ы грубых монашеских башмаков нелепо торчат в разные
стороны. а полу под головой несчастной сестры расплылось темное пятно.
   аклонившись, Гонория узнала Беату и сразу поняла, что органистка
мертва. Очевидно, бедная музыкантша, оступившись на лестнице, с размаху
ударилась затылком о ступеньку и разбилась насмерть.
   Внезапное головокружение, вероятно, от переутомления и духоты.
   "Случайность, - уговаривала себя Гонория, - просто несчастная
случайность".
   - Сестра Юстина, перестаньте визжать, лучше ступайте и распорядитесь,
пусть кто-нибудь займется бедняжкой! Боже милосердный! Да ведь теперь мы
совсем без музыки останемся!
   Юстина, панически боявшаяся покойников, опрометью бросилась исполнять
приказание, отчаянно надеясь, что "кем-то", кому поручат обряжать усопшую,
окажется не она. Когда ее торопливые шаги стихли, аббатиса склонилась над
мертвой музыкантшей, чтобы разглядеть ее повнимательнее. Как ни
отказывался разум Гонории поверить очевидному, но поневоле пришлось
признать: что-то не так!
   Если тело лежит вниз головой, но вверх лицом, значит Беата в момент
падения не спускалась, а поднималась по лестнице, то есть, шла к органу,
готовясь репетировать. Однако, в таком случае, когда же она успела
переутомиться? И что у нее за вид? Чтобы сестра Беата в таком измятом и
разорванном платье вышла из кельи - нет, в это просто невозможно было
поверить! Как и в то, что одежду можно привести в подобное состояние одним
только падением с лестницы!
   И почему у нее так страшно налилось кровью лицо? Будто сам дьявол ее
душил!
   "Да, именно он. Обитель насквозь провоняла дьявольщиной, она просто из
земли сочится. И этот толстый духовник... эти его глазки...
   сладкая... слишком сладкая улыбка... и намеки о колдовстве и ереси...
   Господи, Боже милосердный, только бы дождаться кузена Рене!"
   Гонория заметила, что вокруг шеи Беаты обвивается что-то вроде
ожерелья. о ведь монахиням не полагается носить украшения, а музыкантша
никогда не была охотницей до таких суетных вещей...
   Гонория, превозмогая страх, осторожно приподняла тело органистки.
   Странное украшение - слишком тугое, сдавившее шею, как удавкой, двойная
нитка бус перекручена сзади на шее, и концы ожерелья болтаются на спине!
"Беата, конечно, монахиня... была монахиней... - Гонория перекрестилась, -
но не до такой же степени, чтобы не знать, как полагается носить ожерелья!
ет, ее задушили этим украшением.
   Она защищалась... и убийца разорвал на ней одежду. А потом столкнул с
лестницы!"
   Уговаривая себя, что она лишь заботится о предотвращении вздорных
слухов, аббатиса осторожно размотала обвившее шею покойницы ожерелье.
Спрятав украшение в карман, Гонория осторожно спустилась с лестницы и
почти выбежала из церкви, желая как можно скорее рассмотреть находку при
дневном свете.
   Завернув за угол - так, чтобы в случае чего остаться незамеченной,
Гонория вытянула из кармана свое приобретение. Это было не ожерелье, а
четки, дорогие и красивые, в которых выточенные из слоновой кости Pater
Noster перемежались с черными агатовыми Ave Maria . Аббатиса с трудом
удержалась, чтобы не вскрикнуть - эти четки, освященные в Риме Его
Святейшеством, она своими руками преподнесла в день ангела красавцу
Гаспару д'Арнуле.
 
   "Отче наш" и "Радуйся, Мария". Здесь - крупные и мелкие бусины,
служащие для отсчета соответствующих прочитанных молитв.
   о, возможно... да, возможно все, что угодно. Она сейчас пойдет к
Гаспару и попросит... нет, потребует! Потребует объяснить, как ее подарок
попал в руки убийцы! Да, где сейчас Гаспар? Самое логичное - начать поиски
с его кельи... е желая сталкиваться с сестрами, которые придут за убитой,
аббатиса пошла к спальному корпусу в обход, через кладбище, вокруг церкви.
   Войдя в свою келью, Гонория осторожно выглянула в коридор.
   икого. а цыпочках проскользнув в дверь, она шмыгнула к келье духовника
и прильнула к замочной скважине.
