нож за лезвие, открыла окно и
метнула орудие двойного - хорошо если только двойного! - убийства, целясь
в кучу выполотой сорной травы, которую Жером собирался утром сжечь. Затем,
тщательно закрыв окно, подтерев кровавые пятна на полу и вымыв руки, Марго
снова легла в постель и попыталась хотя бы продремать время, остававшееся
до хвалитных. ичего. е сегодня - так завтра аббат ляжет спать в свою
постель. И тогда...
 
 
 
   День восьмой 
 
 
   а хвалитных Маргарита, потупив взор, делала вид, будто усердно молится,
а сама из-под опущенных ресниц внимательно оглядывала собравшихся: кого не
хватает?
   "Гертруда - здесь. Селина - здесь. И Винсента - эта, конечно, первая
примчалась! О-ля-ля, даже Августа пришла - не проспала! А святые тараканы?
Здесь, в первых рядах, ну куда же от них деваться! И герцог в наличии, -
ох, и синяки под глазами у папаши, ну точно три всенощные подряд отстоял!
И Иеронима здесь - похоже, уже всласть нацеловалась с любимой фляжкой!
Юнис тут... Симплиция... Беата...
   Урсула... Матильда... Агата... Ефразия... Вроде, вся рота налицо. о
кого тогда... Стой, ать-два! Где же сестра-привратница?!"
   Хвалитны кончились, все потянулись было к выходу, и Марго тоже, но тут
Гаспар окликнул ее: "Сестра Маргарита! е знаете ли вы, почему сестры
Доротеи не было сегодня в храме Божием?"
   - Откуда же мне знать, святой отец? - отвечала Марго, усилием воли
сохранив на лице маску бесхитростной дуры. - Может, проспала?
   - Да, проспала! - подключился Эрве. - Она и сейчас спит. И будет спать,
пока труба архангела не разбудит ее! - асельницы дружно заохали, одна из
них - Марго показалось, что Винсента, - упала в обморок.
   - Сестра Доротея умерла? Когда, святой отец?
   - Сегодня ночью, - лицо иезуита было печальным и гневным, но в глазах
сверкала радость победы. - Именно ночью, перед хвалитными. А как это
произошло - это вы нам расскажете, сестра Маргарита. Ведь это вы ее убили!
- Как ни тесно было в церкви, но вокруг Марго немедленно образовалось
пустое пространство, притом, довольно значительное.
   - Я?!
   - Бедная сестра Доротея видела, как вы помогли бежать убийце матери
Сильвии. И вы вместе с ним, с вашим любовником, угрожали ей, боясь
разоблачения! - возгласил аббат Гаспар. - Теперь, когда бедняжка уже в раю
- а она, несомненно, там! - я могу раскрыть тайну ее исповеди... конечно,
только в том, что касается вас, непотребная девка, убийца и пособница
убийцы!
   - Hу, господин аббат.... - Марго посмотрела на Гаспара, как на
сумасшедшего. Потом обвела взглядом перепуганных сестер. - И вы все
поверили?
   - Подите, сестры, подите и взгляните сами, если не верите вашему отцу
духовному! - заверещал д'Арнуле. Монахини нерешительно переглядывались.
Идти в привратницкую никто не спешил. аконец туда отправилась Беата.
Остальные, сгрудившись на церковном крыльце, со страхом и любопытством
наблюдали, как она идет к привратницкой, открывает дверь и исчезает за
нею... Беата долго не показывалась, монахини даже встревожились, - но
наконец, когда Юнис уже хотела бежать на помощь, на пороге показалась
музыкантша, бледная, как смерть.
   - Hу, что? - разом выдохнули монахини, и Марго вместе с ними.
   - убедились? - торжествовал д'Арнуле.
   - Да. аша сестра мертва. Убита. - подойдя, тихо проговорила органистка.
   - А я вам что говорил? Ее ударили по голове связкой ключей, ключи
бросили тут же, у постели, а потом перерезали ей горло.. ножом, пропавшим
из кухни.... которым резали хлеб!
   - Вот уж действительно, чудо, святой отец! - удивленно воскликнула
Беата. - Вы все знаете лучше меня - а ведь я сама вас будила на хвалитны,
и мы вместе шли в церковь! Когда ж вы успели сходить и посмотреть?
   - Я... я... - замялся иезуит. Потом, не найдя лучшего ответа, ляпнул:
   "Перед рассветом мне было видение!"
