Оксана ОБУХОВА
   ОЧКИ ДЛЯ БЛИЗОСТИ



Анонс

   Меня зовут Маша, точнее, Мария  Павловна.  Я  образцово-показательная
гувернантка детей олигарха  Бурмистрова.  Всегда  в  строгом  костюме  и
очках. На меня напал шантажист. Леонид, родственничек  олигарха,  хочет,
чтобы я уничтожила компьютер  Бурмистрова.  Ради  спасения  своей  шкуры
придется соглашаться. Но зря он  думает,  что  имеет  дело  с  послушной
овечкой. Я усмиряю буржуйских детишек, так что и на него управу найду  Я
уже начала свою собственную игру и была близка к успеху, как вдруг..,  в
моей комнате под кроватью обнаружился окровавленный труп  олигарха!  Все
ясно - дело хотят представить так, будто гувернантка,  имеющая  интимные
отношения с хозяином, пристукнула  его  в  порыве  страсти.  Не  выйдет,
дорогие мои! Потому что ни близости с Бурмистровым  у  меня  никогда  не
было, ни желания его убивать! И я непременно  докажу  это  -  вот  тогда
кое-кто узнает, где раки зимуют!..

Часть I

   Меня никогда раньше не били.  Не  шлепали  родители,  не  таскали  за
волосы ревнивые жены. Я никогда никому не давала к этому повода.
   Его не было и  сейчас.  Была  ошибка,  недоразумение.  И  бесконечные
шлепки пощечин.
   Они размазывали  меня,  как  манную  кашу  по  тарелке,  лениво,  без
желания, с усердием привередливого ребенка.
   Ярость была вначале, первые  двадцать  минут,  когда  он  выбежал  из
кабинета и, не стесняясь охраны, начал кричать.
   Первый приступ бешенства разметал по холлу-прихожей зонты  и  шляпки,
почту, которую он принес с собой, и выдавил на площадку перед  квартирой
двух телохранителей.
   Остальное напоминало дурной сон.
   Он схватил меня за горло, ударил головой о косяк и закричал:
   - Кто?! Кто здесь был?!
   Я лишь сдавленно хрипела:
   - Не понимаю.., не понимаю, о чем вы...
   - Кого ты пустила, дрянь?!
   Он дышал мне в лицо запахом коньяка и лимона, стискивал шею  горячими
пальцами и мешал говорить.
   - Я.., никого... Дмитрий Максимович заезжал...
   И тогда он ударил меня первый раз.
   Сильно, в ухо.

