лся. Он хромал,
был  весь в  ссадинах и  кровоподтеках и  вид имел далеко не  веселый.  Дядя
приказал ему сесть.
     - Нам уже рассказали,  Том,  что с тобой приключилось, и, конечно, ради
красного словца еще основательно приврали.  Развей же  эти вымыслы!  Говори,
какие меры ты принял? В каком положении сейчас дело?
     Том простодушно ответил:
     - Да ни в  каком:  все кончено.  Я  подал на него в суд и выиграл дело.
Защищал его Простофиля Вильсон -  это был его первый процесс за всю жизнь, -
и  он  проиграл:  судья приговорил это  жалкое ничтожество к  штрафу в  пять
долларов за оскорбление действием.
     Уже  при  первых его словах Говард и  Дрисколл инстинктивно вскочили на
ноги  и  стояли,  растерянно взирая друг на  друга.  Потом Говард печально и
безмолвно сел на прежнее место.  Но Дрисколл, не в силах сдержать свой гнев,
разразился целым потоком ругательств:
     - Ах ты щенок!  Мерзавец! Ничтожество! Не хочешь ли ты мне сказать, что
тебе,  отпрыску нашего славного рода, нанесли побои, а ты побежал жаловаться
в суд? Отвечай, да?
     Том понурил голову,  и его молчание было красноречивее слов. На дядюшку
было жалко смотреть:  его взгляд,  устремленный на Тома,  выражал изумление,
недоверие и стыд.
     - Который это был из близнецов? - спросил он.
     - Граф Луиджи.
     - Ты вызвал его на дуэль?
     - Не-ет, - бледнея, пробормотал Том.
     - Сегодня же вечером вызовешь! Говард передаст ему вызов.
     Том  почувствовал себя  нехорошо -  это  было  видно по  его  лицу;  он
безостановочно  вертел  в  руке  свою  шляпу.  Потянулись  гнетущие  секунды
молчания; взгляд дяди, прикованный к нему, становился все суровее и суровее;
и наконец, еле ворочая языком, племянник взмолился:
     - О  дядюшка,  не  требуйте от  меня этого!  Он  сущий убийца...  я  не
смогу... я... я боюсь его!
     Старик три раза открывал рот, но слова застревали у него в горле; потом
плотина все-таки прорвалась:
     - В моей семье завелся трус!  Один из Дрисколлов -  трус!  О,  какое же
прегрешение я совершил, чтобы заслужить такой позор?!
     Шатаясь,  он подошел к  секретеру в  углу,  с  теми же душераздирающими
причитаниями вытащил из одного ящика какую-то бумагу и,  шагая взад и вперед
по  комнате,  стал медленно рвать ее  на мелкие куски и  бросать их себе под
ноги. Потом, немного успокоившись, сказал:
     - Гляди,  я  вторично уничтожаю свое завещание!  Ты  снова вынудил меня
лишить тебя наследства,  подлый сын благороднейшего из людей!  Прочь с  глаз
моих! Уйди, не то я плюну тебе в лицо!
     Молодой человек не стал мешкать. Судья обратился к Говарду:
     - Друг мой, согласны ли вы быть моим секундантом?
     - Разумеется!
     - Вон там перо и бумага. Пишите вызов на дуэль, не теряя времени.
     - Он будет вручен графу через четверть часа, - заверил его Говард.
     На  сердце Тома легла тяжесть.  Вместе с  богатством и  самоуважением у
него пропал и  аппетит.  Он вышел из дому черным ходом и  печально побрел по
глухому переулку,  раздумывая над тем,  удастся ли  ему,  даже если он будет
вести себя  сверхпочтительно и  в  высшей степени примерно,  снова завоевать
расположение дяди  и  упросить его  еще  раз  восстановить щедрое завещание,
которое тот только что уничтожил у него на глазах. В конце концов Том пришел
к  заключению,  что удастся.  Ведь добился же он этого однажды,  а  то,  что
сделано один  раз,  может быть  сделано и  вторично.  Он  этим займется.  Он
употребит на  это  всю  свою  энергию и  снова  добьется успеха,  даже  если
придется ему,  любителю свободы,  отказаться от каких-то удобств,  даже если
понадобится в чем-то ограничить свое привольное житье.
     "Того,  что я наворовал в городе, хватит, чтобы расплатиться с долгами,
- размышлял он,  - но на картах надо поставить крест раз и навсегда. Из всех
моих пороков -  это самый страшный,  по крайней мере так мне кажется, потому
что дяде легче всего дознаться об  этом по  милости нетерпеливых кредиторов.
