едная-пребедная и уже в
годах;  и  вот я  пришла к  вам,  думала,  вы поможете старой нянюшке на том
коротеньком пути, какой остался ей до могилы, а вы...
     Молодому хозяину эта речь понравилась еще меньше,  чем предыдущая,  ибо
она  будила в  нем отголоски совести.  Не  дав Рокси договорить,  он  заявил
весьма решительно,  хоть и  не так резко,  что у  него нет никаких средств и
помогать ей он не в состоянии.
     - Значит, вы совсем мне не поможете, мистер Том?
     - Нет! Уходи и больше не смей меня беспокоить!
     Рокси  стояла  потупившись,  с  жалким  видом.  Но  вдруг  старая обида
вспыхнула в  ее душе и стала расти и жечь невыносимым огнем.  Рокси медленно
подняла голову и,  как  бы  бессознательно,  выпрямила свое  крупное тело  и
обрела ту властную осанку,  ту величественную грацию, какая была ей когда-то
свойственна. Многозначительно подняв палец, Рокси молвила:
     - Ладно, ваше дело. У вас была сейчас возможность, но вы растоптали ее.
В следующий раз вы уж будете на коленях ползать и меня упрашивать.
     Сердце Тома похолодело -  почему,  он  и  сам не знал,  ему не пришло в
голову,  что подобная тирада в устах рабыни,  да к тому же еще произнесенная
столь многозначительным тоном,  не  могла не поразить своей несообразностью.
Однако Том ответил так, как было ему свойственно, - грубо и с издевкой:
     - Это ты-то толкуешь мне о какой-то возможности, а? Так не бухнуться ли
мне прямо сейчас тебе в ноги?  Но скажи на милость, а вдруг я не захочу, что
тогда?
     - А вот что: я пойду прямо к вашему дядюшке и расскажу ему все, что про
вас знаю.
     Том побледнел,  и Рокси это заметила. Тревожные мысли пронеслись у него
в голове: "Откуда могла она узнать? Но вот ведь пронюхала, видать по глазам!
Дядюшка всего три месяца назад написал новое завещание, а я опять по горло в
долгах;  я уж и так лезу из кожи вон, чтобы избегнуть разоблачения и гибели;
может,  мне  бы  и  удалось скрыть все  подольше,  да  эта чертовка каким-то
образом дозналась.  Интересно,  много ли она разведала? Ох, ох, ох, от этого
можно спятить! Ну прямо ложись и помирай! Но с ней, однако, надо поласковей,
другого выхода нет".
     И  делая  жалкие  попытки  принять  шутливый тон,  он  сказал,  деланно
хихикнув:
     - Ладно,  ладно,  Рокси, голубушка, мы с тобой старые друзья, о чем нам
спорить? На тебе доллар, бери и рассказывай, что ты узнала.
     Он  протянул ей ассигнацию лопнувшего банка,  но она продолжала стоять,
не  двигаясь с  места.  Теперь настал ее  черед ответить презрением на любые
уговоры,  и  она  не  собиралась упустить этот  случай.  Вид  ее  был  столь
неумолим,  что Том и тот понял: даже бывшая рабыня может на какой-то десяток
минут вспомнить обиды и  щелчки,  которые вечно получала в  награду за  свою
беззаветную преданность, и тоже не прочь при первой возможности отомстить за
них.
     - Что я узнала?  -  переспросила Рокси. - Сказать вам, что я узнала? Во
всяком случае,  достаточно,  чтобы от завещания вашего дядюшки не осталось и
следа; и еще кое-что, еще кое-что... слышите?
     Том был ошеломлен.
     - Кое-что еще? Что же именно? Что может быть еще?
     Презрительно рассмеявшись, Рокси тряхнула головой и подбоченилась.
     - Ну  да!  Хотите,  чтоб я  вам все выложила за  вашу рваную долларовую
бумажку!  Чего ради стану я  вам рассказывать?  У  вас же  нет денег!  Лучше
рассказать вашему дядюшке. Вот пойду к нему сейчас, и он заплатит мне за мой
рассказ пять долларов, да как еще рад будет отвалить мне денежки!
     Она высокомерно повернулась и шагнула к двери.  Тома обуяла паника.  Он
схватил Рокси за юбку и  начал умолять,  чтобы она подождала.  Рокси смерила
его взглядом и важно молвила:
     - Ну, что я вам сказала?
     - Что... что... не помню сейчас. Что ты мне сказала?
     - Я сказала,  что,  если захочу,  вы в другой раз будете ползать передо
мной на коленях и умолять меня...