***

   Голова моя дернулась, загудела, и передо мной засновали черно-горячие
мушки, словно пепел запорошив глаза.
   Он разжал пальцы, одернул пиджак и сел в кресло.
   Медленно опускаясь на пол, я растеклась по дверному  косяку,  как  та
самая манная каша.
   - Встань, - приказал он.
   Я попыталась подняться, но дрожащие ноги подломились, и я  скрючилась
в неловкой позе, готовая на четвереньках отползти куда угодно,  лишь  бы
не обжигаться о его презрительный взгляд.
   - Он тебе заплатил? - долетел  до  меня  сквозь  ватное  пространство
плевок его вопроса.
   - Кто? - без эмоций спросила я.
   - Твой хозяин.
   - За что?
   - За то, что ты пустила его в мой кабинет.
   - Боже.., о чем вы...
   Он вылетел из мягкого кресла, опустился на корточки и,  схватив  меня
за волосы, поднял мое мокрое лицо к своим глазам.
   - Дрянь. Сколько он тебе заплатил?!
   - Он сказал, что вы его пригласили...
   - Когда?!
   - Я не знаю.., сказал, что пригласили и попросили подождать.
   - Сволочь, - неизвестно  о  ком  прошипел  Леонид.  Потом  он  рывком
поставил меня на ноги и за волосы потащил в кабинет.
   Там он  швырнул  меня  на  диван  и,  подгоняя  пощечинами,  заставил
рассказать все поминутно: когда вошел  посетитель,  сколько  времени  он
провел в кабинете, была ли закрыта дверь и где в этот момент  находилась
я.
   Мне было все равно. Я вяло отвечала на вопросы и иногда вспоминала  о
том, что  в  дальней  комнате  спит  ребенок,  маленькая  девочка,  отец
которой, не щадя ладоней, допрашивает ни в чем не повинную женщину.
   Наконец он устал. Пересел  за  письменный  стол  и  нервно  барабанил
пальцами по столешнице минут десять.
   На моих горячих щеках слезы высыхали быстро, я осторожно  всхлипывала
и ждала.
   - Вот что, Маша, - глядя в окно, начал он, - ты мне устроила красивую
жизнь...
   - Ноя...
   - Не перебивай, - тихо произнес Леонид,  и  я  замерла.  -  Не  имеет
значения, как и зачем ты впустила его в мой кабинет, в  мое  отсутствие.
Значение имеет только то, что он был здесь и впустила его ты.  Теперь  о
главном. - Он  поморщился.  -  Дмитрий  Максимович  тебя  подвел.  Когда
роешься в чужих секретах, - Леонид ласково провел  рукой  по  клавиатуре
компьютера, - нельзя оставлять следов. А он был неосторожен.
   Все это Леонид произносил, по-прежнему глядя в окно,  так,  словно  в
комнате он был один, и  это  равнодушие  пугало  меня  больше,  чем  его
недавняя ярость.
   - Ты подставила меня на большие деньги, - медленно продолжал он. -  И
как мы теперь поступим?  -  При  этих  словах  он  развернулся  и  слепо
взглянул на меня. Я была для него не больше чем мебель или даже пыль  на
ней. - Ну? - подстегнул он меня. - Не  знаешь.  -  Почти  удовлетворенно
констатировал хозяин кабинета. - И я не знаю.., пока. У тебя  ведь  есть
младшая беременная сестричка? Тихо, сиди!
   У меня вдруг кончился воздух, и на какой-то момент  я  пожелала  себе
тихо скончаться. Но глупый  звериный  инстинкт  распахнул  легкие,  и  я
сделала вздох.
   - Та-а-ак, - любуясь моим испугом, протянул он. - Начинаешь понимать.
Объясню подробнее. Даже если ты продашь свою квартиру, курятник, который
вы называете дачей, и младшую сестру в бордель, ты не покроешь  и  сотой
доли убытков, которые понес я, заметь, по  твоей  милости.  Я  доходчиво
объясняю?! - вдруг зарычал он.
   Этот крик подхлестнул меня, и моя голова засновала как  у  китайского
болванчика - вверх-вниз, вверх-вниз. Я была  готова  согласиться  с  чем
угодно, понять все,  что  он  предложит,  и  вскрыть  себе  вены  в  его
присутствии. Пощечины - ничто в сравнении с тем, что обещали его глаза.
   - Ты мне должна. И выполнишь все, что я от тебя потребую.
   - Много?
   - Что? - Он удивился так, словно увидел говорящий шкаф.
   - Вы потребуете много?
   - Нет. - Он побарабанил пальцами. - Отнюдь. То, что  мой  родственник
унес из этой комнаты, понадобится не раньше чем через  неделю.  По  моей
команде ты уничтожишь украденную информацию.
   - Как?!
   - Элементарно,  душечка,  -  усмехнулся  он.  -  Скорее  всего,  даже
уничтожать ничего не потребуется, просто в определенный день ты выведешь
его ноутбук из строя.
   - Как?
   - Аккуратно плеснешь воды на клавиатуру.
   - Но... - Я барахталась и вязла в чужих тайнах.
   - Никаких "но", - отрезал он. - Я делаю тебе одолжение.  На  будущее.
Не я посеял ветер, не мне и бурю пожинать. Или, - Леонид зло прищурился,
- ты готова сама ответить за чужие грехи?
   Я не хотела. Я хотела жить.

