Лариса,  видимо,  для  того,  чтобы  выиграть
время, сообразить, как и что ответить. - При чем тут книга?
     - Не знаю, поэтому спрашиваю.
     - У папы было больше семи тысяч  книг,  я  не  могу  помнить  все!  -
раздраженно сказала девушка.
     - Это ценная книга. В свое время Толик одел ее  в  кожаный  переплет,
это был его подарок Матвею Петровичу, - не отступала Галина.
     - Может быть. Не знаю!
     Она насупилась и Галина  решила  не  настаивать  -  иначе  у  них  не
получится откровенный разговор.
     Они подошли к ее дому,  и  Лариса  подчеркнуто  церемонно  пропустила
Галину вперед.
     - Прошу вас.
     Квартира была большой - пять  просторных  комнат,  не  считая  холла,
подсобных помещений, кухни; богатой - узорчатый  паркет,  лепные  потолки,
хрустальные  люстры,  ковры;  ухоженной  -  все  сверкало  безукоризненной
чистотой,  в  полированные  поверхности  сервантов,  шкафов   можно   было
смотреться, как в зеркала, а на  ворсистые,  причесанные  подушки  дивана,
кресел даже неловко было садиться. Год назад,  когда  Галина  пришла  сюда
впервые, это не бросалось в глаза, возможно потому, что во  всех  комнатах
стояли высокие, под потолок, стеллажи с книгами и не было столько  ковров,
хрусталя. Теперь же не было стеллажей, а те немногие  книги,  что  ровными
шпалерами, подобранными по размерам и цветам  переплетов,  жались  друг  к
другу за стеклами стилизованных под старину шкафов  и  полок,  принужденно
соседствуя с чайными сервизами, коллекциями вино-водочных бутылок, морских
раковин, принадлежали скорее к комнатному  интерьеру,  чем  к  библиотеке.
Только  в  кабинете  покойного  профессора  все  осталось,   как   прежде:
заваленные  книгами  стеллажи,   шкафы,   старомодное   потертое   кресло,
жестковатый диван, портреты Пирогова и Павлова, бюст Гиппократа, массивный
письменный стол, чернильный прибор из  потемневшей  бронзы  с  дарственной
надписью какого-то благодарного пациента.
     В доме никого не было, и Лариса провела Галину по всем комнатам, хотя
та не просила об этом, показала даже ванную, выложенную  цветным  кафелем,
кухню с навесными шкафчиками, газовой плитой, холодильником,  посудомойкой
и дверью, выходящей на внутренний балкон. Сказала с усмешкой:
     - Вот как живут простые советские медики!
     - Ваш отец был большим ученым, замечательным врачом  и  то,  что  ему
предоставлялось, было заслуженно, - сочла нужным заметить Галина.
     - Отец довольствовался кабинетом: там  работал,  там  же  спал.  И  я
поначалу спала рядом - в холле, потому что боялась пустых комнат.
     - Потом привыкли?
     - Привыкла: стала ездить по ним на велосипеде - Паша надоумил.
     - Сейчас не ездите?
     - Смеетесь? Сейчас надо снимать туфли в  прихожей,  а  еще  лучше  на
лестничной площадке, чтобы не затоптать  паркет,  ковры...  Нет,  нет,  не
снимайте!  Видите,  я  тоже  не  сняла.  Сегодня  можно  позволить   такую
вольность.
     - Надежда Семеновна не будет к нам в претензии?
     - За порядком у нас следит тетя Аня. Но сейчас ей не до поучений...
     В  столовой  Лариса  открыла  бар,  взяла   две   непочатые   красиво
оформленные бутылки: с коньком и виски. Галина укоризненно  посмотрела  на
нее.
     - Считайте, что это начало переворота, -  без  тени  усмешки  сказала
Лариса. - Мачеха держит их для демонстрации  гостям:  не  угощает,  только
показывает. А мы  их  пустим  по  прямому  назначению:  что  не  выпьем  -
дворнику, газовщику отдадим. Они дяденьки пьющие, пусть отведают заморских
зелий... Не беспокойтесь, всю ответственность беру на себя.
     - Не много ли берете? - строго спросила Галина, видя,  что  вслед  за
баром Лариса открыла сервант.
     - Авось не надорвусь, - усмехнулась девушка,  заваливая  мельхиоровый
поднос коробками с соблазнительными этикетками. -  Поминать  так  по  всем
правилам!
     - Вас, кажется, больше занимает обрядовая процедура,  -  вырвалось  у
Галины.
     Она хотела добавить: "чем  смерть  Толика",  но  вовремя  сдержалась.
