вление,  холодел
от страха и спешил унести подальше ноги.  Он чувствовал себя затравленным, и
вид у  него был затравленный;  он  стал искать уединения на вершинах холмов,
говоря себе, что над ним нависло проклятие Хама{360}.
     Особенно  сильный  страх  овладевал  им,   когда  собирались  к  столу:
"черномазый" в  нем  робел  перед  белыми и  дрожал,  страшась разоблачения.
Как-то раз судья Дрисколл даже спросил его:  "Что с  тобой?  У тебя какой-то
жалкий вид, прямо как у негра!" И тут Том почувствовал то, что, должно быть,
чувствует тайный преступник, слыша разоблачающие его слова: "Ты убийца!" Том
ответил, что ему нездоровится, и вышел из-за стола.
     Заботы и нежности его мнимой тетушки теперь приводили Тома в ужас, и он
старательно избегал их.
     И все это время в душе у него росла ненависть к мнимому дядюшке, потому
что его мучила мысль: "Он белый, а я его раб, его собственность, его вещь; и
он может продать меня так же, как продал бы свою собаку".
     Тому  казалось,  что  за  эту  неделю  его  характер  коренным  образом
изменился.  Но это ему только так казалось,  потому что,  в сущности,  он не
знал себя.
     Кое в чем его взгляды претерпели большие изменения и теперь уже никогда
не могли снова стать прежними, но в основе своей характер его не изменился -
это  было бы  невозможно.  Одна или две довольно важные черты его характера,
правда,  изменились, и со временем, при благоприятных условиях, это могло бы
дать некоторые результаты, пожалуй даже значительные. Под влиянием огромного
умственного и  нравственного потрясения характер  и  привычки  Тома  заметно
преображались,  но едва лишь буря начала стихать,  как очень скоро все стало
на  прежнее  место.  Мало-помалу  Том  вернулся  к  привычной,  беспечной  и
распущенной жизни,  возродились его  старые повадки и  манеры,  и  никто  из
знакомых не  смог  бы  уже  обнаружить ничего отличающего нынешнего Тома  от
прежнего - слабохарактерного и легкомысленного баловня судьи Дрисколла.
     Воровская   деятельность  Тома   оказалась  успешнее,   чем   он   даже
предполагал.  Полученной  суммы  хватило  для  того,  чтобы  расплатиться  с
карточными долгами,  спасти  себя  от  разоблачения и  сохранить  тем  самым
завещание.  Том и Роксана научились отлично ладить между собой. Правда, мать
пока еще не пылала любовью к сыну,  считая, что он того не стоит, но так как
ее  натура постоянно требовала господства над чем-нибудь или над кем-нибудь,
то  за  неимением лучшего годился и  Том.  Его же  восхищал сильный характер
матери,  ее  настойчивость и  властность,  хоть эти качества он испытывал на
себе  чаще,  чем  ему  хотелось бы.  Впрочем,  находясь с  ним  вместе,  она
значительную  часть   времени  уделяла  колоритному  пересказу  подробностей
интимной жизни всех столпов местного общества (а знала Рокси все это потому,
что, являясь в город, собирала дань у них на кухнях). Том любил ее рассказы.
Это  было  в  его  характере.  Он  честно делился с  матерью своим  месячным
содержанием и  приходил  в  этот  день  в  дом  с  привидениями,  предвкушая
удовольствие от беседы с нею. А в середине месяца она и сама не раз наносила
ему внеочередные визиты.
     Иногда Том  уезжал на  несколько недель в  Сент-Луис и  в  конце концов
опять не устоял перед соблазном:  он выиграл в  карты кучу денег,  но тут же
спустил их и сверх того проиграл значительную сумму,  пообещав уплатить ее в
самое ближайшее время.
     С этой целью он задумал новое покушение на Пристань Доусона.  На другие
города  он   не  распространял  своей  деятельности,   опасаясь  залезать  в
незнакомые дома,  не  зная ни распорядка жизни там,  ни ходов и  выходов.  В
среду,   накануне  появления  в   городе  близнецов,   он  явился  в  дом  с
привидениями,  переодетый в  чужое платье,  предуведомив тетушку Прэтт,  что
приедет в пятницу,  а сам полтора суток скрывался у своей матери.  В пятницу
перед  рассветом  он  направился к  дому  дяди,  отпер  дверь  черного  хода
собственным ключом и проскользнул в свою комнату,  где к его услугам имелись
зеркало и  туалетные принадлежности.  Он  принес с  собой  в  узелке девичий
наряд,  а  сейчас на нем было платье Рокси,  вуаль и черные перчатки.  Когда
рассвело,  он уже был готов отправиться на промысел, как вдруг увидел в окно
Простофилю Вильсона и понял,  что тот,  в свой черед,  заметил его. Тогда он
начал  принимать кокетливые позы,  чтобы  ввести Вильсона в  заблуждение,  а
через некоторое время спрятался и  снова переоделся в  платье матери.  Затем
осторожно,  стараясь не шуметь, спустился с лестницы, потихоньку вышел через
черный ход и  отправился в  центр города -  на  разведку места своих будущих
операций.
