ог подняться тихонечко,  не  желая
беспокоить  друга.  Но когда тот все же проснулся, он, если ему
требовалось облегчиться, вынужден  был  бы  объясниться  и  все
равно  уйти.  Однако  Сиаран  сослался  на сон, лег и больше не
вставал. Бывает, что люди ходят во сне, и  двигаются  при  этом
бесшумно. Возможно, все было имено так, как говорил Сиаран.
     --  Вы прошли несколько миль вместе с этими двумя парнями.
Как вы с ними ладили? Должно  быть,  за  это  время  вы  успели
хорошо узнать друг друга, а?
     --  Они  ведь,  как  и  мы,  еле-еле  плелись  и  как  раз
потихоньку нас нагоняли,  когда  Мелангель  чуть  не  затоптали
конем,  --  слава Богу, Мэтью в последний момент подхватил ее и
вместе с ней отскочил в сторону. Ну а уж дальше мы с  ними  шли
вместе.  Но  я бы не сказал, что мы много о них узнали. Они все
больше между собой общались, да и Сиарану было больно  идти  --
тут,  знаешь  ли,  не  до  разговоров.  А вот Мелангель с Мэтью
прноровились   идти   рядышком,   позади   остальных,   и    он
действительно тащил ее узел -- своих-то пожитков у него почитай
что  не  было. Сиаран, тот все больше помалкивал, но я-то знаю,
что такое больные ноги, и ничуть этому не удивлялся. Ну  а  моя

Рун.
     Что  верно, то верно, -- подуал Кадфаэль. -- Наверняка она
проговорила без умолку весь оставшийся путь до Шрусбери.
     -- А скажи-ка, -- продолжал осторожно расспрашивать монах,
-- эти двое, Сиаран и Мэтью, случаем не  рассказывали,  что  их
связывает? Родственники они, старые друзья или просто случайные
попутчики?   Они   ведь   примерно   одного   возраста,   да  и
происхождения тоже. Сдается мне, оба обучены  грамоте.  Похоже,
их  готовили  в  клирики,  а то -- в оруженосцы. И все-таки они
друг  другу  свкорее  всего  не  родня,   да   и   люди,   если
приглядеться,  пожалуй, разные. Вот я и дивлюсь: с чего это они
вместе пустились в странствие. Вы где их повстречали  --  южнее
Варвика?  Стало  быть,  они  шли  откуда-то с юга -- интересно,
издалека ли?
     -- Ни о чем подобном ни один из них даже не  упомянул,  --
отвечал  Рун,  задумавшись  об  этом  впервые.  --  Да  мы и не
спрашивали. И то хорошо, что удалось  обзавестись  попутчиками,
тем  паче что один из них крепкий, здоровый малый. Дороги нынче
не безопасны, особливо для двух женщин  и  калеки  вроде  меня.
Нет, брат, сейчас, когда ты меня об этом спросил, я понял, что,
по  сути,  ничего  о  них  не  знаю -- ни откуда они, ни что их
сблизило. Разве что сестра моя прознала больше, --  предположил
Рун,   слегка   сдвинувшись,   чтобы   Кадфаэлю   было  удобнее
прощупывать сухожилия. -- Ведь они подолгу рядом  шли,  малость
поотстав от нас, и знай себе ворковали.
     Брат  Кадфаэль,  однако,  подозревал,  что,  о  чем  бы ни
говорили молодой человек и девушка, шагая  по  залитым  солнцем
дорогам,  мысли  их  были  заняты  иным. Она небось то и дело с
замиранием сердца вспоминала, как Мэтью, заключив ее в объятья,
лихо перескочил через канаву, а он и думать не  мог  ни  о  чем
другом,  кроме  юной  красавицы,  легкой,  скользящей  походкой
ступавшей рядом, и заново переживал то восхитительное ощущение,
которое испытал, когда прижал ее -- хрупкую, нежную, напуганную
-- к своей груди.
