И  тут  на  арене  появился  Руби  Вольф.  Переехав в  Кирьят-Шенкин  и
зарегистрировавшись  в  МВД  как  житель  этого  города,  он  выдвинул  свою
кандидатуру на  пост мэра.  В качестве  программы он предложил построить  на
берегу моря  огромный  гостинично-туристический комплекс с причалом для яхт.
Тем самым  проблема  занятости горожан будет решена. На вопрос, откуда взять
деньги,  Руби клятвенно заверял, что деньги будут! Но секретов  не открывал.
Было еще рано...
     Все  это Руби Вольф рассказывал мне на ломаном иврите, когда я пыталась
вбить  ему в  голову  азы управления глаголами. Глаголами  Руби управлять не
хотел, ему нужны были масштабы.
     Каждый урок будущий мэр начинал с сообщения:
     - Вы знаете, Валерия, кто еще заинтересовался в моем проекте?
     И  называл фамилии, по большей  части  мне  ничего не говорившие, но он
присовокуплял должности,  вроде директора  объединенного  банка "Сибреформ",
или  начальника   управления  портами  Северного  морского  пути,   или  еще
что-нибудь такое же громкое. Я пыталась было его образумить:
     - Руби,  но мы не находимся на северном морском  пути! Или  вы  хотите,
чтобы к нам, в средиземноморскую бухту, заходили ледоколы?
     - Валерия, вы ничего не понимаете в большом бизнесе! - кипятился он.
     - Ладно, - соглашалась я, кивая, - а теперь скажите то  же самое, но на
иврите.
     Он сникал, и мы снова принимались за глаголы.
     Предвыборная кампания росла, как снежный ком. Сотни бабушек, наряженных
в майки с лозунгом: "Руби Вольф  - честь и совесть Кирьят-Шенкина!", бродили
из  квартиры  в  квартиру  и,  предварительно   узнав,  говорят  ли  хозяева
по-русски, агитировали их за "нашего замечательного Рубичку".
     С   ивритоязычными  гражданами   поступали  по-другому.  Так  как  дети
репатриантов  говорили  на иврите  лучше  своих родителей,  то  именно  они,
подростки  четырнадцати -  восемнадцати лет, раздавали листовки  и  убеждали
выходцев из Марокко голосовать за "новые веяния в политике".
     "Марокканцев"  "новые  веяния" не  прельщали,  они  хотели,  чтобы  все
оставалось  так,  как  и  было,  но  белокожие  блондинки обладали  весомыми
аргументами  и грозили оставить своих Моти и Свису, если  они не проголосуют
за  Руби.  В отличие  от бабуль в  майках, работающих  за  смешную добавку к
пенсии, блондинки старались совершенно бескорыстно. Руби привлекал их  своей
импозантностью и сочным баритоном, которым он произносил: "Я родил...".
     Вольф победил с оглушительным  успехом. Ему достались голоса пятидесяти
пяти процентов взрослого населения  Кирьят-Шенкина.  Оставшиеся  сорок  пять
были поделены между остальными тремя кандидатами.
     Сомневающиеся   были    посрамлены.    Новоиспеченный    мэр    устроил
пресс-конференцию,  на  которой  поблагодарил присутствующих  за  поддержку.
Дальнейшая его речь была выдержана в стиле "Здесь будет город-сад!"
     Уроки иврита  были благополучно  забыты  - у  мэра  под началом служили
секретарша  и  референт,  и  я была  несколько  удивлена,  когда  спустя год
получила от него приглашение на свадьбу дочери.

x x x
     На  свадебную  церемонию  мы  с  Денисом  немного  опоздали.  Когда  он
припарковал машину на просторной  стоянке перед залом торжеств, приглашенные
уже окружили свадебный балдахин.
     Жених и  невеста  стояли  на возвышении посередине небольшой площадки в
центре  бассейна.  Тяжелый балдахин,  символизирующий крышу домашнего очага,
держали над ними четверо дюжих парней. Из-за  балдахина зорко поглядывали на
праздную  публику бравые  охранники. Раввин вовсю  распевал молитвы  высоким
гортанным голосом.
     При  входе  в зал стоял  железный  ящик, похожий на  почтовый, а  рядом
столик с  фирменными  конвертами. Денис  вытащил заранее приготовленный чек,
вложил в конверт и опустил в ящик. Сервис был на высшем уровне.
