сумерки.
Кадфаэль  пришпорил  коня  и  пустил его быстрой рысью -- ехать
приходилось по бездорожью, но окрестности обители Кадфаэль знал
как свои пять пальцев. Он скакал на запад, пока  не  выехал  на
дорогу,  а  там  пустил  коня  легким галопом и промчался около
полумили, по-прежнему держась заходящего солнца.
     Сиаран вышел гораздо раньше, чем Мэтью, не  говоря  уже  о
других  преследователях,но разбитые ноги по существу сводили на
нет это преимущество.  Кадфаэль  едва  ли  не  жалел  бедолагу.
Увидев  почти неприметную, но хорошо знакомую ему тропку, монах
свернул на юго-запад, погрузившись в  сумрачную  сень  северной
оконечности   Долгого   Леса.   Лес,  хотя  здесь  он  был  еще
редковатым, мало кто  пытался  раскорчевывать,  ибо  каменистая
земля  была  тяжела для плуга. Хотя граница была еще не слишком
близка, многое в этой  местности  уже  напоминало  Уэльс.  Слой
почвы  над  скальными породами был тонок и позволял укореняться
лишь  вереску,  неприхотливым  неказистым  деревцам  и   горным
травам. Лишь под могучими кронами столетних деревьев, чьи корни
расщепляли  камень,  добывая  влагу  из  глубин, пышно зеленели
кусты и травы. Чем дальше ехал монах, углубляясь в темную чащу,
тем  теснее  обступали  его  деревья.  Кроны  лесных  великанов
закрывали  небо,  под  ними  густо переплетались ветви деревьев
помоложе,  а  подлесок  составляла  густая  поросль  кустов   и
ежевики.  Лес  здесь  казался  дремучим  и  девственным,  и тем
удивительнее  было   встречать   по   пути   раскорчеванные   и
возделанные участки.
     Тропа вывела монаха к древней, прямой, как стрела, дороге,
шедшей с востока на запад. Кадфаэль не мог не восхищаться теми,
кто проложил  ее  в  незапамятные  времена.  Некогда  она  была
широкой, вымощенной каменными плитами,  и  по  ней  маршировали
непобедимые легионы. Теперь дорога сузилась, поросла травой, но
и  сейчас  оставалась  такой  же  прямой,  как прежде. Нигде не
сворачивая, взбираясь на холмы и опускаясь  в  низины,  уходила
она  за  горизонт.  Выехав  на  римскую  дорогу, Кадфаэль вновь
направил коня на запад, туда, где над  вершинами  деревьев  еще
сиял золотистый ободок закатного солнца.

     К северо-западу от Хэнвуда старый лес так разрастался, что
в его  чащобах  запросто  могли  найти  пристанище всякого рода
разбойники и бродяги,  тем  паче,  что  селения  в  этих  краях
попадались  редко. Местным жителям приходилось объединяться для
охраны своего имущества и  скота.  В  лесу,  бывшем  прибежищем
грабителей  и  браконьеров,  даже  свиней не решались пасти без
охраны. В селениях  и  манорах  путников  привечали  радушно  и
гостеприимно,  но  тем,  кто  рисковал  в одиночку забираться в
лесную глухомань,  приходилось  рассчитывать  только  на  себя.
Правда, за время правления Хью Берингара в Шропшире был наведен
относительный  порядок  и  крупные  шайки  разбойников не могли
свирепствовать подолгу даже в таких глухих местах, но полностью
освободить край от угрозы грабительских набегов  не  удавалось,
тем более что неподалеку проходила граница. Некоторые небольшие
фермы,  лежавшие  вдоль  рубежа, из-за их опасного расположения
были полностью заброшены, и  поля  оставались  необработанными.
Дело  усугублялось  тем,  что  до  апреля сего года пограничный
замок Каус удерживали валлийцы,  и,  хотя  по  весне  Берингару
удалось  вернуть это укрепление в руки англичан, прошло слишком
мало времени  до  того,  чтобы  восстановить  и  обжить  заново
покинутые  поселения.  Кроме того, лето стояло теплое, что было
на руку тем, кто не в ладах с законом. Набедокурившие  в  южных
графствах   молодцы   могли   без   особых   хлопот  отсидеться
месяц-другой в приграничье, живя браконьерством и воровством  и
выжидая, когда их похождения мало-помалу забудутся и они смогут
воротиться в родные края.
