еста. - Татуировка сведенная? Такие,  слышала,  ставят  за
мокруху... Так ты что, девонька, замочила кого?.. Тебе сколько лет-то?
   Наталья растерялась и, не зная, что ответить, опустила глаза.
   Рита снова легла и задумчиво покачала головой.
   - Ты и впрямь не простая, - изменившимся голосом медленно  произнесла
она, - а говоришь, ни за что повязали. Не правда. Бог - он все видит...
   Солнце село, и камера погрузилась в полумрак, от которого не  спасала
тусклая лампочка под высоким потолком. Многие обитательницы камеры стали
укладываться спать.  Лишь  небольшая  группка  женщин  сгрудилась  возле
миниатюрного экрана переносного телевизора, который кому-то  передали  с
воли. Женщины  смотрели  очередную  серию  бразильского  "мыла",  громко
делясь впечатлениями и припоминая перипетии предыдущих серий.
   - Укладывайся, - Рита отодвинулась к стенке, освобождая Наталье узкую
полоску нар. - В СИЗО главное - выспаться. Попадешь на зону, там с  этим
будет проще. У каждого - своя шконка...
   Наталья вдруг с ужасом осознала смысл ее слов. "На зону? - в груди  у
нее все сжалось и похолодело. - За что? Я не хочу ни на  какую  зону..."
Она представила, каково это - годами жить за колючей проволокой, и комок
подступил к горлу.
   Стало безумно жалко себя. Сжавшись в комок, она тихо прилегла на бок,
и горючие  слезы  потекли  из  глаз.  "Господи,  как  я  хочу  домой,  -
взмолилась она, обращаясь к всевышнему. - Я же ни в чем не виновата! Да,
я совершала дурные поступки, но меня всегда вынуждали к  этому.  Неужели
меня никогда не оставят в покое? Боже, дай мне свободу, больше ни о  чем
тебя не прошу..."
   Рита наклонилась над Натальей и, увидев  заплаканные  глаза,  ласково
погладила ее по голове.
   - Поплачь, девочка, поплачь... Легче станет... - посоветовала  она  и
отвернулась к стене.
   Постепенно все утихло, телевизор выключили. Вскоре прозвенел  громкий
звонок: наступило время отбоя. Женщины еще какое-то время ворочались, но
вскоре одна за другой уснули. Лишь изредка из коридора доносились голоса
охранниц и лязг дверных замков. Наталья не заметила, как  погрузилась  в
тревожный сон.
   Поначалу она словно со стороны видела себя лежащей на нарах, а  затем
в ушах явственно раздался шепот ее ненавистной  тетки:  "Красавица  моя,
милашка, - ласково шептала Ляля. - Ты создана для любви, и я  могу  тебе
ее подарить. Ты даже не представляешь, какое удовольствие  тебя  ждет...
Никто не станет вторгаться в твое тело,  я  только  буду  нежно  гладить
тебя, мы станем тереться друг о друга..."
   "Этот ужас закончится когда-нибудь или нет?" - промелькнуло у Натальи
в голове, и тут она ощутила прикосновение чьей-то руки к своим волосам.
   Открыла глаза, но сон не отпускал. Сделав усилие над собой, она резко
обернулась и увидела совсем близко лицо Риты.
   - Успокойся, дурашка... - ласково шептала та, поглаживая  Наталью  по
гoлoвe. Глаза ее лихорадочно блестели. - Иди ко мне, моя красавица...
   Наталья почувствовала, как рука женщины скользнула вниз по ее телу  и
горячие пальцы проникли между ее ног. Она, передернувшись от гадливости,
с ненавистью влепила лесбиянке пощечину.
   - Отстань от меня, змея! -  закричала  она,  соскакивая  на  холодный
бетонный пол.
   - Ах вот ты как?! - Глаза Риты  налились  кровью,  а  лицо  искривила
гримаса ненависти. - Грязная мужицкая шлюха... Потаскуха и мокрушница! -
Она сама вскочила и вцепилась Наталье в волосы.