     Тем временем  раздались восторженные крики, означающие конец церемонии,
в воздух с оглушительным треском взметнулись  ракеты, и  веселящуюся публику
осветил  красочный  фейерверк.  Вскоре  невеста  с   женихом  были  украшены
отпечатками  разноцветной помады,  растроганные  дамы  в  вечерних  туалетах
вытирали  глаза,  а супруги Вольф и  Тишлер  принимали  поздравления. Вместе
четверка счастливых  родителей выглядела весьма импозантно: мужчины крупные,
седовласые,  в  отличных  костюмах,  а  их спутницы, полная шатенка Эстер  и
высокая сухощавая  Клара, обе  в  вечерних нарядах, в перчатках выше  локтя,
демонстрировали стильные прически и бриллиантовые гарнитуры.
     Около  бара с аперитивами я встретила множество знакомых. Держа в руках
небольшие  рюмки,  стояли и переговаривались  адвокат  Беренсон  и  владелец
издательского  дома  "Избук"  Арье  Каменев.  К   нам   бросился  уже   явно
поднабравшийся   журналист   местной   прессы   Саша   Беговой,  восторженно
описывавший предвыборную эпопею Вольфа.
     - Лерунчик, дорогая, ты обворожительна, - и заметив подошедшего Дениса,
попытался одновременно поклониться и щелкнуть каблуками, но у него это плохо
получилось.
     С   трудом  приняв  вертикальное  положение,   Саша   понизил  голос  и
доверительно прошептал:
     - Здесь все свои! И такие люди...
     - Посмотрим, - буркнул Денис и увлек меня в водоворот гостей.
     Кроме  нас за  столом  сидело еще  три пары. Официант  ловко  откупорил
шампанское, и  мы подняли бокалы за здоровье молодых. После тоста  руки, как
по  команде,  потянулись к  салатам,  стоящим  на трехуровневой подставке  в
центре стола. Так как раввин говорил долго, все проголодались.
     Зазвучала музыка, и на сцену вышел диск-жокей. Высокий парень с черными
как смоль волосами,  поднес  к губам микрофон и запел великолепным баритоном
"Love  me  tender...". Он  выглядел, как  вылитый Элвис! Прическа, костюм  в
блестках, бархатные  обертоны  голоса  вызывали мистическое  чувство,  будто
"король  рок-н-ролла"  встал  из  могилы, чтобы  почтить  своим присутствием
почтенную  публику. Взмахом  руки  он  пригласил на  первый  вальс  молодых.
Невеста в белом и  воздушном скромно отвела головку в сторону: ей было не по
себе от сотен глаз, устремленных на нее.
     Постепенно  к танцующей  паре  присоединились  и  другие. Мы  с Денисом
встали из-за стола, но музыка кончилась. Возвращаться к столу не хотелось, и
мы стали фланировать  между  пальмами, составляющих  основу Оленьего  парка,
поминутно  натыкаясь  на  знакомых.   Вежливо  отвечая  на  приветствия,  мы
останавливались, чтобы перекинуться парой  слов,  и шли дальше,  благо вечер
был  нежаркий,  а легкий  ветерок качал разноцветные  гирлянды  из лампочек,
развешенные на пальмах.
     Руби  Вольф  с  женой  переходили   от   столика  к  столику,  принимая
поздравления и конверты от тех,  кто не  нашел железный ящик. Его  и в самом
деле  было трудно отыскать. Ящик стоял около невесты и был укутан ее длинным
шлейфом.
     - Руби,  поздравляем  от  всей души! - сказала я, когда Вольф подошел к
нашему столу. Познакомив Дениса  с ним,  я продолжила свои вполне  искренние
комплименты. - Вечер обворожителен!
     -  Да, -  улыбнулся он, -  посмотрите, какой оркестр! Самый  лучший! Уж
я-то знаю в этом толк.
     И  действительно, оркестр  играл  "Рапсодию  в  стиле  блюз"  Гершвина.
Худощавый саксофонист в  джинсовой выцветшей рубашке  выводил рулады, закрыв
глаза.  Он был весь погружен  в  музыку.  Когда  он  закончил соло,  публика
разразилась аплодисментами.
     - Класс! - только и смог вымолвить Денис.
     Я была в восхищении и очнулась только  после того, как поддельный Элвис
воскликнул:
     - А теперь, дамы и господа, ламбада!
     На  площадку  перед  ансамблем повалили  веселые  пары, отчаянно  крутя
бедрами.
     - Валерия! Какой сюрприз! -  я обернулась и увидела Лину, свою знакомую
из Тель-Авива, шатенку в брючном костюме цвета морской волны.
     То  есть  сейчас  она  была  не  шатенкой.  Ее  короткие  волосы  сияли
огненно-красным  цветом,  а  прореженная  челка  контрастировала  платиновым
оттенком.