***

   - Компьютер всегда находится в  темном  кабинете,  -  уже  согласная,
напомнила я.
   - Браво. - Леонид похлопал в ладоши. - Ты умная девочка. Код замка  я
сообщу тебе позже. А теперь пошла вон.
   Разгребая  неверными  движениями  ватное  пространство,  я  встала  и
побрела к двери.
   Стараясь не наступать на разбросанные по прихожей зонты и  шляпки,  я
нашла свою сумку и вышла из квартиры.
   На площадке перед дверью нервно топтались два телохранителя,  приказа
задержать чужую гувернантку им не  поступало,  и  парни  расступились  в
стороны, сверля во мне сотни дыр пронзительными взглядами.
   "Какая гадость! - шагая по укрытой коврами мраморной лестнице, думала
я. - Гадость, мерзость, жуть. За что мне это?!"
   Пройдя мимо вахтера в стеклянной будке, я  выскользнула  на  улицу  и
кое-как доковыляла до своей машины. Первый раз за полгода я взглянула на
маленький  элегантный  "Форд"  не  с  удовольствием  обладателя,   а   с
отвращением  мздоимца.  Это  взятка.  Машина  -  аванс,  предоплата   за
унижение.
   Окончательный расчет еще предстоит.
   Отомстив машине нервным рывком сцепления, я сдернула  ее  с  места  и
выехала из двора на проспект. Тысячи  изрыгающих  газы,  раскаленных  на
солнце  автомобилей  проносились  одной  стаей.  Разноцветная   мешанина
лакированных капотов разбивала  на  осколки  остатки  моего  сознания  и
утаскивала за собой любую, самую  ничтожную  мысль.  Гудки  нетерпеливых
водителей вбивались в меня как гвозди. Съехав с шоссе, я остановилась  в
тени огромного дуба и задумалась.
   Кондиционер салона  вытягивал  из  меня  жаркий  страх,  я  погладила
приборный щиток ладонью и сказала:
   - Ну что, попали мы с тобой?
   Машина монотонно и ровно гудела  двигателем,  я  достала  сигареты  и
закурила.
   Странно, но мои руки почти не дрожали.
   Меня не покидало ощущение театральности происходящего. Звуки  пощечин
раздавались, как аплодисменты неловкому артисту.
   Возможно,  это  игра  психики,  подсознательно   я   отстранилась   и
воспринимала все как зритель. Возможно, кто-то из героев сфальшивил.
   Интересно, кто у нас прима?
   - Похоже, что я, - доложила я автомобилю.
   Меня всегда называли умной девочкой,  компенсируя  этим  несуразность
иных комплиментов. Двадцать минут назад, стиснув зубы, я ехала к хозяину
вернуть то, что получила, - пощечины, унижение и автомобиль. Теперь  вот
стою в тени дуба и прикидываю варианты развития сюжета.
   Вариант первый. Я делюсь с Дмитрием Максимовичем всем, что  получила,
объясняю дорогому, какая он скотина, и финальная сцена выглядит примерно
следующим  образом.  Толстосум  в  негодовании  вышвыривает  сумасшедшую
гувернантку в канаву у забора со всеми  чемоданами,  книгами  и  волчьим
билетом.
   Вариант второй. Я бросаюсь толстосуму на  грудь,  рыдаю,  жалуюсь  на
подлую  толстосумову  родню  и  прошу  защиты.  При  данной   постановке
финальный  акт  предугадать   невозможно.   Все   зависит   от   степени
заинтересованности действующих лиц. Я могу получить  защиту,  а  могу  и
приземлиться в канаве с тем же набором. Родня, она и у олигархов  родня.
Она не партнер, ее не выбирают. Народ помирится,  выпьет  мировую,  а  я
останусь вечным напоминанием "недоразумения". В  конце  концов  никакого
кода мне еще не сказали, могут сослаться на временное  помутнение  моего
рассудка от обиды.
   И адью, Мария Павловна.
   Вариант третий. Я играю роль троянского коня,  на  цыпочках  выполняю
приказ и меня оставляют в покое. Возможно. Но...
   На первом месте в списке "но" Серафима. Молодая и беременная.  А  это
обязывает.
   Максимум на месяц.

