не контракт с Ренатой.
   - Что? Какой контракт?
   - Про который вот он недавно тут рассказывал. - Шурик  кивнул  в  сторону
Толстикова. - Который вы сегодня подписали.
   - Да ты совсем охуел, что ли? - спросил Вавилов. - Ты чего, Рябой? Что  с
тобой? Перепил?
   - Вы подумайте, - спокойно ответил Шурик, - а я вам завтра утром позвоню.
Пока, чтобы времени не терять, поговорю с Буровым.  Думаю,  мое  предложение
вам выгодно по-любому.  А  деньги,  ну,  аванс,  который  Толстиков  сегодня
заплатил,  я  компенсирую.  Это  само  собой  разумеется.  Мы   же   честные
бизнесмены, не бандиты какие.
   Александр Михайлович Рябой встал из-за стола, поклонился Вавилову, кивнул
остальным и вышел из кабинета.

   Портнов целую неделю не выходил из состояния бешенства.
   Он вытащил эту суку из дерьма, сделал ее звездой, дал ей все, о чем она и
мечтать не могла, сидя в своем Симферополе и работая в вонючем привокзальном
ресторане. И так кинуть!
   Квартира в центре. Машина, да не какая-нибудь, а хороший джип-лендкрузер.
Всероссийская  слава,  в  которой   Рената-Хрената   купалась   с   огромным
удовольствием, - он-то видел, знал, что все эти вздохи-охи по  поводу  того,
как ей надоели поклонники, - незатейливая ложь.  Нравились  ей  истерики  во
время  концертов,  она  с  удовольствием  прерывала  представление,  начиная
уговаривать  чересчур  зафанатевших  в  зале  мальчиков-девочек  вести  себя
поспокойнее, а сама, стоило ей снова затянуть свой несчастный, навязший  уже
в зубах у нее самой и в ушах у Портнова "Самолет",  постоянно  провоцировала
публику.
   Любила в зал прыгнуть, когда видела,  что  охрана  готова  ее  принять  и
мгновенно вынести на руках обратно  на  сцену.  Но  впечатление  создавалось
такое, что Рената летит в зал очертя голову, не ведая, кто ее подхватит, кто
прикоснется, сожмет, погладит, примет на  себя  вес  ее  тела,  желанного  и
желаемого десятками тысяч мальчиков и - спасибо унисексу - девочек.
   Любила пособачиться с журналистами, вызывая их  на  грубость,  доводя  до
белого каления, - это она умела. Ох, как умела!
   Склочная провинциальная баба с характером базарной  торговки,  взлетевшая
на вершину популярности и ставшая кумиром целой  армии  подростков,  она  за
несколько   месяцев   обогатила   своими   провинциальными   словечками    и
вульгаризмами сленг столичных фанатов,  представляющих  собой  самые  разные
социальные группы. Умудрилась  заочно  перессориться  с  большинством  своих
товарищей по цеху, публично называя их бездарями и пустышками. Могла с  утра
напиться коньяку,  а  вечером,  проспавшись  и  немного  протрезвев,  честно
оторать концерт, после чего закатиться в гостиничный номер или ночной клуб и
там нарываться  на  очередной  скандал  с  какими-нибудь  бандитами,  или  с
администрацией, или с чужой охраной, или со своими же поклонниками.
   После трех-четырехдневного загула она успокаивалась недели на  две,  и  с
ней снова можно было хоть как-то общаться, но  потом  опять  наступали,  как
называл это Портнов, "критические дни" запоев, загулов и скандалов.
   Однако несмотря на все эти ужасы, на истерики, которые закатывала  Рената
ему  лично,   обвиняя   во   всех   смертных   грехах,   включая   почему-то
гомосексуализм, Портнов иногда испытывал к ней что-то похожее на симпатию  и
даже на робкую, слегка отдающую мазохизмом нежность.
   Все-таки она была его детищем. Если бы не Портнов, не  было  бы  и  армии
фанатов, и портретов на стенах чуть ли не в  каждой  квартире,  где  имелись
дети, не было бы телепередач, пластинок в обложках с ее лицом,  не  было  бы
красочных журналов, с первых страниц которых солнечно улыбалось это чудовище
с полудетским, наивным и простодушным лицом.
   Жена ушла от  Портнова  через  полгода  его  работы  с  Ренатой.  Они  не
разводились. Валя просто переехала в свою старую квартиру, к маме.  Портнову
она не звонила, а ему было некогда позвонить  самому  и  узнать,  как  живет
законная супруга,  поставившая  душевный  покой  выше  денег,  которые  стал
приносить в дом муж, наконец-то напавший на "золотую жилу".
   Последнее, что сказала Валя перед уходом, были слова о том,  что  она  не
хочет жить с "золотой жилой",  а  желает  иметь  нормального  мужа,  такого,
который хоть иногда общался бы с ней, не говоря уже о том,  чтобы  ходить  в
гости, в ресторан или просто погулять.