     Мы расцеловались, едва касаясь воздуха около щеки друг дружки.
     - Шикарная свадьба, не правда ли!  - немного в нос произнесла  богемная
Лина.  Мимо нас  стайка  официантов  в  черных  фраках  проносила  подносы с
горячим.  Она  проводила  их  глазами и, не  меняя интонации,  спросила:  "Я
слышала, ты влезла в политику?"
     Сама того не желая, я принужденно рассмеялась:
     - Ты, как всегда, знаешь все!
     - Работа такая, - усмехнулась она.
     Лина  Коган  работала  в популярной русскоязычной  газете  и на  радио.
Блистая великолепным ивритом, она брала интервью у членов Кнессета и заезжих
гастролеров, деятелей искусства и щедрых  филантропов.  Интервью  получались
небанальными, в них проявлялась человеческая сущность говорившего,  и к Лине
всегда стояла небольшая  очередь желающих быть  проинтервьюированными. У ней
было  две особенности.  Первая: она курила  только длинные тонкие пахитоски,
которые не  импортировались в Израиль  и  поэтому ей все  привозили их из-за
границы.  Это  было что-то  вроде борзых щенков. И  во-вторых,  если Лина не
говорила  за  деньги,  то есть не брала интервью, она пересыпала  свою  речь
нежным матерком, не стесняясь называть вещи своими  именами. Окружающих,  не
знакомых  с  ней,  эта манера  слегка шокировала,  а ее  друзья воспринимали
пикантные пассажи, как нечто само собой разумеющееся.
     Мы  познакомились  в  Ашкелоне,  когда  Лина  приехала  интервьюировать
Куклачева с  кошками, купившего виллу в нашем городе  на берегу Средиземного
моря. Артист предложил переименовать Ашкелон в Кошкелон и организовать здесь
стационарный  кошачий  цирк. Я  в  это время заехала к нему  с  бумагами,  и
Куклачев, большой  любитель окружать себя не только кошками, но  и красивыми
женщинами, предложил  остаться и посидеть с ним и с Линой.  Я бы и забыла об
этой  встрече, но  спустя несколько  месяцев мы  снова встретились с  ней на
презентации  вышедшей  в  Израиле  книги  Михаила  Веллера,  автора  "Легенд
Невского  проспекта",  и  там Лина встретила меня как  старую знакомую - она
никогда не забывала имен и фамилий, это была профессиональная черта.
     - Значит,  Вольфы  с Тишлерами  все-таки  породнились!  -  торжествующе
сказала она.
     - А что? Были какие-то препятствия? Монтекки и Капулетти?
     - Ты что, не знаешь? - Лина удивленно посмотрела на меня.
     - Нет... Просвети, - ответила я.
     - Эх ты, а еще политиканша. Тишлер - подрядчик. Гостиницу "Экселенц" он
построил. Отхватил хороший куш, но чуть не разорился на росте доллара - ведь
все стройматериалы из заграницы везли.
     - Ну и что они с Вольфом не поделили?
     - Подряд на марину!
     - Какую Марину? Они же оба женаты...
     - Ох, Валерия, не  выводи меня! Марина - это причал для яхт  с шикарным
яхт-клубом  и  гостиницей.  Тишлер думал,  что  на  правах  родственника  он
захапает себе  жирный  кусок, а Вольф  устроил открытый конкурс. Правда, мне
кажется,  - тут Лина внезапно понизила голос,  - что Беньямин  будет  первым
среди равных.
     Мимо  нас прошли  Вольф  с высоким  мужчиной  в  черном  костюме.  Лина
внимательно посмотрела им вслед и щелчком сбросила пепел с пахитоски. У Руби
покраснело лицо, и он цепко держал своего спутника
     - А это кто? - спросила я, когда пара удалилась.
     -  Не знаю, - пожала она плечами. - Но он не израильтянин. У нас только
раввин и официанты в черном. Глянь...
     Я  посмотрела  в  ту сторону, куда  показала  Лина. Седовласый  плотный
раввин с окладистой бородой, в черном лапсердаке, сновал  между столиками  и
раздавал свои  визитки.  Что ж,  как говаривали  классики,  без рекламы  нет
прогресса.
     Денис стоял около бара  в компании нескольких  знакомых, держал в руках
рюмку  и неспешно  беседовал  с тощим  вихрастым  мужчиной. Тот был  одет  в
потертые  джинсы  и футболку,  будто пришел  не  на  свадьбу,  а на  пикник.
