ом; ну, так как, поймали вы эту старуху?
     - Будь она проклята, эта старуха!
     - Как же прикажете вас понимать? Не поймали, значит?
     - Пока не поймал.  Уж кто-кто,  а  я  б  ее поймал,  если бы можно было
поймать, да вот никому она не дается в руки.
     - Очень сожалею,  очень сожалею и  сочувствую вам:  ведь если в  городе
узнают, что сыщик прежде высказался с такой уверенностью, а потом...
     - Пусть вас  это  не  волнует,  да,  да,  пусть вас  это  совершенно не
волнует,  а  что касается города,  так и  он может не волноваться.  Я ее как
миленькую сцапаю,  будьте уверены!  Я  уже напал на  след и  обнаружил нити,
которые...
     - Прекрасно!  А  если бы  вы  еще  позволили старому опытному сыщику из
Сент-Луиса помочь вам распутать эти нити, узнать, куда они ведут, то...
     - Я сам опытный,  не нуждаюсь ни в чьей помощи!  Она будет в моих руках
самое большее через неде... ну, через месяц. Клянусь!
     Том ответил небрежным тоном:
     - Что ж,  это бы еще ладно, с этим можно вполне примириться. Но, боюсь,
она довольно стара,  а старикам-то не всегда удается дотянуть до конца вашей
профессиональной слежки:  пока вы там собираете потихоньку свои улики,  она,
глядишь, не выдержит и помрет.
     Тупая физиономия Блейка побагровела от  обиды,  но,  пока он придумывал
ответ, Том уже повернулся к Вильсону и сказал с видом полнейшего равнодушия:
     - Кто получил награду, Простофиля?
     Вильсон как-то съежился, поняв, что настал его черед.
     - Какую награду?
     - Ну как же, одну - за поимку вора, другую - за кинжал.
     Вильсон ответил, сконфуженно запинаясь:
     - Как сказать, гм... собственно, никто до сих пор не являлся.
     Том сделал удивленную мину.
     - Что вы, неужели?
     - Да,  вот так,  - подтвердил Вильсон с некоторым раздражением. - А что
из этого?
     - Ничего.  Признаться,  мне показалось, что вы предложили новую систему
собственного изобретения,  которая  должна  произвести переворот  в  дрянных
устарелых методах...  -  Том сделал паузу и повернулся к Блейку, который уже
возликовал, что не он, а другой занял место на дыбе. - А вы, Блейк, разве не
поняли тогда его намеки, что вам, мол, незачем искать старуху?
     - Безусловно!  Он говорил,  что через три дня и  вор и краденое будут у
него в  руках,  -  когда это было?  Да уже с  неделю прошло.  А  я еще тогда
сказал: если ростовщикам обещана награда, то вор и сам не пойдет и никого из
своих дружков не  подошлет продавать или  закладывать это добро.  Меня прямо
как озарило тогда!
     - Вы бы так не думали,  - не без раздражения осадил его Вильсон, - если
бы знали весь план, а не только часть.
     Констебль задумался.
     - Что ж,  -  сказал он,  - я говорил, что из этого ничего не выйдет. И,
как видите, до сих пор ничего не вышло.
     - Отлично,  поживем -  увидим.  Как бы там ни было,  мой метод ничем не
хуже вашего, насколько я могу судить.
     Констебль не  сумел  достаточно быстро отпарировать этот  удар  и  лишь
недовольно фыркнул.
     После того как Вильсон у  себя дома в  прошлую пятницу вечером частично
поделился своим замыслом с  гостями,  Том  несколько дней  тщетно ломал себе
голову  над  тем,  что  представляет весь  план  в  целом.  Тогда  он  решил
преподнести эту загадку более хитрой голове -  Роксане.  Он придумал сходный
случай и рассказал ей. Она поразмыслила и изрекла свое суждение. "А ведь она
наверняка  права",   -   тогда  же   сказал  себе  Том.   Сейчас  он   решил
воспользоваться случаем проверить правильность этого суждения и  понаблюдать
за лицом Вильсона.
     - Вильсон, - сказал он задумчиво, - вы далеко не дурак, как это недавно
установлено.  Я  вижу  кое-какой  смысл в  вашем плане,  хотя  Блейк другого
мнения.  Я  не  прошу,  чтоб вы  открыли свои карты,  но  давайте для начала
представим себе,  как было на самом деле,  а потом сделаем некоторые выводы.
Вы  обещали пятьсот долларов за  кинжал и  пятьсот долларов за  выдачу вора.
