ги и вручила подругам по две бумажки - по сто и по пятьдесят долларов.
   - Круто! - Людка сунула деньги в  кошелек.  -  Каждый  день  бы  так,  а,
девчонки? Мне как раз сейчас бабки нужны - просто смерть!
   - А что за публика? - спросила Нинка. - Бандюганы, что ли?
   - Ага, - ответила Эльвира как можно  более  равнодушным  тоном.  Нинка-то
тертый калач, а вот Людмила, мамина дочка, может замандражировать.
   - Серьезно? - Людка отставила в сторону сумку, в которую складывала вещи.
- Девочки, я как-то это...
   - Что, боишься?
   - Ну, в общем, девичья  честь  меня  не  очень  беспокоит,  а  вот  общее
состояние здоровья как-то не хотелось бы подвергать...
   - Думаешь, побьют? - усмехнувшись, перебила ее Эльвира.
   - Ну, побить-то не побьют, я надеюсь, а...
   - "А" будет только по желанию. С нами едет наш новый директор.
   - То есть? - в один голос воскликнули Люда и Нинка. - А Вика?
   - Девчонки! Давайте сегодня попробуем  с  новым  человеком.  Видите,  как
покатило сразу... Ладно, скажу вам все. Хотела после концерта,  но  если  вы
сомневаетесь...
   Эльвира достала деньги - все две с половиной тысячи - и положила на стол.
   - Вот.
   - Что это? - Нинка взяла пачку стодолларовых купюр,  быстро  пересчитала,
положила на место. - Две с половиной штуки. Это откуда, Эля, а?
   - Просто не хотела вас  волновать  перед  концертом.  Я  подписала  новый
контракт. А это - аванс.
   - Контракт? А Вика?
   - Девчонки, ну вот, начинается. Я же говорила - давайте потом...
   - Да ладно, тут все взрослые. Мы профессионалы, Эля. Работа есть  работа.
За нас не волнуйся. Лучше поясни, что за контракт.
   Людка села на корточки перед Элей и заглянула ей в глаза.
   - Думаешь, я кручу? - спросила Эльвира. - Недоговариваю?
   - Нет, что ты...
   - Вот и славно. Понимаете,  девчонки,  как  писал  О.Генри,  "Боливар  не
выдержит двоих". Думаю, если все пойдет  нормально,  мы  с  Викой  останемся
подругами. Но бизнес есть бизнес. Такие уж правила. Или  работать  серьезно,
или в дочки-матери играть.
   - Ладно, с Викой разберемся, когда она приедет, -  рассудительно  сказала
Нинка. - Ты скажи вот про это. - Она кивнула на деньги.
   - Повторяю, я получила аванс. Контракт со мной подписал Моня.
   - Моня?! - Люда вскочила. - Круто! Он классный парень!
   - Классный. Да, - медленно произнесла Нинка.
   Эльвира посмотрела на нее.
   - Слушайте. Давайте договоримся. Раз и навсегда. Вы думаете примерно так:
раз я подписываю договор без вашего ведома, то в один прекрасный день могу и
вас кинуть, как мы сейчас Вику. Правильно?
   Нина кивнула.
   - Нет, девчонки. Мы вместе начали,  вместе  и  останемся.  Я  отвечаю  за
базар. И больше мы эту тему не обсуждаем. В контракте написано, что основной
состав группы - трое музыкантов, то есть мы. В зависимости от  обстоятельств
состав может расширяться, однако  трое  остаются  неизменными.  Все.  Вопрос
снят.
   Нинка  хотела  что-то  сказать,  но  тут  раздался  звонок  в   дверь   -
требовательный и длинный, как звонят люди, знающие, что их визит чрезвычайно
важен.
   - Ох ты, е-мое! - воскликнула Эльвира. - Это Моня. Девчонки,  едем.  Моня
сказал, что транспорт обеспечит в оба конца.
   - Круто! - улыбнулась Людка. - А далеко ехать-то?
   - В Московский район.