     -- Нынче он на нее почти не смотрит, -- удрученно произнес
Рун. -- Один Сиаран  у  него  на  уме.  Заботой  о  нем  он  не
поступится  даже  ради  Мелангель.  правда,  хоть  он  от нее и
отворачивается, дается это ему нелгко.
     Кадфаэль напоследок, словно поглаживая,  провел  рукой  по
больной  ноге  от  бедра  к  ступне и, поднявшись, стер мазь со
своих ладоней.
     -- Ну вот, на сегодня достаточно. Но сразу не  вставай  --
посиди  чуток  и  отдохни.  Слушай,  а  может  быть, сегодня ты
все-таки примешь этот отвар? Пусть он на всякий случай будет  у
тебя  под  рукой, а там уж поступай как знаешь. Но помни: порой
принять  помощь  значит  сделать  доброе  дело  тому,  кто   ее
предлагает.  Стал  бы  ты добровольно подвергать себя мучениям,
как Сиаран? Уверен, что нет, -- ты паренек скромный, не из тех,
кто выставляет свое благочестие напоказ. Не  надо  думать,  что
желание  избегнуть мучений греховно. Но в конечном счете решать
тебе.
     Парнишка  встал  и,  постукивая  костылями,  заковылял  по
тропинке  к  монастырскому двору, а Кадфаэль последовал за ним,
чуть поотстав, ибо хотел, не смущая Руна, понаблюдать за ним со
стороны. Особых изменений к лучшему он пока не  замечал.  Стопа
по-прежнему  подворачивалась  вовнутрь,  а нога не доставала до
земли. И все же монах надеялся, что в усохшие мышцы и сухожилия
понемного  возвражается  жизнь.  "Если  бы  он  побыл  у   меня
подольше, -- подумал Кадфаэль, -- я, пожалуй, сумел бы добиться
некоторого  улучшения.  Но,  увы,  он  вернется домой таким же,
каким   пришел.   Через   три   дня   праздник   закончится   и
странноприимный  дом опустеет. Сиаран и его неразлучный спутник
направятся на северо-запад, в Уэльс, а госпожа Вивер со  своими
птенцами  в Кэмпден. И пути Мелангель и Мэтью, которые при иных
обстоятельствах могли бы составить прекрасную пару,  разойдутся
авсегда.  То,  что  люди,  собравшиеся  отовсюду  на  церковный
праздник, в конце концов расходятся по домам и  возвращаются  к
повседневным  делам,  --  в  порядке  вещей.  Но  разве  так уж
обязательно, чтобы все они уходили  отсюда  такими  же,  какими
пришли? Неужто пребывание здесь ничего не изменит в их жизни?"

     Глава 5

     Брат  Адам из Ридинга, которого поселили вместе с монахами
аббатства, других паломников, остановившихся в  странноприимном
доме,  видел только во время церковных служб или случайно -- на
улице. На сей раз вышло так, что, когда он ближе к вечеру вышел
из сада вместе с братом Кадфаэлем, навстречу им на монастырском
дворе попались Сиаран и Мэтью,  направлявшиеся  к  розарию,  --
видно, молодые люди решили скоротать на солнышке часок-другой в
ожидании  вечерни.  По  двору сновало множество народу: монахи,
служки и гости обители. Все спешили по своим делам, и  скорбная
фигура  Сиарана и его медлительная, осторожная поступь невольно
бросались в глаза.
     -- А этих двоих, -- промолвил, остановившись,  брат  Адам,
--  я уже видел. Первую ночь после Ридинга я провел в Абингтоне
-- там же ночевали и они.
     -- В Абингтоне! -- в тон ему задумчиво отозвался Кадфаэль.
-- Издалека же они идут -- с самого юга. А на пути от Абингтона
до Шрусбери ты их больше не встречал?