Однако Лариса поняла ее, вспыхнула, нахмурилась, но глаз не отвела.
     - А что прикажете делать? Кататься по полу? Рвать на себе  волосы?  Я
делала так, когда умерла мама. Меня  утихомирили  тем,  что  предупредили:
останешься  без  волос.  Мне  было  десять  лет,  но   я   запомнила   это
предупреждение, и когда хоронили папу, уже не трогала свои кудри.
     - Вы не так поняли меня, - смутилась Галина.
     Лариса подхватила поднос и  чуть  ли  не  бегом  направилась  в  свою
комнату. Галина растерянно топталась в  гостиной,  не  зная,  как  быть  -
откровенного разговора  никак  не  получалось.  Зазвонил  телефон.  Лариса
бросилась  к  аппарату,  схватила  трубку.  Но  выражение   взволнованного
нетерпения на ее лице тут же погасло, - звонил явно не  тот  человек,  чей
голос она надеялась услышать.
     - Нет... Не знаю... Возможно... Пожалуйста.  -  Положив  трубку,  она
сказала,  как  бы  объясняя  свое  разочарование:  -   Надежду   Семеновну
спрашивали, - а затем, очевидно,  спохватившись,  натянуто  улыбнулась:  -
Чего вы здесь остановились? Идемте ко мне...
     Ее комната была обставлена не столь помпезно, как  гостиная,  спальня
Надежды Семеновны; встроенный  в  стену  шкаф,  тахта,  низенький  столик,
замысловатая пирамида книжных полок,  секретер.  Лариса  вышла,  и  Галина
начала рассматривать  книги.  Всемирная  библиотека,  сочинения  Толстого,
Куприна, Вересаева, Шолохова,  Флобера,  поэзия,  десятка  два  переводных
романов,   книги   по   киноискусству,   альбомы    фотографий    актеров.
Букинистических, антикварных книг не было. Впрочем, Галина не  спешила  об
этом судить: в кабинете  покойного  Матвея  Петровича,  куда  она  мельком
заглянула, когда Лариса показывала квартиру, еще оставалось немало книг.
     Вернулась Лариса, поставила на  низенький  столик  вазу  с  черешней,
открыла бутылки со спиртным и еще  две  с  минеральной  водой,  придвинула
Галине пуф, а себе взяла ковровую подушку, бросила ее на пол, села, поджав
ноги под себя. Она  успела  переодеться  -  на  ней  был  знакомый  Галине
японский спортивный костюм.
     - Что-то знобит, - призналась она, наливая в хрустальный бокал  виски
и смешивая его с водой. - Верно, простыла. Что будете пить?
     - Немного коньяку... Достаточно. Ну  что  ж,  помянем  без  речей.  -
Галина сказала так, чтобы как-то сгладить вырвавшийся  у  нее  перед  этим
упрек. - Не нам судить!
     - Судить надо нас, - неожиданно сказала Лариса. - Я подтолкнула  его,
вы - проглядели. Но у вас есть оправдание: таких Толиков немало, и  вы  не
можете держать каждого за руку. А я...
     Она не договорила, горько усмехнулась, залпом выпила  виски.  Немного
помолчали, а затем Лариса спросила напрямик:
     - Что будет Паше за это... За Толика?
     - Не знаю, - хотела уклониться от  ответа  Галина,  но,  увидев,  как
задрожали Ларисины губы с неровной корочкой запекшейся крови,  сказала:  -
Если будет установлено, что его действия не вышли за  пределы  необходимой
обороны, дело прекратят.
     - А как это установить?
     - Есть определенные критерии...
     - Кто их определяет?
     - Многое зависит от того, как будут истолкованы не  только  действия,
но и мотивы, которыми руководствовался Новицкий.
     - Я уже рассказала, как все произошло, - отвела глаза Лариса.
     - Лариса, поговорим начистоту?
     - Поговорим, - несколько помедлив, а затем тряхнув  головой,  сказала
девушка.
     - То, что вы рассказали, - неправда. Никакой связи у вас с Толиком не
было. Я хорошо его знала. Он бы не посмел, не согласился бы просто так. Да
и вы не настолько распущены, как стараетесь представить. Я  допускаю,  что
какие-то отношения между вами были, и Толик имел основания ревновать вас к
тому же Новицкому. Но не это выбило его из колеи, взвинтило  тем  вечером.
Даже по вашей версии получается, что не то. Вы перестали с ним встречаться
за несколько месяцев до того, как произошел конфликт с  Новицким.  А  ведь
они жили по соседству и, стало быть, Толик имел возможность объясниться  с
Новицким гораздо раньше. Не так ли? Что же вы молчите?
