я на удирающего д'Арнуле. Марго, соскочив, отодвинула
тяжелый засов и осторожно приоткрыла створку ворот, - так, чтобы смогла
пройти лошадь. Услышав скрип петель, в окне привратницкой показалась
встрепанная Доротея.
   Маргарита сделала ей знак молчать, а конюх, скорчив страшную рожу,
погрозил кулаком. Привратница испуганно кивнула и спряталась за шторкой.
   - Спасибо, Марготон. Ты - настоящий друг. - Антуан наклонился с седла,
чтобы поцеловать ее.
   - Ладно, дружище, не тяни - скачи! Прощай, старина. Бог даст -
свидимся...
   ...Закрыв ворота, Маргарита с чувством выполненного долга побежала к
себе и забралась в постель.
 
 
 
   День седьмой 
 
 
   День, как того и следовало ожидать, начался с жуткого переполоха.
   Заведующая лазаретом пропустила хвалитны. Если бы подобную вольность в
отсутствие аббатисы позволили себе, к примеру, Августа, Гертруда или
Иеронима - все сочли бы это только естественным. о - мать Сильвия! С ее-то
набожностью! С ее-то пунктуальностью! ет, если старой лекарки в урочный
час нет в церкви, - значит, что-то случилось или с кем-то из больных...
или с ней! Обеспокоенная мать Ефразия, едва дождавшись конца хвалитных,
побежала к подруге. В лазарете ее ждало страшное зрелище, - впрочем, уже
описанное нами выше. а вопли кастелянши сбежался весь монастырь. Здоровые
хватались кто за голову, кто за сердце и требовали нюхательных солей с
успокоительным. Больные уверяли, что вот-вот отдадут души Всевышнему.
Последним пожаловал отец Эрве, чтобы, как он выразился, cognoscere causas
rerum . По совету Гертруды, опасавшейся за сохранность монастырской казны,
перепуганные насельницы, в один голос заявлявшие, что теперь ночью ни за
что не заснут, поскольку им всюду мерещатся убийцы, решили послать гонца
за помощью во Фл„ри. "Лучше в Валь-де-Рей, это надежнее", - подсказал отец
Эрве, и на его тонких губах мелькнула довольная усмешка. Его светлость,
узнав, в чем дело, был так великодушен, что даже предложил своего коня
гонцу.
   о тут обнаружились, во-первых, пропажа этого самого коня вместе с
седлом, во-вторых, отсутствие конюха Антуана, которого монахини думали
послать за помощью, и, наконец, в-третьих, наличие на столе, в Антуановой
комнатке, окровавленного ножа, которого накануне обыскались на кухне.
Теперь все и всем стало ясно: убийца - конюх, он зарезал старуху и ускакал
на герцогской лошади. Тогда, предположила Юнис, нет никакой нужды посылать
за помощью: ведь преступник благополучно убрался с места преступления, -
так и скатертью дорога, авось, сам отыщет себе петлю на шею, но только -
подальше от обители!
 
   Моя вина... Каюсь (лат)
   "е прелюбодействуй" и "не убий".
   Познать причины событий (лат)
   При этих словах Эрве стиснул зубы, чтобы не выругаться. Он тут же снова
овладел собой и придал лицу приличествующее случаю выражение. Однако
злобная гримаса, на миг исказившая лицо достопочтенного пастыря, не
укрылась от внимательных глаз Маргариты. Она, разумеется, тоже была на
месте происшествия, и, всхлипывая, несла всякую чушь, - как все и вместе
со всеми.
   о Августа с блеском выручила де Форе, напомнив собравшимся, что
преступник - несомненно, сумасшедший, ибо только безумец способен был
посягнуть на жизнь матушки Сильвии, утешительницы страждущих, ангела
милосердия! - может с тем же успехом шататься поблизости, подстерегая
новую жертву. Естественно, после этих слов ничего не оставалось, как
все-таки послать гонца в Рей. Жером, помощник садовника, белобрысый
конопатый малый лет тридцати, тихий, простоватый и больше всего на свете
боявшийся поссориться с церковью, влез кое-как на одного из рыжих и
потрусил к воротам, провожаемый охами, вздохами и наставлениями, и
предусмотрительно снабженный адресом аббата д'Арнуле.
   ... Аббат Гаспар оказался единственным, кто откликнулся на отчаянный
призыв сестер из Фонтен-Герира. Прискакал, когда дело шло к вечерне, -
верхом на Корбо, в костюме ярко-зеленого бархата, при шпаге и пистолетах.