     -- Нет, да и как это могло случиться? Я-то ехал верхом, да
к тому же  и  не  прямым  путем.  Мне  надо  было  завернуть  в
Леоминстер по поручению нашего аббата. Нет, до сегодняшнего дня
эта  парочка  мне  на  глаза не попадалась. Но и ошибиться я не
мог. Они люди приметные: раз увидишь -- нипочем не забудешь.
     -- И какое впечатление ты составил о них, когда  увидел  в
Абингтоне?  --  спросил  Кадфаэль,  не сводя глаз с неразлучных
друзей,  пока  те  не  скрылись  за  деревьями.  --  Как   тебе
показалось:  долгий  ли путь проделали они от Абингтона? Слыхал
наверное: Сиаран дал обет дойти босиком до Абердарона.  По  его
ногам можно было сказать, давно ли он пустился в дорогу.
     --  Он  уже  тогда малость прихрамывал, и оба были покрыты
дорожной пылью. Возможно, и для них это была  первая  остановка
на ночь, но мне в это что-то не верится.
     --  Вчера, -- промолвил Кадфаэль, -- Сиаран заходил ко мне
подлечить ноги, -- и сегодня до вечера  заглянет  еще.  Два-три
дня  отдыха,  и  он  сможет  продолжить  путь. А путь -- что ни
говори -- нешуточный: откуда-то с юга, из места, расположенного
не менее  чем  в  дневном  переходе  от  Абингтона,  до  самого
дальнего  уголка  Уэльса.  Чудной  обет, и, по моему разумению,
парень, что принял его, погорячился. Ведь если рассудить: какая
польза в том, чтобы добровольно подвергать себя мучениям, тогда
как на свете полным-полно несчастных, с рождения обреченных  на
страдания и смиренно несущих свой крест.
     --  Многие по простоте душевной верят, что это зачтется им
на небесах, -- добродушно заметил брат Адам. -- Возможно,  этот
малый  не  знает  за  собой особых добродетелей и надеется хоть
таким способом оказаться среди избранных.
     -- Но он отнюдь не прост, -- уверенно  возразил  Кадфаэль,
--  все,  что  угодно, только не это. Он заявил, что неизлечимо
болен  и  собирается  закончить  свои  дни   в   благословенном
Абердароне,  дабы  его  кости упокоились в священной земле Юнис
Энсли. Всякий, в чьих жилах течет валлийская кровь, сочтет  это
стремление   благородным.  Но  зачем  истязать  себя  человеку,
которому судьба и так нанесла  тяжелый  удар?  Или  он  бросает
дерзновенный вызов самой смерти? Коли так -- понять это я могу,
но одобрить -- нет!
     --  Естественно,  что ты такого не одобряешь, -- с улыбкой
промолвил брат Адам,  ибо  чувства  Кадфаэля  были  близки  его
собственным,  --  ты  ведь научен врачевать боль, а стало быть,
видишь в ней врага. Для того мы и используем эти  растения.  --
Он погладил висевшую на поясе кожаную суму.
     Вместе с Кадфаэлем Адам занимался сортировкой семян нового
урожая  и  получил  в  подарок два или три сорта трав, каких не
было в его саду в Ридинге.
     -- Боль, --  продолжил  он,  --  это  коварный  дракон,  с
которым нам, словно паладинам, приходится неустанно вести бой.
     Монахи  не спеша прошли еще несколько ярдов, направляясь к
каменным ступеням лестницы, ведущей к  дверям  странноприимного
дома,  с  удовольствием  обозревая  царившую  вокруг  деловитую
суету, но тут брат Адам  неожиданно  остановился  и  пристально
вгляделся в толпу.
     --  Ну  и  ну,  -- пробормотал он, -- я вижу, ваш праздник
притягивает с юга не только будущих  святых,  но  и  еще  каких
грешников!