   Тогда, на очередных гастролях по Сибири, Портнов и оказался однажды ночью
в номере Ренаты, и не просто в номере, а в ее постели.
   И он, и она были изрядно пьяны,  и,  как  думал  Портнов,  взбалмошная  и
раскрепощенная артистка сейчас покажет ему все, на что она способна и на что
постоянно намекала  при  любом  общении  с  журналистами.  Но,  к  удивлению
Алексея, Рената оказалась совершенной неумехой, стеснительной и  неловкой  в
постели, как девочка из  какого-нибудь  советского  кинофильма  шестидесятых
годов.
   Утром Портнов  понял,  какую  чудовищную,  роковую  ошибку  он  совершил.
Протрезвевшая Рената ворвалась к нему  в  номер  -  Алексей  ночью  все-таки
покинул недвижную в постели девушку,  которая  предавалась  радостям  секса,
крепко зажмурив глаза, стиснув зубы и сжав пальцы в кулачки,  -  и  закатила
очередной скандал, совершенно на пустом  месте,  кричала  что-то  по  поводу
"паленой" водки и отсутствия буфета на этаже.
   Но то были цветочки, то был просто нервный  срыв,  следствие  похмельного
синдрома. Главное заключалось в том, что после роковой ночи - Портнов именно
так определил для себя несколько часов, проведенных с Ренатой в  постели,  -
певица вообще перестала воспринимать своего менеджера, продюсера и директора
как начальника. Он словно перестал для нее существовать.
   Теперь Рената не здоровалась с ним, не  обращала  на  него  ни  малейшего
внимания,  исполняла  указания  Алексея  с  таким  видом,  будто   действует
исключительно по собственной воле, и несколько раз едва не довела  продюсера
до сердечного приступа.
   Она могла исчезнуть  из  гостиницы  перед  самым  выездом  на  концерт  и
появиться в гримерке за десять минут до выхода на сцену, когда  Портнов  уже
прикидывал, какие репрессии последуют в его адрес от местных  устроителей  и
их "крыши" в случае отмены концерта. Она могла не являться  на  репетиции  и
переносить студийные записи, не  оповещая  Портнова.  Ее  выходкам  не  было
числа.
   И вот - этот телефонный звонок.
   "Я с тобой больше не работаю".
   Портнов не успел ничего сказать - Рената повесила трубку.
   Он бросился разыскивать ее по всей Москве, но не нашел ни в тот день,  ни
на следующий, ни через два дня, ни через три.
   Слава богу, на ближайшие две недели не было запланировано никаких выездов
и концертов. Но потом... - потом был довольно плотный график.
   Нужно было что-то решать. Например,  снимать  гастроли,  что  уже  сейчас
грозило неустойкой - рекламная кампания в провинции была запущена,  клеились
отпечатанные афиши, крутили  по  радио  песни  и  объявления  о  предстоящих
концертах. Хорошо, если билеты еще не поступили в продажу.
   На четвертый день изматывающего  ожидания  и  поисков  Портнову  позвонил
Грек.
   - Привет, Алеша, - сказал он своим хриплым ласковым голосом.
   - Здравствуй, - похолодев, ответил Портнов.
   - Я слышал, у тебя проблемы? - спросил Грек.  -  Может  быть,  нам  стоит
встретиться, обсудить? А? Помочь тебе, может быть?
   "Нет!!! Все в порядке!!! Все  нормально!"  -  кричал  Портнов  про  себя,
прижимая трубку к уху мгновенно  вспотевшей  ладонью.  Но  вслух  он  сказал
Максудову, стараясь, чтобы его голос звучал ровно:
   - Да, Грек. У меня проблемы. Ты можешь приехать?
   Все-таки не зря старые друзья говорили про Лешу Портнова - "Мужчина!"
   - В офисе "Гаммы", в двадцать два ровно, - ответил Грек и отключил связь.
   Сто пятьдесят тысяч долларов, которые Портнов занимал у Грека частями  на
раскрутку Ренаты, были уже отданы. Оставались проценты.  Пятьдесят  штук.  И
проценты с будущих гастролей. И проценты с будущих дисков. Договор с  Греком
был крепче и подробней любого профессионально составленного контракта.
   Алексей положил трубку на стол и неожиданно почувствовал  себя  прекрасно
выспавшимся, легким и свежим, словно  каким-то  мистическим  образом  скинул
сразу лет двадцать. Тело налилось  упругой  силой,  настроение  стремительно
взлетело к какой-то светлой, простой радости. Радости от того, что за  окном
светит солнце, что в холодильнике есть отличная еда и водка, что в  квартире
уютно и тепло и есть любимые книги и пластинки.
   Портнов пошел в ванную, принял горячий душ, побрился, почистил зубы,  еще
больше посвежел и повеселел и вернулся в комнату.
   Надел чистое белье и рубашку, свой любимый костюм - серый в тонкую черную
полоску, новые носки, ботинки, взял кейс с документами и, выйдя на лестницу,
захлопнул за собой дверь квартиры.