   - Отпусти меня1 - крикнула та, извиваясь от  боли.  Но  лесбиянка  не
собиралась отступать - стала накручивать волосы девушки себе на руку.  У
Натальи потемнело в глазах. Не в силах вырваться, она насколько возможно
отвела ногу и ударила мучительницу в пах. Рита взвизгнула, отпустила  ее
и переломилась пополам, но тут же, распрямившись, растопырила пальцы и с
яростным воплем пошла в новую атаку.
   Ногтями расцарапав девушке лицо, она схватила ее за горло и принялась
душить. Наталья захрипела, но у нее хватило сил ткнуть своей пятерней  в
глаза нападавшей. Рита отпрянула, чтобы, переведя дух, снова наброситься
на упрямицу.
   Их крики и возня разбудили всех сокамерниц. Одна из женщин  метнулась
к двери и стала колотить в нее, призывая на помощь.
   В коридоре раздались быстрые шаги. Ключ повернулся в  замке,  тяжелая
дверь отворилась, и в камеру влетели несколько  разъяренных  охранниц  с
резиновыми дубинками в руках. Не разбираясь, кто прав,  а  кто  виноват,
они стали наносить хлесткие, жгучие удары налево и направо.
   Дерущихся разняли и начали методично избивать не только дубинками, но
и ногами. После продолжительной экзекуции Наталью  рывком  поставили  на
ноги, с заломленными за спину руками выволокли из  камеры,  потащили  по
бесконечным  коридорам,  спустили  вниз  по  металлической  лестнице   и
швырнули в карцер. Это был абсолютно пустой каменный мешок - ни нар,  ни
табурета, никакой подстилки.
   При падении Наталья больно ударилась головой  об  осклизлый  бетон  и
впала в беспамятство.
 
Глава 20 
 
   - Так,  Леня,  -  вваливаясь  в  прихожую,  с  порога  сообщил  Федор
Михайлюк, - бабки я припрятал.
   - Где? - спросил тот.
   - Много будешь знать... - Федор не  договорил  и  принялся  стягивать
ботинки.
   - Скоро состарюсь? - мощная фигура младшего брата появилась в дверном
проеме, заслоняя свет.
   - Нет, - усмехнулся Федор, - это уже устарело. Сейчас говорят  иначе.
- Но не стал уточнять, как именно. - Где Вдова?
   - На телефонные звонки не отвечает, - развел руками  Леня.  -  Я  уже
задолбался ее номер набирать.
   - Попробуй еще.
   Тот взял телефонную трубку и принялся нажимать кнопки. Какое-то время
слушал гудки, после чего положил трубку на место.
   - Никого. Федор сплюнул.
   - Где это чертова сучка? - с досадой ругнулся он. - Ладно,  попробуем
выловить возле театра. Не нравится мне все это, Леня, не  нравится...  У
нее, похоже, нервы сдали. Боюсь, могла расколоться.
   - Да мы ее... - Леня сделал недвусмысленный жест руками.
   - Как бы не было слишком поздно, - закуривая, сказал Федор. - Что там
у нас со временем?  Пятый  час?..  Свари-ка  мне  кофейку  и  собирайся.
Поедем.
   В начале шестого они, сидя в машине, уже дежурили у входа в театр.  У
служебного подъезда было пусто.
   - Театр-то хоть сегодня работает?
   - А я почем знаю? Может, у них это... театральный  сезон  закончился?
Или как там это называется?
   - Так ты у нас, Леня, эрудит,  оказывается.  -  Федор  снисходительно
посмотрел на брата, хмыкнул, потом  вдруг  разразился  матом.  -  Сходи,
поинтересуйся на вахте. Может, мы действительно зря ее ждем.
   Леня нехотя вышел из машины, поднялся по ступеням и исчез за  высокой
стеклянной дверью в массивном дубовом обрамлении.