Вихрастый размахивал руками и что-то доказывал Денису. Мой друг слушал его с
вежливой улыбкой на губах. У меня не  было  ни малейшего желания подходить к
ним и  вмешиваться в  споры  о футболе  или  политике, поэтому  мы  с  Линой
прогуливались  по  парку и  перемывали  косточки  встреченным  знакомым.  Не
сомневаюсь, что те за нашей спиной занимались тем же самым.
     Лина  перекинулась  несколькими  словами   с   платиновой   блондинкой,
увешанной жемчугом, и, отойдя несколько шагов, прошептала мне:
     - Это любовница Вольфа. Бывшая.
     Невольно обернувшись, я заметила, что приветливое выражение, с  которым
она  поздоровалась с Линой, сошло с ее лица и она непрерывно смотрела в одну
точку. Я тоже  туда  посмотрела.  Вольф  сидел  за главным  столом  и громко
хохотал. Видно было, что он хорошо поднабрался.
     -  Почему  он  ее  оставил?  - спросила  я.  - Вроде  такая  интересная
женщина...
     -  Реноме  надо  поддерживать, - ответила  мне Лина. - Когда  Руби стал
кандидатом, то  не хотел, чтобы его репутация была подмоченной. Хотя мы не в
Америке, а Руби - не Клинтон. У нас на эти дела смотрят проще.
     -  Согласна,  -  я  кивнула и  вспомнила, что  когда на  том  же  самом
застукали  нашего  бывшего  премьера,  Биби  Нетаниягу,  то  он  выступил по
телевидению и сказал, что он повинился перед женой и она его простила. Вот и
все. Все-таки хорошо, что мы - не Америка.
     -  А потом, когда Руби выбрали, то он решил к Кристине не возвращаться,
уж  очень дорого  она ему обходилась, - продолжила  Лина.  -  Видишь  на ней
жемчуг?  Натуральный.  Думаешь,  на  свою  зарплату  искусствоведа  в  музее
античности она сможет такое себе позволить?
     -  И  все-то  ты  знаешь!  - я действительно  была  поражена. Ведь Лина
говорила  все  это  будничным  тоном,  словно  читала  информацию  с  экрана
компьютера. - Каким образом?
     -  Хочешь жить...,  - она пожала плечами. - Тебе нравятся мои интервью?
Так вот: для того, чтобы сделать их интересными, нужно человеку такой вопрос
задать,  чтобы  всю  его  защитную  скорлупу  сковырнуть.  А для этого,  моя
дорогая, нужно владеть информацией... - Лина тряхнула выбеленной челкой.
     Мы  стояли  около  эстрады и наслаждались  свежестью  позднего  вечера.
"Элвис" пел одну песню за другой и не только из репертуара своего оригинала.
Причем и современная эстрада, и песни на идиш у него получались великолепно.
     - Какой  прекрасный  голос! - сказала я  Лине, не сводя  глаз  с певца.
Странно только, что он поет в ресторанном ансамбле.
     -  Ничего странного,  -  возразила  она мне.  Из-за Леона Ковалло  Руби
пригласил этот оркестр.  С тех пор,  как в "Ностальжи"  появился этот певец,
дела ансамбля пошли в гору.
     - Что ты сказала? - переспросила я. - Ковалло? Он кто, итальянец? Тогда
почему идиш?
     - Он такой же итальянец, как мы с тобой, - рассмеялась Лина. Просто его
зовут Лева Коновалов, а  Леон  Ковалло -  это его сценический псевдоним, - и
моя подруга махнула певцу рукой.
     Не прерывая пения, он церемонно поклонился.
     - Парень бредит театром песни, - понизив голос, сказала мне Лина. Он не
без таланта,  собой хорош, как видишь...  Вот  и  старается  быть на  виду у
сильных мира сего. Хотя с его данными он мог бы и в  опере петь...А здесь...
Понравится  нашим  богатеньким  Буратинам,  авось  и  отсыплют  на  развитие
культуры.
     Певец  закончил петь и спрыгнул с эстрады.  Вытирая взмокшее  лицо,  он
направился в сторону туалетных комнат. Гитарист объявил небольшой антракт.
     Публика потянулась с длинному столу,  на котором возвышался трехэтажный
торт,  украшенный  фонтаном  из  застывшей  карамели  и фигурками  жениха  и
невесты.  Вокруг торта на тарелочках был  разложен  десерт,  а гора фруктов,
выложенная на панно позади стола, изображала рог изобилия.
     Перерыв  закончился,   оркестранты  вновь  взялись  за  инструменты,  и
полилась знакомая рапсодия в стиле блюз.
