м.
     -- Расскажи мне, как дела у Эрмины, -- попросил Кадфаэль и
по сияющей улыбке Оливье понял, что услышит в ответ, прежде чем
молодой человек заговорил.
     -- Если бы я знал заранее, что  встречу  тебя,  непременно
привез бы самые сердечные послания от обоих -- от Ива и от моей
жены.
     --  Ох!  -- вырвалось у Кадфаэля радостное восклицание. --
Вот оно как. Стало быть, вы поженились. Я так на это  надеялся.
Выходит,  ты  не  ошибался,  когда  говорил,  что тебя ценят, и
потому ты можешь  просить  ее  руки.  Если  двое  действительно
знают, чего они хотят, все остальное и впрямь неважно. Когда же
была свадьба?
     --  На  нынешнее  Рождество.  Мы обвенчались в Глочестере.
Эрмина сейчас там, и  Ив  вместе  с  ней.  Ему  уже  сравнялось
пятнадцать.  Он  хотел  ехать  со мной в Винчестер, но Лоран не
разрешил -- дороги небезопасны, а Ив, как-никак, его наследник.
Ну а в Глочестере им,  слава  Богу,  ничто  не  угрожает.  Если
нынешний хаос когда-нибудь закончится, -- пообещал Оливье, -- я
обязательно  привезу  ее сюда или тебя к ней свожу. Они тебя не
забыли.
     -- И я ее помню, можешь не сомневаться. И  мальчонка  тоже
-- как будто сейчас держу его на руках. Ох и славный мальчуган,
лучше не сыщешь.
     --  Ну,  теперь он для тебя тяжеловат будет, -- рассмеялся
Оливье. -- За этот год он вымахал чуть ли не под потолок,  выше
тебя стал.
     -- Оно и немудрено, я-то, наоборот, к земле клонюсь, скоро
за грядкой  не  видно  будет.  А ты, ты-то счастлив? -- спросил
Кадфаэль, желая слушать и радоваться без конца.
     -- Так счастлив, что словами этого не опишешь, -- серьезно
ответил Оливье. -- И очень рад  тому,  что  смог  повидаться  с
тобой  и  рассказать  тебе  об этом. А помнишь Бромфилд? Как ты
начертил на полу карту и по ней втолковывал мне, куда ехать?
     Кадфаэль поднялся, чтобы налить еще вина,  и  с  довольной
улыбкой  промолвил:  --  Давай-ка  поставим  бутыль  поближе да
усядемся  поудобнее,  потому  как,  ежели  мы  с  тобой  затеем
твердить  --  помнишь  то  да  помнишь  се,  -- думаю, что и до
вечерни не кончим. Кто-кто, а я уж точно ничего  не  забыл,  ни
самой малости.

     Однако  до вечерни оставалось еще больше часу, когда поток
воспоминаний был прерван неожиданным появлением  Хью.  Судя  по
всему,  у  него  были  важные  новости,  однако он не торопился
выкладывать их, понимая, что то, что обрадовало  его,  едва  ли
придется по вкусу Оливье.
     --  Только  что  прискакал  гонец из Варвика, -- промолвил
Берингар, -- он чуть коня не загнал. Получены срочные  известия
с юга.
     Кадфаэль  и  Оливье  вскочили  на ноги, не зная, худых или
добрых вестей ждать, ибо по непроницаемому лицу Хью  ни  о  чем
нельзя было догадаться.
     --  Боюсь, -- продолжил шериф, что, в отличие от меня, ты,
Оливье, будешь не в восторге.
     --  С  юга,  --  переспросил  Оливье,   сохраняя   внешнее
спокойствие, -- из Лондона? Императрица?
     --   Да,  из  Лондона.  Все  переменилось  за  один  день.
Коронация   не   состоялась.   Вчера,   когда   императрица   в
Вестминстере  сидела  за  обедом,  вдруг загудели все городские
колокола. Лондон  ударил  в  набат.  Горожане,  все  как  один,
поднялись  и  с  оружием  в  руках  пошли на Вестминстер. И она
бежала, Оливье, бежала в чем была, почти ничего не  захватив  с
собой.   Лондонцы   выбили   вон   из   Вестминстера   всех  ее
прихлебателей и разграбили  дворец.  Что  поделаешь,  она  ведь
никогда  даже  не пыталась завоевать любовь горожан. С тех пор,
как императрица  обосновалась  в  Вестминстере,  они  только  и
слышали от нее что угрозы да попреки, ну и, конечно, требование
денег.
     И  вот  результат -- корона уплыла у нее из рук. А ведь не
пожалей она для них нескольких добрых слов и любезных улыбок --
все могло бы обернуться иначе...  Я  сочувствую  тебе,  Оливье,
хотя  должен  признать, что меня такой поворот событий не может
не радовать.
     -- В этом я никак  не  могу  тебя  упрекнуть,  --  отвечал
Оливье.  Было  бы  странно, если б тебя это огорчило. Но она...
она в безопасности? С ней ничего не случилось?
     -- Нет, нет, гонец сообщил,  что  она  ускакала  вместе  с
Робертом   Глостерским   и   несколькими   другими   ближайшими
сподвижниками, ну а прочие,  похоже,  рассеялись  кто  куда  --
скорее всего укрылись в собственных замках. Надо иметь в виду и
то,  что  на  Лондон  сильно наседали с юга, -- добавил Хью, не
желая сваливать всю вину лишь  на  недомыслие  императрицы.  --
Жена  короля  Стефана не давала городу ни минуты покоя. Так что
лондонцы, изгнав императрицу, спасли свои рубежи от  разорения,
не  говоря  уж о том, что город и без того склонялся на сторону
Стефана.