Предположим,  что о  первом вознаграждении расклеены объявления,  а о втором
сказано только в секретном письме, разосланном ростовщикам, и...
     Блейк хлопнул себя по ляжке и воскликнул:
     - Черт возьми,  Простофиля, он вас поймал! Как это ни я и ни один дурак
не догадался!
     А  Вильсон  подумал:  "У  любого  человека  с  нормальными  умственными
способностями возникла бы  такая мысль.  Что Блейку это не пришло в  голову,
нечего удивляться,  а вот что Том додумался -  это довольно странно. Видимо,
он все же толковее, чем я полагал". Но вслух Вильсон не промолвил ни слова.
     А Том продолжал развивать свою теорию:
     - Итак,  продолжим.  Вор,  не  подозревая о  ловушке,  приносит или там
присылает с  кем-нибудь кинжал,  рассказывая,  что  он  купил его где-то  за
гроши,  или  нашел  на  дороге,  или  что-нибудь  еще  выдумывает и  требует
вознаграждения. Его арестуют, не так ли?
     - Конечно! - ответил Вильсон.
     - Непременно!  -  подтвердил Том.  -  Можно не сомневаться.  А  сами вы
видели этот кинжал?
     - Нет.
     - А кто-нибудь из ваших друзей видел?
     - Насколько мне известно - тоже нет.
     - Ну, теперь я, кажется, сообразил, почему ваш план провалился.
     - Что вы  имеете в  виду,  Том?  Не понимаю,  куда вы гнете?  -  сказал
Вильсон, начиная ощущать некоторое беспокойство.
     - А туда, что никакого кинжала вообще нет.
     - Послушайте,  Вильсон,  -  сказал Блейк, - Том Дрисколл прав, бьюсь об
заклад на тысячу долларов... Да жаль, нет их у меня!
     Вильсона словно жаром  обдало:  неужели приезжие подшутили над  ним?  А
ведь похоже на  то.  Но  какой им  от этого прок?  Он высказал свои сомнения
вслух. Том ответил:
     - Какой  прок?  По-вашему,  ясно,  никакого.  Но  ведь  они  приезжие и
стараются  завоевать  себе  положение  на   новом  месте.   Так   чем  плохо
представиться фаворитами восточного князя -  это  же  ничего не  стоит?  Чем
плохо ослепить жалкий городишко обещанием тысячедолларовых наград, когда это
тоже ничего не стоит?  Поверьте,  Вильсон,  никакого кинжала нет,  иначе, по
вашему же  плану,  он  бы уже где-нибудь обнаружился.  А  если и  есть,  так
спрятан у тех же близнецов.  Я готов поверить,  что они видели такой кинжал:
Анджело так быстро и  ловко нарисовал его карандашом,  что вряд ли  это была
просто фантазия.  Не  берусь утверждать,  что у  них никогда не  было такого
кинжала,  но  за  одно ручаюсь головой:  если он был у  них,  когда они сюда
приехали, то он и сейчас у них.
     Блейк сказал:
     - А Том дело говорит, пожалуй, так оно и есть.
     Том бросил через плечо:
     - Вот вы найдите эту старуху, Блейк, но если кинжала у нее не окажется,
ступайте и сделайте обыск у близнецов!
     И он не спеша удалился. Вильсон был весьма расстроен. Он не знал, что и
подумать.  Не  хотелось ему  терять  свое  доверие  к  близнецам,  доводы-то
довольно слабые, но... конечно, все надо продумать и взвесить.
     - А каково ваше мнение на сей счет, Блейк?
     - Сказать по правде, Простофиля, я склонен согласиться с Томом. Не было
у них этого кинжала, а если был, то он и сейчас у них.
     Они распрощались, и Вильсон сказал себе:
     - Нет,  быть-то он у них был,  этому я верю,  но если его действительно
похитили,  то мой план помог бы его вернуть,  это точно. Значит, похоже, что
он у них.
     Том  подошел к  Вильсону и  Блейку и  завел с  ними  беседу без  всякой
определенной цели,  только  затем,  чтобы  поддеть  обоих  и  насладиться их
смущением. Но покидал он их уже в ином настроении - окрыленный уверенностью,
что  счастливый случай помог  ему  достичь без  труда  отличных результатов:
во-первых,  он сумел уколоть своих собеседников и  видел,  как досадливо они
морщились;  во-вторых,  ему  удалось  уронить близнецов в  глазах  Вильсона:
теперь у Простофили останется довольно горький привкус, который не так скоро
исчезнет; ну а самое главное - он лишил ненавистных приезжих ореола в глазах
местных жителей,  ибо  Блейк,  как всякий сыщик,  начнет,  конечно,  болтать
направо и налево, и через неделю вся Пристань Доусона будет посмеиваться над
Анджело и Луиджи,  что они-де пообещали пышную награду за какой-то пустячок,
которого у них даже не было,  а если и был,  так никуда не пропадал. Словом,
Том был чрезвычайно доволен своими успехами.