Он  думает,  что двести долларов,  которые ему пришлось один раз уплатить за
меня,  это много. Так ли уж много, если я ставил на карту все его богатство!
Но эта мысль,  конечно,  ему никогда не приходит в голову:  ведь вот же есть
люди,  которые все мерят своей меркой!  Если бы он знал,  как я  запутался в
долгах,  он уже давно бы выкинул ко всем чертям свое завещание, не дожидаясь
этой истории с  дуэлью.  Триста долларов!  Целый капитал!  Слава богу,  дядя
никогда об  этом  не  пронюхает!  Вот  выплачу этот долг -  и  буду спасен и
никогда больше не притронусь к картам.  Во всяком случае,  пока дядюшка жив,
клянусь!  Итак,  Том,  ты  делаешь  последнюю  попытку  исправиться -  и  ты
победишь! Зато уж если потом проштрафишься, все пропало!"


        "ГЛАВА XIII"
                             ТОМ НА КРАЮ ГИБЕЛИ

                              Когда я раздумываю над тем, сколько неприятных
                         людей   попало   в  рай,  меня  охватывает  желание
                         отказаться от благочестивой жизни.
                                               Календарь Простофили Вильсона

                              Октябрь - один из самых опасных месяцев в году
                         для  спекуляции  на бирже. Остальные опасные месяцы
                         июль,  январь, сентябрь, апрель, ноябрь, май, март,
                         июнь, декабрь, август и февраль.
                                               Календарь Простофили Вильсона

     Так,  скорбно  беседуя  с  самим  собой,  Том  миновал  дом  Простофили
Вильсона,  затем по  переулку,  вдоль которого тянулись огороженные пустыри,
дошел до дома с привидениями и побрел обратно, то и дело мрачно вздыхая. Кто
бы  сейчас  придал  ему  бодрости?   Ровена!   При  этой  мысли  сердце  его
встрепенулось, но тут же упало: ведь ненавистные близнецы, наверно, там!
     Проходя мимо  обитаемой части дома  Вильсона,  Том  заметил в  гостиной
свет.   Что  ж,   на  худой  конец...   Другие  люди  иной  раз  давали  ему
почувствовать,  что он явился некстати, Вильсон же встречал его с неизменной
вежливостью,  а вежливость по крайней мере щадит твое самолюбие, даже если и
не выдает себя за радушие. Вильсон услыхал шаги на крыльце, покашливание.
     "Кто, как не он, этот ветреный шалопай! Небось, все приятели сегодня от
него попрятались,  кому охота водиться с этим дураком, после того как он так
опозорился: трусишка, подал в суд за оскорбление личности!"
     В дверь робко постучали.
     - Войдите!
     Вошел Том и,  ни  слова не говоря,  повалился на стул.  Вильсон спросил
участливо:
     - Что  с  тобой,  мальчик?  Зачем такое отчаяние?  Не  принимай все так
близко к сердцу. Постарайся забыть этот пинок.
     - О  господи,  -  горестно откликнулся Том,  -  тут  не  в  пинке дело,
Простофиля! Тут кое-что другое, в тысячу раз хуже, в миллион раз хуже!
     - Что именно, Том? Неужели Ровена дала тебе отставку?
     - Нет, не она. Старик...
     "Ага! - подумал Вильсон, сразу вспомнив таинственную девушку в спальне.
- Дрисколлы  начинают  понемножку  догадываться!"  Но  вслух  он  проговорил
назидательно:
     - Том, распущенность иногда приводит...
     - Глупости,  распущенность тут ни при чем!  Он хотел,  чтоб я вызвал на
дуэль этого проклятого итальянского дикаря, а я не согласился.
     - Понятно,  это скорее в его духе,  - как бы размышляя вслух, заговорил
Вильсон.  -  Меня и  то  удивило,  почему он  не занялся этой историей вчера
вечером и  вообще разрешил тебе обращаться с таким делом в суд -  хоть перед
дуэлью,  хоть после.  Разве джентльмены решают такие дела судом?  На  твоего
дядюшку это не похоже. Я не могу постичь, как это случилось.
     - Да  вот так и  случилось,  потому что он ничего не знал.  Он уже спал
вчера, когда я вернулся домой.
     - И ты не разбудил его? Неужели правда, Том?
     От этого разговора Тому не становилось легче. Он заерзал на стуле.
