ова она поплыла по розовому морю
славы.  Время близилось к  полудню,  и  тут Ровена с  грустью подумала,  что
кончается самый чудесный эпизод в ее жизни и ничто уже не может продлить или
повторить это счастье. Но грех роптать, хорошо и так: торжество шло с самого
начала по восходящей, это был замечательный успех.
     Вот   если   бы   еще   близнецы   показали  в   заключение  что-нибудь
необыкновенное,  что-нибудь из  ряда вон  выходящее,  что-нибудь,  способное
вознести их  еще  выше  в  глазах публики,  что-нибудь вроде "электрического
фокуса"...
     В  эту минуту дом задрожал от стука и  грохота,  и  все кинулись вниз -
узнать,  что там происходит.  Оказалось,  что это братья-близнецы уселись за
фортепиано и принялись виртуозно барабанить какую-то классическую пьесу. Вот
теперь Ровена была удовлетворена, вполне удовлетворена.
     Публика долго не отпускала молодых иностранцев от фортепиано. Обыватели
были потрясены и  восхищены их игрой и боялись даже подумать о том,  что это
наслаждение окончится.  Музыка,  которую им  приходилось слышать до сих пор,
вдруг   показалась  им   бездушным  ученическим  бренчаньем,   некрасивым  и
неизящным,  по сравнению с  каскадами пьянящих звуков,  которые извлекали из
инструмента приезжие.  Жители Пристани Доусона чувствовали,  что раз в жизни
на их долю выпало счастье послушать подлинных виртуозов.


        "ГЛАВА VII"
                           ТАИНСТВЕННАЯ КРАСОТКА

                              Одно  из главных различий между кошкой и ложью
                         заключается  в  том,  что  у  кошки  только  девять
                         жизней.
                                               Календарь Простофили Вильсона

     Гости  неохотно  расходились  по  домам,  горячо  обсуждая  сегодняшнее
событие и выражая единодушное мнение,  что вряд ли Пристань Доусона дождется
другого такого дня.  На  этом приеме приезжие молодые люди приняли несколько
приглашений и  сами  вызвались исполнить дуэт на  фортепиано в  любительском
концерте,  который устраивался с  благотворительной целью.  Местное общество
встретило их с распростертыми объятиями.  Но кому особенно повезло,  так это
судье Дрисколлу:  он сумел заполучить близнецов для прогулки по городу и был
преисполнен гордости,  что  он  первый  публично  покажется с  ними.  Братья
уселись в  его экипаж и  покатили с  ним по  главной улице;  отовсюду на них
взирали сонмы любопытных, облепившие все окна и заполнившие тротуары.
     Судья показал приезжим новое кладбище, тюрьму и дом главного городского
богача,  а  также  масонскую  ложу,  методистскую церковь,  пресвитерианскую
церковь и  место,  где  будет построена баптистская церковь{342},  когда для
этой цели соберут достаточно пожертвований; позволил им полюбоваться ратушей
и скотобойней, затем вызвал добровольную пожарную команду в полном облачении
и  заставил ее тушить воображаемый пожар,  а  в заключение,  захлебываясь от
гордости,  повел их смотреть мушкеты местной милиции и  был безмерно доволен
тем,  какое впечатление произвело на  гостей все это великолепие.  Приезжие,
умиленные его восторгами,  стремились вызвать в себе такие же чувства,  что,
впрочем,  было не так-то легко, ибо они уже видели подобные вещи миллион или
полтора миллиона раз при посещении других стран и  это обстоятельство лишало
их восприятие известной свежести.
     Судья всячески старался доставить удовольствие гостям,  и  если это  не
всегда получалось,  то уж не по его вине.  Он так и сыпал анекдотами, каждый
раз,  впрочем,  упуская соль,  но братья приходили ему на помощь и дополняли
недостающее,  ибо  все  эти истории обладали длинной-предлинной бородой и  в
различных омоложенных вариантах были ими уже неоднократно слышаны.  Судья не
преминул поведать им о всех важных постах, которые он занимал на своем веку,
- и платных и почетных;  о том,  как однажды он был избран в законодательное
собрание,   а  ныне  является  председателем  Общества  свободомыслящих;  он
сообщил,  что  это  общество существует четыре  года,  насчитывает уже  двух
членов и построено на прочной основе.
     Если молодым людям угодно посетить собрание общества,  он готов заехать
за ними сегодня вечерком.