   - Там клуб, что ли?
   - Ну, типа того. Можно сказать, что клуб.
   4
   Митя долго не понимал,  что  с  ним  происходит.  Он  постоянно  думал  о
Стадниковой и вдруг осознал, что ревнует ее к Гольцману.  По-настоящему.  До
какого-то сумасшествия.
   В свое время - давным-давно, как казалось Мите, - он решил,  что  периоды
влюбленности, этого неопределенного, но чрезвычайно сильного и вредного  для
работы состояния, у него закончились. По мнению Мити, влюбляться можно  было
лет до тридцати. После этой черты мужчина должен забыть о всяких глупостях и
заниматься делом. Не влюбленность ведь  делает  мужчину  мужчиной,  а  дело,
которому он служит, которое делает хорошо  и  за  которое  получает  хорошее
вознаграждение. Как моральное, так и материальное.
   Митя Матвеев, как любой человек, переживал целую серию влюбленностей -  в
школе, потом в институте,  в  стройотряде,  на  юге...  Когда  ему  стукнуло
тридцать и  он  начал  делать  первые  шаги  по  лестнице  благосостояния  и
достатка, когда начал планомерно заниматься бизнесом, Матвеев решил,  что  с
романтическими увлечениями покончено - и по причине возраста, и  по  причине
рода деятельности. На влюбленности просто не было ни сил, ни времени.
   Да  и  какие  могли  быть  влюбленности,  если  все  свои   естественные,
биологические желания Митя мог легко удовлетворить с  такими  красотками,  о
которых большинство российских мужиков могут только мечтать. И не  просто  с
красотками, а с высокими профессионалками своего дела, умеющими  и  знающими
все и способными растормошить самого хилого в  сексуальном  смысле  мужичка.
Между  тем  Митя  хиляком  не   был,   через   знакомых   хозяев   агентств,
специализирующихся на обеспечении ночного досуга клиентов, он заказывал, как
правило, двух девушек на ночь, а иногда и трех. И  был  очень  доволен  этой
стороной своей жизни.
   А   совсем   недавно   все   изменилось.   Незаметно,   без    каких-либо
предварительных симптомов  и  звоночков,  подползла  и  завладела  всем  его
существом болезнь, против которой, как ему казалось, у него много лет  назад
выработался устойчивый иммунитет.
   ...Митя ехал на своем  "Опеле"  за  "Мерседесом"  Гольцмана  и  с  ужасом
понимал, что его слежка даст именно  тот  результат,  которого  он  опасался
больше всего.
   Как и предполагал Митя, машина  Гольцана  остановилась  возле  дома,  где
теперь жила Стадникова.
   Борис Дмитриевич шагнул на тротуар, что-то  сказал  шоферу  и  скрылся  в
подъезде.
   Митя вошел во двор и, сев  на  лавочку  в  небольшом  скверике,  принялся
наблюдать за окнами квартиры, в которой сейчас находились Ольга и Гольцман.
   "Что ему надо, старому козлу? - думал Митя, куря одну сигарету за другой.
- А ей-то, ей на что сдался этот урод? Что она в нем нашла?"
   Свет в квартире Стадниковой не выключался,  но  для  Мити  это  было  еще
болезненнее, чем если бы он  дождался  кинематографического  момента,  когда
окна любимой вдруг  погружаются  в  темноту  и  герой  вместе  со  зрителями
понимает, что теперь  любимая  падает  в  постель  с  удачливым  соперником.
Недвусмысленный и незамысловатый режиссерский ход.
   "Она любит, гадина, при свете трахаться... - Митя сплюнул. - Ну,  как  же
так? Как же так? Ведь тогда, на кухне... и потом, всю ночь...  что  она  мне
говорила? Любимый мой, говорила. Единственный мой, родной мой, говорила. Это
же не галлюцинации..."
   Митя хотел спать, ему  нужно  было  ехать  домой,  срочно  связываться  с
Москвой, Рябой ждал его звонков, но Митя продолжал сидеть на лавочке,  не  в
силах отвести глаза от окон Стадниковой.