     На миг Том просто онемел.  От волнения у него перехватило дух. Потом он
еле выговорил:
     - О Рокси,  ты не потребуешь такой жертвы от своего молодого господина!
Ты, верно, шутишь!
     - Скоро узнаете,  как я шучу! Вы накричали на меня, чуть не плюнули мне
в лицо.  А за что? Я пришла сюда и начала говорить тихонько и вежливо, какой
вы стали взрослый и красивый, и вспоминать, как я кормила вас своим молоком,
как воспитывала вас и ухаживала за вами, когда вы болели, - вы ведь остались
сиротой,  без матери,  и  я  заменяла вам мать;  я пришла попросить у вас на
хлеб,  а вы стали гнать меня, бедную старуху, и обзывать по-всякому, - пусть
вас  бог за  это накажет!  Так вот,  сэр,  последний раз даю вам возможность
поправить дело и разрешаю подумать полсекунды. Слышите?
     Том рухнул на колени, взывая:
     - Гляди, я умоляю тебя, честное слово! Скажи только мне, Рокси, скажи!
     Дочь   того  племени,   которое  в   течение  двух  веков  подвергалось
неслыханным оскорблениям и надругательствам,  поглядела на него сверху вниз,
явно упиваясь этим зрелищем, и сказала:
     - Важный,    благородный   белый    джентльмен   на    коленях    перед
бабой-негритянкой?  Всю жизнь хотела я  поглядеть на это хоть разок,  прежде
чем господь призовет меня к  себе.  Теперь,  архангел Гавриил,  труби в свою
трубу, я готова... Вставайте!
     Том подчинился.
     - Рокси,  не наказывай меня больше, - робко заговорил он, - пожалуйста.
Я заслужил твою кару,  но сжалься,  смилуйся! Не ходи к дяде. Лучше расскажи
мне все и возьми эти пять долларов с меня.
     - Ясно возьму,  да и побольше, чем пять! Но здесь я вам ничего не стану
рассказывать.
     - Помилуй бог, не здесь?
     - Вы боитесь дома с привидениями?
     - Н-н... нет.
     - Тогда  приходите туда  сегодня  вечером  от  десяти  до  одиннадцати,
влезьте наверх по приставной лестнице -  крыльцо сломано,  -  я буду там.  Я
устроилась в  этой  голубятне,  потому что  у  меня нет  денег,  чтобы снять
квартиру.  -  Рокси направилась к двери,  но с порога скомандовала: - Ну-ка,
давайте ваш доллар!
     Том отдал ей доллар. Рокси осмотрела его со всех сторон и усмехнулась:
     - Хм,  небось банк  лопнул!  -  Она  уже  готова была  уйти,  но  вдруг
вспомнила: - Есть у вас виски?
     - Немножко есть.
     - Тащите сюда!
     Том  побежал наверх в  свою  комнату и  принес неполную бутылку.  Рокси
запрокинула ее  и  отхлебнула прямо  из  горлышка.  Глаза ее  заискрились от
удовольствия. Причмокнув, она спрятала бутылку под шаль.
     - Хорошая штука! Возьму с собой.
     Том  покорно распахнул перед  ней  дверь,  и  она  удалилась,  прямая и
важная, как гренадер.


        "ГЛАВА IX"
                     ТОМ УПРАЖНЯЕТСЯ В НИЗКОПОКЛОНСТВЕ

                              Почему мы радуемся рождению человека и грустим
                         на  похоронах? Потому что это не наше рождение и не
                         наши похороны.
                                               Календарь Простофили Вильсона

                              Находить   недостатки   дело  нетрудное,  если
                         питать  к этому склонность. Один человек жаловался,
                         что уголь, которым он топит, содержит слишком много
                         доисторических жаб.
                                               Календарь Простофили Вильсона

     Том  бросился с  размаху на  диван,  уткнулся локтями в  колени и  сжал
руками виски. Он раскачивался из стороны в сторону и стонал:
     - Я стоял на коленях перед черномазой бабой! Прежде мне казалось, что я
пал ниже низкого,  но,  оказывается,  то  были сущие пустяки по  сравнению с
сегодняшним... Одно утешение - что теперь я достиг дна; ниже не падают!
     Но Том поспешил с выводом.
     В тот же день,  в десять часов вечера,  обессиленный, бледный и жалкий,
он вскарабкался по приставной лестнице в  дом с привидениями.  Услышав шаги,
Рокси встретила его на пороге.