     В  обещанный час он явился за ними и по дороге выложил все,  что знал о
Простофиле Вильсоне, желая создать заранее благоприятное впечатление о своем
друге и  вызвать к нему симпатию.  И это удалось:  благоприятное впечатление
было  создано.  Позже  оно  еще  более  укрепилось,  когда  Вильсон попросил
отложить  в  честь  гостей  установленную тему  дискуссии и  посвятить часок
обычной  беседе,  дабы  создать атмосферу дружбы  и  доброжелательства;  это
предложение было поставлено на голосование и принято.
     В  оживленной беседе незаметно пролетел час,  после чего  у  одинокого,
всеми отвергнутого Вильсона прибавилось два  друга.  Он  пригласил близнецов
заглянуть к  нему  в  гости нынче вечерком,  как  только они  освободятся от
очередного визита, и они с удовольствием приняли это приглашение.
     Было  довольно поздно,  когда братья пошли к  Вильсону.  Простофиля был
дома и,  поджидая их,  ломал себе голову по поводу случая, который произошел
утром.  Дело заключалось в следующем:  он поднялся сегодня очень рано, можно
сказать чуть свет, и, пройдя по коридору, делившему его дом пополам, пошел в
одну из комнат взять там что-то.  Окна той комнаты не занавешивались,  - она
находилась в  нежилой половине,  и  Вильсон увидел через  окно  нечто весьма
заинтриговавшее его.  А  увидел он  молодую особу  -  молодую особу в  таком
месте,  где молодым особам находиться не полагалось,  ибо это была комната в
доме Дрисколла,  не то над кабинетом судьи, не то над его гостиной. Это была
комната Тома. В доме жили только Том, судья, его сестра миссис Прэтт да трое
слуг-негров.  Кто  же  была  эта  молодая особа?  Владения Вильсона и  судьи
Дрисколла разделял низенький забор.  Через узкий дворик Вильсону была хорошо
видна девушка,  стоявшая у открытого окна с поднятой шторой. На девушке было
скромное, но изящное летнее платье в широкую белую и розовую полоску, шляпка
с  розовой вуалью.  По-видимому,  она разучивала какие-то позы и  движения и
делала это грациозно и  с  увлечением.  Кто она и  как попала в комнату Тома
Дрисколла?
     Вильсон поспешил занять положение, откуда мог наблюдать за девушкой без
риска быть  замеченным,  и  спрятался,  надеясь,  что  она  поднимет вуаль и
откроет  лицо.  Увы!  Минут  через  двадцать девушка  исчезла  и  больше  не
появлялась, хотя Вильсон простоял на своем посту еще верных полчаса.
     Около  полудня Вильсон заглянул к  соседям и  завел  разговор с  миссис
Прэтт о главном событии этого дня -  о приеме у Пэтси Купер в честь именитых
иностранцев. Затем осведомился о ее племяннике, и миссис Прэтт отвечала, что
Том приезжает домой - его ждут сегодня к вечеру; они с братом, добавила она,
очень  обрадовались,  узнав из  его  письма,  что  он  ведет себя  скромно и
благопристойно,  -  на что Вильсон в душе ухмыльнулся. Насчет гостьи Вильсон
прямо не стал спрашивать,  хотя задал несколько наводящих вопросов, ответ на
которые пролил бы кое-какой свет на дело,  -  если бы миссис Прэтт могла его
пролить,  -  и ушел от соседей,  убедившись, что владеет секретом, неведомым
даже самой хозяйке.
     Сейчас,  поджидая близнецов,  он не переставал гадать,  кто же была эта
девушка и как она очутилась чуть свет в комнате молодого человека.


        "ГЛАВА VIII"
                         МИСТЕР ТОМ ДРАЗНИТ СУДЬБУ

                              Дружба - это такое святое, сладостное, прочное
                         и  постоянное  чувство,  что его можно сохранить на
                         всю  жизнь,  если  только не пытаться просить денег
                         взаймы.
                                               Календарь Простофили Вильсона

                              Всегда   помните  о  сути  вещей.  Лучше  быть
                         молодым навозным жуком, чем старой райской птицей.
                                               Календарь Простофили Вильсона

     Теперь давайте посмотрим, что сталось с Рокси.
     Ей было тридцать пять лет,  когда она получила вольную и  пошла служить
на  пароход.  Ей  удалось  поступить младшей  горничной на  "Великий Могол",
курсирующий между Цинциннати и  Новым Орлеаном.  После двух или  трех рейсов
она уже овладела всеми тонкостями новой профессии и успела влюбиться без ума
в  пароходную жизнь  с  ее  вечным движением,  независимостью и  романтикой.