     - Слушаю вас, вы так складно рассказываете.
     - Перестаньте! Хотите выгородить Новицкого и замыкаете все  на  себя.
Думаете, не понимаю?
     - Не понимаете! - крикнула девушка.  -  Я  -  дрянь.  Это  вы  можете
понять! Говорите, ничего у меня не было с Толиком? Верно: до физиологии не
дошло. Но то, что я позволила, было достаточно,  чтобы  он  ревновал  меня
потом к моей же тени. Меня это забавляло. Он переживал,  терзался,  а  мне
доставляло удовольствие. Вот так, Галина Архиповна! Могу  признаться  и  в
другом. Когда я села в машину на  Черниговской,  Паша  сказал,  что  Толик
пытался объясниться с ним, а потом увязался за машиной на мотоцикле.  Я  и
сама заметила мотоцикл с двумя парнями. Можно было оторваться от  них:  не
сворачивать к  "Сосновому  бору",  а  выехать  на  Киевское  шоссе  и  там
газануть, как следует. Вы знаете, какую скорость развивает "Лада": им было
бы не угнаться за нами. Паша хотел так сделать - я это чувствовала, но ему
было неловко передо  мной:  сильный,  здоровый  мужчина  удирает  от  двух
подвыпивших мальчишек. Вот если бы попросила его об этом - другое дело. Но
я молчала, хотя понимала, что добром это не кончится. Мне  было  интересно
поглядеть, как они станут  объясняться.  Конечно,  не  думала,  что  Толик
схватится за нож, а Пашка так ударит его.
     - Но вы должны были подумать, что двое не таких  уже  хлипких  парней
могли разом наброситься на Новицкого.
     - Этого я и хотела.
     - Почему?
     - Потому что я - дрянь!
     - Это не ответ.
     - Другого не будет.
     - Хорошо оставим это. Давайте вернемся к книге.
     - При чем тут книга! - снова крикнула Лариса.
     Она закричала так, что у Галины зазвенело в ушах.
     - Какое вам дело до моих книг! - продолжала орать она. -  Почему  все
попрекают меня этой старой трухлятиной, от одного вида которой нормального
человека должно тошнить!
     - Но ваш отец... - попыталась возразить Галина.
     - Оставьте в покое моего отца! - не  унималась  Лариса.  -  Профессор
Яворский мог позволить себе такое чудачество. Но это не означает, что и  я
должна чудить. Да, раздавала, дарила, выбрасывала эту допотопную муть,  от
которой меня воротило всю жизнь! Кому до этого дело!
     - Многие из этих книг представляли научный интерес.
     - Библиофильские бредни!..  Авиценна?  Какой  научный  интерес  может
представлять книга  дважды  переведенная  на  чужие  языки  малограмотными
переводчиками, которые переврали даже имя  автора?  На  Востоке  не  знали
никакого Авиценны! Был великий врач, философ и поэт Али Ибн-Сина. И  писал
он не на латыни, - на таджикском языке!
     Лариса вскочила, выбежала из комнаты, но вскоре вернулась, бросила на
стол перед Галиной две хорошо сохранившиеся книги:
     - Пожалуйста! Читайте, изучайте, цитируйте. Ибн-Сина, Канон врачебной
науки,  академический  перевод  с  текста  подлинника,  Ташкент,  середина
двадцатого века. Устраивает?
     - И все-таки, кому вы отдали ту книгу?
     - Не помню!
     - Бокову?
     - Может быть.
     - А средневековые лечебники? Два объемистых фолианта?
     - Впервые о них слышу!
     - Почему вы пошли работать? Нелегко  совмещать  работу  с  учебой.  -
Галина сочла нужным перевести разговор на другое.
     - Пошла, чтобы научиться кое-что делать своими руками.
     - Значит, работаете для практики?
     - Конечно, но и зарплата мне не мешает.
     - Часть денег отдаете Надежде Семеновне?
     - С какой стати! Мне есть на что тратить и зарплату, и стипендию. Что
так укоризненно смотрите? Да, и на рестораны. Кто-то ведь должен ходить  в
рестораны, если они существуют.
     - Но есть определенные расходы по дому.
     - Ну и что? Отец получал больше  чем  достаточно.  Надежда  Семеновна
тоже не бедненькая.  Только  он  тратился  на  книги,  а  она  на  наряды,
хрусталь... Паша мне покупал больше, чем они. Когда он уехал в село, я два
года проходила в одних и тех же джинсах.