   Старуха Иеронима, которую страшная новость лишь наполовину вырвала из
нежных объятий Бахуса, возвела очи горе и забормотала молитву. о Гертруда
еле заметно покачала головой и многозначительно перемигнулась с Августой и
Селиной. Маргарита это заметила. Заметил и де Форе.
   - Сестры, я, каюсь, не очень любила Доротею... о не настолько, чтобы
пойти на мокрое дело, - что бы там ни говорил святой отец!
   - Монахини зашушукались, и некоторые отважились подойти поближе к
Маргарите.
   - Сестра Маргарита, - выступила вперед остроносая Ефразия, - сегодня во
время полунощницы я хотела позвать вас помолиться вместе за упокой души
моей несчастной подруги, но вас не было в келье! Значит...?
   - Hу так и что с того, матушка? - Hуже безо всякого сиропа, обычным
голосом, подбоченясь, как торговка рыбой, перебила ее Маргарита.
   - Что, кроме привратницкой, тут места другого нет?
   - И вы можете поклясться на святой Библии, что непричастны к гибели
сестры привратницы? - подала голос Августа, которой по должности
полагалось быть набожней Папы.
   - Да хоть сейчас! Волоките сюда все святые реликвии, какие только есть
в обители, и я поклянусь на всех сразу или на каждой в отдельности, - это
уж как вы пожелаете! - выкрикнула Марго, прикидывая, как лучше выхватить
из кармана кинжал, и каковы ее шансы выжить в предстоящей драке.
   - Что ж, я готова вам поверить, сестра Маргарита, - ехидно проворковала
казначея, - но, если вас не было ни в вашей келье, ни у сестры Доротеи -
где же вы ночевали в таком случае?
   - Со мной. В моей комнате. В моей постели, - герцог подошел и встал
рядом с Марго, всем своим видом давая понять, что она - под его защитой.
Монашки дружно заохали, пытаясь переварить неслыханную новость. Августа,
Гертруда и Селина - неразлучная "святая троица" - незаметно удалились и
возвратились с известием, что в келье сестры Маргариты не обнаружено
ничего, что бы могло свидетельствовать об ее причастности к убийству.
   - е обнаружено?! - истерически завизжал потерявший голову д'Арнуле, -
Значит, сам Сатана вмешался в это дело, и уничтожил все улики!
   - Hу да, как же, святой отец! - отпарировала Маргарита. - А то Сатане
больше делать нечего!
   - о мое видение! - бесновался аббат, - оно не могло оказаться лживым!
   - успокойтесь, святой отец. Бесы часто искушают праведников, об этом и
в Писании говорится, - совершенно серьезным тоном отвечал Лавердьер.
Кое-кто из монахинь захихикал.
   - Она - ведьма, я вам говорю: ведьма из ведьм! - Гаспар понимал, что
несет чушь, но не в силах был остановиться. - Ее надо сжечь!
   Сейчас же, пока она не... - он осекся, увидев, что рука герцога лежит
на эфесе.
   - е знаю, ведьма она или нет, а только вы, святой отец, весьма походите
на одержимого!
   - о я видел это, монсеньер! - герцог молча потянул из ножен шпагу.
Гаспар невольно отступил на шаг назад. - Монсеньер, вы что, хотите со мной
драться?! Боже, да эта ведьма уже околдовала вас! И скоро околдует всех!
Хватайте ее! а костер ведьму! Смерть богомерзкой блуднице! Смерть
еретичке! - со всей отвагой, на какую способен только истинный трус, вопил
д'Арнуле, с отчаянием видя, что никто и не собирается следовать его
призывам, и что в устремленных на него глазах монахинь гораздо больше
недоумения, чем восхищения.
   - ет. Дуэли не будет, мой дорогой д'Арнуле, - так же спокойно, не
повышая голоса, отвечал герцог. - Можете не надеяться. о если вы сейчас же
не прекратите этот балаган, я просто возьму вас за шиворот и окуну в чашу
со святой водой, дабы изгнать из вас беса... и заставить вас поразмыслить
о ваших собственных прегрешениях!