Спустя  некоторое  время  Рокси  получила  повышение  -   должность  старшей
горничной.  Она была любимицей всего пароходного начальства,  которое с  ней
любезничало, и Рокси очень гордилась этим.
     В  течение восьми лет  она проводила весну,  лето и  осень на  "Великом
Моголе",  а зиму -  на виксбергском пакетботе. Но последние два месяца у нее
разыгрался ревматизм и  от стирки невыносимо ломило руки.  Пришлось оставить
работу.  Однако Рокси считала себя обеспеченной,  чуть ли  не богачкой,  ибо
вела скромный образ жизни и  ежемесячно вносила по  четыре доллара в  банк в
Новом Орлеане,  припасая на старость.  Она с самого начала сказала себе, что
"обула босоногого негра для того,  чтобы он мог потом топтать ее башмаками",
и  одной ошибки подобного рода с  нее  достаточно -  отныне она  желает быть
независимой и  ради  этого готова трудиться день  и  ночь  и  во  всем  себе
отказывать.   Когда  пароход  причалил  к  ново-орлеанской  пристани,  Рокси
простилась с друзьями и снесла свой сундучок на берег.
     Но не прошло и часа,  как она вернулась.  Банк лопнул, а с ним ухнули и
четыреста долларов Рокси.  Она осталась нищей и  бездомной.  А  вдобавок еще
инвалидом -  сейчас, во всяком случае. Пароходное начальство посочувствовало
ей в  беде и собрало для нее небольшую сумму.  Она решила поехать на родину:
там у  нее среди негров остались друзья детства,  а  бедняки всегда помогают
своим собратьям по несчастью,  -  Рокси хорошо это знала и потому надеялась,
что они не дадут ей умереть с голоду.
     В  Каире Рокси села на небольшой пакетбот,  идущий до Пристани Доусона.
Время притупило ее  ненависть к  сыну,  теперь она  могла думать о  нем  без
злобы.  Она  старалась  выбросить из  головы  его  отвратительные выходки  и
помнить лишь те  редкие минуты,  когда он  относился к  ней  милостиво.  Эти
воспоминания  Рокси  так  усердно  приукрашивала своей  фантазией,  что  они
становились приятными; она даже начала тосковать по сыну. Она говорила себе,
что явится к  нему с  видом верной рабы,  припадет к его ногам,  -  да,  да,
именно  так,  -  авось  время  смягчило его  характер,  и  он  вспомнит свою
кормилицу, обрадуется и примет ее ласково. Эх, кабы так! Тогда она забыла бы
все - и горе и нищету.
     Уж эта нищета!  Чтобы подавить тревожные мысли,  Рокси начинала строить
воздушные замки:  сын будет помогать ей,  давать ей...  ну, хотя бы доллар в
месяц. Для него это пустяк, а ей все же подмога. Еще бы не подмога!
     И  вот,  когда пакетбот подплыл к  Пристани Доусона,  Рокси снова стала
такая,  как всегда:  хандру как рукой сняло, и она была преисполнена розовых
надежд. Ничего, все обойдется! В городе немало кухонь, где слуги поделятся с
ней  обедом да  еще  дадут на  дорогу сворованного сахарку,  или яблок,  или
других лакомств,  а то и просто пустят ее в хозяйскую кладовую.  Что ж, ей -
хоть так, хоть этак - безразлично. К тому же существует еще и церковь. Рокси
превратилась теперь  в  весьма ревностную методистку,  и  вера  ее  была  не
притворной,  а истинной и непоколебимой. Итак, если впереди столько хорошего
и,  может быть, удастся снова получить старое местечко в первом ряду скамеек
в  методистской церкви,  чего тогда слезы лить?  Живи и  не  тужи до  самого
смертного часа!
     Первый визит Рокси нанесла на кухню судьи Дрисколла. Ее встретили там с
огромной радостью и  превеликим почетом.  То,  что  Рокси  объездила столько
городов и столько перевидала, казалось неграм величайший чудом и делало ее в
их  глазах героиней.  Они с  упоением слушали ее  рассказы о  необыкновенных
приключениях,  все  время  прерывая  их  нетерпеливыми  вопросами,  взрывами
хохота,  восторженными  восклицаниями  и  хлопаньем  в  ладоши;  Рокси  даже
подумала,  что,  как ни  приятно ездить на  пароходе,  рассказывать об этом,
пожалуй,  еще  приятнее.  Слушатели накормили ее  досыта и  начисто обобрали
хозяйскую кладовую, чтобы наполнить корзинку гостьи провизией.