     - Не пожелал я докладывать ему,  вот и все.  -  вымолвил он наконец.  -
Старик собирался ехать на заре с  Пемброком Говардом удить рыбу,  и  я решил
так:  если засажу близнецов в каталажку...  - а я был в этом уверен, разве я
мог  думать,  что  они  за  такое чудовищное оскорбление отделаются каким-то
пустяковым штрафом,  -  так вот я и решил: если я засажу их в каталажку, они
будут опозорены,  и  дядя  не  потребует,  чтобы я  дрался с  такими темными
личностями; наоборот, он даже не позволит...
     - И тебе не стыдно,  Том? Как ты можешь так относиться к своему доброму
старому дядюшке?  Выходит,  я ему более надежный друг, чем ты; ведь если б я
знал эти обстоятельства,  то,  прежде чем идти в  суд,  я  поставил бы его в
известность, чтобы он успел принять меры, как подобает джентльмену.
     - Да неужели?  -  воскликнул Том с искренним удивлением. - Хотя это был
ваш первый судебный процесс?  Хотя вы  прекрасно знаете,  что процесс был бы
отменен,  прими только дядюшка меры?  И  вы прожили бы до конца своих дней в
нищете и  безвестности,  вместо того  чтобы стать,  как  сегодня,  настоящим
признанным адвокатом? Неужели вы и впрямь могли бы так поступить?
     - Безусловно.
     Том пристально взглянул на Вильсона, потом сокрушенно покачал головой и
сказал:
     - Я  вам  верю,  честное слово.  Не  знаю почему,  но  верю.  Слушайте,
Простофиля Вильсон, да ведь вы самый большущий болван на свете!
     - Очень благодарен!
     - Не стоит благодарности.
     - Итак,  он потребовал,  чтобы ты вызвал на дуэль этого итальянца, а ты
отказался. Ты позор славного рода! Я краснею за тебя, Том!
     - Ну и ладно! Теперь уж все равно, раз он снова уничтожил завещание.
     - Признайся,  Том, не был ли он сердит на тебя за что-нибудь еще, кроме
этого суда и отказа драться на дуэли?
     Вильсон испытующе уставился на  Тома,  но  тот глядел на него невинными
глазами и ответил без запинки:
     - Нет,  только за это.  Если бы он раньше сердился, то начал бы волынку
вчера:  у  него как  раз было подходящее настроение.  Он  возил этих идиотов
близнецов  по  городу,  показывал им  достопримечательности,  а  воротившись
домой,  не мог найти серебряные часы своего отца,  которые очень любит, хотя
они  давно  не  ходят;  он  их  видел три-четыре дня  назад и  никак не  мог
вспомнить,  куда их девал,  и  страсть как разволновался;  а  я  возьми да и
скажи,  что,  может, они не затерялись вовсе, а стянул их кто-нибудь; тут он
совсем взбеленился и  обозвал меня дураком,  и я сразу понял,  что он именно
этого больше всего и боится,  только признаться не хочет, ведь украденные-то
вещи реже находятся, чем потерянные.
     - Фью! - присвистнул Вильсон. - Список увеличивается!
     - Список чего?
     - Краж.
     - Каких краж?
     - Обыкновенных.  Эти  часы  не  потеряны,  их  украли.  В  городе опять
начались кражи - такие же таинственные, как и в тот раз, помнишь?
     - Да неужели?
     - Точно, как дважды два четыре! А у тебя самого ничего не пропало?
     - Нет.  Впрочем,  да -  я не нашел серебряного пенала,  который тетушка
Мэри Прэтт подарила мне в прошлом году ко дню рождения.
     - Вот увидишь, что и его украли!
     - А вот и нет.  Когда я сказал,  что дядюшкины часы украли и получил за
это нагоняй, я пошел к себе наверх, стал осматривать свою комнату и заметил,
что пенала нет; но после я его нашел - он просто лежал в другом месте.
     - Но ты уверен, что остальное все цело?
     - Все более или менее ценное на месте. Вот еще не знаю, где мой золотой
перстень. Он стоил доллара два или три. Но я поищу, он найдется.
     - Думается мне, что нет. Уверяю тебя, это был вор. Кто там, войдите!
     В  комнату вошел судья Робинсон в  сопровождении Бэкстона и  городского
констебля Джима Блейка.  Они сели, и после разных пустопорожних разговоров и
болтовни о погоде Вильсон сказал:
     - Кстати,  мы  сейчас обнаружили еще  пропажу,  если не  две.  У  судьи
Дрисколла украдены старинные серебряные часы, и вот у него, у Тома, кажется,
золотое кольцо.