   Гаспар умолк и стоял дурак дураком, не зная, что делать. У него было
два выхода: продолжать обличения, рискуя, что выведенный из терпения
герцог публично проделает с ним то, о чем говорил, или обратиться в
бегство. То и другое для его авторитета было весьма губительно. Отец Эрве,
в душе проклиная все на свете, попробовал поддержать незадачливого
новиция: "Монсеньер, но с какой стати особе вашего звания вступаться за
какую-то безвестную монашку... за непотребную женщину? Только потому, что
вы согрешили с нею?" - полушепотом заговорил он, вплотную подойдя к
герцогу. Монахини, стоявшие ближе всех, вытянули шеи, стараясь хоть что-то
расслышать.
   - Потому, что она - женщина. И потому, что я - дворянин! - отрезал его
светлость. - К тому же, пока никто не представил убедительных
доказательств ее вины. - ечего и говорить, что после такого ответа,
выдержанного в лучших рыцарских традициях, симпатии большинства
присутствующих склонились на сторону Лавердьера и Маргариты. о Гаспар с
упорством обреченного все еще пытался отвоевать потерянные позиции: "о
неужели мы потерпим, чтобы непотребная аббатисина девка..."
   - Вот именно, дорогой д'Арнуле: аббатисина! В любом случае и я, и вы, и
отец Эрве - лишь гости в этой обители, - спокойно и с достоинством заметил
герцог. - Преподобной материнастоятельнице едва ли понравится, если кто бы
то ни было в ее отсутствие начнет распоряжаться здесь. В конце концов,
нужно же соблюдать внешние приличия! - Святым отцам крыть было нечем.
   Тем временем Гертруда что-то нашептывала на ухо Иерониме.
   Гертруда до колик в животе завидовала Маргарите: она, казначея, даже в
свои лучшие годы вряд ли могла рассчитывать на внимание какого-нибудь
герцога - хотя бы тот был любвеобильней Гийома Аквитанского и отважней
Анри де Гиза. Что до помощницы аббатисы, то ее единственным желанием было,
чтобы вся эта малоприятная сцена закончилась - все равно как, лишь бы
поскорее, и чтобы она, Иеронима, могла спокойно удалиться к себе и
подремать до обедни, а после - навестить добрейшего отца Клемана и всласть
побеседовать с ним о божественном за кувшинчиком божественного иранси.
   А потому Иеронима охотно согласилась с казначеей, что в любом случае -
виновна аббатисина девка или нет - Маргариту следует посадить под замок до
приезда настоятельницы и выяснения всех обстоятельств дела.
   Против этого в высшей степени разумного предложения, которое исходило
от лица, исполнявшего обязанности аббатисы, герцог, к сожалению, ничего не
мог возразить. Маргарита, с видом оскорбленной невинности, спокойно дала
себя увести. Она думала, что ее собираются запереть на засов либо в ее
келье, либо, на худой конец, в подвале прачечной, как часто поступали с
провинившимися насельницами. Этот подвал она хорошо знала и снаружи, и
изнутри.
   Выбраться оттуда было детской игрой для той, которая однажды ухитрилась
выбраться из заведения для кающихся распутниц в Анжере. А значит, ей
оставалось только спокойно идти навстречу судьбе - иначе ее могли утащить
силой, а попутно, чего доброго, обыскать - и найти вещи, которые
выставлять на обозрение никак не следовало.
   о тут одна из маленьких пансионерок испуганно спросила звонким и свежим
голоском: "Господин аббат, а если ее запереть в подвал, она, - девочка
указала пальчиком на Марго, - не сбежит оттуда?
   - е сбежит, не бойся, дитя мое, - забормотала, идиотски улыбаясь,
пьяная Иеронима, - а если сбежит, я ее в яму посажу!
   Гаспар возликовал: такого подарка судьба ему давно не посылала!
   "о почему бы не посадить ее туда сразу, дражайшая матушка?" - предложил
он самым елейным тоном, сияя, как начищенный медный таз. Иеронима закивала
и что-то прошамкала, и это было расценено как знак согласия. Герцог еле
удержался, чтобы не схватиться за шпагу. И Маргариту торжественно
препроводили в церковный двор и ввергли в одну из четырех i- pace , чуть
ли не со времен основания монастыря сохранившихся в открытой галерее,
шедшей вдоль спального корпуса и соединявшей правое крыло церковного
трансепта с кельями послушниц. Маргарита спрыгнула в сырую яму.