     Том  в  это  время находился в  Сент-Луисе.  Слуги сообщили Рокси,  что
последние два года он живет там почти безвыездно. Рокси являлась каждый день
и  подолгу судачила с неграми о Дрисколлах и их семейных делах.  Однажды она
спросила, почему Том так долго не возвращается. Мнимый Чемберс сказал:
     - Старому хозяину спокойнее,  когда молодого хозяина нет в  городе;  он
тогда и любит его сильнее. Вот он и дает ему пятьдесят долларов в месяц...
     - Не может быть! Ты шутишь, Чемберс!
     - Чесс-слово,  матушка,  мне  мистер Том  сам  рассказывал.  И  что  вы
думаете, ему и этого не хватает!
     - То есть как не хватает?
     - А  вот так не хватает.  Сейчас я вам объясню,  матушка.  Мистер Том -
картежник.
     Рокси изумленно всплеснула руками, Чемберс продолжал:
     - Старый хозяин узнал  об  этом,  когда  ему  пришлось заплатить двести
долларов - карточные долги мистера Тома. Правда, правда, матушка, я не вру!
     - Да  что  ты  мелешь!  Двести долларов!  Двести...  долларов!  Господи
помилуй, ведь на эти деньги можно негра купить, пусть хоть неважного, но все
же еще довольно крепкого!  Признайся,  детка,  ты соврал,  да? Неужто ты мог
соврать своей старой матери?
     - Клянусь богом,  это святая правда.  Чтоб мне с  этого места не сойти,
если я вру!  Старый хозяин весь трясся,  злой был,  как черт!  Он даже лишил
мистера Тома наследства.
     Выпалив   столь   важное   сообщение,   Чемберс   даже   облизнулся  от
удовольствия.  Рокси начала было гадать,  что это значит,  но бросила ломать
себе голову и спросила:
     - Что ты мелешь?
     - Я говорю: он лишил его наследства.
     - Как это лишил? Объясни!
     - Очень просто: взял да разорвал завещание.
     - Разорвал завещание? Ври больше! Так не делают! Бери назад свои слова,
поддельный ты негр! И зачем только я мучилась, рожала тебя?
     Рокси чувствовала,  как рушатся ее воздушные замки:  жди теперь подачек
от Тома!  Ей казалось,  что такого горя она не перенесет, даже подумать было
страшно. А Чемберса это только развеселило:
     - Ха-ха-ха!  Слыхали?  Я поддельный! А ты что, нет? Уж раз на то пошло,
так  скорее  мы  с  тобой  оба  поддельные белые!  Ведь  мы  же  как  белые,
точь-в-точь как они! На негров-то мы вовсе и не похожи, мы...
     - Хватит дурака валять,  не то я  тебе сейчас дам по уху!  Расскажи мне
лучше  про  это  завещание.  Успокой мою  душу,  скажи,  что  он  ничего  не
уничтожил!  Ну пожалуйста,  миленький,  скажи,  и  я буду вечно за тебя бога
молить!
     - Ладно!  Говоря по  правде,  так  оно  и  есть.  Судья  составил новое
завещание,  и  мистеру Тому не  о  чем тревожиться.  Но  ты-то,  мать,  чего
расстроилась? Тебе вроде нет до этого никакого дела!
     - Как это нет дела?  А  кому ж  тогда дело,  скажи на милость?  Не я ли
пятнадцать лет заменяла ему мать,  ну-ка скажи? Ты думаешь, я могу стерпеть,
если его,  бедного,  несчастного,  выгонят из дому? Эх ты, Вале де Шамбр! Не
понимаешь ты материнского чувства, а то не стал бы чепуху городить!
     - Так я же тебе рассказываю:  старый хозяин простил его и написал новое
завещание! Довольна ты теперь?
     Да,  теперь она была довольна,  счастлива и  полна самых нежных чувств.
Она продолжала являться каждый день,  пока наконец однажды ей  не  сообщили,
что Том вернулся.  Рокси вся затряслась от волнения и  стала просить,  чтобы
ему  передали,  что "его бедная старая черная кормилица умоляет разрешить ей
взглянуть на него хоть одним глазком, и тогда она сможет умереть спокойно".