     У  мастера Симона Поэра, самозванного Гилдфордского купца,
и его приятелей не  было  причин  жаловаться  на  судьбу  --  в
Шрусбери  им  удалось  поживиться на славу. Пробыв в городе три
дня -- а на большее мошенники и не рассчитывали,  понимая,  что
рано  или  поздно  будут  разоблачены, -- они изрядно облегчили
кошельки доверчивых простаков из  города  и  предместья.  Кроме
того,  Поер  выручил  немалую  сумму,  продав краденый перстень
Даниэлю  Аурифаберу,  Уильям  Хейлз  позаимствовал  с  рыночных
прилавков  множество ценных безделушек, а Джо Шур, ловко орудуя
длинными, холеными ногтями, которые для этой цели и отрастил, в
праздничной толчее  выудил  из  кошельков  немало  монет.  Жаль
только,  что  Хейлз  во  время  ночной  облавы  угодил  в  руки
шерифских стражников. Зато остальные благополучно унесли  ноги,
отделавшись  легкими  царапинами.  Ну а коли Хейлзу не повезло,
стало  быть,  такова  его  доля.  Со  всяким  могло   случиться
подобное.
     Они  затаились  в  лесу,  избегая  больших проезжих дорог,
старались не попадаться на глаза местным  жителям  и  лишь  под
покровом  ночи  совершали  вылазки на уединенные хутора, тайком
пополняя свои припасы. Наведываясь в  амбары  и  птичники,  они
старались  не  поднимать  шума и близко не подходили ко дворам,
где держали собак. У приятелей была  даже  крыша  над  головой.
Блуждая  по  чащобе, они случайно набрели на давно заброшенную,
но более или  менее  сохранившуюся  хижину,  которая  стала  их
пристанищем.  Они  намеревались, если позволит погода, провести
здесь еще несколько дней, а потом двинуть на  юг,  подальше  от
Шрусбери,  с  тем чтобы пробраться в восточные графства, где их
никто не знал. Путники на окрестных тропах попадались редко," и
все они были местными жителями, а таких эта шайка  предпочитала
не  задевать.  Если  пропадет здешний, в тот же день поднимется
тревога, и вся  округа  бросится  на  поиски.  Другое  дело  --
одинокий  чужак,  идущий  издалека  и  направляющийся в дальние
края. Ведь коли человек  пустился  в  неблизкий  путь,  у  него
наверняка  есть с собою деньги, пусть даже и небольшие. А ежели
на такого напасть -- кто  его  хватится?  Сгинет  в  глухомани,
будто его и на свете не было. В тот вечер приятели сидели возле
хижины   у   тлеющего  костра,  который  был  предусмотрительно
разведен в обложенной глиной яме так, что со  стороны  не  было
заметно  и отблеска, и с аппетитом уплетали краденого цыпленка.
Солнце еще не село, но здесь,  в  лесу,  было  довольно  темно.
Однако все они видели в темноте как кошки, а после проведенного
в безделье дня чувствовали себя бодрыми и полными сил.
     Неожиданно  у  костра  появился  Уолтер  Бэгот,  посланный
проверить тропу, ведущую в город, откуда,  неровен  час,  могла
нагрянуть  погоня.  Вернулся  он  в спешке, однако, судя по его
сияющей физиономии, тревогой здесь и не пахло.
     -- Эй, парни! Там по дороге тащится один  малый,  которого
запросто   можно  обобрать.  Это  тот  самый,  который  босиком
приковылял в аббатство. Он и сейчас хромает, небось на  здешних
каменьях  вконец ноги разбил. Тряхнем его -- и концы в воду, ни
одна душа не прознает, куда он подевался.
     -- Как же, не прознает, -- буркнул Симон Поер. -- Разве ты
не знаешь, что за этим полоумным вечно таскается  как  пришитый
его  закадычный дружок. Одного тронешь, а другой тут как тут --
непременно шум поднимет.
     -- Как бы не так, -- весело возразил Бэгот. -- Говорю же я
вам, что  он  идет  один-одинешенек.  Рассорился  он  со  своим
приятелем,  или  они  по-доброму  расстались, но только второго
парня  поблизости  нет.  А  кто,  кроме  него,  хватится  этого
босоногого? Кому какое дело, коли он пропадет?
     -- А корысть с него какая? -- пренебрежительно бросил Шур.
-- Что  с  него  взять,  кроме  штанов  да  рубахи.  Он весь, с
потрохами, и медяка не стоит. Пусть себе топает.
     -- Какая корысть,  говоришь?  --  Не  унимался  Бэгот.  --
Денежки, приятель, вот какая. Он только прикидывается бедняком,
уж  я-то  знаю.  Я  несколько  раз  в  толчее подбирался к нему
вплотную,  потому  как  мошну  чую  нутром  --  здесь  меня  не
проведешь.  И вот что я вам скажу -- на поясе, под одежонкой, у
него припрятан толстенный кошель. Я его нащупал, но вытащить не
мог. Пришлось бы резать одежку, а на это я  не  решился.  Точно
вам  говорю,  этот  малый припас деньжат на дорогу. Шевелитесь,
приятели, не зевайте -- добыча сама нам в руки идет.