   -  Нет  сегодня  никакого  спектакля,  -  объявил   Михайлюк-младший,
вернувшись минут через пятнадцать.
   - Чего ж ты там столько времени делал?
   - Да бабка-вахтерша задолбала, трепалась - не остановить.
   - Что ж  теперь  делать?  -  Федор  почесал  в  затылке.  -  Найди-ка
где-нибудь телефон-автомат и позвони ей еще раз.
   - Тут такое дело... - Леня. поерзал на сиденье. - Бабка сказала,  что
пропала куда-то Наталья Мазурова. Два дня в театре не появлялась,  и  ни
слуху от нее, ни духу.
   Решение Федор принял мгновенно.
   - Поехали к ней домой, посмотрим, что там делается.
   - Как же мы к ней попадем? У тебя ключи есть?
   Федор многозначительно усмехнулся:
   - Забыл, кто я?
 
*** 
 
   Камера для допросов  отличалась  от  карцера  только  тем,  что  была
побольше и посуше. В центре стояли стол со стулом и привинченный к  полу
металлический табурет напротив. На табурете сидела Наталья.
   Ее била мелкая дрожь, переходившая в судороги. Лицо напоминало  маску
персонажа  из  кинематографического  триллера:  правую   скулу   украшал
огромный синяк, лоб - широкая ссадина, щеки и шея были расцарапаны.
   Старостин, расположившись напротив, спокойно раскрыл папку с бумагами
и,   словно   не   замечая    состояния    подозреваемой,    бесстрастно
поинтересовался:
   - Как спалось?
   -  Пошел  ты!..  -  едва  слышно  прошептала   Наталья   опухшими   и
потрескавшимися до крови губами.
   - Что-что? Я не ослышался? - поднял  брови  следователь.  -  Вы  меня
изволили  куда-то  послать?  Знаете,  чем  это  грозит?  По-моему,   вам
понравился карцер.
   - Во всяком случае, там не будет этой сволочи,  -  криво  усмехнулась
Наталья.
   - Вы про меня?
   - Нет. Я про воровку.
   - Зря вы так. Лучше на себя посмотрите. Я тут поинтересовался... Ваша
сокамерница сидит за воровство, причем  она  соблюдает  законы  чести  -
ворует только у... - Он не нашелся, что сказать.
   - Воров, - с усмешкой подсказала Наталья.
   - Вот  именно.  А  у  вас  положеньице  намного  серьезнее...  Таких,
простите за выражение, существ, как  вы  и  ваш  сообщник,  даже  людьми
назвать нельзя...
   - Господи, какой еще сообщник?.. - утомленно проговорила Наталья.
   - А вот это я и хочу от вас, узнать. - Следователь достал из  кармана
ручку и принялся расписывать ее на сложенном вдвое листке  бумаги.  -  Я
прекрасно понимаю, что одной вам вряд  ли  удалось  бы  совершить  столь
чудовищные преступления: просто силенок маловато. Но вдвоем  с  мужчиной
это не большая проблема. Да и жертвы - тщедушные алкоголички. Какое  они
могут оказать сопротивление?
   "Опять он за старое", - подумала Наталья.
   - Ну, так вы назовете имя и фамилию вашего Дружка?
   - Которого? - усмехнулась Мазурова. - У меня их много...
   - Все ваши дружки меня не интересуют. Мне нужен только тот, с которым
вы образовали преступный союз.
   - Союз? Слово-то какое.
   - Ну, так  я  жду.  -  Старостин  поднес  ручку  к  чистому  листу  и
нетерпеливо постучал по нему.  -  Вы  назовете  его  имя?  Сразу  должен
предупредить, что это облегчит вашу незавидную участь. Помощь  следствию
зачтется вам на суде.
   "По-моему, у него проблемы с профпригодностью..."
   - Моя причастность к этим убийствам, которую вы пытаетесь доказать, а
также мой мифический сообщник - все это продукт вашего воображения, -  с
сарказмом заявила Наталья.