     Но  его  мучила тревога.  Чтобы  усилить маскировку,  он,  сгорбившись,
плелся старушечьей походкой.  Если Вильсон и продолжает шпионить,  то у него
вряд ли возникнут подозрения при виде жалкой старухи,  вышедшей чуть свет из
дома соседей с черного хода. А вдруг Простофиля все-таки что-то заподозрил и
последовал за  ним?  При  этой  мысли Том  похолодел.  Он  решил на  сегодня
отложить грабеж и  поспешно зашагал к  дому с привидениями,  петляя по самым
глухим  улицам.  Матери  своей  он  не  застал,  но  она  вскоре вернулась с
сообщением о  замечательном приеме у  Пэтси  Купер  и  сумела быстро убедить
Тома,  что  сама судьба ниспосылает ему  такой превосходный случай.  И  Том,
преодолев свой страх,  пошел и  успел весьма недурно поживиться за то время,
пока  весь  народ находился у  Пэтси Купер.  Удача приободрила его,  придала
такую отвагу,  что,  передав матери в безлюдном переулке всю свою добычу, он
тоже отправился на  прием к  Пэтси Купер и  сумел прибавить к  награбленному
несколько ценных вещиц из ее дома.
     После  столь  пространного отступления мы  наконец возвращаемся к  тому
моменту, когда Простофиля Вильсон в ожидании близнецов сидел и гадал, что за
странное видение явилось ему в это утро -  девушка в комнате Тома Дрисколла.
Но  сколько  Вильсон ни  злился,  сколько ни  ломал  голову,  он  так  и  не
догадался, кто была эта молодая бесстыдница.


        "ГЛАВА XI"
                     ПОРАЗИТЕЛЬНОЕ ОТКРЫТИЕ ПРОСТОФИЛИ

                              Существуют  три безошибочных способа доставить
                         удовольствие   писателю;   вот   они  в  восходящем
                         порядке:  1) сказать ему, что вы читали одну из его
                         книг;  2) сказать ему, что вы читали все его книги;
                         3)  просить  его  дать  вам  прочесть  рукопись его
                         будущей  книги.  Э  1 заставит его уважать вас; Э 2
                         заставит  его  хорошо относиться к вам; Э 3 завоюет
                         вам прочное место в его сердце.
                                               Календарь Простофили Вильсона

                         По поводу имени прилагательного:
                         Коли чувствуешь сомненье,
                         Зачеркни без сожаленья.
                                               Календарь Простофили Вильсона

     Но  вот  явились  близнецы,   и  потекла  беседа.  Это  была  приятная,
откровенная беседа,  какая  помогает  упрочить  дружбу.  По  просьбе  гостей
Вильсон достал свой календарь и прочел несколько заметок,  и они удостоились
горячей похвалы.  Это  доставило автору такое удовольствие,  что в  ответ на
просьбу близнецов дать им  почитать календарь дома он  с  радостью вручил им
всю пачку своих листков.  В  своих скитаниях по свету братья убедились,  что
существуют три  верных  способа  доставить  автору  удовольствие,  и  сейчас
прибегли к самому действенному из всех трех.
     Внезапно их беседа была прервана.  Вошел Том Дрисколл и присоединился к
компании.  Пожимая знатным иностранцам руки,  он  прикинулся,  что  видит их
впервые,  хотя на  самом деле уже видел их мельком на приеме у  вдовы Купер,
когда обворовывал ее дом.