     Всю  неделю Том  вел  себя безукоризненно.  Дядя и  тетушка никогда его
таким не видели. Просто не к чему было придраться.
     В субботу вечером Том сказал:
     - Дядюшка,  меня  уже  давно беспокоит одно обстоятельство.  Я  уезжаю.
Может случиться,  что я  никогда вас больше не  увижу,  а  потому я  не смею
таиться.  Я знаю,  что у вас создалось впечатление, будто я побоялся дуэли с
этим итальянцем. Мне необходимо было найти предлог для того, чтоб отказаться
от нее.  Возможно,  захваченный вами врасплох в  прошлую пятницу,  я  выбрал
неудачный  предлог.   Но  ни  один  благородный  человек  не  согласился  бы
встретиться с  этим авантюристом на поле чести,  располагая теми сведениями,
которыми располагаю я.
     - Да ну? В чем же дело, расскажи!
     - Граф Луиджи убийца. Он сам признался.
     - Не может быть!
     - Клянусь вам!  Вильсон узнал это  по  его руке с  помощью хиромантии и
сказал ему об этом напрямик, да так прижал его к стене, что тот вынужден был
сознаться;  но  оба  близнеца на  коленях умоляли нас держать это в  тайне и
поклялись исправиться и  впредь  вести  честный образ  жизни,  ну  мы  их  и
пожалели и дали им слово не выдавать их,  если они сдержат свое обещание.  И
вы бы, дядюшка, на нашем месте тоже так поступили.
     - Ты  прав,  мой мальчик,  я  поступил бы точно так же.  Тайну человека
следует хранить свято, если ты ее выведал таким случайным путем. Ты поступил
хорошо,  я горжусь тобой.  Вот только жаль мне,  что сам я не избежал позора
дуэли с преступником, - договорил судья со скорбной ноткой в голосе.
     - Но  что  можно  было  сделать,  дядюшка?  Если  бы  я  знал,  что  вы
собираетесь вызвать  его,  я,  разумеется,  пренебрег  бы  своей  клятвой  и
предупредил бы поединок; ну, а от Вильсона нельзя этого требовать.
     - Да,  Вильсона осуждать не за что,  он поступил правильно.  Ах, Том, с
моей души камень свалился!  Я  был потрясен,  узнав,  что в нашей семье есть
трус!
     - Вы можете себе представить, дядюшка, чего стоила мне эта роль!
     - Да,  мой бедный мальчик,  я  представляю,  я все себе представляю.  Я
понимаю,  как  тяжко тебе было носить до  сих  пор такое позорное пятно!  Но
теперь все в порядке. Забудем взаимные обиды. Ты вернул мне душевный покой и
себе самому тоже, а каждый из нас уже достаточно настрадался.
     С  минуту старик сидел погруженный в думы,  потом с просветлевшим лицом
проговорил:
     - Я займусь этим делом, - правда, не сейчас. Ведь подумать только: этот
убийца позволил себе  наглость встретиться со  мной  на  поле чести,  словно
джентльмен!  Я пока не стану убивать его, подожду, пока не пройдут выборы. Я
знаю, как погубить этих братцев иным путем, и немедленно приму меры. Ни тот,
ни другой не будут избраны,  ручаюсь! А никому еще не стало известно, что он
убийца, ты в этом уверен?
     - Абсолютно уверен, сэр.
     - Тогда -  вот мой козырь.  Я  намекну на  сей факт весьма прозрачно на
митинге накануне выборов. Это выбьет почву у них из-под ног.
     - Еще бы! Это их доконает.
     - Доконает наверняка,  если мы  к  тому же  подготовим избирателей.  Ты
должен  будешь  приезжать  сюда  время  от  времени  и  тайком  обрабатывать
городскую шантрапу. Будешь подкупать их на мои деньги - тут я не поскуплюсь.