     Это  был  двухэтажный бревенчатый дом;  несколько лет тому назад прошел
слух,  что в нем водятся привидения,  и с тех пор он стоял заброшенный. Люди
боялись в нем жить и даже днем его старательно обходили стороной, а уж ночью
и  подавно.  Так как в  городе у него не было конкурентов,  то он именовался
просто "дом с привидениями",  и все понимали, о каком именно доме идет речь.
Он  так  долго стоял заброшенным,  что  совсем покосился и  пришел в  полную
ветхость. Триста ярдов пустыря отделяли его от владений Простофили Вильсона.
Он был последним домом на этом краю города.
     Том  последовал за  Рокси в  комнату.  В  углу  была  расстелена чистая
солома,  служившая ей постелью, на стене висела бедная, но чистая одежда, на
полу  тускло горел  жестяной фонарь и  стояли ящики из-под  мыла  и  свечей,
заменявшие стулья. Они сели. Рокси сказала:
     - Ну вот сейчас все вам расскажу,  а денежки начну получать с вас потом
- мне не к спеху. Вы как думаете, о чем я собираюсь вам рассказать?
     - Гм,  гм...  ты...  Да  брось меня мучить,  Рокси!  Говори быстрее!  Я
понимаю:  ты где-то разузнала,  в  какую я  влип историю по глупости своей и
беспутству.
     - Как вы сказали? По глупости? По беспутству? Нет, сэр, не в этом дело!
Это все пустяки по сравнению с тем, что знаю я!
     Том недоуменно воззрился на нее.
     - Не понимаю, Рокси, что ты имеешь в виду?
     Она встала и  мрачно и  торжественно,  точно судьба,  поглядела на него
сверху вниз.
     - А вот что - и это правда, клянусь богом! Ты не ближе по крови старому
мистеру Дрисколлу, чем я, - вот что я имею в виду! - И в ее глазах вспыхнуло
торжество.
     - Что???
     - Да,  сэр!  И погоди, это еще не все! Ты - черномазый! Черномазый, и к
тому же раб.  Родился негром и рабом -  и рабом остался, и стоит мне об этом
заикнуться,  двух дней не пройдет, как старый мистер Дрисколл продаст тебя в
низовья реки.
     - Врешь ты все, несчастная пустомеля!
     - Ничуть не вру!  Это правда, чистейшая правда, бог свидетель! Да, ты -
мой сын...
     - Ах ты чертовка!
     - А  тот бедный малый,  которого ты колотишь и  обижаешь:  он сын Перси
Дрисколла и твой господин...
     - Ах ты скотина!
     - И это он -  Том Дрисколл;  а ты -  Вале де Шамбр, без фамилии, потому
что у рабов нет фамилий.
     Том вскочил,  схватил полено и замахнулся, но его мать лишь усмехнулась
и сказала:
     - Садись, щенок! Ты что, напугать меня хочешь?! Таких, как ты, никто не
боится.  Небось рад бы выстрелить мне в спину,  -  вот это на тебя похоже, я
вижу  тебя насквозь!  Да  я  не  боюсь,  можешь убивать:  все,  что  я  тебе
рассказала,  записано на бумаге, и бумага эта хранится в верных руках; и тот
человек,  у которого она спрятана,  знает,  что ему делать, если меня убьют.
Коли думаешь,  что мать твоя такая же дура набитая,  как ты,  так ты здорово
ошибся,  голубчик!  Стало быть,  сиди тихо и веди себя как следует и не смей
вставать, пока я не скажу: "Встань!"
     Охваченный бурей беспорядочных мыслей и чувств,  полный злобы и ярости,
Том все же нашел в себе достаточно самоуверенности, чтобы сказать:
     - Все это враки! Убирайся и поступай, как хочешь, мне до тебя дела нет!
     Рокси не ответила.  Она взяла фонарь и  пошла к  выходу.  Том мгновенно
застыл от ужаса.
     - Воротись!  Эй,  воротись!  -  завопил он.  - Я пошутил, Рокси, я беру
назад свои слова,  я  никогда так не  буду говорить!  Воротись,  пожалуйста,
Рокси!
     Рокси постояла с минуту не двигаясь, потом веско произнесла:
     - Слушай,  Вале де  Шамбр,  тебе придется бросить эту привычку:  ты  не
смеешь называть меня Рокси -  ты  мне не ровня.  Дети так не разговаривают с
матерью.  Ты будешь называть меня мама или маменька -  слышишь ты! - хотя бы
когда мы одни. Ну-ка, повтори!