     Каждый из  близнецов отметил про себя,  что у  Тома холеное и  довольно
красивое лицо и в движениях его нет угловатости: они плавны и, пожалуй, даже
изящны. Анджело понравился его взгляд, но Луиджи показалось, что он подметил
в  нем  что-то  затаенное и  хитрое;  Анджело нашел,  что  у  Тома приятная,
свободная манера речи,  но  Луиджи счел ее даже чересчур свободной.  Анджело
мысленно  назвал  его  довольно  симпатичным молодым  человеком,  но  Луиджи
воздержался пока от выводов.  Том вмешался в беседу,  задав Вильсону вопрос,
который повторял уже раз сто.  Он всегда делал это в тоне добродушной шутки,
однако  всегда причинял этим  Вильсону боль,  ибо  касался его  тайной раны;
сегодня же  боль  была  особенно чувствительной,  потому что  присутствовали
посторонние.
     - Ну как, юрист? Нашлось для вас какое-нибудь дельце, а?
     Вильсон прикусил губу, но, стараясь казаться равнодушным, ответил:
     - Пока нет.
     Судья Дрисколл великодушно умолчал об юридическом образовании Вильсона,
когда рассказывал близнецам его биографию.
     Том весело рассмеялся и пояснил:
     - Джентльмены, Вильсон - юрист, но у него нет практики.
     Несмотря  на  ядовитый сарказм  этого  замечания,  Вильсон  сдержался и
сказал спокойным тоном:
     - Верно,  у меня нет практики. Верно, мне ни разу не поручали ни одного
процесса,  и  вот уже двадцать лет,  как я должен зарабатывать себе на хлеб,
приводя в  порядок счетные книги,  -  да  и  это  бывает не  так часто,  как
хотелось бы  мне.  Но  скажу вам  не  хвалясь:  у  меня  хорошая юридическая
подготовка.  В  твоем возрасте,  Том,  я  уже избрал себе профессию и вскоре
обладал достаточными знаниями, чтобы применить их на деле. - Том поморщился,
а Вильсон продолжал:  - Я пока еще не получил возможности испытать свои силы
на этом поприще, может быть, никогда и не получу, но зато уж если получу, то
в грязь лицом не ударю, потому что все годы я не переставал совершенствовать
свои познания в этой области.
     - Вот! Вот! Железная выдержка! Мне это нравится! Знаете, что я надумал?
Поручить вам все свои дела. Мои дела да ваш юридический опыт - вот это будет
весело! Верно, Дэв? - И Том захохотал.
     - Если бы мне поручили... - Вильсон вдруг вспомнил девушку в спальне, и
ему очень захотелось сказать:  "Если бы мне поручили ту подозрительную часть
твоих дел,  которую ты  держишь в  тайне,  мне бы работенки хватило!"  Но он
вовремя одумался и проговорил: - Впрочем, это не тема для общей беседы.
     - Ладно,  поговорим о  другом;  я  чувствую,  вы  хотели подпустить мне
какую-то  шпильку,  так что я  рад переменить разговор.  Как процветает ваша
Жуткая Тайна!  Господа,  Вильсон задумал вытеснить с  рынка все обыкновенное
оконное стекло  и  заменить его  стеклом с  узорами от  жирных  пальцев;  он
собирается стать  богачом -  будет  продавать это  стекло  по  бешеным ценам
коронованным особам  Европы  для  украшения дворцов.  Ну-ка,  покажите  свою
коллекцию, Дэв!
     Вильсон принес три стеклянные пластинки и сказал:
     - Я  прошу собеседника провести правой рукой по  волосам,  чтобы пальцы
покрылись тонким слоем естественного жира, а затем приложить кончики пальцев
к  стеклу.  На  стекле  отпечатается тончайшая паутина линий,  и  она  может
сохраниться навсегда,  если  уберечь стекло  от  трения  о  другие предметы.
Начнем с тебя, Том!
     - А ведь вы, кажется, уже раза два снимали у меня отпечатки пальцев?
     - Правильно, снимал, но это было давно, когда тебе было лет двенадцать.
     - Ага.  Разумеется,  с  тех пор у  меня все изменилось,  а коронованным
особам необходимо разнообразие!
     Том провел всей пятерней по своим густым,  коротко остриженным волосам,
потом прижал поочередно каждый палец к стеклянной пластинке.  Анджело сделал
отпечатки своих пальцев на другой пластинке,  Луиджи -  на третьей.  Вильсон
подписал снизу имена,  месяц и число и убрал свои стеклышки.  Том хихикнул и
сказал:
     - Не мое дело вмешиваться,  но если вы гонитесь за разнообразием, то вы
зря испачкали одно стекло. Ведь у близнецов отпечатки одинаковые!