     Еще одно очко против ненавистных близнецов! Поистине сегодня счастливый
день!  И видя,  что ему представляется случай сделать последний выстрел в ту
же цель, Том не преминул им воспользоваться:
     - Кстати насчет замечательного индийского кинжала,  о котором так шумят
эти близнецы...  О  нем до сих пор ничего не известно,  и в городе уже пошли
толки и пересуды, люди стали смеяться. Половина наших граждан считает, что у
близнецов не было этого кинжала вовсе,  а другая половина считает,  что он и
по сию пору у  них.  Человек двадцать это сегодня говорили,  я  собственными
ушами слышал.
     Итак,  безупречное поведение Тома  в  течение целой недели восстановило
былую благосклонность к нему со стороны дяди и тетки.
     Его мать тоже была им довольна.  В  душе ей казалось,  что она начинает
любить его,  но  ему  она  этого не  говорила.  Она  советовала ему уехать в
Сент-Луис и  готовилась ехать туда вслед за ним и  даже разбила свою бутылку
виски, сказав:
     - Прах  с  ней!  Коль  скоро я  собираюсь сделать из  тебя трезвенника,
Чеберс,  не хочу, чтоб ты учился плохому от своей мамаши. Я тебе наказывала,
чтоб  ты  не  смел якшаться с  дурной компанией.  Теперь я  тебе буду вместо
компании и должна давать тебе хороший пример! Ну, отправляйся! Живей!
     В  тот  же  вечер Том уехал из  города на  одном из  больших транзитных
пароходов, увозя с собой тяжелейший чемодан, полный награбленных вещей, и он
проспал всю ночь сном неправедника,  который,  как известно нам из  описаний
кануна казни миллиона негодяев,  бывает крепче и слаще,  чем сон праведника.
Но  наутро оказалось,  что  счастье снова изменило ему.  Какой-то  собрат по
профессии стащил его багаж,  пока он  спал,  и  сошел на  берег на  одной из
промежуточных пристаней.


        "ГЛАВА XVI"
                           ПРОДАНА В НИЗОВЬЯ РЕКИ

                              Если  подобрать  издыхающего  с  голоду  пса и
                         накормить  его  досыта,  он  не  укусит вас. В этом
                         принципиальная разница между собакой и человеком.
                                               Календарь Простофили Вильсона

                              Мы  хорошо  знакомы  с  повадками муравьев, мы
                         хорошо  знакомы  с  повадками пчел, но мы совсем не
                         знакомы  с  повадками устриц. Можно сказать почти с
                         уверенностью,  что  для  изучения  устриц мы всегда
                         выбираем неподходящий момент.
                                               Календарь Простофили Вильсона

     Когда Роксана приехала в Сент-Луис,  она застала сына в таком отчаянии,
что это тронуло ее сердце,  и материнское чувство с новой силой заговорило в
ней.  Положение Тома показалось безнадежным:  его ждет быстрая,  решительная
расправа,  и дальше -  полное одиночество и отверженность.  Для матери этого
достаточно,  чтоб полюбить свое чадо, и Роксана не являлась исключением; она
даже сказала сыну об этом. И Том в душе содрогнулся - ведь она "черномазая"!
То, что сам он такой же, отнюдь не мирило его с этой презренной расой.
     Роксана осыпала его нежностями,  на которые он отвечал как умел, хоть и
без всякого удовольствия.  Она пыталась утешить его,  но утешить было нечем.
Ее ласковость вызывала у  Тома отвращение,  и  он целый час храбрился:  "Вот
сейчас потребую прекратить эти  телячьи нежности или хоть умерить их..."  Но
он боялся ее... К счастью, мать вдруг сама притихла и некоторое время сидела
в задумчивости. Она размышляла, как бы ей спасти Тома. Наконец она вскочила:
есть выход!  Том едва не задохнулся от восторга, услышав столь неожиданную и
радостную новость. Роксана сказала:
     - Я придумала,  и мой план спасет тебя наверняка!  Я негритянка,  стоит
мне  заговорить,  как  это всякому становится ясно.  За  меня дадут шестьсот
долларов. Продай меня и расплатись с этими картежниками.
     Том был ошеломлен. Уж не ослышался ли он? На миг он точно онемел, потом
проговорил:
     - То есть ты согласна...  быть проданной в рабство,  ради того...  чтоб
спасти меня?
     - Разве ты не мое дитя?  И разве есть такая вещь на свете, которой мать
не  сделала бы  для своего ребенка?  Белая мать для своего ребенка ничего не
пожалеет.  А кто сотворил ее такой? Господь бог. А кто сотворил негров? Тоже
господь бог.  В  душе  все  матери  одинаковы.  Так  уж  они  господом богом
устроены.  Можешь продать меня в рабство,  а через год выкупишь, и твоя мать
снова будет свободным человеком. Я научу тебя, как это сделать. Я придумала.