аездник хоть куда, что есть - то есть, особенно рядом с
недотепой-садовником, чуть не лежащим на шее рыжего. Спрыгнул с коня,
подкрутил усики, поправил перевязь, картинно положил руку на эфес, - мол,
теперь, прекрасные дамы под охраной доблестнейшего из рыцарей. Выслушал
душераздирающую историю, ахнул, разразился анафемами каналье-конюху, и,
раздавая направо и налево благословения, на совершенно законном основании
отправился к себе в келью, дабы переодеться.
   И снова в церкви стояли два гроба - смена караула, черт подери! В саду,
на кухне, в прачечной - тревожно шушукались, ту же умолкая, когда кто-то
из старших матерей появлялся на горизонте. Что-то надвигалось, что-то
носилось в воздухе, и теперь это чувствовала уже не только Марго.
   По матери Сильвии отслужили панихиду и заупокойную обедню.
   Маргарита видела, как Гаспар - уже облачившийся в сутану и напустивший
на себя донельзя благочестивый вид - устремил на де Форе взгляд, полный
благодарности и восхищения, а отец Эрве кивнул ему - еле заметно, но
одобрительно. А позже Маргарита увидела, как оба святых отца рука об руку
вышли из церкви, и как кухонный нож - орудие убийства несчастной Сильвии -
снова перешел из рукава сутаны Эрве в карман д'Арнуле. ("Ага, значит, не
сегодня-завтра жди еще одного убийства во славу Матери-Церкви! И ведь кого
предупреди - ни в жизнь не поверят! Кто же следующий?
   Уж не я ли, грешная? адо будет после ужина попытаться стырить нож на
кухне... пока все стадо пойдет исповедоваться... И подумать только, что
моего Антуана едва не замели... из-за этих лысых чертей...
   и из-за этого долговязого труса герцога... ет, я ему выскажу все, что
думаю, про его дворянскую честь!")
   ... Было изрядно за полночь, когда герцога разбудил негромкий, но
настойчивый стук в окно. Рывком отдернув белую кисейную штору, он встретил
презрительный и гневный взгляд монахини, которая, вцепившись одной рукой в
шатающийся и потрескивающий трельяж, отважно висела над бездной в добрых
двенадцать футов, бесстыдно подоткнув платье. Герцог узнал Маргариту.
Стыд, как яд, жег его изнутри. Он отошел от окна, чтобы зажечь свечи, а
больше для того, чтобы овладеть собой. у как ей объяснить... Монахиня,
повидимому, испугавшись, что ее не впустят, снова забарабанила костяшками
пальцев по стеклу. Герцог вздрогнул, узнав ритм: Яви, о Господи, Твой лик!
Шестьдесят седьмой псалом... Как тогда, под Арком... В августе восемьдесят
девятого... о откуда ей знать...? Он зажег свечи - все три, что были в
подсвечнике, открыл окно и протянул руку Марго. Та, будто не заметив его
учтивого жеста, ловко влезла в комнату, закрыла за собой окно и, не
дожидаясь приглашения, уселась на кровать, поджав ноги. Лавердьер тяжело
опустился на стул напротив.
   - Маргарита, я... - герцог не мог заставить себя взглянуть ей в глаза.
   - Я тогда видела все. Влезла на трельяж, как сегодня. Видела, как вы
жали убийце руку. Я думала, что вы мужчина и воин... а вы старая баба,
монсеньер, - почтительное обращение прозвучало, как ругательство.
   - Маргарита... он во всем признался.... он обманул Иоланду, обольстил
ее... это правда... но он не хотел ее убивать!
   - Ах, вот как? - насмешливо произнесла Марго. - Всего лишь обольстил? И
вам этого недостаточно?
   - Вы были правы, Маргарита: аббат действительно встречался с ней по
ночам... под предлогом совместных молитвенных бдений... - заговорил
герцог, просто чтобы хоть что-то говорить. - Он сперва исповедовал ее, а
потом заставлял выпить полный кубок вина - говорил, что это вино Тайной
Вечери... из Рима... что он оказывает Иоланде большую честь... Она
верила... Ей нужен был друг и покровитель... В пансионе ее
недолюбливали... дразнили еретичкой... А когда бедняжка.... ну, словом...
   - Да говорите прямо - когда она забеременела! - прервала Маргарита. -
Тогда Гаспар ее убил. Знаю.
   - Он только хотел заставить ее поцеловать распятие.... хотел, чтобы
Иоланда поклялась молчать, но...