     Но чего-то не  хватало.  Раскрытый футляр  с  саксофоном  так и остался
лежать  на  помосте,  а  музыканта  нигде  не  было  видно.  Я  залюбовалась
сверкающими бликами на раструбе благородного  инструмента. Было заметно, что
он  видал  виды,  бархатная  обивка  внутри футляра  истерлась,  от  черного
мундштука отломился кусочек  с краю, но, несмотря на  это, саксофон выглядел
великолепно
     - Пустите меня! - раздался громкий голос Руби. - Я сыграю...
     Его  супруга,  сидящая рядом,  пыталась  было  остановить  его,  но  он
отбросил  ее  руку  и,  кланяясь  налево  и  направо, поднялся  на  эстраду.
Музыканты прекратили  играть. Публика, оторвавшись от  десерта,  с интересом
следила за происходящим.
     - А  что? - голос Лины неожиданно прорезал наступившую тишину. Она сама
не ожидала, что заговорит так громко. - Вольф в  молодости играл в ресторане
на саксофоне. Он мне рассказывал...
     Ее  слова ослабили напряженность, возникшую вследствие  поступка  Руби.
Музыканты   осклабились,   заиграли   вступление,  публика   зааплодировала,
послышались крики  "Просим! Просим!". Вольф открыл футляр,  его пальцы резво
пробежали по клапанам, и было видно, что он не новичок в этом деле.
     Оркестранты снова заиграли вступление, и Руби начал  плести  затейливую
вязь популярной мелодии. Первые такты рапсодии потонули в криках "Браво!"  и
"Молодец, Руби!"
     Руби  уверенно вел  за  собой музыкантов, и они, оправившись от первого
шока, подыгрывали ему ничуть не хуже, чем в первый раз. В  конце пьесы Вольф
взял высокую ноту,  долго ее  держал, буквально на  грани  фола, и, когда он
оторвал саксофон от губ, публика взорвалась аплодисментами.
     Руби  поморщился, дотронулся  пальцем  до  рта(мне  показалось,  что  с
непривычки  у него  устали губы) и легко спрыгнул с эстрады.  К нему тут  же
подбежали разгоряченные зрители и принялись его обнимать и целовать.
     Мы с Линой стояли все там же, сбоку от  эстрады, и лица гостей я видела
очень хорошо. Выражение одного лица настолько резко отличалось от остальных,
что у меня даже мурашки побежали  по коже: роскошная блондинка, которую Лина
охарактеризовала  мне  как  бывшую любовницу  Вольфа,  смотрела  на  него  с
неприкрытой ненавистью, полагая, что на нее никто не смотрит.
     Ко мне подошел Денис:
     - Ну что, наговорилась?
     Я кивнула.
     - Пойдем  пройдемся, а  то я чувствую себя позабытым- позаброшенным,  -
сказал он, и мы выбрались из толпы, окружавшей Вольфа.
     На травяной лужайке перед бассейном, отвернувшись от всего мира, стояли
фигуры  и что-то  шептали  в сотовые  телефоны. Мне почудилось, что они ищут
спасения от одиночества в своих черных трубках с выдвинутыми усиками антенн.
     Пройдя мимо  этой  сюрреалистической картины,  мы с  Денисом  вышли  на
тропинку,  вымощенную  разноцветными кусками  гранита.  На ней  была искусно
выложена мозаика:  олени  на водопое.  Конец  дорожки упирался  в невзрачное
строение - подсобку.
     -  Нет,  и  не  проси меня!  -  раздался громкий  голос  из  домика.  Я
инстинктивно отпрянула  и сошла с  тропинки в  густую тень. Денис последовал
моему примеру.
     - Я - иностранный гражданин и не намерен вмешиваться в ваши разборки! -
гремел тот же голос.
     Ему  возражал  другой,  говоривший  по-русски  с  характерной ивритской
протяжностью, появляющейся у  репатриантов уже через пару  лет после приезда
на историческую родину:
     - Леня,  как  ты не понимаешь?  Я  не  могу останавливаться.  Мне нужны
деньги!
     - Никаких денег! Отстань! Как вы, евреи, мне все надоели!
     Дверь домика распахнулась, и оттуда решительно  вышел тот самый мужчина
в  черном  костюме, которого  я  сразу определила  как  иностранца.  Я  даже
мысленно  похвалила  себя за  догадливость.  Он  быстро прошел  мимо нас, не
заметив никого.
     За  ним выскочил знакомый худущий мужичонка  в джинсах  и футболке.  Он
машинально сделал  несколько шагов  и растерянно остановился прямо  напротив
кустов, в тени которых мы прятались.
     Оглядевш