     Молодой хозяин лежал развалясь на диване,  когда к нему вошел Чемберс и
передал эту просьбу.  Хотя миновало уже много лет,  но стародавняя неприязнь
Тома к  этому юноше,  который в  детстве был его верным слугой и защитником,
нисколько не уменьшилась,  а оставалась столь же сильной и неукротимой.  Том
приподнялся на диване и вперил ненавидящий взгляд в белое лицо того" чье имя
он,  сам того не ведая,  присвоил так же,  как и  его семейные права.  Он не
сводил глаз со своей жертвы,  пока не заметил с удовлетворением, что Чемберс
побледнел от страха, и лишь тогда спросил:
     - Что нужно от меня этой старой карге?
     Чемберс робко повторил просьбу Рокси.
     Том вскочил с дивана.
     - Кто  разрешил тебе являться сюда и  тревожить меня?  Нужны мне  очень
какие-то знаки внимания от черномазых!
     Теперь Чемберс трясся как осиновый лист и  не в силах был этого скрыть.
Он знал,  что сейчас последует, и, пригнув голову, старался прикрыться левой
рукой.  А  Том молча принялся колотить его по голове и  по руке.  При каждом
ударе Чемберс умоляюще вскрикивал:  "Не надо,  мистер Том! Прошу вас, мистер
Том!"  Нанеся ему с полдюжины ударов,  Том скомандовал:  "Марш отсюда!" -  и
добавил еще два-три тычка в спину,  так что белокожий раб вылетел за дверь и
поспешил прочь,  прихрамывая и утирая глаза рваным рукавом. Вдогонку ему Том
крикнул:
     - Пошли ее сюда!
     Молодой хозяин снова растянулся на диване и сердито забормотал:
     - Он вовремя явился:  меня замучили мрачные мысли,  и я не знал, на ком
сорвать злость. Здорово помогло! Сразу полегчало!
     И  вот вошла его мать.  Прикрыв за  собой дверь,  она шагнула к  сыну -
олицетворение смиренной,  подобострастной покорности,  какую  могут породить
лишь страх и зависимость раба от хозяина, - и, остановившись на почтительном
расстоянии, принялась ахать, какой он стал большой и красивый. А он, закинув
руки  за  голову,  а  ноги -  на  спинку дивана,  старался хранить подобающе
равнодушный вид.
     - Ах господи, миленочек вы мой, вы же стали совсем взрослым господином!
Честное слово, не узнала бы вас, мистер Том, ни за что бы не узнала! А вы-то
узнали старую Рокси?  Взгляните на меня хорошенько, драгоценный мой, узнаете
вашу старую черную кормилицу?  Ну,  теперь я  могу умереть спокойно,  раз  я
повидала...
     - Хватит ныть! Зачем пожаловала?
     - Слыхали? Мистер Том ничуть не изменился! Всегда веселый, всегда шутит
со своей старенькой кормилицей! Я так и знала...
     - Хватит, хватит! Валяй выкладывай, чего тебе надо!
     Рокси была горько разочарована.  День за днем она вынашивала, берегла и
лелеяла надежду,  что Том приветит свою старую няньку,  подбодрит и обрадует
ласковым словом,  и лишь после второго грубого окрика убедилась,  что сын не
шутит  и  все  ее  прекрасные мечты -  это  глупое,  безрассудное тщеславие,
горькая ошибка,  достойная сожаления. Она была оскорблена до глубины души, и
ей  вдруг стало так стыдно,  что на минуту она растерялась и  не знала,  как
действовать дальше.  Потом грудь ее  стала вздыматься,  на  глазах выступили
слезы,  и  она  решила осуществить хотя  бы  свою вторую мечту -  воззвать к
щедрости сына - и, не раздумывая долго, запричитала:
     - О мистер Том,  ваша бедная старая нянька уже не в силах работать, вон
как  руки-то   скрючило;   если  бы  вы  могли  пожаловать  доллар...   хоть
один-единственный доллар...
     Том  так  стремительно вскочил  на  ноги,  что  просительница в  испуге
шарахнулась назад.
     - Доллар!  Дать тебе доллар? Да я тебя скорее придушу! Так вот зачем ты
сюда явилась! Вон отсюда, убирайся, живо!
     Рокси медленно попятилась к  двери.  Но  на полдороге приостановилась и
печально проговорила:
     - Мистер Том,  я  нянчила вас  с  колыбели и  вырастила вас  одна,  без
помощников;  теперь вы сами взрослый и богатый, а я б