   - о случайно нажал кнопочку! И вы поверили? Тогда вы - не только трус,
но и дурак набитый! - парировала его робкий выпад безжалостная Марго. - По
вашему, если бы Иоланда поклялась, эта скотина пощадила бы ее? Э, нет,
монсеньер: аббат мог взять клятву с девочки... но не с ее животика!
   - Он... любил ее! И оплакивал! - герцог не знал, куда девать глаза.
   - И на другой день после ее смерти предложил осенить меня благодатью -
так он это называет, и купил у меня две ночи подряд - по двадцать ливров
за каждую. Если это называется траур, то я - королева-мать! - Марго
надменно выпрямилась, приставив к затылку ладонь с растопыренными
пальцами. - Черт подери! Под Арком вы пулям не кланялись, а тут дрожите,
будто перед вами дьяволы, а не тараканы в сутанах!
   - Они оба - иезуиты. Это страшнее дьяволов, - прошептал герцог одними
губами. - Вы, Маргарита, может быть, не знаете..., - последовал довольно
длинный рассказ об иезуитах, об их воистину дьявольских вездесущности и
коварстве, и о том, как даже сам добрый король Генрих, - а он, как всем
известно, человек весьма храбрый, - не смог перед ними устоять. -
Маргарита, я не трус... о если бы я не согласился... Можно ли жить, когда
смерть подстерегает тебя везде, - когда нельзя доверять ни воде, которую
сам зачерпнул из ручья, ни яблоку, которое своей рукой сорвал с дерева, ни
людям, которых знаешь с детства? Месть убийце бессильна воскресить убитую.
Если бы речь шла только обо мне...
   но у меня жена... У меня пятилетний сын. Он должен жить! - Герцог
вскочил и яростно стукнул кулаком по столу. - Вы хорошо слышали, сестра
Маргарита?
   - К стыду своему, слышала. А теперь вы послушайте, монсеньер. - Марго
тоже вскочила с кровати, с вызовом глядя в глаза герцогу. - Если бы вы,
как только услышали их угрозы, взяли бы со стола пистолеты и вкатили бы
каждому по пуле в лоб - вы ведь преотменный стрелок, монсеньер! - и
оттащили бы эту падаль на помойку, - вы же сильный, как турок, монсеньер!
- да закопали бы эту дрянь там, как она того и заслуживает, - сейчас никто
бы не угрожал ни вам, ни вашей жене с ребенком. Аббат случайно
поскользнулся, свалился со стены и разбился. А духовника на лесной
прогулке внезапно удар хватил. И все. Если уж в историю с вознесением
верят, то в это бы и подавно поверили.
   - Вы подстрекаете меня на преступление, сестра Маргарита?
   - А почему нет? Ведь подстрекал же ваш духовник идиота-новиция!
   - Маргарита в нескольких словах передала герцогу ночной разговор двух
иезуитов. - Вы и сами знаете, как должны были поступить с этими змеями. о
вы струсили.
   - А вам что до этого?
   - Да все то же, ваша мокроштанная светлость.... Вчера ночью погибла
мать Сильвия. Ее прикончил не Антуан. Это сделал Гаспар, с благословения
вашего ненаглядного отца Эрве. Я все это видела и слышала. А если бы я не
помогла Антуану смыться, ни в чем не повинный человек пошел бы на
виселицу... и все это - по вашей милости, монсеньер герцог. Трус! Подлец!!
Самозваный дворянин!!
   - Черт возьми, сестра! Вы, похоже, забыли, с кем говорите!! - герцог в
душе знал, что Марго права, и от этого еще больше злился. - Вы, я вижу,
забыли, что нас разделяет! - он надеялся заставить ее стушеваться. о Марго
вместо этого пошла с козырного туза.
   Отступив на шаг, она обеими руками потащила через голову заветную
ладанку: "Взгляни лучше, что нас соединяет... папаша!"
   Вспоров кинжалом кожаный мешочек, герцог извлек оттуда овальный золотой
кулон-сердечко со сливу величиной. а одной его стороне была надпись. а нее
герцог взглянул мельком. Банальнейшая надпись, какие сплошь и рядом
делаются на подобных вещичках...
   что-то вроде "ет Армана Без Жаннет". Зато на другой красовался
серебряный щит с тремя зелеными ветками - родовой герб Лавердьеров.
   - Кровь Господня! - только и мог вымолвить герцог, снова переворачивая
кулон надписью вверх. По его лицу было видно, что он лихорадочно пытается
сообразить, как кулон с его гербом мог оказаться у этой странной монахини
с отнюдь не монашескими манерами... и главное, кто такая эта Жаннет, без
которой он некогда жизни себе не мыслил.