     Тому  пришлось сделать над  собой усилие,  чтобы выдавить из  себя  это
слово.
     - Вот и молодец! И заруби себе это на носу, если не хочешь нажить беды.
Ты мне сейчас обещал,  что больше не станешь говорить:  "Басни!  Враки!" Так
вот помни,  скажешь так еще хоть раз -  и  конец:  я  тут же пойду к судье и
расскажу ему, кто ты, и докажу это. Можешь не сомневаться!
     - Еще бы! - простонал Том. - Я и не сомневаюсь, я тебя знаю.
     Рокси поняла,  что  это полная победа.  Доказать она ничего не  могла и
лгала,  будто все где-то записано,  но она знала, с кем имеет дело, а потому
угрожала, уверенная, что добьется своего.
     Она опять подошла к  сыну и  опустилась с  видом победительницы на ящик
из-под свечей;  и  она восседала на нем с  таким горделивым и  важным видом,
словно это был не ящик, а трон.
     - Ну,  Чемберс,  -  сказала она,  -  давай поговорим с тобой всерьез, и
больше не дури! Во-первых, ты получаешь пятьдесят долларов в месяц. Так вот,
половину будешь отдавать теперь матери. Ну-ка, выгребай все из карманов!
     Но  у  Тома за  душой было только шесть долларов.  Он  отдал их матери,
пообещав начать честный дележ со следующего месяца.
     - А много ты должен, Чемберс?
     Том вздрогнул и ответил:
     - Почти триста долларов.
     - Как ты собираешься их отдавать?
     - Ох,  сам не знаю,  -  простонал Том,  - не задавай мне таких страшных
вопросов.
     Но она не отставала от него, пока не добилась признания. Оказалось, что
он,  переодевшись,  совершает мелкие кражи в домах у местных жителей и успел
изрядно поживиться за их счет еще две недели назад,  когда все считали,  что
он в Сент-Луисе.  Все же для расплаты с кредиторами ему не хватает денег,  а
он  боится  продолжать  это  занятие,  так  как  город  и  без  того  сейчас
взбудоражен. Мать похвалила его и предложила свою помощь, но это привело его
в ужас.  Весь дрожа,  он пролепетал, что лучше бы она уехала, тогда ему было
бы спокойнее.  Как ни странно,  ее не пришлось уговаривать, - Рокси заявила,
что она сделает это с удовольствием: ей-то все равно, где жить, лишь бы, как
договорились, получать свое содержание. Она согласна поселиться за городом и
раз в  месяц являться в  дом с  привидениями за деньгами.  В  заключение она
сказала:
     - Теперь я  тебя уж не так ненавижу,  как раньше.  Да ведь было за что:
подумать только,  я  тебя  так  удачно подменила,  дала  тебе хорошую семью,
хорошее имя,  сделала тебя богатым белым джентльменом. Ты теперь носишь вещи
из  магазина,  а  мне за это какая благодарность?  Ты меня всю жизнь унижал,
грубил мне при людях, не давал никогда забыть, что я черномазая и... и...
     Тут она разрыдалась.
     - Позволь,  -  сказал Том, - но я ведь даже понятия не имел, что ты моя
мать, и к тому же...
     - Ладно, не будем вспоминать прошлое, бог с ним. Я хочу все это забыть.
- И она добавила с новой вспышкой гнева: - Только не вздумай сам никогда мне
об этом напоминать, не то пожалеешь, так и знай!
     Когда они прощались,  Том спросил самым вкрадчивым тоном,  на какой был
способен:
     - Мама, не скажешь ли ты мне, кто был мой отец?
     Он  боялся,  что  этот  вопрос  сконфузит  Рокси,  но  он  ошибся.  Она
выпрямилась, гордо тряхнула головой и ответила:
     - Почему ж не сказать, скажу! И уж поверь, тебе нечего стыдиться твоего
отца!  Он был из старинной фамилии, из самой высшей знати нашего города. Его
предки были первыми поселенцами Виргинии.  Не хуже, чем Дрисколлы и Говарды,
как бы они ни задавались!  -  Рокси еще больше выпятила грудь и  внушительно
проговорила:  -  Ты помнишь полковника Сесиля Барли Эссекса,  который умер в
один  год  с  папашей твоего хозяина,  Тома  Дрисколла?  Помнишь,  какие ему
устроили похороны все эти масоны,  тайные братства и все наши церкви?  Такие
шикарные похороны нашему городу никогда и не снились! Вот кто был твой отец!
