельницы снабженная отдельным входом. А между тем, именно туда
распалившийся аббатик и вел Марго! Воспользовавшись случаем, она, под
предлогом "приведения себя в порядок", попросила позволения забежать на
минутку в свою келью, соседнюю с Гонорииной, где надежно припрятала
горлышко от аптечной склянки и сунула в левый рукав, примотав к руке
подвязкой, отмычки, а в правый - зловещий трофей, извлеченный из сырной
головы, - черт его знает, не вздумает ли клиент убрать, так сказать, за
собой посуду, когда насытится? Выглянув из кельи и оглядевшись, она не
сразу заметила аббата, спрятавшегося за занавесью.
   Эта занавесь была здесь, на первый взгляд, совершенно ни к чему.
   Если бы она прикрывала вход в келью аббатисы, или, к примеру, висела у
входа в корпус для защиты от мух летом и от холодного ветра зимой, - это
было бы понятно и разумно. о зачем понадобилось прикрывать тканью - да не
какой-нибудь, а синим бархатом! - голую стену, которой заканчивался
коридор?
   Аббат поманил ее пальцем, она подошла. Гаспар долго шарил по стене
рукой с зажатым в ней маленьким ключиком, пока не попал в замочную
скважину. аконец в стене открылась замаскированная дверь, узкая, низкая -
Марго пришлось чуть ли не пополам согнуться, чтобы пройти. Они оказались в
каком-то совершенно темном помещении. Аббат взял Марго за руку и уверенно
повел за собой. Он явно знал эту дорогу наизусть и наощупь!
   Они прошли по узкому коридору и оказались в каком-то огромном
помещении. Где-то далеко вверху слабо мерцали тусклые огоньки.
   Еще один горел совсем близко, при его свете можно было разглядеть
какой-то низкий редкий заборчик с аркой посередине. Арку венчал большой
крест, верхушка которого терялась во мраке.
   Приглядевшись, Марго поняла, что они в церкви. Ближний огонек был
лампадой, висевшей перед статуей Богоматери. Аббат шепотом велел Марго
подождать, а сам, пройдя через арку, извлек из кармана толстую свечу и
зажег ее от лампады. "Да ведь мы же в алтаре!
   Дьявольщина! Ай да господин аббат!" Пройдя через алтарь, они очутились
перед узкой и высокой дверью. К ней подошел тот же ключик. "Прошу. - гордо
изрек аббат, галантным жестом приглашая Марго войти первой. - Hу, как тебе
наш приют любви?"
   - Капелла святой Маргариты Антиохийской!
   - Она самая, крошка! Я стащил ключ у старого дурня Клемана. Тут нам
нечего бояться: дверь в капеллу из церкви открывается раз в год, в день
твоего ангела... - изнутри, причем, открывается! - а через алтарь никто не
пойдет... кроме нас! - Сунув Маргарите свечу, аббат запер дверь, зажег
лампаду перед деревянной раскрашенной статуей святой, и вытащил из угла
матрац. Воздух в капелле был затхлый, пахло сыростью. - Видишь, я все
предусмотрел. ам будет хорошо и мягко... моя сладкая... - Глаза Гаспара
медленно затопляло сладострастие - жирное, липкое, противное, как сало. Он
уселся на матрац и поманил Марго к себе.
   ("Вот, значит, где у тебя нора. Все предусмотрел... вплоть до
матраца... непросохшего матраца!... похоже, ты, красавец, не в первый раз
тут устраиваешься!") - Hу, что же ты, миленькая моя?
   Марго села рядом с ним, обняла и принялась потихоньку, по одной
пуговке, расстегивать камзол. От него резко пахло духами - просто несло,
не иначе - в спешке опрокинул на себя склянку. И, похоже, так же,
второпях, зашил штаны - огромными стежками, через край, как пить дать -
той иглой, которой Антуан сбрую зашивает. ("Господи, до чего противный,
даже хуже, чем тот лаонский капитан... Святая Маргарита, ну прости меня,
грешную! Я ведь не из похоти это делаю, сама понимаешь! Ладно, к черту
сантименты, деньги получили - значит, надо их отрабатывать!")
   - Прелесть моя... солнышко мое... - аббат, еще не оправившийся от
пинка, которым Маргарита наградила его под липой, быстро потерял охоту к
активным действиям, и вскоре, с грехом пополам добившись того, чего хотел,
уже лежал вытянувшись и сладко постанывая под умелыми руками опытной
утешительницы ландскнехтов.
   - Ох, Маргарита... блаженство... ты настоящая женщина... не то, что эти
сушеные селедки из лучших семейств.... ("Селедки? Это про кого же он? у,
одна селедка - это, ясно дело, Гонория... а кто же другие?"). - аконец
осторожные поглаживания и тихий ласковый шепот усыпили Гаспара. Засыпая,
он пожаловался на что-то твердое под матрацем.
   - Сейчас, миленький... у вот, гвоздь в дырку завалился... туда его, в
угол... спи, солнышко...- промурлыкала Марго.
   Убедившись, что аббат крепко спит, Маргарита немедленно бросилась в
угол: слишком уж ценной уликой был этот обнаруженный в матраце "гвоздь"!
"Господи, да где же он?... А, вот, за занавеску зацепился", - Маргарита,
закатав рукав, постаралась как можно надежнее укрепить рядом с кольцом
отмычек маленький золотой нательный крестик на разорванной черной
бархатной ленточке. Маленький крестик с выгравированными на тыльной
стороне короной и инициалами И.Л. Герцогская корона и И.Л. - "Иоланда,
герцогиня де Лавердьер"! "Вот ведь дьявольщина, - на новоявленной святой,
лежащей в гробу, нет креста! В самом буквальном смысле. ет, и не было! И
святые сестры до сих пор этого не заметили... или побоялись заметить!
Теперь понятно, с чего тут такая сырость. Значит, вот где они готовили
свою проклятую комедию". Чтобы дать хоть какой-то выход душившей ее
ярости, Марго изо всех сил вцепилась обеими руками в занавесь, закрывавшую
изнутри легкую решетчатую дверь из церкви в капеллу.
   "Занавеска... Постой-ка... занавеска... Ефразия.... прачечная...
   парадные скатерти... зеленая занавеска из исповедальни! у да, конечно
же: зеленую занавеску по ошибке положили в чан со скатертями, а она возьми
да и полиняй! Ефразия здорово ругалась. А Гонория отказалась наложить
епитимью на того, кто это сделал....
   Потому что иначе, если по совести, то ей пришлось бы наказать саму
себя! Все правильно: именно эту занавесь и стирала тогда Гонория, да так
усердно, что стерла себе все руки... А когда выполоскала, то, естественно,
сунула в чан с замоченным бельем - не развешивать же ее было на всеобщее
обозрение! Вот только чаны перепутала, - темно было, что поделать. А
полоскать пришлось долго - потому-то и вода из бочки неведомо куда
испарилась. А в чем могла запачкаться эта самая занавеска, чтобы сама
аббатиса среди ночи кинулась ее отстирывать? В крови. Иоланду только
обмывали в капелле, а убивали в исповедальне, да так, что уделали всю
занавеску. Все просто, как виселица".
 