   - Так... Значит, вы отказываетесь  нам  помочь.  -  Старостин  нервно
бросил ручку и  откинулся  на  спинку  стула.  -  Хорошо,  поговорим  на
отвлеченные темы.
   - Это вы о чем?
   - Ну, например, какая вам нравится  музыка?  Только  честно.  Я  ведь
сразу замечу, если вы будете говорить не правду.
   - Ну что ж, если честно, - Наталья ненадолго задумалась, - "Травиата"
   Джузеппе. Верди. Сюжет, конечно, высосан из пальца, но музыка и  арии
бесподобны. Люблю "Кармен" Бизе...
   - А что-нибудь более легкое?
   - Не знаю. - Наталья пожала плечами. - Раньше слушала  рок-музыку,  а
теперь не слушаю. Люблю хороший джаз, блюз...
   - Так-так, - Старостин постучал пальцами по столу, - а марши  вам  не
нравятся?
   - Какие еще марши?
   - Ну, например, немецкие марши времен Второй мировой войны.
   Наталья презрительно посмотрела на следователя.
   - Это музыка для гомосексуалистов.
   - Для гомосексуалистов, говорите? А у вас, случайно, нет отклонений в
смысле половой ориентации?
   Вместо ответа Наталья демонстративно отвернулась.
   - А я ведь не зря об этом спросил. Тетушка-то ваша того...  известная
в Калининграде лесбиянка. А  вы  с  ней  не  один  год  вместе  прожили,
выросли, можно сказать, у нее на руках.
   Наталья первый раз за все время их отношений с  интересом  посмотрела
на Старостина.
   - Шила в мешке не утаишь, - продолжал следователь.  -  Мне  известно,
что однажды она приставала к вам, и вы ее так сильно толкнули, что  дело
дошло до реанимации. Но ведь, оправившись, заявлять-то  она  на  вас  не
стала. Значит, было что-то такое между вами?..
   "Не стала заявлять?" - оторопела Наталья. И тут ее  осенила  догадка:
значит,  Федор  Михайлюк  соврал!  Ляля  жива,  и  никто  не  собирается
преследовать ее, Наталью Мазурову, за то, что произошло в тот  проклятый
вечер.
   "Какая же ты сволочь, дядя Федор! Тебе все  было  известно...  А  ты,
гад, на крючок меня посадил! Я никого не убивала!  Кроме  этих  чертовых
разводок, за мною ничего нет".
   Наталья  воспрянула  духом.  Старостин,  внимательно  наблюдавший  за
девушкой, был  озадачен  переменой,  которая  внезапно  произошла  в  ее
облике: она распрямила плечи, гордо подняла голову, даже следы побоев на
лице, казалось, побледнели.
   - Послушайте, гражданин следователь, - сказала она твердым голосом, -
единственное, что вы в этой ситуации можете сделать не в ущерб  себе,  -
немедленно освободить меня. Я никого не убивала. Ни одному  суду  вы  не
сможете доказать моей вины, потому что у вас на меня ничего нет. А нет у
вас на меня ничего потому, что я невиновна. Я знаю, что за  свои  ошибки
вы ответственности не несете, и вам плевать,  сколько  времени  невинные
люди проведут в тюрьме - день или неделю, месяц или год...  Но  когда-то
же должна в вас заговорить совесть!
   "Дядя Федя мне за все  заплатит,  подонок.  Вот  только  бы  поскорее
выбраться отсюда..."
   Наталья прекрасно понимала: чтобы выйти отсюда, ей не следует грубить
сидящей перед нею блеклой личности с явно выраженным комплексом  мужской
неполноценности. Ей скорее надо бы в очередной раз использовать все свое
обаяние, безошибочно действующее на мужчин, и заставить его сделать  то,
чего хочет она, а не он. Но отвращение, которое вызывал у нее  альбинос,
и злость за все унижения, которые он заставил ее пережить, не  позволяли
ей сменить тактику.