     Удивленный  Кадфаэль  проследил  за  взглядом брата Адама,
ожидая, что тот пояснит свои слова, ибо в человеке, на которого
так внимательно смотрел  заезжий  травник,  вроде  бы  не  было
ничего  примечательного.  Он  стоял  возле ворот, где постоянно
толклась  небольшая  компания  любителей  поглазеть  на   вновь
прибывающих  гостей,  посудачить и разузнать последние новости.
Незнакомец   был   высок    и    широкоплеч,    но    благодаря
пропорциональному  телосложению  не  казался  таким крупным. Он
стоял, засунув  большие  пальцы  за  пояс  своего  просторного,
непритязательного,   но   ладно  скроенного  камзола.  Судя  по
одеянию, он не принадлежал к знати, однако никто не  принял  бы
его  и  за бедняка или простого землепашца. По всему видно, что
это  человек  солидный,  почтенный  и  уважаемый,   живущий   в
достатке,  --  не  иначе  как купец или зажиточный ремесленник.
Такие люди  --  становой  хребет  городских  общин  Англии,  и,
безусловно, один из них вполне может позволить себе отдохнуть и
развлечься  с  пользой для души, посетив церковный праздник. Он
благодушно поглядывал  на  занятый  предпраздничными  хлопотами
народ, и на лице его сияла широкая, довольная улыбка.
     --  Говорят,  --  промолвил  Кадфаэль,  взглянув на своего
спутника, -- это некий Симон  Поер,  купец  из  Гилдфорда.  Что
удивительного   в   том,   что   человек  решил  отправиться  в
паломничество, чтобы провести чудесные летние деньки в приятном
и благочестивом путешествии. Но ты, как я вижу,  знаешь  о  нем
побольше.
     --  Может,  его  и впрямь кличут Симоном Поером, -- сказал
брат Адам, -- но сдается мне, что у него имеется про запас  еще
с  полдюжины имен. Имени его я никогда не слышал, но физиономия
и обличье мне знакомы. Время от времени  я  выполняю  поручения
отца  аббата,  и  мне  довелось  побывать  на  многих  рынках и
ярмарках не только в нашем графстве, но и за его пределами.  И,
уверяю  тебя,  я  встречал  этого  малого.  Тогда  он  выглядел
поскромнее, не то что сейчас,  --  вишь,  приоделся,  что  твой
провост,  похоже, в последнее время дела у его пошли в гору. Он
не пропускает ни одной ярмарки или какого  другоо  многолюдного
сборища и постоянно собирает вокруг себя молодых мотов и кутил.
И неспроста: играет с ними в кости, и скорее всего кости у него
особые,  в  такие не проиграешься. К тому же мне кажется, он не
постесняется и стащить что плохо лежит или очистить карман. Это
верное  средство  побыстрее  разжиться  деньжатами,  правда,  и
рискованное.
     Кадфаэлю   давно   уже   не  приходилось  встречать  среди
монастырской братии столь сведущего в  житейских  делах  брата.
Видно  то,  что  ему  частенько  случается  бывать  в  миру  по
поручениям аббата, заметно расширило его кругозор.  Кадфаэль  с
уважением  и теплотой посмотрел на собрата, а потом повернулся,
чтобы получше приглядеться к улыбчивому, благодушному купцу.
     -- Ты уверен, что не ошибся?
     -- В том, что это тот самый малый, я ничуть не сомневаюсь,
однако поостерегся бы обвинять  его  открыто.  Он,  знаешь  ли,
большой  ловкач  и  весьма  скользкий  тип.  Всего  раз удалось
накрыть его с поличным, но и тогда  он  ухитрился  вывернуться.
Тебе,  брат, я советую не спускать с него глаз: рано или поздно
он допустит промашку --  а  такое  может  случиться  со  всяким
пройдохой -- и тогда наконец попадется и получит по заслугам.