     Бэгот не сомневался в успехе, да и дружки его  были  вовсе
не  прочь разжиться лишним кошельком. Они проворно поднялись на
ноги и, держа руки на рукоятках кинжалов, бесшумно  заскользили
сквозь  кусты  к  тонкой  нитке  дороги,  над  которой  все еще
светилась полоска ясного вечернего неба. Шур и Бэгот  незаметно
подкрадывались с ближней стороны тропы, а Симон Поер перемахнул
через нее и спрятался в густом, пышно разросшемся подлеске. Над
ними  высились  огромные  старые,  с  узловатыми, в три обхвата
стволами буки.  В  окрестностях  заросли  раскорчевывались  или
расчищались,  превращаясь  если  не  в  пашню,  то  в охотничьи
угодья, но Долгий Лес оставался нетронутым.  Трое  разбойников,
неподвижно, словно сами обратились в деревья, замерли в зеленом
сумраке. Они ждали.
     Вскоре  послышались  шаги  Сиарана -- медленные, тяжелые и
упорные. Каменистая  тропа  давалась  ему  нелегко,  по  мягкой
луговой  травке  он  за  то  же  время  прошел  бы куда большее
расстояние. Сначала до разбойников донеслось  натужное  дыхание
Сиарана,  а  затем ярдах в двадцати вырисовалась его фигура. Он
ступал, тяжело опираясь на подобранную где-то в лесу  суковатую
палку, и припадал на одну ногу -- видать, порезал острым камнем
стопу  или  подвернул лодыжку. Облик его мог бы внушить жалость
человеку сострадательному, но таких поблизости, увы, не было.
     --  Сиаран  шел,  настороженно  озираясь  по  сторонам   и
прислушиваясь  к  каждому  шороху. Страх, бывший его постоянным
спутником все то  время,  когда  он  путешествовал  в  компании
Мэтью,  не  оставил  Сиарана  и  сейчас. Он сумел избавиться от
Мэтью, но ужас, казалось, следовал за ним по пятам.
     Именно боязливая настороженность и спасла  Сиарану  жизнь.
Разбойники   хотели  взять  свою  жертву  в  кольцо,  а  потому
скрывавшийся в засаде Бэгот пропустил путника мимо себя, с  тем
чтобы  оказаться  у  него  за  спиной,.  тогда  как  Поер и Шур
намеревались преградить дорогу. Однако, Когда Бэгот выскочил на
тропу и размахнулся, целя кинжалом в спину Сиарана, тот даже не
услышал а всей кожей почувствовал позади себя  движение.  Издав
испуганный крик, Сиаран завертелся на месте, вслепую размахивая
своим  посохом.  Удар кинжала пришелся по палке и вырвал из нее
полоску коры. Разбойник попытался схватить Сиарана за рукав, но
тот увернулся, отпрыгнул  в  сторону  и,  подгоняемый  страхом,
пустился  наутек,  но  не  по тропе, где непременно угодил бы в
руки Поера и Шура, а  напролом,  сквозь  заросли.  Трудно  было
ожидать  от него такой прыти. Несмотря на то что корни, камни и
сучья безжалостно терзали босые  ноги,  он  летел  как  стрела.
Однако  надежды  оторваться  от преследователей у него не было.
Легко и бесшумно, словно тени, следовали разбойники за  ним  по
пятам  и даже не слишком спешили, полагая, что беглец никуда не
денется и все равно скоро выбьется из сил.  Хриплое,  надсадное
дыхание  Сиарана  и  непроизвольно  вырывавшиеся  у  него стоны
оглашали сумрачную чащу.
     Колючие ветви ежевики хлестали Сиарана по лицу. Он  мчался
напролом,  размахивая  длинной  палкой и то и дело спотыкаясь о
корни, кочки и сучья. Сиаран задыхался, ноги его подкашивались,
что  не  могло  укрыться  от  неотступно  следовавших  за   ним
грабителей.  Портной -- сухопарый, проворный малый -- без труда
обогнал беглеца, стараясь зайти  сбоку,  чтобы  перерезать  ему
дорогу.  Бежал  он легко, без напряжения, ничуть не запыхался и
даже сумел громко свистнуть, давая знак своим помощникам, чтобы
те сомкнулись и гнали Сиарана вперед, как собаки отбившегося от
стада барана.