     - Да,  скверная история,  - заметил судья Робинсон, - и чем дальше, тем
все  хуже.  Пострадали  Хэнксы,  Добсоны,  Пиллигрюзы,  Ортоны,  Грэнджерсы,
Хейлсы,  Фуллеры, Холкомы - да, собственно говоря, все, кто живет неподалеку
от Пэтси Купер.  У  всех у них похищены разные безделушки,  чайные ложечки и
другие ценные мелочи,  которые легко унести в карманах. Совершенно ясно, что
вор воспользовался моментом,  когда эти люди были на приеме у Пэтси Купер, а
рабы толпились у забора,  чтобы хоть украдкой повидать это представление,  -
вот тут-то он и похозяйничал беспрепятственно. Пэтси ужасно расстроена из-за
соседей и  особенно из-за  жильцов -  до такой степени расстроена,  что уж о
своих потерях и не думает.
     - Это один и тот же вор,  -  заявил Вильсон. - По-моему, сомневаться не
приходится.
     - Констебль Блейк придерживается другого мнения.
     - Вот тут-то  вы и  ошибаетесь,  Вильсон,  -  сказал Блейк.  -  Прежние
ограбления совершил мужчина,  хоть он нам и не попался в руки до сих пор, но
по многим признакам мы,  профессионалы,  имеем возможность судить об этом. А
на сей раз орудовала женщина.
     Вильсон сразу же подумал о таинственной девушке. Она не выходила у него
из головы. Но он и тут ошибся. Блейк продолжал:
     - Это была сгорбленная старуха в трауре,  под черной вуалью, с закрытой
корзинкой в руке.  Я видел ее вчера на пароме.  Вероятно, живет в Иллинойсе;
но где бы она ни жила, все равно я до нее доберусь, пусть не сомневается.
     - Но с чего вы взяли, что это и есть воровка?
     - А с того,  что,  во-первых, другой женщины не было, а во-вторых, один
черномазый возчик,  который в  это время проезжал по улице,  видел,  как она
входила и выходила из домов, и рассказал мне об этом, а именно эти-то дома и
обчистили.
     Все  согласились,  что  такие  косвенные  улики  можно  считать  вполне
достаточными.  Засим последовало продолжительное молчание.  Первым заговорил
Вильсон:
     - Но  одно хорошо:  она не  сможет ни продать,  ни заложить драгоценный
индийский кинжал графа Луиджи.
     - Господи! - воскликнул Том. - Неужели и он пропал?
     - Представьте себе, да.
     - Хороший улов!  Но почему вы думаете, что она не сможет ни продать, ни
заложить его?
     - А  вот почему.  После собрания Сынов Свободы всюду только и говорили:
того  обокрали,  этого обокрали,  и  тетя Пэтси ждала близнецов,  замирая от
страха,   как  бы   у   них  тоже  не   обнаружилась  какая-нибудь  пропажа.
Действительно,  оказалось,  что  пропал кинжал,  и  они тут же  предупредили
полицию и  всех ростовщиков.  Улов-то был хорош,  да только рыбку продать не
удастся: старушенцию сцапают.
     - А они пообещали вознаграждение? - поинтересовался Бэкстон.
     - Да. Пятьсот долларов за кинжал и пятьсот долларов за поимку вора.
     - Тоже придумали,  идиоты!  -  воскликнул констебль. - Разве вор придет
сам или пришлет кого-нибудь?  Ведь тот,  кто явится,  сразу же влипнет; сами
посудите, какой ростовщик упустит возможность...
     Если бы кто-нибудь взглянул в этот момент на физиономию Тома, возможно,
ее серо-зеленый цвет вызвал бы некоторые подозрения, но никто не взглянул. А
Том  подумал:  "Ну,  теперь я  пропал,  теперь мне нипочем не  разделаться с
долгами:  ведь за все остальное, что я наворовал, я и половины того, что мне
надо,  не выручу ни от продажи,  ни от заклада!  Пропал я как пить дать,  на
этот раз уж не выкручусь никоим образом!  Вот ужас-то,  что мне делать, куда
кинуться?"
     - Не торопитесь с выводами!  -  сказал Вильсон Блейку.  - Вчера ночью я
сел и  начал прикидывать,  как лучше поступить,  и  к  двум часам у меня был
готов превосходный план.  Они  получат свой кинжал обратно.  И  тогда я  вам
объясню, как все было устроено.