   Гаспар, торжествующе поглядев на герцога, собственноручно опустил
решетку и повернул ключ в замке. Маргарита с ужасом поняла, что окошечки
между прутьями решетки слишком малы, чтобы в них могла пролезть ее рука с
отмычкой. Монахини разошлись. Бывшая девка опустилась на холодный
гранитный пол и шепотом произнесла одно за другим все самые грязные
ругательства, какие только были ей известны. Ектенья, заметим в скобках,
получилась предлинная.
   Что до отца Эрве, то планеты в тот день к нему явно не благоволили.
   Когда все разошлись, оставив Маргариту в каменном мешке, иезуит сперва
попробовал обратиться с увещеванием к своему отбившемуся от рук духовному
сыну, и дошел до того, что чуть ли не в открытую заговорил о человеческой
смертности, более того - внезапной смертности, которая так часто и
необъяснимо поражает избалованных наследников знатных семейств. о в ответ
Лавердьер самым любезным тоном напомнил духовнику сперва о том, что любой
дворянин, достойный носить шпагу, обязан вступиться, если при нем
оскорбляют беззащитную женщину, затем о том, что он, де Форе, - не хозяин
в обители, а заодно - о неоспоримых правах аббатисы и о теплых родственных
отношениях, кои связывают настоятельницу с его преосвященством
архиепископом Руанским Рене. Когда же уязвленный де Форе намекнул, что и
князья церкви не бессмертны, герцог, изобразив на лице удивление и
недоверие, спросил, неужто сыны Лойолы и в самом деле готовы истребить
один из знатнейших родов в королевстве и одного из ярчайших светочей
церкви только ради того, чтобы избавить от заслуженной кары какого-то там
сластолюбивого ... кажется, схоластика?
   - овиция! - раздраженно поправил де Форе.
   - Тем паче, святой отец, новиция. е оказываете ли вы этому прохвосту
слишком большую и незаслуженную честь?
 
   Подземная тюрьма, каменный мешок (от лат. "(да почиет) в мире")
   С последним утверждением отец Эрве охотно согласился, более того, оно
даже несколько примирило его с герцогом. Расставшись с духовным сыном, он
отправился на поиски незадачливого "провидца" и нашел его в трапезной, где
тот указывал сестре Симплиции, чем и как следует фаршировать пулярку,
чтобы полностью угодить на вкус великого гурмана Гаспара д'Арнуле. То
обстоятельство, что аббат способен - да как смачно! - рассуждать о
способах приготовления блюд из птицы, - и это после того, как он всех
монастырских кур насмешил до колик своим идиотским "видением", до глубины
души возмутило отца-иезуита. Професс пригласил аббата прогуляться под
липами и в укромном уголке у самой стены дал полную волю своему гневу.
   Эрве назвал Гаспара ослом, не стоящим соломы, которую на него изводят,
мулом, который глупей собственных подков, бараном, которого нет нужды
гнать на бойню, поскольку он сам туда изо всех сил торопится, болваном,
годным лишь на то, чтобы показывать его на ярмарках как величайшего глупца
всех времен и народов, конченым и отпетым дураком, безмозглым, как
батальон ландскнехтов из ижней Саксонии; он посоветовал аббату
распроститься с мечтами о церковной карьере и сделаться золотарем, и
наконец предположил, что Господь по рассеянности приделал мсье д'Арнуле
целых две задницы вместо одной - одну на плечи, другую туда, куда нужно, -
и что одну из них, верхнюю, брат Гаспар, очевидно, считает возможным
пожертвовать правосудию. Что до него, Эрве де Форе, то он умывает руки и
предоставляет всему идти своим чередом. Гаспар скулил, клялся, возводил
очи к небесам, целовал Эрве руки, но професс только махнул рукой и
удалился, ругаясь про себя не хуже ломового извозчика. Он шел проведать
Марго.
   Встав на колени и склонившись над решеткой i- pace, Эрве принялся
елейным голосом увещевать грешницу, чтобы она покаялась если не в
убийстве, то хотя бы в прелюбодеянии. о только зря потерял время и
выпачкал сутану: Марго охотно признавала, что провела ночь у герцога, но
утверждала при этом, что согрешила не похоти ради, а исключительно во имя
милосердия, "потому как беспременно надо было его, беднягу, этак вот
утешить, чтоб его, значит, удар не хватил от горя, - сами же знаете,
святой отец: это мы, бабы, поплакали - и порядок, а мужчинам слезы лить не
пристало, тем более таким вельможам, - неприлично показывать на людях, что
ты - не чурбан бесчувственный... вот они, дурни, и улыбаются, стиснув
зубы... а потом requiem aeternam ни с того, ни с сего""! И распиналась
Марго на этот счет так громко, что ее тирады слышал не только Эрве, но и
Винсента, прогуливавшаяся поблизости с молитвенником в руках и взором,
устремленным к небу. Сие означало, что жалостная история о милосердной
девке, пожертвовавшей своей добродетелью для спасения ближнего, в самом
скором времени и в самой романтической редакции распространится по всей
обители и привлечет на сторону мученицы-Маргариты большинство насельниц, -
кое-кто из которых регулярно выезжает за пределы обители - на руанский
рынок, черт подери!!