     - Ну,  теперь уж  поздно говорить об этом,  да и  мне хотелось иметь от
каждого из  них отдельно память,  -  отвечал Вильсон,  снова садясь на  свое
место.
     - Кстати,  Дэв,  -  не унимался Том, - раньше вы, бывало, предсказывали
судьбу  тех,  у  кого  брали  отпечатки  пальцев.  Да  будет  вам  известно,
джентльмены, что Дэв у нас вообще гений, прирожденный гений, великий ученый,
зря  прозябающий в  этом захолустье,  пророк,  которого постигла участь всех
пророков в  своем отечестве.  Ведь людям здесь наплевать на всякую ученость;
наоборот, они считают, что у него голова набита глупостями. Разве не так, а,
Дэв?  Но ничего, он еще оставит после себя след... я хотел сказать - след от
пальцев, ха-ха-ха! Нет, правда, попросите его когда-нибудь взглянуть мельком
на ваши ладони:  замечательное представление и почти задаром. Не понравится,
можете  получить деньги  обратно!  Он  прочитает каждую складочку у  вас  на
ладони,  точно по книге, и назовет не только пятьдесят - шестьдесят событий,
которые вас ждут,  но  даже пятьдесят -  шестьдесят тысяч,  которые не ждут.
Ну-ка,   Дэв,  докажите  этим  джентльменам,  что  в  нашем  городе  имеется
талантливый,  разносторонний  ученый,  о  существовании  которого  никто  не
подозревает!
     Вильсон морщился от назойливой и не очень-то вежливой болтовни, и гости
сострадательно поглядывали на него.  Они правильно решили, что лучший способ
помощи Вильсону -  это принять все услышанное всерьез и с уважением;  и вот,
пропустив мимо ушей довольно плоские остроты Тома, Луиджи сказал:
     - За  время наших странствий мы  немного познакомились с  хиромантией и
отлично знаем,  какие изумительные тайны может она раскрыть.  Уж если это не
наука и  не  одна из  самых великих,  тогда не знаю,  чем ее и  считать.  На
Востоке, например...
     Поглядев на него удивленно и с недоверием, Том сказал:
     - Вы называете это шарлатанство наукой? Да вы, верно, шутите!
     - Нисколько.  Четыре года назад нам  прочитали всю нашу жизнь по  руке,
как по книге.
     - То есть вы хотите сказать,  что это было похоже на правду?  - спросил
Том, уже не так недоверчиво.
     - Еще  бы!  -  ответил Анджело.  -  Нам описали наши характеры с  такой
изумительной точностью,  что мы  и  сами не сумели бы сделать это точнее.  И
вдобавок прочли по руке два-три события,  о которых,  кроме нас, не знала ни
одна душа.
     - Впрямь колдовство какое-то! - воскликнул Том, загораясь любопытством.
- Ну, а как насчет будущего, это вам тоже правильно предсказали?
     - В  общих чертах довольно правильно,  -  ответил Луиджи.  -  Кое-какие
события в  самом деле  совершились,  как  было предсказано,  причем наиболее
важное из них -  в том же году.  И некоторые мелкие предсказания исполнились
тоже, хотя кое-что и не исполнилось и, возможно, даже никогда не исполнится;
впрочем, я скорее буду удивлен, если это не случится, чем наоборот.
     С  Тома слетело все шутовство:  то,  что он услышал,  произвело на него
сильнейшее впечатление. Он сказал, как бы извиняясь:
     - Дэв,  я не хотел умалить вашу науку:  я просто болтал,  скажем прямо,
трепал языком.  Мне ужасно хочется,  чтобы вы  взглянули на  их ладони.  Ну,
пожалуйста, прошу вас!
     - Ладно,  я готов исполнить твою просьбу,  но помни, что я ведь не имел
возможности стать знатоком этого дела,  да я  и не претендую на особый опыт.
Если  какой-нибудь случай из  прошлого более или  менее явно  отпечатался на
ладони,  я  обычно могу его  обнаружить,  но  прочее частенько ускользает от
меня,   -  не  скажу,  что  всегда,  но  довольно  часто.  Что  же  касается
предсказания будущего,  то здесь я себе не очень-то доверяю. Не думайте, что
я каждый день занимаюсь хиромантией, отнюдь нет. За последние пять-шесть лет
я не обследовал даже пяти-шести рук; понимаете, люди начали подшучивать, и я
решил это дело бросить,  покуда не кончатся пересуды. Давайте условимся так,
граф Луиджи: я попытаюсь прочесть ваше прошлое, и если сделаю это успешно...