   Гольцман, кажется, не собирался уходить.
   Матвеев встал, пересек двор,  вошел  в  подъезд,  помедлив,  поднялся  по
лестнице и остановился возле двери в квартиру Ольги.
   Закурил новую сигарету.
   Зачем он здесь? Если сейчас откроется дверь и Борис Дмитриевич выйдет  на
лестницу - что он ему скажет? Или если выйдет Ольга? Что говорить? Как  себя
вести?
   Митя щелчком отправил окурок вниз по лестнице и прижался ухом к двери.
   В квартире звучала тихая музыка, потом он услышал женский  голос.  Ольга.
Тяжелый, монотонный бубнеж. Гольцман. Снова Ольга. Смеется.
   "Сука! Блядь... Недавно мужа похоронила... С ним, с Матвеевым,  трахалась
так, что едва весь  дом  не  разнесла.  А  теперь  с  этим  старым  пердуном
якшается. Что Гольцману от нее надо? Ну, разводиться он  собрался,  это  все
знают. Так что, новую жену решил завести? Закодировал  Стадникову.  Не  сам,
конечно, но инициатива-то его. Теперь она не пьет. Выглядеть стала -  просто
куколка. Сволочи... Какие сволочи!"
   Митя глубоко вздохнул. Единственное, чего  ему  сейчас  хотелось,  -  это
ворваться в квартиру и как следует дать по роже Борису Дмитриевичу. Потом  -
ногой по яйцам. Размазать по полу, бить, пинать, втоптать в паркет. Гад, все
ему мало! Гребет деньги лопатой. Сосет из всех,  артистам  не  платит,  всех
динамит, теперь вот на городской уровень вышел, в мэрии сидит, переливает из
бюджета в свои бездонные закрома. Солит он их, что ли, эти деньги  гребаные?
К губернатору в гости ездит, не просто на прием,  а  домой,  запросто...  На
охоту вместе мотались, он еще Мите хвастался. Сволочь!
   Матвеев заставил себя отойти от двери и начал спускаться по лестнице.
   А Ольга-то, Ольга! Тоже хороша!  Что  она  в  нем,  в  Гольцмане,  нашла?
Выходит, кроме денег, ей ничего не нужно?
   "Надо с ней поговорить, - думал  Митя,  садясь  в  свою  машину.  -  Надо
поговорить. Все выяснить наконец. А то - чушь какая-то, я, взрослый человек,
как пацан, под окнами торчу... Пусть скажет - будет она со мной или нет... Я
ей так прямо и предложу. Я холостой. Есть  квартира,  машина.  Бабки,  слава
богу, пошли.  Совершенно  независимый  человек.  Что  ей  со  старым  евреем
топтаться? Стыдно же. Выйдут в люди - журналисты сразу обсасывать начнут.  А
со мной другое дело... И ведь сама, сама говорила - Митя, Митя, дорогой..."
   Матвеев ехал по ночному городу и все время возвращался к мысли,  что  все
дело, конечно же, в деньгах.
   "Когда человек резко бросает пить, он сразу западает на деньги,  это  все
знают, - накручивая уверенность в правильности своих догадок, думал Митя.  -
Либо начинает вкалывать, как сумасшедший,  зарабатывает,  зарабатывает,  все
ему кажется мало, из  кожи  лезет,  чтобы  еще  урвать,  чтобы  забить  свой
кошелек, свой сейф, свою квартиру под завязку. Синдром пропитых, прогулянных
денег, времени и здоровья. Словно пытается  нагнать,  возместить  утерянное,
прожитое впустую. Либо - как Ольга. Сама не зарабатывает, не умеет, не может
и  не  хочет,  значит,  надо  присосаться  к  денежному  мешку.  Сначала   я
подвернулся. Посмотрела она - молодой человек упакован...  Запала  на  меня.