***

   Восемь лет назад я считала себя вполне  успешной  женщиной  с  ясными
целями, надежными тылами и блестящими перспективами. Сейчас мне тридцать
два, перспективы туманные, тылы отсутствуют, зато ответственности  через
три недели прибавится еще на одну единицу больше. УЗИ показало, что  это
будет девочка. И назовут ее Машей. Машей-младшей.
   Смешно, но сейчас я служу у Младшего Буратино.  Когда  первый  раз  я
услышала это прозвище, удивлялась долго. Меньше всего Дмитрий Максимович
Бурмистров напоминает деревянную куклу, ему бы в Карабасы-Барабасы.
   У меня педагогическое образование и знание в совершенстве двух языков
- испанского и немецкого.  Оба  они  прилипли  ко  мне  еще  в  детстве,
органично  и  ненавязчиво.  Мой  отец  долгие  годы   работал   торговым
представителем  на  Кубе,  недалеко  от  нас  жила   семья   такого   же
представителя из братской ГДР, и  поначалу  я  общалась  с  симпатичными
детьми толстого герра Кунца на смеси русского, немецкого  и  испанского,
который мы все активно изучали.
   Постепенно языки разделились, по слухам,  у  меня  к  ним  врожденная
способность, и в Советский  Союз  я  вернулась  с  чемоданами  тряпья  и
невесомым багажом трех диалектов двух языков, не считая русского.
   В коммунистической России дули ветра перемен, наличие  диплома  иняза
при абсолютном знании языка не являлось обязательным, и  я  поступила  в
педагогический.
   Языковое  обеспечение  давало  мне  надежду  на  место  в   приличном
колледже, в программу которого входит изучение немецкого и испанского.
   В муниципальных школах платили до  голодного  обморока  мало,  и  два
месяца после получения диплома я  обивала  пороги  лицеев,  колледжей  и
частных гимназий.
   Оказалось, не все так просто. Хотя  в  одном  из  лицеев  учительница
уходила в декретный отпуск, и меня попросили подождать четыре месяца.
   Надежда оставалась, но на хлеб ее не мажут. И я начала  подрабатывать
переводами.
   Вот тогда и повстречался мне Витя Синявский, парень  из  соседнего  с
нашим дома.
   - Маша, золотце, всю неделю думаю о тебе!
   Я посмотрела на красивого ухоженного Витю и решила, что это он с жиру
бесится. Его жена, фотомодель Лариса, не давала мне никаких шансов, даже
с недельной форой.
   - А в чем, собственно, дело?
   - Машенька, моя фирма законтачила с аргентинскими  фирмачами.  И  мне
срочно нужен надежный товарищ  со  знанием  испанского.  Как  у  тебя  с
техническими переводами?
   - Ничего себе еще и с немецкими.
   - Тоже не помешает, - отмахнулся Витя. - Когда можешь приступить?
   - Сколько? - по-деловому спросила я.
   Синявский подхватил меня под локоток и, как Муху-Цокотуху, поволок  в
уютный  уголок,  географически   привязанный   к   кафе   на   ближайшем
перекрестке.
   Там мы и ударили по рукам.  На  четыре  месяца  я  со  всеми  языками
поступала в Витино распоряжение. Оклад он назвал мне в тот момент, когда
я пыталась отхлебнуть кофе. Чашка дрогнула, и  я  облила  любимый  плащ,
купленный в "Березке" по чекам десять  лет  назад.  О  чем,  впрочем,  я
забыла тут же. На одни премиальные я поменяю и  драный  плащ,  и  сапоги
"скороходы", и мамину вязаную кепку. Хватит еще  и  батистовый  платочек
купить в переходе. На гарантированный оклад будем жить.
   Витя Синявский был старше меня лет на пять и владельцем фирмы являлся
де-юре, а де-факто руководством занимался его отец, по  совместительству
депутат Моссовета. Будущее их  производства  виделось  мне  безоблачным,
сытым и по-европейски ярким. Через три оклада с премиальными наша к тому
времени неполная (папа умер  год  назад)  семья  собралась  на  кухонный
совет.
   - Машенька, - смущенно начала мама, - мне неловко об этом говорить...
Но зачем тебе переходить в школу?
   - В лицей, - поправила я.
   - В лицей, - поморщилась мама. - Название не столь важно. Но  у  тебя
все так... удачно сложилось.., ты менеджер.., оклад...
   - Премиальные, - добавила я.
   - Вот-вот. А нам еще Симочку ростить.
   Тогда я первый раз закурила при маме.
   Она молча встала, принесла из серванта папину хрустальную  пепельницу
и поставила ее передо мной, как факт, - теперь ты,  Маша,  глава  семьи.
Серафиме девять лет, мама всю жизнь провела на домашнем хозяйстве, а  ее
наука медицина давно ушла вперед. Если  своих  дочерей  она  еще  как-то
лечила, то остальным пациентам делала  на  дому  уколы  по  предписаниям
коллег, не загоравших десять лет на Кубе.
   В глубокой  задумчивости,  я  первый  раз  дымила  в  потолок  кухни,
вопившей о ремонте. Симины туфли скрипели  о  том  же,  мамино  давление
просило лекарств. Деньги, оставленные папой, мы давно и успешно  проели.
Я затушила окурок в пепельнице главы семьи, тем самым поставив  точку  в
разговоре.
   Не скажу, что работа менеджера была мне неприятна. Скорее наоборот, я
была неприятна ей. Подобная должность является лицом фирмы, мое же  лицо
могло служить только  рекламой  пластической  хирургии  -  до  и  после.
Положение спасали лишь густые волосы, белые зубы и нежный  в  девичестве
румянец. Все остальное просилось под скальпель. Среди умненьких дурнушек
я всегда занимала лидирующие позиции.
   Но  в  работе  менеджера  были  и  бесспорные  преимущества.   Фигуру
нерожавшей колхозницы я  укрыла  дорогими  костюмами,  мелкие  глазки  -
тонированными очками и  превратилась  в  типичную  канцелярскую  мышь  с
хорошим окладом вне зависимости от премиальных.
   Мне бы деток учить, а не солидных дядек на деньги уговаривать.
   Семья Синявских с этим не соглашалась.
   Я была первой и последней женщиной,  с  которой  Синявские  ездили  в
служебные командировки, не опасаясь домашних скандалов.
   Так продолжалось два года. До тех пор, пока Сима не позвонила мне  на
работу и не сказала, что маму увезла машина "Скорой помощи".
   Инсульт. Тромб разорвал сосуд в маминой голове и нашу жизнь.
   Я металась между больницей, офисом, аптеками и магазинами.  Похудела,
как продавец "Гербалайфа", и болталась в дорогих костюмах, как колхозная
корова в седле. Теряла разум и нить разговора, путалась в  документах  и
пару раз слегка подгадила фирме.
   Синявские терпели это недолго. Они вызвали меня в кабинет, усадили на
место и повели неспешный разговор.
   - Вот что, Машенька, - депутат знал меня с детства и тыкал ласково, -
мы все тебе сочувствуем.
   Я понуро съежилась в кресле и поправила очки. Надеюсь,  из-за  нежных
воспоминаний уволят меня с пособием.
   Младший шеф подошел сзади и положил руки мне на плечи. Я  попробовала
пореветь.
   - Ну, ну, Марь Пална, - успокоил депутат, - погодите  слезы  лить.  У
Виктора есть что вам предложить. Так сказать, по-соседски.
   И мне предложили.