     Это воспоминание вызвало у  Рокси такой прилив гордости,  что она вдруг
будто помолодела и  приобрела благородную торжественность в осанке,  которую
можно было бы  назвать даже царственной,  если бы окружающая обстановка чуть
больше соответствовала этому.
     - Во всем нашем городе нет раба такого знатного происхождения. А теперь
ступай!  И можешь задирать нос как тебе угодно, - чтоб мне пропасть, если ты
не имеешь на это права!


        "ГЛАВА X"
                            КРАСОТКА ОБНАРУЖЕНА

                              Все   говорят.   "Как  тяжко,  что  мы  должны
                         умереть". Не странно ли слышать это из уст тех, кто
                         испытал тяготы жизни?
                                               Календарь Простофили Вильсона

                              Когда  рассердишься,  сосчитай  до трех; когда
                         очень рассердишься, выругайся!
                                               Календарь Простофили Вильсона

     Том улегся спать,  но то и  дело просыпался,  и первой мыслью его было:
"Слава богу,  что это только сон!"  А  в  следующий миг он со стоном валился
снова на подушки и бормотал:
     - Черномазый! Я - черномазый! Ох, лучше бы мне умереть!
     Когда на  рассвете Том  проснулся и  снова пережил весь  этот ужас,  он
решил, что сон - коварная штука. Он принялся думать, и мысли его были отнюдь
не веселы. Вот примерно что он думал:
     "Для чего понадобилось создавать черномазых и белых? Какое преступление
совершил тот первый черномазый еще в утробе матери, что на него легла печать
проклятия уже  при рождении?  И  почему существует эта ужасная разница между
белыми и  черными?..  Какой страшной кажется мне  судьба негров с  нынешнего
утра! А ведь до вчерашнего вечера эта мысль даже не приходила мне в голову!"
     Так, во вздохах и стенаниях, прошел у него целый час.
     Потом в  комнату робко вошел "Чемберс" и  доложил,  что  завтрак сейчас
будет подан.  "Том" багрово покраснел при  мысли,  что этот белый аристократ
раболепствует перед ним, негром, и называет его "молодой хозяин".
     - Убирайся прочь!  - сказал он грубо и, когда юноша вышел, пробормотал:
- Он-то, бедняга, ни в чем не виноват, но пусть сейчас не мозолит мне глаза:
ведь это он - Дрисколл, молодой джентльмен, а я... Ох, лучше бы я умер!
     Гигантское   извержение   вулкана,    подобное   недавнему   извержению
Кракатау{359},  сопровождаемое землетрясениями,  огромной приливной волной и
тучами вулканической пыли,  меняет ландшафт до неузнаваемости, срезая холмы,
вздымая низменности, образуя дивные озера там, где была пустыня, и пустыни -
там,  где весело зеленели луга. Так и чудовищная катастрофа, постигшая Тома,
изменила  его  нравственный ландшафт.  Все,  что  казалось  ему  низменным и
ничтожным,  поднялось в  его глазах до идеала,  а  то,  что он возвеличивал,
рухнуло в пропасть и лежало во прахе, среди руин и пепла.
     Том провел несколько дней,  бродя по глухим местам, и все думал, думал,
стараясь решить,  как он должен теперь себя вести.  Для него это усилие было
непривычным.  Встречая какого-нибудь приятеля,  Том замечал, что прежние его
привычки куда-то  таинственным образом  исчезли:  прежде  он  всегда  первым
протягивал руку, теперь же она у него невольно повисала, словно плеть, - это
давал себя знать рабский дух "черномазого",  - и Том краснел и конфузился. И
"черномазый" в нем замирал от удивления, когда белый приятель протягивал ему
руку. Так же невольно "черномазый" в нем заставлял его уступать дорогу белым
гулякам и  буянам.  Когда Ровена -  самое драгоценное для  него  существо на
свете,  идол,  которому он втайне поклонялся,  - пригласила его зайти к ней,
"черномазый"  в  нем  пролепетал  какую-то  неловкую  отговорку,  побоявшись
переступить порог дома и  сесть на правах равного рядом со страшными белыми.
И  этот "черномазый" в нем старался сделаться незаметным и прятался за чужую
спину при всяком удобном случае, ибо ему стало казаться, что на лицах людей,
в  их  тоне  и  жестах проскальзывает подозрение и,  пожалуй,  даже догадка.
Поведение Тома было настолько странным и необычным, что люди это замечали и,
встречаясь с  ним на улице,  останавливались и глядели ему вслед;  а он тоже
оглядывался не в силах удержаться и,  поймав в их глазах уди