Появился Борис Дмитриевич - ах, он круче! Прыг на него. Ну, ничего,  ничего.
Этот вопрос решить можно. Тем более  я  давно  хотел  свое  дело  открывать.
Пришла пора, что ли? А главное, есть варианты".
   Митя ехал и думал, что "варианты", которые у него были уже давно и  мысли
о которых он старался отгонять, вполне реальны, но означают  эти  "варианты"
шаг в совершенно новую жизнь, с другими, непривычными законами и реалиями.
   В сорок лет резко все поменять, отказаться от одной жизни и начать другую
- не так-то просто.
   "Зато Ольга будет со мной. Ольга, деньги, власть. Чем плохо?  Ну,  нервы,
конечно... А где без нервов? Хочешь зарабатывать -  порти  нервную  систему.
Иначе никак. По крайней мере, в наше время и в этой стране".
   Митя вытащил телефонную трубку.
   "Ладно, будь что будет. Как говорит народная мудрость -  не  фиг  думать,
трясти надо".
   Удерживая руль одной рукой, Митя набрал нужный номер.
   - Алло, Игнат? Это я, Митя. Встретиться бы надо.  Если  можно,  то  прямо
сейчас. Где? В "Манчестере"? О'кей, через десять минут буду. Да, я из машины
звоню...

   - А не пролетишь? -  спросил  Игнат  Митю,  сидевшего  напротив  него  за
столиком в клубе "Манчестер". - Ничего, что я на "ты"?
   - Нормально, - ответил Матвеев. - Мне так удобнее. Меня,  честно  говоря,
все время ломало, когда мы с тобой на "вы" были.
   - Мне тоже так удобнее. Короче, я задал вопрос.
   - Знаешь, Игнат, если честно, то в нашей  стране  никто  ни  от  чего  не
застрахован. Всякое может случиться. Форс-мажор. Дефолт какой-нибудь  новый.
Хотя как раз от дефолта мы застрахованы. На это дело дефолт не действует.
   - А что действует?
   - Что?
   Митя посмотрел бандиту прямо в глаза. Глаза эти, по  обыкновению,  ничего
не выражали.
   "Как это они такую маску вырабатывают? - с откровенной  завистью  подумал
Митя. - Ни за что не поймешь, о чем парень думает. Просто мертвяк  какой-то.
Артист, одно слово".
   - Что действует? Откровенно сказать?
   - Конечно. У нас, я так понимаю, серьезный базар идет. За деньги.
   - Да. Если откровенно, помешать могут только бандиты.
   Игнат усмехнулся.
   - Зря  смеешься.  -  Митя  налил  себе  шампанского.  -  Тут  разбор  уже
по-взрослому идет.
   - А я что, пацан, что ли?
   Глаза Игната нехорошо сузились, но Митя уже знал, что это  -  тоже  игра.
Игнат его испытывает. Если от такой мелочи Митя даст слабину,  покажет  хоть
намек на испуг, с ним никто не будет иметь серьезных дел.  Посчитают  просто
за трусливого фраера.
   Митя спокойно выдержал взгляд Игната и, глотнув шампанского, ответил:
   - Нет. Ты не пацан. Иначе я бы  к  тебе  не  обратился.  Но  надо  трезво
оценивать ситуацию. Понимать, с кем, возможно, придется иметь дело.
   - И с кем же? Если ты такой умный, скажи.
   - Скажу. Этот бизнес, ты же  понимаешь,  очень  сытный.  Валятся  бешеные
бабки, причем быстро. И не надо париться ни с  нефтью,  ни  с  железом.  Все
чисто, культурно, а заработки - будь здоров.
   - Да? Что-то вот Кроха только платит и платит. Кстати, ты узнай там,  эти
ваши "Совы" - как у них дела идут? Кроха вписался, денег дал на раскрутку. А
отдачи пока ноль. Ну, он максает, запал на эту телку,  на  Эльвиру.  Но  это
беспредельно не может длится. Кроха деньги считает. Телка  телкой,  а  суммы
там уже пошли ломовые.