нет,  все  равно,  даже  тогда  я  не  стану  касаться будущего:  пусть этим
занимаются специалисты.
     Он взял руку Луиджи.
     - Погодите,  Дэв,  -  сказал Том. - Пока не начинайте! Граф Луиджи, вот
вам карандаш и бумага.  Запишите здесь то самое важное событие, которое, как
вы говорили,  было вам предсказано и совершилось в том же году. Запишите это
и дайте мне, чтоб я смог проверить Дэва.
     Загораживая рукой бумагу, чтобы другие не увидели, что он пишет, Луиджи
нацарапал несколько слов и, сложив листок, подал его Тому со словами:
     - Если он угадает, я скажу вам, и вы прочтете.
     Вильсон погрузился в изучение ладони Луиджи -  нашел линию жизни, линию
сердца,  линию головы и  так  далее и  проследил их  связь с  паутиной более
тонких и  малоприметных линий,  расходившихся в  разные стороны;  он пощупал
мясистый бугор у  основания большого пальца и отметил про себя его форму,  а
также  той  части  ладони,  которая находилась между запястьем и  основанием
мизинца;  потом  внимательнейшим образом  осмотрел  все  пальцы,  их  форму,
соотношение между собой и то,  как они располагаются, когда рука находится в
состоянии покоя. Остальные трое наблюдали эту процедуру, затаив дыхание: все
они склонились над ладонью Луиджи,  ни  единым звуком не  нарушая тишины.  А
Вильсон уже во  второй раз,  но все так же внимательно,  обследовал ладонь и
только потом начал излагать результаты своих наблюдений.
     Он  описал  характер Луиджи,  его  наклонности,  симпатии и  антипатии,
стремления и маленькие чудачества, и все это так, что Луиджи стал морщиться,
а  остальные -  смеяться.  Впрочем,  оба брата заявили,  что портрет написан
мастерски и очень похож.
     Затем Вильсон приступил к описанию жизни Луиджи.  Он говорил осторожно,
с запинкой, медленно водя пальцем по главным линиям ладони, время от времени
задерживаясь на какой-нибудь "звездочке" и  пристально разглядывая все линии
по соседству с ней.  Он назвал два-три прошлых события,  и Луиджи подтвердил
правильность его слов. Обследование продолжалось. Внезапно Вильсон удивленно
поднял голову.
     - Вот здесь отмечено одно событие, о котором вам, вероятно, не хотелось
бы...
     - Ничего,  говорите! - добродушно сказал Луиджи. - Обещаю вам, что меня
это не смутит.
     Но Вильсон все еще колебался и не знал, что ему делать. Потом сказал:
     - По-моему,  это слишком деликатное дело.  Лучше уж я  напишу или шепну
вам на ухо, и тогда вы сами решите, говорить ли мне об этом, или нет.
     - Отлично, - согласился Луиджи, - пишите!
     Вильсон написал что-то  на листке бумаги и  отдал Луиджи,  тот прочел и
обратился к Тому:
     - Мистер Дрисколл, разверните-ка ваш листок и прочтите его вслух.
     Том прочел:
     - "Мне было предсказано,  что я убью человека. Это совершилось в том же
самом году". Ах ты черт! - воскликнул он.
     Затем Луиджи дал ему записку Вильсона и сказал:
     - А теперь прочтите вот это!
     Том прочел:
     - "Вы убили кого-то,  но  я  не  могу разобрать,  мужчину,  женщину или
ребенка".
     - Ого!  -  воскликнул Том  в  изумлении.  -  Первый раз  в  жизни слышу
что-нибудь подобное.  Выходит,  своя  собственная рука  -  смертельный враг!
Подумать только -  на  руке  остаются следы  самых глубоких,  можно сказать,
роковых тайн,  и эта рука-предательница готова выдать их первому встречному,
промышляющему черной магией!  Но зачем же вы показываете свою руку,  если на
ней написаны такие страсти?
     - А мне-то что?  -  спокойно сказал Луиджи.  - Пусть знают! У меня были
основания убить этого человека, и я ни о чем не жалею.
     - Что же это за основания?
     - Ну... в общем, он это заслужил.
     - Я  вам сейчас расскажу,  почему он его убил,  раз он сам не хочет,  -
взволнованно заговорил Анджело.  -  Он это сделал,  чтоб спасти мою жизнь, -
вот почему. Значит, это