   - Что, папочка? Стареешь? Память подводит? Ладно уж, так и быть, я тебе
напомню, чтоб ты зря не мучился. Армия Колиньи.
   Семидесятый год. Монтобан. Трактир "Королевская селедка".
   Трактирщик Латур. И его хорошенькая черноглазая дочка. Ее звали Жаннет.
Ей было пятнадцать. Ты по уши в нее втюрился. Даже заказал у ювелира
кулончик... с гербом. Вспомнил? Вижу, вспомнил. Вот и умничка. А кулончик
дай сюда... Так вот. Когда войско уходило из города, ты обещал непременно
вернуться.
   Оставил старому Латуру денег... а Жаннет - кое-что другое. Когда деньги
кончились, а у красотки раздулось пузо, благочестивые родители вышвырнули
ее вон. у, а дальше все было так, как оно всегда бывает...
   - Так вы... ты, Маргарита... ты - мое дитя! Мое и Жаннет! И ты
вмешалась в это дело...
   - ...Потому что Иоланда была моя сестра! А я и не знала, что у меня
сестренка есть. Только раз, когда в ризнице помогала окна мыть, увидела
чашу с таким же гербом. Спрашиваю у матери Августы, кто, мол, такую
красоту пожертвовал. А она, этак свысока: его светлость монсеньер герцог
де Лавердьер, у нас его дочь воспитывается! Потом сестра Винсента мне ее
показала, издали. Им ведь не разрешают с монашками водиться, особенно с
теми, кто из простых. А уж со мной и подавно. Селина на меня шипела, как
гнездо змеиное. Представляешь, с десяти лет жить одной, на улице, знать,
что у тебя никого нет в целом мире... а потом узнать, что у тебя есть
сестра, добрая, красивая... герцогиня... и что ее оставят без ужина, если
увидят, что она с тобой, с "аббатисиной девкой", говорит. И я не подходила
к ней - не хотела, чтобы ее из-за меня наказывали и голодом морили. А ведь
Иоланда могла остаться в живых, если бы я ей хоть немного рассказала, что
такое мужчины!
   Она бы послала аббата подальше вместе с его винцом из Рима... и сейчас
спала бы себе спокойно в своей постельке... Ты понимаешь, папаша? Она бы
живая была... пусть и совсем не святая... и не такая невинная...
   - о, Маргарита... мне жаль... о теперь мы уже ничего не сможем сделать.
ичего, дитя мое.
   - Ладно, папаша. - Маргарита так посмотрела на герцога, что тот
почувствовал себя полным ничтожеством. - адеюсь, ты не все улики отдал
этим дьяволам?
   - ет, Маргарита, только склянку... Остальное спрятал...
   - Значит, у тебя осталось хоть что-то от прежней храбрости.
   Слушай, у тебя запасная одежда есть? Я ведь всего-то на полголовы тебя
ниже, а сложением вся в тебя. - Герцог недоуменно уставился на нее. -
Давай, давай. Так нужно. е бойся, тебя я не впутаю ни во что.
   - Посвети мне. - Из дорожного сундука, стоявшего в углу, Лавердьер
вытащил камзол и штаны гранатового шелка, черный бархатный плащ, сорочку,
вышитую перевязь...
   - Давай сюда. - Маргарита приложила к талии штаны. - Сойдет. И сапоги
давай... вроде, впору, - ты ведь обратно все равно в карете поедешь, так
на кой черт тебе ботфорты со шпорами?
   - Может, ты и шпагу у меня отберешь?
   - Зачем? А впрочем, стоило бы... Я умею драться на шпагах - поневоле
научишься, когда живешь среди вояк. Только сейчас нужна не шпага... а
лучше всего - тот, Гаспаров, кинжал... с распятием. Он-то у тебя цел,
надеюсь?
   Герцог молча вынул из кармана распятие и показал Марго. Она взяла его и
несколько раз, проверяя, щелкнула кнопкой. - Вот и хорошо. А теперь,
папаша, можешь полюбоваться на мою фигуру, если захочешь. - Маргарита,
ничуть не стесняясь отца, как не постеснялась бы и любого другого, будь он
хоть сам главнокомандующий, сняла монашеское платье и надела мужской
наряд. "у, папочка, как я выгляжу?" - герцог обернулся, и увидел перед
собой высокого крепкого юношу, загорелого, черноглазого, который обеими
руками пытался пригладить непослушные темные кудри. Красивый малый...
   настоящий дворянин. астоящий Лавердьер, черт возьми! Вот только бедра
надо бы поуже, и грудь поменьше...