     - Какая ты добрая, маменька, я просто слов не нахожу...
     - Ох, скажи это еще раз! И еще разок, пожалуйста! Лучшей платы мне и не
надобно!  Благослови тебя господь,  сыночек!  Когда я  стану рабыней и  люди
будут меня обижать,  я вспомню, что у меня есть где-то сын, который поминает
меня добром, - и мне сразу полегчает, и я все, все смогу вытерпеть!
     - Изволь,  матушка,  я  буду говорить это непрестанно.  Но  как я  тебя
продам? Ведь ты же свободная?
     - Ну и что же,  сынок?  Белые не разбираются! А если бы, к примеру, мне
велели убраться из этого штата и дали сроку шесть месяцев, а я бы не уехала,
ведь имели бы они право меня продать?  Составь бумагу -  купчую - так, чтобы
подумали,  будто ты  меня купил где-то  далеко в  Кентукки,  и  напиши чужие
фамилии,  и  скажи,  что  продаешь меня по  дешевке,  потому что тебе срочно
деньги нужны,  -  и  все  сойдет как нельзя лучше.  Отвези меня в  деревню и
продай на какую-нибудь ферму; если недорого возьмешь, никто ничего у тебя не
спросит.
     Том  подделал  купчую  и  продал  свою  мать  на  хлопковую плантацию в
Арканзас  за  шестьсот  с  лишним  долларов.  Он  не  хотел  совершать такое
предательство,  но,  как на грех,  подвернулся покупатель из тех мест, и это
избавило Тома от необходимости ехать куда-то севернее и  кого-то искать,  да
еще с риском,  что пришлось бы ответить на кучу вопросов. Этот плантатор был
так рад купить Рокси,  что почти ничего не спрашивал и  даже сам потребовал,
чтобы Рокси не говорили, куда она едет. Узнает потом, когда успокоится!
     И  вот Том стал убеждать себя,  что для Рокси большое счастье попасть к
хозяину,  которому она понравилась, а что она понравилась, тот не скрывал. И
скоро,  призвав на  помощь  свою  пылкую фантазию,  он  почти  поверил,  что
оказывает матери  великую тайную  услугу,  продавая ее  в  низовья реки.  Он
упорно твердил себе:  "Ведь это же только на год.  Через год я выкуплю ее на
свободу.  А раз она это знает,  ей легче будет все перетерпеть".  Вообще Том
считал,  что столь невинный обман вреда не принесет,  -  в  конце концов все
уладится самым лучшим образом.  Том сговорился с  покупателем,  и  оба они в
присутствии Рокси толковали о  том,  что  эта ферма к  северу,  и  какой это
райский уголок,  и  как все рабы там счастливы,  -  и бедную Рокси без труда
обвели вокруг пальца.  Ей и в голову не пришло, что собственный сын способен
на подобное предательство по отношению к  матери,  добровольно надевавшей на
себя страшное ярмо, ибо, соглашаясь на рабство, все равно какое - легкое или
тяжелое, короткое или продолжительное, Рокси приносила Тому такую жертву, по
сравнению с которой смерть казалась пустяком.  Оставшись с ним наедине,  она
осыпала его поцелуями и  обливала слезами,  а потом уехала с новым хозяином,
хоть и опечаленная, но гордая тем, что спасла сына.
     Том рассчитался с  кредиторами и  решил не отступать от своего прежнего
решения,  дабы  не  рисковать больше  дядюшкиным наследством.  После  уплаты
долгов у  него осталось еще триста долларов.  По плану,  начертанному Рокси,
ему  следовало их  спрятать и  каждый месяц добавлять к  ним половину своего
содержания - ту часть, которая причиталась ей. Через год на эти деньги можно
будет выкупить ее из рабства.
     С  неделю он  плохо спал,  ибо злодейский поступок,  совершенный им  по
отношению к доверчивой матери,  заставил заговорить остатки его совести.  Но
мало-помалу голос совести умолк,  и Том опять мог спать блаженным сном,  как
все преступники.
     Пароход,  на  котором плантатор увозил Рокси,  отчалил из  Сент-Луиса в
четыре часа дня. Стоя на нижней палубе, Рокси сквозь слезы смотрела на Тома,
пока он не потерялся в толпе на берегу,  затем она отошла о