     Она капризно надула губы.
     - Паша и сейчас помогает вам?
     - Сейчас у него есть на кого тратить деньги, - насупилась Лариса. - К
тому же теперь я не нуждаюсь в его помощи. В конце концов, кто он мне!
     - Вам лучше знать...
     В  комнату  заглянула  сухопарая  женщина,  вежливо  поздоровалась  с
Галиной, спросила Ларису многозначительно:
     - Не звонил?
     Лариса не  ответила,  но  метнула  на  женщину  сердитый  взгляд.  Та
обиженно поджала тонкие блеклые губы, вышла из комнаты.
     - Тетя Аня! - вдогонку ей крикнула Лариса. - Пожалуйста,  приготовьте
нам кофе!
     "А у тебя что, руки отнялись?" - едва не вырвалось у  Галины.  Лариса
вызывала в ней противоречивые чувства - в этой  рослой,  красивой  девушке
было немало  привлекательного,  рождающего  симпатию:  непосредственность,
совестливость, готовность к самопожертвованию и, в то же время, она как бы
стыдилась этих своих качеств, маскируя  их  то  экстравагантными,  большей
частью неуместными выходками, то  вызывающим  цинизмом,  ложью,  что  было
скорее всего напускным, заимствованным, но уже привычным.
     - Так вот, к вопросу о Новицком, - обхватив колени и  подтянув  их  к
подбородку, сказала Лариса: - До семнадцати лет я была  влюблена  в  него,
хотя влюбляться в родственников старомодно. Это когда-то вовсю  флиртовали
с кузенами, сейчас - не принято. Но у меня так  получилось:  надо  было  в
кого-то влюбиться, лучшего не нашла. Вначале таилась от себя  и  от  него,
потом только от него, потом осмелела - попыталась кокетничать, но получила
по затылку. Конечно, обиделась,  но  вскоре  поняла,  он  прав;  любовь  -
явление преходящее, не успеешь оглянуться, а ее уже  нет.  Так  что  лучше
держаться друг друга без этих излишеств. Тем более,  что,  кроме  него,  у
меня никого не осталось.
     - А Надежда Семеновна?
     - С Надеждой Семеновной я сосуществую и только.
     - Говорят она неплохо относится к вам.
     - Неплохо. Но если бы не Пашка, я бы пропала!  Особенно  после  того,
как умер папа...
     Тетя Аня принесла кофейник,  сахарницу,  печенье.  Заметив  на  столе
бутылки со спиртным, строго посмотрела на Ларису:
     - Опять?
     - Ага, - сказала Лариса. - Очередной запойчик.
     - Типун тебе на язык!
     - Вы всегда были добры ко мне, тетя Аня.
     - У Надежды взяла?
     - Любовник принес.
     - Эх ты! Постыдилась бы подруги. Девушка первый раз в доме.  Что  она
подумает о тебе?
     - Что я взяла с кого-то дурной пример.
     - Не слушайте ее! Неправда это, - как  показалось  Галине,  испуганно
обратилась к ней тетя Аня. - В этом доме плохого не было  и  нет.  Болтает
невесть что!
     - Она пошутила, - сказала Галина. - Не очень удачно, но  я  поняла  -
она шутит.
     Когда тетя Аня ушла, Лариса ткнулась в колени лицом.
     - И вы даете мне  подзатыльники!  -  не  глядя  на  Галину,  буркнула
девушка.
     - Зачем вы рассердили ее?
     - А затем, что надоело! С утра до вечера  только  слышишь:  не  делай
этого, делай то. Хотя бы в  унисон  поучали,  а  то  каждая  на  свой  лад
дрессирует: одна в святую подвижницу норовит обратить, другая - в светскую
львицу.  В  этом  доме  только  с  одним  человеком  можно  по-человечески
говорить!
     - Что вас связывает с Донатом Боковым?  -  выдержав  паузу,  спросила
Галина.
     - Сейчас - ничего.
     - А раньше?
     - Он был моим женихом.
     - Вы его любили?
     - Я уже сказала, кого любила и  с  кем  флиртовала.  А  он  был  моим
женихом.
     - Что-то не совсем понимаю.
     - Ну  как  вам  объяснить?  Он  сделал  мне  предложение.  Вначале  я
растерялась - все-таки разница двенадцать лет, до  этого  не  представляла
себя с ним. Но он не торопил меня, и я подумала: а почему бы  нет?  Других
серьезных предложений не было, а мне уже шел двадцатый год.
     - А что случилось потом? Вы поссорились?