   - Ты красивая, Маргарита. Очень красивая. Если бы у меня был такой сын,
как ты!
   - Ладно, батюшка. Полюбовался и хватит. - Марго поверх штанов и камзола
набросила рубашку грубого холста и черное платье, снова превратившись в
монахиню. Потом, задрав подол, обмотала вокруг талии свернутый плащ, в
карман штанов засунула свернутую перевязь, а в другой спрятала распятие с
кинжалом. Села на подоконник. Распахнула окно. - Hу, я пошла. Спасибо,
папочка.
   - Постой! - Герцог схватил ее за рукав. - Что ты задумала?
   - Сделать наконец то, что должно быть сделано. Когда у клиента пусто в
пороховнице, девке приходится потеть за двоих.
   - о подожди, Маргарита... Ты же не можешь так уйти... Теперь... -
Маргарита взглянула на него... потом кинула быстрый взгляд за окно... на
дверь... и вдруг бросилась Лавердьеру на шею, прижавшись к нему всем
телом. Прошептала в самое ухо: "Обними меня, папочка, да покрепче!". И
Лавердьер обнял Маргариту, - обнимая вместе с ней, живой, и красавицу
Жаннет, некогда подарившую ему счастье и за это сгнившую в общей яме на
кладбище для бедных, и Иоланду, чье лицо сейчас еле просвечивало сквозь
слой воска, будто бледный лик привидения. - Маргарита, Маргарита, мое
ди... - Он не успел договорить: Марго закрыла ему рот поцелуем - она
целовала его не как отца, а как любовника! Льнула к нему всем телом,
елозила руками по плечам, по спине, гладила волосы, прижимала к себе, не
давая вырваться. аконец отпустила. - Маргарита... ты... ты - что? Ведь я
же...
   - Да, ты - мой папаша. Знаю. А вот отцу Эрве это совершенно незачем
знать.
   - Эрве? о он...
   - Подглядывал. В замочную скважину. И, наверняка, подумал, что ты решил
поразвлечься, - он ведь по себе людей меряет! А вот теперь - я пошла.
 
   Уже стоя на трельяже, Марго шепнула отцу: "Эрве намекал Гаспару, что
прегрешение должно кануть в небытие вместе со всеми, кто может рассказать
о нем. Сегодня в церкви Эрве опять дал Гаспару нож. Мой тебе совет,
папочка: не поворачивайся спиной ни к одному, ни к другому!" С этими
словами она ловко спустилась на землю и исчезла во тьме, благо, луна
успела зайти за тучи...
   ... По тропинке вдоль стены Марго добежала чуть ли не до самой конюшни,
потом, нырнув в узкий проход между птичником и коровником и миновав
огород, оказалась возле спального корпуса.
   икто не заметил, как она влезла в свою келью через окно. Задрала платье
и вытащила из кармана распятие. Выудила из печной трубы отмычки. Тихонько
подкралась к двери. Прислушалась. Осторожно открыла дверь, огляделась -
коридор, как ему и полагалось в это время суток, был тих и пуст, только из
кельи напротив аббатисиной слышался могучий храп матери Августы. Марго
тенью скользнула к аббатовой двери. Заглянула в замочную скважину - темно.
Спит, гадина. Что ж, тем лучше. Тихо щелкнул замок, поддавшись отмычке.
Бесшумно повернулась на смазанных петлях дверь.
   Маргарита вошла, держа наготове распятие, подкралась к кровати,
откинула полог... Кровать была пуста. Так его мать растак! Будто чуял,
каналья!
   Вернувшись к себе - а что ей оставалось делать? - Марго, не раздеваясь,
легла в постель. Она уже начинала засыпать, когда услышала за окном
шаги... потом - тихий скрип оконной створки.
   Кто-то явно намеревался влезть к ней в окно. Кто это мог быть?
   Професс или новиций? Или оба вместе? Бывшая девка, продолжая усердно
притворяться спящей, изготовила к бою распятие иезуита и приготовилась
дорого продать свою жизнь...
   Окно открылось. Из него потянуло предутренней сыростью. о никто так и
не появился. Только на пол что-то бросили. И ушли, тихо хихикая.
Дождавшись, когда шаги стихнут, Марго тут же вскочила с постели. а полу,
возле камина, валялся кухонный нож - тот, которым убили мать Сильвию. И
нож этот снова был в крови. В чьей на этот раз?!
   еважно. Главное - с ней, Марго, пытаются проделать тот же фокус,
который едва не удался с Антуаном. Если бы она на самом деле спала...
Маргарита брезгливо, двумя пальцами, взяла