   Она понимала, что прет на рожон, но ничего не могла с собой поделать.
   Старостин,  который  с  нарастающей  яростью  выслушал   ее   тираду,
прищурился и процедил сквозь зубы:
   - Что ж, я вижу,  вы  не  желаете  помогать  следствию.  Вы  об  этом
пожалеете, гражданка Мазурова. Вы меня еще не  знаете.  Я  из  тех,  кто
всегда доводит дело до конца. И если я взялся  доказать  вашу  вину,  то
сделаю это рано или поздно. Даже если мне придется выпустить вас,  покоя
я вам не обещаю. Вы будете денно и нощно  чувствовать  мое  присутствие,
будете бояться меня, потому что никогда не узнаете, рядом я или  нет,  А
пока, - он ехидно усмехнулся, - по закону  у  меня  есть  еще  два  дня,
которые вы проведете в той же самой камере. И две  ночи...  -  Старостин
впился в Наталью своими  колючими  глазками  в  красных  обводах  вокруг
розоватого белка.
   Свернув с широкой проезжей части, автомобиль въехал  во  двор.  Возле
подъезда Натальи стояла милицейская машина.
   - Не нравится мне все это... - задумчиво произнес Михайлюк-старший  и
закурил.
   Они подождали полчаса, но машина не отъезжала.
   - Тут, я смотрю, можно до ночи куковать, - уже в  раздражении  сказал
Федор и повернулся к брату. - Сходи посмотри, что там  делается.  Лифтом
не пользуйся, пройдись пешком. Глянь на  ее  квартиру.  Если  все  тихо,
задержись на минуту и прислушайся, что там за дверью.
   - Как это - прислушайся? А вдруг там засада?
   - Сделай вид, что просто  разглядываешь  номера  на  дверях  соседних
квартир.
   - А потом что?
   - Потом - поднимайся выше, а уже оттуда спустишься на лифте.
   - А если меня повяжут? - не унимался Михайлюк-младший.
   - Не повяжут, - успокоил его Федор. - Если что - говори, друга ищешь,
с которым накануне вместе пили.
   - А если они не поверят?
   - Я сказал - иди! - рассвирепел Федор.  -  Если  что  -  сам  с  ними
разберусь, понял?
   Глядя на "воронок", Леня опасливо мялся.
   - Ну! Быстро! Одна нога здесь, другая - там. Леня нехотя выбрался  из
машины. Войдя в подъезд, он услышал негромкие  голоса.  Это  еще  больше
насторожило его, и он ступал  по  лестнице  с  осторожностью  сапера  на
минном поле. :
   Поднявшись на площадку, где была квартира Натальи, он увидел старушек
соседок, громко  обсуждающих  происходящее;  дверь  в  квартиру  Натальи
стояла нараспашку, а внутри неторопливо расхаживали люди  в  милицейской
форме, перетряхивая одежду, висящую  в  коридоре,  рыская  по  шкафам  и
выдвижным ящикам тумбочек.
   От неожиданности Леня чуть не рванул бегом вниз, но, припомнив  слова
брата, заставил себя подняться еще на один этаж и вызвал лифт. К  машине
он подбежал весь в испарине.
   - Там полная хата ментов, - сообщил он брату. - Все вверх дном.
   - Понятно...  -  Федор  вышвырнул  дымящийся  окурок  через  открытое
окошко.
   - Значит, ее замели.
   Он пригнулся и, обхватив голову руками, надолго  задумался.  Решение,
которое он принял, далось ему нелегко.
   - Так, Леня, - резко распрямившись, сказал  Федор,  -  нечего  нам  в
Москве больше делать. Придется сматывать удочки.
   На лице младшего  брата  отразилась  глубокая  тоска,  но  оспаривать
решение Федора он не решился. Только поинтересовался упавшим голосом:
   - Что, домой поедем?