   Гаспар д'Арнуле, с идиотски блаженным лицом, сидел за столом в
полурасстегнутой сутане, заложив ногу за ногу. Перед ним на столе стоял
большой, на три четверти опустошенный, графин с вином и лежала шахматная
доска. Аббат, пьяный, как ой, играл сам с собой в шахматы. Вернее,
сказать, играл с фигурками, как играют дети, и чтото бормотал себе под
нос. Гонория прислушалась.
   - Так, - заплетающимся языком бормотал аббат, - старая змея варила
суп... а заварила кашу! А мы из змеи взяли и сделали котлету! - он
рассмеялся безумным смехом. - Так ее, гадину! Покойтесь с миром, дражайшая
матушка Сильвия! - ("О, Боже!") Аббатиса, в чьей душе любопытство боролось
с ужасом, осторожно приоткрыла дверь, но Гаспар, поглощенный своей жуткой
партией, на счастье Гонории, ничего не заметил. Он опрокинул черную ладью
и отхлебнул два больших глотка из графина. Затем дрожащей рукой, прищурив
глаз - очевидно, в глазах у него двоилось - нацелился на белого офицера и
после нескольких попыток щелчком сбил его с доски. - И эту туда же,
сор-року об-лезлую, у к-которой язык за зубами не держится! Вечная вам
память, сестра Доротея! - он влил себе в глотку еще одну солидную порцию.
- И вам, сестра Беата! - с доски слетела белая ладья. - Почтим
вставанием... - он безуспешно попытался встать, но чуть не сполз под стол.
- ет, лучше возлиянием! Воз-ли-я-ни-ем... - потянувшись за графином, и
пытаясь сообразить, который из двух, а то и трех сосудов перед ним -
настоящий, аббат чуть не снес со стола все, что на оном стояло. Гонория,
прижавшись к дверному косяку, будто окаменела. - Вот так. И все - шагом
марш в рай! Ать-два! Атьдва! К престолу Господню! - Гаспар выстроил на
доске три белые пешки в ряд, так что казалось, будто они направляются к
белому королю. Тут Гонория уловила за спиной скрип открываемой двери, и
юркнула за синюю занавесь. Когда шаги в коридоре стихли, настоятельница
снова подкралась к заветной двери. Тем временем д'Арнуле успел из двух
черных коней и оставшейся черной ладьи соорудить подобие колесницы, а
сверху на ладью поставить пешку. - Счастливого пути в Руан, сестра
Маргарита! Сухих дровишек! - Усмехаясь и потирая руки, пристроил следом за
первой вторую колесницу, из белых коней, водрузив на ладью черную
королеву. - А вам счастливого пути ad Infernorum , преподобная мамаша
Старая Перечница! ("Вот как! И это - за все, что я для него сделала?!")
Хаха! Можно подумать, настоятельницы не падают с лестниц! - С этими
словами Гаспар осушил графин до последней капли. Потом уронил голову на
руки и захрапел.
   ... Аббатиса вошла в свою келью шатаясь, и руки ее дрожали, будто это
не Гаспар, а она, Гонория, осушила без закуски целый графин крепкого вина.
Сердце ее бешено колотилось, ноги подгибались. Она прилегла на кровать,
чувствуя, что вот-вот потеряет сознание. В голове ее, как колеса святой
Екатерины , неумолимо проворачивались две мысли: "Что теперь делать?" и
"Маргарита была права!"
   Маргарита... Отчаянным усилием заставив себя встать и влив в себя рюмку
бенедиктина, Гонория на деревянных ногах направилась к узилищу. Бывшая
девка поняла все, лишь взглянув в лицо своей госпожи.
   - Hу что, матушка? Убедились?
   - Да, Марго.
   - Чрево Господне! - Маргарита в бессильном гневе стиснула кулаки.
   - Значит, Симплиция все-таки не успела!
   - Да. Беата убита. Все, как ты говорила. Что мне теперь делать?! -
заломила руки готовая разрыдаться аббатиса.
   - Что делать? - Спокойным и насмешливым тоном переспросила бывшая
девка, будто речь шла не о жизни и смерти, а о мытье окон или стирке. - А
это уж как вы сами захотите. Можно сложить ручки и смиренно ждать, когда
тебя скинут с лестницы... да не ведьма я, матушка, не ведьма! Юстина
сказала Агате, а та рассказала мне...
   - Hу, хорошо, это неважно... но я... я не хочу! е хочу падать с
лестницы!! - Гонория едва удерживалась, чтобы не забиться в истерике.
   - Тогда лучшая защита - нападение, как говорил наш командир.
   - Что... ты.... сказала, Марго?
   - То, что ты слышала, Онорет. Убей сама, если не хочешь быть убитой.