***

   У Витеньки и Ларисы была дочь  пяти  лет.  Очаровательная  девочка  с
лицом матери и мозгами отца. Убийственное в будущем сочетание.
   Но на тот момент, мягко выражаясь, ребенок был педагогически запущен.
Фотомодель  Лариса  избаловала  Иночку  до  безобразия.  Капризное  дитя
отказывалось есть овсяную кашу, завязывать шнурки и учить  азбуку.  А  у
родителей  имелись  для  Инессы  далеко  идущие  планы.  Дорогой  лицей,
фортепьяно три раза в неделю, теннис по  вторникам  и  четвергам,  школа
бальных танцев или спортивного рок-н-ролла на выбор.
   Мне повысили (!) оклад и определили к буйной Дюймовочке.
   Через полгода Инесса без проблем поступила в  лицей,  освоила  нотную
грамоту и научилась плясать цыганочку с выходом.
   Дрессура Дюймовочки далась мне  без  труда.  Я  всего  лишь  показала
ребенку изнанку жизни.
   Совершая челночные рейсы между Витиным домом и квартирой,  в  которой
лежала парализованная мама, я  была  вынуждена  иногда  брать  Иночку  с
собой.
   Первое время на девочку нападало оцепенение, едва она переступала наш
порог  и  попадала  в  запахи  лекарств,  лежачего  больного  и   мокрых
простыней, развешанных всюду. Постепенно малышка освоилась,  и,  пока  я
разогревала маме обед, она поила больную чаем,  рассказывала  о  котенке
Тиме, кукле Регине и гладила больную по  волосам,  обещая  выучиться  на
врача.
   Окончательный перелом наступил в день,  когда  девочка,  ненавидевшая
рояль, села за наше домашнее фортепьяно и сыграла для мамы "И мой  сурок
со мною". После этого все гаммы и пьесы  мы  разучивали  только  у  меня
дома. Приходящий учитель музыки не переставал удивляться - неуправляемый
ребенок выполнял все требования педагога беспрекословно и на отлично.
   И поползли слухи о моих исключительных способностях.  И  пошла  я  по
рукам.
   Требование к нанимателям у  меня  было  только  одно  -  невзирая  на
расстояния, два раза в  день  я  должна  быть  дома.  То,  что  Серафима
становилась старше, значения не имело. Болеет моя мама.
   Три года назад мамы не  стало.  Мне  было  двадцать  девять,  Симе  -
шестнадцать, и я отвечала за все.
   Сестра закончила школу,  поступила  в  институт,  я  вспахивала  ниву
образования чужих детей, пока не споткнулась на предпоследнем клиенте.
   Сам  приличный  мужик,  он  имел   великовозрастного   сына-оболтуса,
которому ни одна гувернантка уже не поможет. Только тюрьма.
   Нанимателя звали Василий Федорович, оболтуса -  Алекс,  я  занималась
младшим представителем семейства Игнатом.
   Милый мальчик с хорошими задатками не доставлял мне  никаких  хлопот.
Мягкая корректировка испанских фраз, отточка грубой  тевтонской  речи  и
привычная прививка хороших манер. Через год Игнат отбыл бы в швейцарский
пансион, а я получила бы очередное рекомендательное письмо и отправилась
удобрять очередную ниву.
   Если бы не Алекс. Субтильный, вечно пьяный оболтус решил использовать
гувернантку не по назначению.
   Первый раз я согласилась жит