   - Сколько он вложил, если не секрет?
   - До хуя и больше. Ты лучше у Эльвиры  спроси.  Или  у  этого  фраера,  у
директора ихнего. Кроха с ними двоими добазаривался. Фраер обещал...
   - Моня, что ли?
   - Может, и Моня. Не знаю. Пацан как пацан. Вроде правильный. Не  мазурик.
Но хотелось бы просечь, куда наше лаве течет. Кроха напрягаться начинает.
   - Пусть не напрягается...
   - Отвечаешь?
   - Отвечаю.
   Игнат еще раз пристально посмотрел Мите в глаза:
   - Ну, хорошо. Так что ты предлагаешь?
   - Я предлагаю вписаться в пиратство.
   - Слышал я про эту тему. Только она уже схвачена.
   -  Схвачена.  Но  схвачена  очень  мало.  На  этом   пироге   еще   много
ненадкусанных краешков.
   - Красиво говоришь, - усмехнулся Игнат. - Художественно. Прямо  писатель.
- Он налил шампанского в свой бокал и чокнулся с  Митей.  -  Давай,  мастер.
Выпьем.
   Поставив пустой бокал, Игнат постучал пальцами по столу. Тут  же  за  его
спиной вырос официант, и Митя подумал, что этот служитель ночного  заведения
либо обладает изощренным, уникальным слухом, позволяющим в грохоте музыки  и
шуме посетителей расслышать эту тихую дробь пальцев по столу, либо настолько
вышколен Игнатом, что ловит малейшие  изменения  настроения  своего  важного
клиента или даже предугадывает его желания.
   - Еще парочку,  -  бросил  Игнат  официанту,  и  Митя  чуть  не  хрюкнул,
развеселившись от того, что бандит  вдруг  заговорил  текстом  булгаковского
Шарикова.
   Официант исчез и через минуту вернулся с двумя бутылками шампанского.
   - Слушай, Игнат, -  глядя  на  бутылки,  сказал  Митя.  -  А  у  тебя  от
шампанского голова утром не болит? Я, например, в таких дозах не  могу.  Мне
бы лучше водочки. От шампанского, если его перепьешь, по утру вообще -  туши
свет. Голову не поднять.
   - Да? А я ничего. Привык. Эй, слышь, - крикнул он в  спину  официанту.  -
Водки еще принеси. Бутылку.
   - Ну так что же? - Он снова посмотрел на Митю. - Давай конкретно.
   - Конкретно - бабки нужны. Для начала бизнеса.
   - А у тебя нету, что ли?
   - Есть. Но этого не хватит.
   - Какие вы все-таки... - Игнат покрутил в воздухе пальцами. - Ничего сами
не можете сделать. Чуть что -  "бабки  нужны".  Я  их  рисую,  что  ли?  Сам
зарабатываешь не слабо.
   - Да. Не слабо. На одного - не слабо. А для дела - маловато будет.
   - И сколько же надо для дела?
   - Много, Игнат. Надо структуру вписывать.
   - Какую еще структуру?
   - Вашу, например.
   Матвеев слегка блефовал. Он понятия не имел, что за "структура" стоит  за
Игнатом  и  есть  ли  она  вообще,  но  подозревал,  что  "крыша",   которую
представлял этот молодой и строящий из себя крутого мафиози бандит, не может
состоять из него одного и еще таинственного Крохи, которого Митя  никогда  в
жизни не видел. Если уж такая  акула,  как  Гольцман,  пользовался  услугами
Игната, значит, за ним точно должны стоять люди чрезвычайно  серьезные  и  в
криминальном мире уважаемые.
   - Нашу... Хм... Интересные вещи говоришь, Матвеев.
   Игнат впервые назвал Митю по фамилии, и тон его как-то странно изменился.
Исчезло из голоса уркаганское  ерничанье.  Игнат  вдруг  перестал  выглядеть
бандитом,  и  облик  его  приобрел  неуловимое  сходство  с  государственным
деятелем среднего звена, словно перед Митей сидел еще не примелькавшийся  на
телеэкранах, но вполне крепкий думский депутат.