   Марго выудила из рукава отмычки и, прикрывая рукой хилое пламя свечи,
на цыпочках просочилась из капеллы в алтарь - дверь не скрипнула: видно,
регулярно смазывалась! Спустившись через вратную арку в церковь, она
крадучись направилась к исповедальне.
   Тихонько приоткрыла дверцу и юркнула внутрь. Огляделась.
   Занавеску уже успели повесить новую - синюю. И коврика, на который
кающиеся становились коленями, тоже не было. А ведь он был прибит к полу
гвоздиками, чтобы не елозил! Опустившись на колени, Марго внимательно
обследовала пол. Гвоздики, которыми был прибит коврик, были на месте.
Коврик не сняли, а срезали ножом. а гвоздиках остались уголки... жесткие,
заскорузлые, насквозь пропитанные чем-то темным. И воняло от этих обрезков
тухлой кровью. Подняв занавеску, Маргарита перешла на священническую
половину. Осмотрела со всех сторон резное кресло, в котором во время
исповеди сидел духовник. Затем, поколебавшись, все-таки пустила в ход
отмычку и запустила руку в ящик под сиденьем. Там обнаружились полупустая
бутылка вина, серебряный кубок тонкой работы и серебряная же маленькая
ложечка. Что бы это могло означать? Ложка не та, что употребляется для
причастия.
   Подкрепительное для отца Клемана? Маргарита осторожно попробовала вино
- сладкое, как церковное... но крепкое, слишком крепкое для старика. И
кубок великоват. Такая порция - для крепкого мужчины, а не для старой
развалины. Уж не аббат ли тут принимает лекарство от нестояния перед тем,
как идти Гонорию ублажать? о ведь не по ложечке он это лекарство принимает!
   Под креслом, вдоль плинтуса, Маргарита обнаружила темную полоску, не
оставлявшую сомнений в ее происхождении. "И тут весь пол уделали! Это
сколько же крови надо было выпустить, чтобы всю исповедальню залить?
Похоже, сколько ее было - столько и вытекло.
   у да, конечно: куда Иоланде нож всадили? Между ребром и ключицей.
Значит, перерезали жилу. Кровища хлынула, как вино из простреленного
бурдюка. С такой раной не выживешь, - знаем, навидались! Ее ранили... и
бросили здесь умирать... о зачем было ранить? Какая выгода... Да, кстати,
о выгоде..."
   ....К тому времени, когда аббат наконец соизволил пробудиться, Марго
уже успела извлечь заветный мешочек из гроба Иоланды и спрятать его у себя
в келье.
 
 
 
   День третий 
 
 
   ...Маргарита, по привычке проснувшись, когда зазвонили к хвалитным, и
уже приготовившись вскочить с постели, вовремя вспомнила, что она в
лазарете, и решила, раз уж нельзя изменить случившееся, извлечь из своих
ссадин и ушибов наибольшую выгоду.
   Заслышав шаги Сильвии за дверью, она уткнулась носом в поду