     - Нет. Но после того, как умер папа, Донат раздумал жениться на  мне.
Меня это нисколько не обидело - к тому времени я поняла, с кем имею  дело,
и мы расстались. Тихо, мирно, как воспитанные люди.
     В комнату опять заглянула тетя Аня, сказала, обращаясь в Ларисе:
     - Ухожу  на  дежурство.  Борщ   на   плите,   жаркое   и   компот   в
холодильнике... - Она неуверенно  потопталась  в  дверях,  потом  добавила
просительно: - Ты уж побудь  сегодня  дома.  Неспокойно  что-то  на  душе.
Какой-то мужчина  дважды  звонил,  Надежду  спрашивал.  Назвался  доктором
Самсоновым. Но это не Самсонов, - я голос Самсонова знаю. И Надежда что-то
мается - места себе не находит. Так что, побудь дома. Хорошо?
     Лариса поднялась, подошла к ней, обняла, поцеловала в щеку.
     - Хорошо, тетя Аня. Я побуду с ней.
     Когда она ушла, Лариса предложила пообедать:
     - Идемте, за компанию. Сделайте одолжение: я голодна, а одной  скучно
есть.
     Они пошли на  кухню,  Лариса  разогрела  обед,  приготовила  селедку,
накрыла стол. Проделала она это быстро, ловко - очевидно, было не впервой.
Галина подумала, что и в этом смысле ее мнение о девушке было поспешным. К
спиртному больше не обращались - Лариса  оставила  бутылки  в  комнате,  и
казалось, забыла о них. За обедом говорили о ничего не значащих вещах.  Но
потом Лариса снова упомянула о Новицком,  и  Галина  решила,  что  девушка
хочет вернуться к разговору о нем.
     - Что за конфликт произошел между Новицким и Боковым в начале июня?
     - Что-то, связанное с больницей.  Вроде  бы  Донат  взял  у  пациента
деньги за операцию, которую сделал Паша.
     - Они не поделили деньги?
     Лариса недоуменно посмотрела на нее:
     - Паша никогда не брал деньги у больных. Поэтому и  завелся,  отлупил
Доната.
     - Только поэтому?
     Девушка промолчала.
     - Незадолго до их ссоры вы с Боковым были в ресторане.
     - И это известно! - усмехнулась Лариса, но тут же стерла  усмешку.  -
Вскоре после майских праздников Донат позвонил в поликлинику, сказал,  что
ему необходимо встретиться со мной, поговорить. Я не стала  возражать.  Он
заехал за мной, и мы подались в "Бор" - днем там почти никого  не  бывает,
Донат сказал, что Надежда Семеновна собирается замуж за вдовца - академика
из Киева, к которому  намерена  переехать.  Советовал  не  соглашаться  на
переезд в Киев, где  я  -  как  он  выразился  -  буду  на  правах  бедной
родственницы, а настоять на размене квартиры с  тем,  чтобы  у  меня  была
отдельная жилплощадь. Обещал помочь с разменом.
     - Чем объясняете его заботу о вас?
     - Думаю, он хотел сделать пакость  Надежде  Семеновне:  она  отказала
ему, как у нас говорят, в доме.
     - И только? А не ставил каких-либо условий?  Ничего  не  требовал  за
обещанную помощь?
     - Хотите убедить меня в моей же глупости? Конечно, потребовал. Но  не
прямо - косвенно: попросил уступить ему несколько книг по искусству.
     - Что за книги?
     - "Русские картинки" в пяти томах. Когда-то отец подарил их мне.
     - И вы отдали! - ахнула Галина.
     - Сменяла на стереомаг и десяток кассет с модными записями.
     - Да вы знаете, сколько стоят  эти  книги!  -  не  могла  успокоиться
Галина.
     - Теперь знаю: Паша объяснил так же, как и то, что я - дура.
     - Боков не упоминал о средневековых лечебниках?
     - Упоминал. Но, во-первых, эти лечебники  куда-то  запропастились,  а
во-вторых, папа завещал их институту, и я в любом случае не продала бы их.
     - Как вы думаете, куда они могли исчезнуть?
     - Не знаю. Когда папа умер, а он умер дома, - у нас перебывали  сотни
людей. Все могло случиться, нам тогда было не до книг.
     - Какие еще книги завещал Матвей Петрович институту?
     - Он много книг завещал. Когда ему стало совсем плохо, он позвал меня
и Пашу, продиктовал список книг,  которые  следовало  передать  институту.
Паша составлял список, а я брала со стеллажей книги, которые называл папа,
и