   - Ты, Митя, либо не понимаешь, что говоришь,  либо  действительно  принял
серьезное решение. Ты хорошо подумал?
   - Да. Иначе не позвонил бы тебе. И не завел бы этот разговор.
   - Структура... Тоже, словечко придумал. У  тебя  сегодня  какой-то  прямо
творческий подъем, Матвеев.
   - Очень может быть.
   - Так что ты там про Москву  начал?  -  поинтересовался  Игнат.  -  Давай
договаривай.
   -  Нужно  с  московскими  партнерами  все  делать.  Чем  самим  открывать
производство, вбивать деньги в завод, лучше использовать готовый.
   - Это понятно. А ты сам-то какие функции хочешь исполнять?
   - Я хочу сделать новую фирму.
   - Угу. А как же господин Гольцман?
   Теперь Игнат смотрел на Митю наивными  круглыми  глазами.  Митя  еще  раз
удивился, как быстро меняет маски бандит и как обширен арсенал этих масок.
   - Гольцман? При чем тут Гольцман?  -  Митя  стукнул  донышком  бокала  по
столу. - Я от него ухожу.
   - Что так?
   - Сказал же тебе, свое дело хочу делать.
   - И все? Это все твои причины?
   - Понимаешь... Мне что-то не нравится, как он повел дела. Вернее, в какую
сторону.
   - А в какую?
   - Все эти его игры с мэрией, с отделом культуры...
   - И что?
   - Знаешь, чем это закончится?
   - Ну, чем же?
   - Тем, что в один прекрасный день он тебе скажет:  "Извини,  Игнат,  я  в
твоих услугах больше не нуждаюсь". И мне скажет то же  самое.  Сделает  себе
новый "Ленконцерт". Я ведь слышал частично всякие его переговоры.  Он  хочет
войти во власть, частный бизнес его уже не устраивает. Ему  нужен  бизнес  в
государственном масштабе. Номенклатурой хочет стать.  И  тогда  и  ты,  и  я
станем ему абсолютно не нужны. Я не знаю, как ты с ним договоришься, но если
он фирму ликвидирует, то я от него уйду только  с  тем,  что  он  мне  даст.
Понимаешь? Не с тем, что я хочу взять, а с тем, что  он  мне  захочет  дать.
Меня это не устраивает.
   - А что устраивает? Сколько ты хочешь взять?
   - Я хочу взять все.
   Игнат взял бутылку водки, неслышно поданную призраком-официантом,  и  сам
наполнил Митину рюмку.
   - Махни, братан. - Теперь он снова говорил, как обыкновенный урка, громко
и вальяжно, растягивая окончания  слов.  -  Махни.  Вижу,  нам  есть  о  чем
побазарить.

   Моня  сидел  в  машине  Эльвиры  и  ждал,  когда  хозяйка  разберется   с
инспектором ГАИ.
   - Сука, - громко сказала Эльвира, сев  в  машину  и  хлопнув  дверцей.  -
Взяточник паскудный.
   - Сколько взял? -  спросил  Моня.  Настроение  у  него  было  хорошее,  и
происшествие на Марсовом поле  даже  развеселило  директора  группы.  Машина
Эльвиры, поворачивая с Садовой на площадь к мосту, проскочила на  красный  и
едва  не  размазала  по  асфальту  небольшой  табунчик  студенток  Института
культуры, перебегавших через дорогу.
   - Сколько, сколько... Пятьдесят баксов ему сунула.
   - Много, - покачал головой Моня.
   - А если бы он начал выебываться, в отделение бы погнал? Там  вообще  без
штанов останешься.
   - Или без прав, - добавил Моня.
   - Да ладно, без пра-а-ав, - протянула  Эльвира,  выруливая  на  Кировский
мост. - Что там, не люди, что ли? Всем деньги нужны.