   - о... о, Господи, Боже милостивый, святая Гонория...
   - Да не бойся! За убийство бешеной собаки никого не сажают, наоборот,
денег дают! - усмехнулась бывшая девка. Ее, не раз глядевшую в глаза
смерти, смешила и раздражала нерешительность госпожи.
   - о я... я никогда... я не умею! - пролепетала аббатиса.
   - Зато я умею. Постарайся, чтобы сегодня вечером твой племянник
надрызгался, как рота получивших жалованье ландскнехтов, а ночью выпусти
меня из этой дыры. Приготовь мне лошадь, и отсыпь горстку монет, чтобы я
могла продержаться первое время.
   И все. И можешь идти дрыхнуть. Больше от тебя ничего не потребуется.
Потом говори про меня, что хочешь. а Корбо я к утру буду в двадцати лье
отсюда.
   Помолчав, чтобы дать аббатисе время переварить услышанное, Марго
добавила: "Пока тебя тут не было, Оноретта, он купил у меня две ночи по
двадцать ливров. В капелле святой Маргариты. И уверял, будто ты так же
хороша в постели, как копченая сельдь".
   Лицо Гонории исказила гримаса гнева. Она что-то пробормотала сквозь
зубы. В упор посмотрела на Марго. Та не отвела глаз. ("Да, конечно, ничего
удивительного: ведь для нее и блуд, и убийство - обыденные вещи") Аббатиса
по привычке потянулась за своими четками - она всегда перебирала их, когда
злилась, но ощущение гладких бусин в руках напомнило ей о лежащих в
кармане четках д'Арнуле... и о бездыханном теле на лестнице. Она
содрогнулась, невольно представив себя на месте органистки.
   - Хорошо, Маргарита. Я сделаю, как ты говоришь.
   ...После беседы с Марго аббатиса сразу воспряла духом: оказывается,
выход из положения существует! Более того - всю грязную и опасную работу
сделают чужие руки, а ей, Гонории, останется только мирно лечь спать. А
утром, как ни в чем не бывало, проснуться. И подождать, пока кто-нибудь,
кто полюбопытней или поглупее, что, впрочем, почти всегда одно и то же, не
обнаружит в соседней келье бездыханную жертву неизвестного преступника...
   "Хотя, почему же "неизвестного", когда рядом с трупом... в запертой
снаружи келье... обнаружат непотребную девку, в которую вселился бес! И
если этот бес начнет вопить про то, как аббатиса и духовник...
   то кто же поверит нечистой силе? А потом, ближе к полудню, приедет
кузен Рене, будет пышный молебен, Иоланду наконец-то предадут земле... а
заодно и - Сильвию, и Беату с Доротеей... потом герцог уедет, вместе со
своим скользким иезуитом...
   И по Гаспару тоже отслужат заупокойную мессу... да, по этой
неблагодарной иезуитской свинье! Я, видите ли, люблю его, как копченая
сельдь, - на себя бы поглядел! Можешь быть уверенным, дражайший
племянничек: тебе быстро найдется достойная замена!
   Ах, какого красавчика-аббата я видела во дворце у Рене - высокий
стройный блондин... совсем молоденький... и, похоже, даже невинный... Ему
придется многому научиться, чтобы не краснеть, слушая мою исповедь... Что
же до негодной девки, то пусть ее хоть десять раз сожгут и дважды повесят,
если того хочется отцу Эрве..."
   Обходя дозором обитель, Гонория в привратницкой повесила себе на пояс
запасную связку ключей - в том числе и ключ от i- pace. В лазарете,
дождавшись, когда Урсула отвернется, она как бы невзначай прихватила с
полки одну из склянок с Теодорининым снадобьем. Придя к себе,
настоятельница извлекла из шкафчика большой графин с бордо и, влив туда
изрядную дозу лекарства, поставила вино на стол перед "дражайшим
племянником", так, чтобы оно оказалось первым, что попадется на глаза
проснувшемуся и страдающему от жажды аббату. Участь Гаспара д'Арнуле была
решена.
   ... Было слегка за полночь, когда аббатиса, прикрывая рукой огонек
свечи, тихонько приоткрыла дверь в келью любовника. Графин на столе был
почти пуст. Аббат, развалившись на кровати одетым - спасибо, что хоть не в
башмаках! - спал мертвым сном. Гонория довольно потерла руки: пока все
шло, как она задумала...