     -- Наверное, ты прав, -- согласился Кадфаэль. -- Одно меня
удивляет:  с  чего  это  его занесло так далеко от мест, где он
обчно промышлял? По  опыту  знаю,  что  такого  рода  мошенники
предпочитают  обделывать свои делишки в знакомых краях, где они
все ходы и выходы знают лучше служителей закона. Неужто на  юге
его  так припекло, что пришлось уносить ноги куда глаза глядят.
Это наводит на мысль, что за ним могут водиться грешки  похуже,
чем надувательство при игре в кости.
     Брат Адам с сомнением пожал плечами.
     --  Все может быть. Знаешь ведь, что некоторым нечестивцам
пришлись по нраву нынешние раздоры, потому как в смутное  время
можно  половить  рыбку в мутной воде. Лорды извлекают выгоду из
усобицы на свой манер, а воры и мошенники -- на свой.  В  битву
они, конечно, не сунутся, побоятся за свою шкуру, а вот уличные
стычки,  которые  то и дело вспыхивают в городах, как раз по их
части.  Затеять  свалку  да  в  соматохе  срезать   кошелек   у
какого-нибудь  почтенного  человека,  а то при случае и пырнуть
его ножом в спину -- и проше, и безопаснее,  чем  скрываться  в
лесах  в  ожидании  добычи,  как  постуают разбойники с большой
дороги.
     Как раз такая стычка,  подумал  Кадфаэль,  приключилась  в
Винчестере,  где  доброму  человеку  засадили  нож в спину да и
бросили умирать. А может, и впрямь  служители  закона  там,  на
юге,  поприжали этого малого так, что ему ничего не оставалось,
как убраться из тех краев, где он привык промышлять. Коли  так,
за ним наверняка числится кое-что посерьезнее мошенничества при
игре  в  кости  да  выманивания  деньжат  у  молодых  ротозеев.
Возможно, на его совести даже и  такое  черное  злодеяние,  как
убийство?
     -- В нашем странноприимном доме, -- промолвил Кадфаэль, --
остановились   еще  два-три  молодца,  насчет  которых  у  меня
возникли кое-какие сомнения, но пока вроде бы этот малый с ними
дела не имел. Так или иначе, я буду иметь в виду то, что ты мне
сообщил, а потом и сам пригляжу за ним, и брата Дэниса  попрошу
о том же. Кроме того, я сегодня же вечером перескажу твои слова
Хью  Берингару,  нашему шерифу. И он, и городской провост будут
рады получить предупреждение.

     Сиаран отдыхал в розарии аббатства, и Кадфаэлю  жаль  было
заставлять  его  тащиться  босиком  к  сарайчику, тем паче, что
загорелые ноги монаха были обуты в прочные  сандалии.  Поэтому,
прихватив  с  собой  бальзам  для  заживления  Сиарановых ран и
растирание, которое должно было помочь его  ступням  загрубеть,
Кадфаэль  сам отправился к больному. В огороженном дворике было
тихо и спокойно, ласково светило полуденное солнышко,  а  гутая
упругая  прохладная  трава  приятно  нежила  босые  ступни. Уже
начинали распускаться розы, и  воздух  был  напоен  их  сладким
ароматом.  Но  лица  обоих  приятелей были хмуры и безрадостны.
Неужто одному из них  и  впрямь  суждено  вскоре  расстаться  с
жизнью, а другому -- оплакать безвременно ушедшего друга.
     Сиаран  что-то  говорил приятелю и, не заметив приближения
монаха, продолжал свою речь:
     --  ...Ты  лишь  впустую  тратишь  время,  ибо  этого   не
случится!  Ничто не изменится, не надейся! Никогда! Лучше бы ты
оставил меня и вернулся домой!
     Может  быть,  один  из  них  верил  в  могущество   Святой
Уинифред,  молился  ей  и  надеялся  на чудо, тогда как другой,
исполненный непомерного благочестия, задумал,  на  манер  Руна,
вместо  того  чтобы  просить  об  исцелении,  преподнести в дар
святой свою кончину.