   Причем, что самое скверное, Маргарита в эту ночь действительно была у
его светлости, более того - целовалась с его светлостью, - Эрве
собственным глазом через замочную скважину в этом убедился. И именно после
этой ночи герцог, дотоле полностью доверявший своему духовнику, как и
положено примерному новообращенному католику, внезапно закусил удила!
Можно было бы, конечно, выпустить Марго из узилища и представить всю
историю как ниспосланное ей свыше испытание. о в том-то и дело, что, по
словам Гаспара, девка слишком много знает! А забота о чести ордена
обязывает... у да ничего, вряд ли Гонория будет так уж сильно держаться за
эту служанку....
   Гонория приехала, когда дело шло к часу шестому. Выслушала свежие
новости, ужаснулась, побледнела... но в обморок падать не стала, а
отправилась сперва в церковь, где перед алтарем вместо одного стояло уже
три гроба, а потом, в сопровождении обоих святых отцов, - в церковный
двор, к яме, где томилась Марго. В церкви аббатиса помолилась за упокой
душ невинно убиенных мучениц и даже всплакнула; возле ямы - разразилась
проклятиями и угрозами в адрес преступницы, коя корчила из себя полную
дурочку, но, улучив момент, знаками показала, что из-за присутствия
нежелательных свидетелей вынуждена соблюдать осторожность.
   Аббатиса поняла и, наклонившись пониже, одними губами прошептала, что
придет попозже, как только сможет отделаться от Гаспара и Эрве, а затем
удалилась, благо пора было идти в трапезную.
   Из приватной беседы с Маргаритой Гонория рассчитывала почерпнуть немало
весьма интересных и ценных сведений, но сейчас аббатисе было не до Марго -
независимо от того, виновна та или нет.
   После обеда надлежало во-первых, обойти обитель - скотный двор, сад,
птичник, кухню, конюшню -, дабы убедиться, что досадные происшествия
последних дней не нанесли большого урона налаженному хозяйству обители.
Во-вторых, следовало заняться погребением Доротеи и Сильвии, - подумать
только, трое похорон в неделю! Положим, новую привратницу еще можно было
найти, но смерть талантливой начальницы хора и, особенно, опытной лекарки
была для обители весьма трудно возместимой потерей. е слишком ли пламенно
Господь возлюбил Фонтен-Герирский монастырь?
   В-третьих... О, в-третьих! Аббатиса изо всех сил сжала четки,
представляя себе, что это воротник мсье д'Арнуле - пустоголового мальчишки
д'Арнуле, которому было сказано сидеть, как мышь, у себя дома в Рее и,
пока все не утихнет, даже взгляда не устремлять в сторону Фонтен-Герирской
обители, и который вместо этого явился сюда, да притом, открыто!
   И, судя по всему, успел спеться с этим пронырой, герцогским духовником!
Разгневанная Гонория с удовольствием предвкушала взбучку, которую она
задаст наедине своему идиоту"родственничку", - воистину, мужчины никогда
не становятся настолько взрослыми, чтобы им нельзя было надрать уши! И он
ведь будто почуял - как только вышли со двора, так незаметно отстал, чтото
пробормотал неразборчиво про неотложное дело и исчез, аки рыба в глубине
морской. А Марго...
   - Так как же, преподобная мать? Вы согласны на то, чтобы преступница
предстала перед судом? Я мог бы отвезти ее в Руан... и взять на себя все
хлопоты... Быть может, даже сегодня...
   - ("В Руан? В суд?! Маргариту? Чтобы она там Бог знает чего наговорила?
И чтобы ей, чего доброго, поверили?!") Благодарю, отец Эрве, но к чему
такая спешка, и зачем вам ехать в Руан самому? Его преосвященство Рене
намерен зав