   ...Склонившись над темневшим у ее ног отверстием, Гонория тихо
окликнула Маргариту. Та, конечно, не спала: ее глаза блеснули, как у
кошки, отразив пляшущее пламя свечи. Ключ заскрежетал, проворачиваясь в
замке. Аббатиса испуганно замерла, но никто не вынырнул из темноты и не
потребовал объяснить, что она тут делает.
   Заскрипела, поворачиваясь на ржавых петлях, тяжелая решетка.
   Маргарита, ухватившись за край ямы, подпрыгнула, подтянулась, и
выбралась наружу.
   - Hу, матушка?
   - Как договаривались, Марго.
   - И деньги, и лошадь?
   - Д-да. Да, не беспокойся. о я пойду с тобой.
   - Как хочешь, Оноретта. Только под руку мне не лезь.
   Обе женщины крадучись поспешили в спальный корпус: впереди Марго, за
ней, не поспевая, почти бегом, - аббатиса. Персональный вход - келья ее
преподобия, коридор, и - заветная дверь, - "Скорее, Маргарита, ради Бога,
скорее!"
   Марго скользнула в келью аббата, огляделась. Гонория осталась сторожить
у двери. о что-то в ее позе не внушало бывшей девке доверия. Марго
приподняла штору - ставни были закрыты.
   Дьявольщина, с чего бы это?
   - Да не осли ты! Кто сюда придет, Оноретта? Все дрыхнут. Иди лучше
сюда, да посвети мне. Иди, а то я ничего не увижу! - Марго за рукав
втащила Гонорию в келью и захлопнула дверь. Затем, велев аббатисе встать у
изголовья кровати - так, чтобы, на всякий случай, держать Гонорию в поле
зрения, - Марго задрала платье и, к ужасу и изумлению настоятельницы,
извлекла на свет распятие со смертоносной начинкой. Перехватила
поудобней... склонилась над спящим... поводила концом креста по его груди,
вычисляя нужное место... нацелилась... тронула кнопку... - Есть! - аббат
даже вскрикнуть не успел. - Это тебе за Иоланду, мразь! - Вытащила лезвие
- все в крови, щелкнула кнопкой. Зубы Гонории выбивали дробь, руки
дрожали. Марго приставила распятие к ямке между ключиц уже мертвого
Гаспара. - Так! А это за всех остальных, падаль ходячая! - выдернула нож,
вытерла подолом платья, убрала лезвие. - Готово. Можешь убедиться.
   - Х-хорошо... с-сп-пасибо, Маргарита. Подожди, сейчас я принесу тебе
деньги... подержи... - аббатиса хитро улыбнулась, отдала Марго свечу и
направилась к двери.
   Маргариту спасло умение предчувствовать опасность, звериный инстинкт,
отточенный годами жизни на войне. Аббатисе не хватило буквально секунды,
чтобы осуществить свое намерение. Маргарита успела выставить ногу между
дверью и косяком, и дверь больно ударила ее по колену. "Ах ты, крыса
чумная!" - Марго обеими руками с силой толкнула дверь. Гонория едва успела
отскочить - иначе ее припечатало бы к стене - , но не устояла на ногах.
Упала, неуклюже выставив руку, скривилась от боли, и пронзительно
завопила: "Хватайте ее!! Убийца!! Ведьма!!" В соседних кельях, разбуженные
истошным визгом, завозились монахини.
   Маргарита бросилась к ней, хотела ухватить сзади за апостольник,
Гонория отчаянно отбивалась, пытаясь лягнуть, и вопила, вопила...
   аконец, когда, как казалось Марго, аббатиса уже успела перебудить весь
монастырь не хуже набатного колокола, бывшей девке удалось одной рукой
обхватить вскочившую Гонорию сзади, а другой, в которой Марго все еще
сжимала распятие, заткнуть ей рот.
   От души приложив настоятельницу лбом о дверной косяк, Марго чуть ли не
волоком втащила ее обратно в келью Гаспара и закрыла дверь за миг до того,
как в темный коридор выглянули первые любопытные. Выглянули - и, не увидев
ничего интересного, снова легли спать, решив, что им примерещилось.
   о настоятельница не сдавалась. Она ухитрилась подставить Марго ножку,
девка упала, подмяв под себя Гонорию, и они, сцепившись, покатились по
полу. Аббатиса, цепляясь за что попало, стащила со стола скатерть.
   А вместе со скатертью - и графин с вином, куда Марго всунула горящую
свечу, чтобы освободить руки. Свеча упала на постель.
   Язычки пламени весело побежали по одеялу... по занавеске балдахина...
по потолку... Аббатиса, увидев это, отчаянно взвизгнула.
   Маргарита выругалась сквозь зубы. Пора было кончать и сматывать удочки.