     Мэтью отвечал другу ровным решительным голосом:
     -- Не трать слова попусту, ибо я пройду с тобой весь путь,
шаг за шагом, до самого конца.
     Но  тут  Кадфаэль  подошел   совсем   близко,   и   друзья
встрепенулись,  пытаясь  скрыть  то,  что между ними только что
состоялся невеселый разговор. Молодые люди, расположившиеся  на
каменной  скамье,  даже  слегка  отодвинулись  друг  от друга и
выдавили улыбки, правда, улыбки вышли натянутыми.
     -- Я рассудил, что не стоит тебе плестись ко мне через всю
обитель, -- сказал Кадфаэль, опускаясь на колени и  раскладывая
свою  суму  на  ярко-зеленой  траве,  -- куда легче прийти сюда
самому. Так что посиди спокойно, а я погляжу, много ли осталось
мне сделать для того, чтобы ты мог с легким сердцем отправиться
в путь.
     -- Ты очень добр ко мне, -- со вздохом  промолвил  Сиаран,
--  будь  уверен,  я действительно отправлюсь в дорогу с легким
сердцем, ибо знаю, что паломничество мое окажется недолгим.
     -- Аминь! -- тихонько обронил Мэтью, сидевший  на  дальнем
конце скамьи.
     После этого они умолкли и хранили молчание все время, пока
брат Кадфаэль  тщательно втирал мазь в потрескавшиеся ступни, в
прежние времена знавшие удобную обувь, и накладывал бальзам  из
липушника на затягивавшиеся раны.
     --  Ну вот и все! -- промолвил, закончив, монах. -- Завтра
побереги ноги, постарайся ходить поменьше, разве что в церковь.
Здесь и надобности особой разгуливать нет. Ну а я к тебе  приду
и  займусь  тем, что подготовлю тебя к празднику, чтобы ты смог
постоять подольше, когда понесут святую.
     Говоря это, Кадфаэль, по правде сказать, и  сам  не  знал,
что  имел в виду: бренные останки Святой Уинифред, покоившиеся,
как все полагали, в инкрустированной серебром раке, или  же  ее
духовную  сущность, способную придать святость и пустому гробу,
и даже ковчегу с костями закоренелого грешника, недостойного ее
милости. Порой кажется, что святые осыпают милостями отнюдь  не
по  заслугам,  а просто из неизъяснимого каприза. Впрочем, чудо
неподвластно логике, а иначе оно уже не было бы чудом --  разве
не  так?  Кадфаэль вытер руки пучком шерсти и поднялся с колен.
До вечерни оставалось минут двадцать.
     Он попрощался и почти дошел до ворот,  ведущих  в  большой
монастырский  двор,  когда  услышал  за спиной торопливые шаги.
Чья-то рука потянула его за рукав, и голос Мэтью промолвил:
     -- Ты забыл эту вещицу, брат.
     Это был горшочек  из-под  мази.  Изготовленный  из  грубой
зеленоватой  глины,  он  был  почти  незаметен  в  траве. Держа
горшочек на широкой  ладони,  молодой  человек  протягивал  его
Кадфаэлю.  Рука  у  него  была  сильная,  крепкая, с красивыми,
длинными  пальцами.  Темные  спокойные  глаза   со   сдержанным
любопытством всматривались в лицо монаха. Кадфаэль поблагодарил
юношу и, забрав горшочек, спрятал его в суму. Сиаран сидел там,
где  оставил  его  друг,  устремив  горящий  взгляд на монаха и
Мэтью; на какой-то миг Кадфаэлю показалось, что он  обречен  на
одиночество в этом многолюдном, шумном мире.
     Кадфаэль  и Мэтью стояли молча, задумчиво смотрели в глаза
друг другу. Спутник Сиарана был крепким, ладным и ловким малым,
что он  и  доказал,  успев  вовремя  выхватить  девушку  из-по