     Сиаран вылетел на прогалину возле огромного векового  бука
и  из  последних сил метнулся вперед, стараясь как можно скорее
преодолеть открытое  пространство  и  снова  исчезнуть  в  гуще
кустарников.  Но  тут  его нога угодила в ложбинку, присыпанную
слоем сухих прошлогодних листьев. Сиаран оступился и полетел на
землю. Он едва успел вскочить на  ноги  и  прижаться  спиной  к
толстому  шершавому стволу, как на поляну выскочили разбойники.
Бешено размахивая  палкой,  Сиаран  принялся  истошно  кричать.
Возможно,  сам  того  не  сознавая,  он  в отчаянии призывал на
помощь не кого иного, как Мэтью.
     -- Помогите! Убивают! Мэтью! Мэтью, спаси меня!
     И этот почти безнадежный вопль был услышан. Раздался треск
ломающихся ветвей, и на поляну  стремглав  выскочил  Мэтью.  Он
оттолкнул  Бэгота  с такой силой, что тот отлетел в сторону, и,
закрыв собой Сиарана, преградил разбойникам путь. В руке у него
сверкал обнаженный кинжал. Последний отблеск  закатного  солнца
упал на его лицо -- яростное и грозное.
     --  Назад!  --  взревел  Мэтью,  потрясая клинком. -- Руки
прочь от этого человека! Вы его не получите! Он мой!

     Глава 14

     Трое  нападавших  непроизвольно  отпрянули,   но   уже   в
следующий  миг  поняли,  что на выручку их жертве пришел только
один человек, а стало быть, им нет  никакого  резона  пускаться
наутек.  Обступив  Мэтью полукругом, они держались вне пределов
досягаемости его кинжала, но вовсе не помышляли  о  том,  чтобы
отказаться  от  своих намерений. Разбойники внимательно следили
за каждым движением Мэтью, прикидывая, как им лучше действовать
в   неожиданно   изменившихся   обстоятельствах.   Теперь    им
приходилось  иметь  дело  с двумя противниками. Грабители знали
обоих молодых людей, потому что провели с ними  несколько  дней
под  одной  крышей, и прекрасно понимали, что и те скорее всего
узнали, кто на них напал. Сумерки не были  достаточно  надежным
прикрытием  --  для  того  чтобы  узнать знакомого человека, не
обязательно всматриваться в черты его лица. Впрочем,  опасность
быть  раскрытыми отнюдь не обескуражила разбойников. -- Говорил
же  я  вам,  что  этот  тип  наверняка   отирается   где-нибудь
поблизости,   --   проворчал  Поер,  переглянувшись  со  своими
приятелями. -- Ну да  ладно.  Одним  покойником  больше,  одним
меньше -- невелика разница.
     Мэтью,  в  свою  очередь,  не спускал глаз с разбойников и
держал кинжал наготове. Толстенное дерево надежно защищало  ему
и  Сиарану спины, не давая возможности подкрасться к ним сзади.
Всякий  раз,  когда  кто-то  из  нападавших  пытался  зайти  со
стороны,  Мэтью  скользил  вокруг  дерева,  все время оставаясь
лицом к противнику. Однако грабители имели явное  преимущество.
Их   было  трое  против  двоих  паломников,  один  из  которых,
охромевший, насмерть перепуганный и  безоружный,  едва  ли  мог
оказать серьезное сопротивление. Однако Сиаран, вжавшись спиной
в  ствол бука, судорожно сжимал в руках суковатую палку и, судя
по всему, готов был отчаянно драться, спасая свою  незадавшуюся
жизнь.
     Губы Мютью скривились в невеселой усмешке -- сейчас он мог
только  порадоваться тому, что Сиаран так неистово цепляется за
жизнь.
     Прижимаясь щекой к шершавой коре, Сиаран прошептал:
     -- Не стоило тебе меня догонять.
     -- Разве я не  поклялся  следовать  за  тобой  повсюду  до
самого  конца?  Я верен своему слову, и уж во всяком случае эту
клятву исполню во что бы то ни стало.
     -- Оставив меня в покое, ты избежал бы смерти. А теперь мы
погибнем вместе -- вот и все, чего ты добился.
     -- Мы пока еще живы. А если ты считаешь, что мне  не  надо
было следовать за тобой, то почему же сам звал меня на помощь?
     Сиаран растерянно молчал, не зная, что и ответить.
     --  Слишком  уж  мы  с  тобой  привыкли  друг  к другу, --
продолжал Мэтью. -- Думаю, ты позвал меня, потому что знал -- я
никому не позволю посягать на твою жизнь.