Ее рука с зажатым в ней распятием была как раз под грудью у Гонории,
только пришлось неловко вывернуть запястье, чтобы направить лезвие, куда
нужно.
   Гонория пискнула и обмякла, как мешок с грязным бельем.
   Маргарита, перевернув неподвижное тело аббатисы, приложила
окровавленную руку к ее горлу. Убита. Чертыхнувшись, Марго подкатила труп
поближе к горящей постели - положить аббатису рядом с любовником не было
уже никакой возможности - и выскочила в коридор. ("Черт бы подрал всю вашу
святозадую роту!") Пламя взметнулось, охватив всю комнату....
   ... Стоя у распахнутого окна и то и дело нащупывая в кармане пилку,
Лавердьер вслушивался в ночь. очь была душная и темная. В воздухе пахло
грозой. "Хорошо, если будет дождь, - подумал он. - Смоет следы. о по
мокрой дороге не поедешь галопом..." Когда стихли последние голоса и шаги,
он вылез из окна и, спустившись по трельяжу вниз, бегом бросился на
церковный двор. Вбежал в галерею и пошел вдоль нее, внимательно глядя под
ноги. Одна решетка...
   вторая... вот и нужная. о почему она открыта?! Он чуть не свалился в
эту чертову яму! "Маргарита!" - отчаянно позвал он шепотом, умом понимая,
что раз темница открыта, значит, она пуста. Что успели сделать с Марго,
пока он выжидал удобного часа? Где ее могут прятать?
   Услышав шаги, герцог поспешно спрятался за колонну. Кто-то торопливо,
но осторожно шел по дорожке под самыми окнами корпуса для послушниц, потом
свернул в галерею. Он явно хорошо знал дорогу - даже под ноги не смотрел.
И поплатился за это. Даже вскрикнуть не успел. Раздался глухой стук -
тяжелое тело неуклюже рухнуло в подземную темницу. Потом - приглушенные
стоны...
   кряхтенье... - "кто-то" пытался выволочь из западни свое тяжелое тело,
возя брюхом по каменным плитам, как проклятый Всевышним библейский змий.
аконец, после долгих и мучительных усилий, ему это удалось. Он поднялся,
отряхнулся и негромко, но длинно и прочувствованно выругался. По голосу
герцог узнал де Форе.
   Проклятие духовника было адресовано Гонории, которая, по его
предположению, "спрятала проклятую еретичку, поверив ее пророчествам", ибо
Гонория "глупа, как все женщины". Еще раз отряхнувшись, потерев ладонью
ушибленную поясницу, и присовокупив к вышесказанному, что у проклятой
девки в заднице больше ума, чем у настоятельницы в голове, иезуит
решительно направился обратно той же дорогой, какой явился, - очевидно,
намереваясь немедленно наставить грешную аббатису на путь истинный. Герцог
бесшумной тенью последовал за ним.
 
   В преисподнюю (лат)
   колесо с шипами, орудие пытки.
   Увидев пламя, вырывавшееся из окон трех келий, отец Эрве остановился,
как осаженная на полном скаку лошадь. Поморгал, протер глаза, - пламя и не
подумало исчезнуть. еужели Господь сам... Иезуит, не ожидавший столь
благоприятного для себя поворота событий, радостно потер руки. Потом
быстро оглянулся - не видел ли его кто? И встретился взглядом с тем, кого
меньше всего ожидал увидеть.
   - Монсеньер!
   - Как видите, святой отец.
   - о зачем...
   - Позже! А сейчас - бегите и бейте в набат! Поднимайте всех! - Эрве
направился к колокольне - самой длинной дорогой, в обход церкви. Герцог
нагнал его, развернул лицом в обратную сторону, к пансиону, и подтолкнул в
спину: "Галопом, черт вас дери!" Эрве тяжелой рысью потрюхал в указанном
направлении, но, завернув за угол, тут же сменил сей недостойный духовного
лица аллюр на более привычный, а, миновав корпус послушниц, и вовсе
свернул на узкую дорожку между складом и пансионом, а потом по тропинке
вдоль стены добрался до места, откуда мог видеть пожар, оставаясь
незамеченным. Там он для надежности прилег на траву и весь обратился в
зрение и слух. Господь, вняв жарким молитвам, по-видимому, наконец-то
призвал к себе сразу всех, чье существование было досадной помехой для
отца Эрве: проклятую девку-еретичку, идиота Гаспара, а заодно и
мать-настоятельницу.
   е будет большой беды, если еще несколько потенциальных опа