     -- Я  знаю,  что  императрица  Матильда  не  самая  мудрая
государыня,  --  промолвил  Оливье, -- знаю, что она не прощает
старых обид даже тем, в ком нуждается. Однажды я видел, как она
оскорбила очень опасного человека,  когда  тот  явился  к  ней,
чтобы изъявить покорность и предложить свою поддержку... Да, ей
лучше  удается  наживать  врагов,  чем  заводить друзей. Но тем
нужнее те немногие друзья, которые у  нее  остались.  Куда  она
направилась? Знает об этом твой гонец?
     -- На запад, в Оксфорд. Дотуда она доберется благополучно,
можешь  не  сомневаться. Горожане и гнаться за ней не станут --
все, чего они хотели, это выставить ее из Вестминстера.
     -- А епископ? Он уехал с ней?
     Затея с коронацией, ради которой  епископ  Генри  затратил
столько  усилий  порой  в ущерб своей репутации, провалилась по
вине  императрицы.  Стефан  оставался  пленником  бристольского
замка, но единственным коронованным и помазанным, а стало быть,
и  законным  королем  Англии был именно он. Не удивительно, что
глаза у Хью сияли.
     -- Насчет епископа я пока ничего  не  могу  сказать.  Надо
полагать, он скоро присоединится к императрице в Оксфорде, если
конечно не ...
     --  Если,  конечно, снова не переметнется в другой лагерь,
-- закончил  за  него  Оливье  и  рассмеялся.  --  Похоже,  мне
придется  покинуть  Шрусбери  раньше,  чем  я  рассчитывал,  --
промолвил он с сожалением.  --  Но  что  поделаешь  --  фортуна
переменчива, и с судьбой не поспоришь.
     --  Что  ты  собираешься  предпринять?  -- Спросил Хью. --
Надеюсь, ты понимаешь, что можешь рассчитывать на любую помощь,
какая тебе только потребуется. Кони у тебя  свежие.  Твои  люди
еще  ничего  не  знают, но они в замке и ждут твоих приказаний.
Тебе понадобятся припасы  в  дорогу,  так  что  бери  все,  что
сочтешь нужным. Ну, а надумаешь остаться...
     Оливье покачал головой.
     --  Нет,  я  должен  ехать.  Но  не  на  север,  куда меня
посылали. Теперь в этом нет никакого смысла. Отправлюсь на  юг,
в  Оксфорд.  Какова  бы  ни была императрица, но мой лорд -- ее
верный вассал и повсюду последует за ней,  ну  а  я  --  вассал
своего лорда. Куда он, туда и я.
     Некоторое  время они молча смотрели друг на друга, а потом
Хью,  припоминая  слова,   услышанные   от   Оливье,   негромко
промолвил:
     -- По правде говоря, я и не ждал от тебя другого ответа.
     --  Ну,  мне  пора.  Велю  своим людям седлать коней. А ты
вернешься к себе домой до моего отъезда? Я  хотел  бы  зайти  к
тебе и попрощаться с леди Элин.
     -- Я тебя провожу, -- сказал Хью.
     Оливье обернулся к Кадфаэлю, и его озабоченное лицо на миг
осветила сердечная улыбка.
     -- Брат... поминай меня в своих молитвах.
     Он  склонился,  подставив  щеку для прощального поцелуя, а
затем порывисто обнял Кадфаэля.
     -- До лучших времен, брат.
     -- Да пребудет с тобой Господь, -- промолвил монах.
     Легкой,  стремительной  походкой  Оливье   направился   по
усыпанной  гравием  дорожке  к  выходу  из  сада. Он не казался
подавленным или обескураженным --  этот  молодой  человек  умел
достойно  сносить  удары  судьбы.  Прежде  чем свернуть за угол
зеленой изгороди, он оглянулся, помахал на ходу рукой и  пропал
из виду.
     --  Бог свидетель, -- сказал Берингар, глядя ему вслед, --
мне жаль,  что  он  не  на  нашей  стороне.  И  странное  дело,
Кадфаэль.  Поверишь ли, когда он оглянулся, мне показалось, что
он чем-то напоминает тебя. То ли посадкой головы, то ли...
     Стоя на пороге, Кадфаэль поймал взглядом последний отблеск
солнца на иссиня-черных волосах.  Отзвук  легких  шагов  Оливье
замер в отдалении.
     --  Вот  уж  нет,  --  рассеянно  пробормотал монах. -- Он
точная копия своей матери.
     Ответом на эту  случайную  --  однако,  случайную  ли?  --
обмолвку  Кадфаэля было озадаченное молчание Хью, что, впрочем,
нимало не  смутило  монаха.  Покачивая  головой,  он  задумчиво
смотрел  вдаль. Оливье ушел, но образ его запечатлелся в сердце
монаха  и  останется  там  навсегда.  А  может  быть,   Господь
когда-нибудь  дарует  ему  счастье  свидеться с Оливье в третий
раз. Конечно, он не заслуживает такой милости, но ведь чудо  ни
предсказать, ни объяснить невозможно -- на то оно и чудо.
     --  Я  припоминаю,  -- прервал молчание Хью, понявший, что
сказанное Кадфаэлем не  было  случайной  оговоркой,  --  Оливье
как-то  говорил  мне  о  монахе, благодаря которому он почитает
Бенедиктинский орден... о монахе, который отнесся к нему как  к
родному сыну...
     Кадфаэль   встрепенулся   и  ответил  на  сосредоточенный,
вопрошающий взгляд молодого друга теплой улыбкой.
     -- Я  предполагал,  что  когда-нибудь,  рано  или  поздно,
расскажу  тебе то, чего не знает и никогда не узнает Оливье. Он
-- мой сын.