     Это вызвало общее любопытство, и Бэкстон сказал:
     - Да,  вы заинтриговали нас не на шутку!  И позвольте вам заявить,  что
если бы вы пожелали сообщить нам конфиденциально...
     - От души был бы рад, Бэкстон, но мы с близнецами условились до поры до
времени ничего не разглашать,  поэтому не обижайтесь,  если я  не скажу.  Но
поверьте моему слову:  вам не  придется ждать и  трех дней.  Кто-то сразу же
явится за вознаграждением, и тогда я покажу вам и вора и кинжал.
     Констебль был расстроен и смущен. Он сказал:
     - Хорошо бы,  если б так;  надеюсь,  что вы окажетесь правы.  Но будь я
проклят,  если я  что-нибудь понимаю.  Слишком это  все  мудрено для  вашего
покорного слуги.
     Казалось,  тема была исчерпана.  Замечаний больше ни  у  кого не  было.
После  паузы  мировой судья заявил Вильсону,  что  он,  Бэкстон и  констебль
пришли к  нему в качестве депутации от демократической партии -  просить его
выставить свою кандидатуру на  пост мэра:  Пристань Доусона собиралась стать
настоящим городом,  и, по положению, в скором времени должны были состояться
первые  муниципальные выборы.  И  это  был  первый  случай,  когда  Вильсона
удостаивала вниманием какая-нибудь  партия;  положим,  невелика  честь,  но,
значит, признали все же его дебют в качестве местного общественного деятеля,
- это обещало поднять его на ступеньку выше, и Вильсон был весьма обрадован.
Он  дал  свое согласие,  после чего депутация откланялась,  а  с  нею вместе
удалился и Том Дрисколл.


        "ГЛАВА XIV"
                   РОКСАНА НАСТАВЛЯЕТ ТОМА НА ПУТЬ ИСТИНЫ

                              Настоящий   южный   арбуз  -  это  особый  дар
                         природы,   и  его  нельзя  смешивать  ни  с  какими
                         обыденными  дарами.  Среди всех деликатесов мира он
                         занимает  первое  место,  он  божьей  милостью царь
                         земных  плодов.  Отведайте  его,  и вы поймете, что
                         едят  ангелы.  Ева  вкусила  не арбуза, нет, это мы
                         знаем точно: ведь она раскаялась.
                                               Календарь Простофили Вильсона

     В то время когда депутация прощалась с Вильсоном, в соседний дом входил
Пемброк Говард,  дабы  сообщить о  результатах своей миссии.  Судья Дрисколл
ожидал его; он сидел в кресле, прямой, как палка, с хмурым челом.
     - Ну, Говард, какие новости?
     - Самые великолепные!
     - Он согласился,  да?  - Боевой огонек засветился в повеселевших глазах
судьи.
     - Не только согласился, но был просто счастлив!
     - Да ну? Хорошо. Отлично. Я очень рад. Когда же состоится дуэль?
     - Нынче  вечером.  Сейчас.  Немедленно.  Замечательный молодой человек,
замечательный!
     - Замечательный?  Это даже не то слово! Стреляться с таким человеком не
только удовольствие,  но  и  честь.  Прошу вас,  ступайте не  теряя времени!
Приготовьте все  и  передайте  ему  мои  сердечнейшие пожелания.  Да,  такие
молодые люди - редкость! Он замечательный, вы правильно говорите!
     Говард не стал мешкать; уходя, он сказал:
     - Через  час,  самое  большее,  я  приведу его  на  пустырь между домом
Вильсона и домом с привидениями; пистолеты я принесу свои.
     Судья Дрисколл принялся шагать взад  и  вперед по  комнате в  состоянии
приятного возбуждения.  Вдруг он остановился и начал думать - думать о Томе.
Он  дважды  порывался  подойти  к  секретеру,  но  не  подошел.  Наконец  он
проговорил:
     - А  вдруг это моя последняя ночь на земле?  Тогда я  не имею права так
рисковать.  Да, он ничтожный и недостойный малый, но в этом есть доля и моей
вины.  Мой брат на смертном одре поручил его мне,  а я баловал его и портил,
вместо того чтобы сурово учить и сделать человеком. Я не оправдал оказанного
мне доверия,  а  если брошу его сейчас на произвол судьбы,  то лишь усугублю
тем свой грех.  Однажды я простил его, а вот теперь... Если бы я был уверен,
что  проживу еще  долго,  я  подверг бы  его длительному тяжелому испытанию,
прежде чем опять простить,  но  имею ли  я  право на такой риск?  Нет,  надо
восстановить завещание пер