   - Э нет! Только не домой, - усмехнулся  Федор  и  потрепал  брата  по
плечу.
   - Не  грусти.  Домой  нам  никак  нельзя.  Во-первых,  найдут  сразу,
во-вторых, у нас деньжищ - куры не клюют. С такими бабками  мы  с  тобой
где угодно поселиться можем. Хоть на берегу моря...
   Леня повеселел.
   - Слышь, а что? Давай точно махнем...
   - Погоди, - оборвал его брат, - нельзя так просто сваливать. Надо все
концы обрубить.
   - Ты о чем?
   - А то не понимаешь?  До  Черной  вдовы  нам  не  дотянуться.  А  вот
Цыгарь...
   Леня недоуменно пожал плечами.
   - Цыгарь - нормальный пацан. Он будет молчать:
   - С этим есть проблемы. - Старший брат был непреклонен. - Может, он и
будет молчать, да только кто за это поручится? И потом,  слишком  дорого
нам его молчание обойдется. Ты что, хочешь ему сто штук отдать? Это тебе
не гулькин хрен!
   Леня ненадолго задумался.
   - Жалко.
   - Вот и я о том. И вообще, за что ему  такие  бабки  давать?  Ну  да,
вскрыл он сейф... Так это любой дурак сделать может. Ведь главную работу
мы с тобой провернули. Я все придумал, организовал. А ты  на  душу  грех
какой взял!.. Все это несравнимо с тем,  что  сделал  он.  Но  он  видел
деньги. Кто ж предполагал, что в том долбаном сейфе  почти  пол-"лимона"
баксов валяться будет? Я бы ему заплатил,  как  слесарю,  пару  штук  за
работу. Так ведь он обидится, а потом и сдаваться побежит. Нет, это дело
так оставлять нельзя. Придется проблему решить  раз  и  навсегда...  Для
гарантии. Иди позвони ему и  скажи,  чтобы  приезжал  ко  мне  на  дачу,
попозже только, часам к одиннадцати, когда темнеть начнет...
   - Прямо там его?..
   - Нет. Зачем, чтобы  нас  кто-нибудь  вместе  видел?  Подкараулим  на
опушке, завезем подальше в лес в какое-нибудь  место  укромное:  деньги,
мол, там зарыты.
   Сам же себе и яму выкопает. В темноте не разберется, что  к  чему.  А
потом - тюк по голове, и  дело  с  концом.  Никто  в  жизни  не  найдет.
Главное, яму поглубже вырыть.
   - А машина? - проявил дотошность Леня.
   -  С  "Жигулями"  его  вот  что  сделаем:  номера  снимем  и   утопим
где-нибудь,  а  саму   возьмем   на   шнурок,   ты   сядешь   за   руль,
оттранспортируем куда-нибудь на  окраину,  загоним  подальше  во  дворы,
поставим возле какого-нибудь дома, колеса проткнем, и пусть все  думают,
что это - обыкновенный "подснежник".  Она  там  сто  лет  стоять  будет,
прежде чем кто хватится.
   - Классно ты все придумал, Федя. - Леня посмотрел' на старшего  брата
с восхищением. - С тобой не пропадешь.
   - Вот именно. Держись меня, братишка, - и все будет хоккей. Кто  тебе
еще, кроме меня, поможет?
   Степан Цыганков, он же Цыгарь, нервничал: прошли уже сутки, а он  все
не мог связаться ни со своими подельниками, ни с Натальей.
   К Черной вдове Цыгарь относился иначе, чем к  братьям  Михайлюкам.  В
какой-то степени она оставалась  для  него  загадкой.  Наталья  явно  не
испытывала  удовольствия  от  их  совместной  деятельности,   и   Цыгарь
догадывался, что на разводку лохов она согласилась не  без  давления  со
стороны Федора Михайлюка. За что бывший мент мог держать ее  на  крючке,
Цыгарь не знал, но все  равно  его