     Между тем разбойники, видимо, решили сменить тактику.  Они
собрались  вместе  и,  склонив  друг  к другу головы, принялись
совещаться, при этом ни на миг не упуская Сиарана  и  Мэтью  из
виду.
     --  Сейчас  они набросятся на нас, -- едва ворочая языком,
словно жизнь уже покидала его, пробормотал Сиаран.
     -- Нет, -- возразил Мэтью, -- они дождутся,  когда  совсем
стемнеет.
     Грабители нападать не торопились и ни словом, ни жестом не
выдавали  своих намерений, а просто ждали спокойно и терпеливо,
как умеет ждать кот возле мышиной норы. Они растянулись  цепью,
на  равном расстоянии один от другого, держась в тени, на самом
краю поляны, так чтобы те, кого они наметили в  жертвы,  видели
их смутные очертания и знали, что нападение может последовать в
любой  миг.  Разбойники  надеялись, что страх заставит путников
потерять  голову,  и  не  без  основания  полагали,  что  время
работает на них.
     --  Я  больше  не  вынесу,  -- с дрожью в голосе прошептал
Сиаран, -- лучше уж умереть сразу.
     -- Это легко устроить, -- процедил сквозь зубы  Мэтью.  --
Сними с шеи крест, и ты мигом избавишься ото всех тревог.
     Тем  временем  становилось  все  темнее и темнее. Сиаран и
Мэтью до боли в глазах всматривались в сумрак,  нервы  их  были
напряжены  до предела. Грабители не сомневались, что кто-нибудь
из двоих, скорее всего, конечно,  Сиаран,  ибо  он  и  так  уже
наполовину  сломлен, очень скоро окончательно впадет в панику и
его можно будет взять голыми руками. Близилась развязка.

     Брат Кадфаэль ехал по лесной тропе и находился примерно  в
полумиле  от  того места, где Сиаран подвергся нападению, когда
где-то впереди раздался громкий, душераздирающий крик. Несмотря
на то что в тишине  леса,  при  полном  безветрии,  когда  даже
листья  не  шелестят,  звуки  разносились далеко, слов на таком
расстоянии  было  не  разобрать.   Однако   монах   безошибочно
определил,  что  кричит человек, охваченный смертельным ужасом,
и, пришпорив коня, помчался на звук. Больше  всего  он  боялся,
что  уже  опоздал,  и  в его ушах прозвучал предсмертный вопль.
Вполне возможно, именно сейчас долгое,  терпеливое,  неустанное
преследование  пришло  к  завершению,  а он, Кадфаэль, так и не
успел помешать Мэтью сделать то, ради чего он прошагал половину
Англии. Ведь Мэтью наверняка догнал Сиарана, и  настиг  его  не
где-нибудь,  а  в  лесной  глуши,  где тот, уставший от тяжкого
покаяния и уверенный в том, что никто его не увидит,  мог  дать
себе поблажку. Недаром ведь Сиаран как-то признался, что не
     настолько ненавидит себя, чтобы терпеть муки понапрасну. И
если он  по  малодушию  позволил  себе  снять  крест или надеть
башмаки, и это увидел Мэтью...  Не  приведи  Господи!  Из  лесу
вновь  донесся  какой-то  шум.  Он  был  заглушен  стуком копыт
Кадфаэлева коня, но все же  монах  почувствовал,  что  в  чаще,
справа  от  тропы,  что-то  происходит.  Он  придержал  коня  и
прислушался. Кто-то стремительно, так  что  трещали  ломавшиеся
ветки,  продирался  сквозь  кусты.  Затем послышалось несколько
злобных восклицаний,  которые  перекрыл  решительный,  властный
голос.  В  нем  звучал  вызов.  Похоже,  поблизости  намечалась
схватка, причем противников, судя по голосам, было  больше  чем
двое.  Кадфаэль  спешился,  и,  ведя  под уздцы коня, торопливо
зашагал вперед, в том направлении, откуда донесся шум.
     "Хью  наверняка  выехал  сразу  же,  как  только   получил
послание,  --  размышлял  монах, -- уж кто-кто, а он мешкать не
станет, ежели видит,  что  дело  нешуточное.  Должно  быть,  он
поскакал   кратчайшим   путем:   через   западный   мост  и  по
юго-западной дороге, а коли так, то уже  выехал  на  эту  тропу
примерно  в  двух  милях  отсюда.  Значит,  сейчас Хью осталось
проехать немногим более мили, и  скоро  он  будет  здесь.  Надо
оставить ему знак".
     Кадфаэль  привязал  свою лошадь на обочине тропы в расчете
на то, что Хью сразу поймет --  монах  где-то  здесь,  и  ежели
полез в самую глухомань, то