   Он решил съездить в ресторан, пообедать как следует, а потом, до времени,
назначенного Греком, просто погулять по Москве. Может быть, заехать на  ВВЦ,
куда его тянули ностальгические чувства - в молодости он  с  друзьями  много
дней провел в окрестностях выставки. Потом можно махнуть на Воробьевы  горы,
или на Патриаршие пруды - посидеть на лавочке, глядя  на  воду  и  вспоминая
любимые фразы Булгакова...
   Портнов уже забыл, когда он отдыхал последний раз,  когда  мог  позволить
себе  просто  так,  бесцельно  болтаться  по  городу.  Он  чувствовал   себя
совершенно счастливым.
   5
   Портнов вошел в кабинет ровно в назначенное Греком время.  Алексей  знал,
что на встречу с этим человеком опаздывать не принято и опоздание может быть
расценено как неуважение. А это, учитывая репутацию и статус  Грека,  не  то
что  чревато  осложнениями,  это  и  есть  самые  что  ни  на  есть  сильные
осложнения.
   Несколько лет назад, оказавшись неведомо по какой надобности на одном  из
концертов "Каданса", Грек после выступления группы пришел в гримерку  и  сам
предложил Портнову помощь.
   Что это было - приступ сентиментальности, которые с возрастом случаются у
бандитов все чаще и чаще, и принимают иной раз самые неожиданные формы,  или
тонкий расчет на перспективу, - Портнов так никогда и не узнал.
   - Добрый вечер, - сказал тогда Грек. - Меня зовут Георгий Георгиевич.
   - Очень приятно, - ответил Леша. - Портнов... Алексей.
   Грек кивнул.
   - Я занимаюсь в некоторой степени музыкальным бизнесом...
   Портнову можно было не объяснять, кто такой Грек и чем он занимается.
   Леша не первый год вращался в столичной музыкальной тусовке и не  мог  не
быть в курсе  того,  как  обеспечивается  охрана  больших  концертов,  каким
способом и  кто  контролирует  поставки  аппаратуры  в  большинство  крупных
московских  магазинов,  на  какие  деньги  строятся  и   открываются   новые
музыкальные клубы, где  менеджеры  популярных  артистов  берут  кредиты  для
раскрутки новых своих клиентов или  подпитки  старых.  Конечно,  Портнов  не
представлял  себе  всех  тонкостей   механизма   кредитования   артистов   и
продюсеров, но знал, кто за всем этим стоит.
   Конечно, один человек не может тащить на себе такую махину -  огромный  и
работающий как часы механизм по выкачиванию денег из всех сфер  шоу-бизнеса,
от цирковых представлений и заграничных  гастролей  каких-нибудь  молодежных
театров до выпуска альбомов поп-  и  рок-звезд.  Механизм  этот  обслуживало
множество самых разных людей, среди которых  были  и  ставленники  известных
криминальных  группировок,  и  ушлые   бухгалтеры,   не   имеющие   к   этим
группировками никакого отношения, и деятели из частных музыкальных агентств,
которые сами называли себя "слегка прибандиченными".
   Вся эта сложная система, включающая в себя конвейер по изготовлению звезд
и производственные мощности, выпускающие сопутствующую звездам  продукцию  -
от дисков до маек и сумок с названиями групп, портретами и именами  кумиров,
- вся эта машинерия могла работать, только будучи хорошенько смазана "черным
налом". Прервись хоть на день поток грязных денег, и механизм  тут  же  даст
сбой,  более  длительная  задержка  приведет  к  катастрофам  и  необратимым
последствиям.
   Портнов не знал истинного положения Грека в этой сложной  системе,  но  в
том, что место это далеко не последнее, был уверен.
   Тогда, при первой встрече,  они  проговорили  всего  минут  десять.  Грек
просто сказал, что Портнов может  рассчитывать  на  его,  Грека,  помощь.  В
течение нескольких лет Алексей то  и  дело  возвращался  в  мыслях  к  этому
разговору, но даже в трудных ситуациях, когда  действительно  припирало,  не
осмеливался набрать номер могущественного Георгия Георгиевича и попросить  о
поддержке. А вот когда дошло дело до контракта с Ренатой и Портнов заработал
первые деньги, которые  уже  можно  было  назвать  начальным  капиталом,  он
отбросил сомнения и страхи и  обратился  к  Греку  с  просьбой  о  ссуде  на
развитие предприятия под названием "Рената".
   Сейчас Алексей миновал секретаршу,  которая,  несмотря  на  поздний  час,
выглядела свежей и бодрой, улыбнулся ей и, получив ответную профессиональную
улыбку, вошел в кабинет.
   - Садись, Леша, - сказал Грек, не вставая с кресла за рабочим столом и не
протягивая руки. - Садись. Поговорим.
   Портов сел напротив хозяина кабинета и уставился  поверх  его  головы  на
какие-то дипломы, висевшие в рамочках на стене.
   "Дипломированный бандит", - вертелась в его  голове  совершенно  ненужная
сейчас мысль. Ненужная и даже вредная, поскольку она неожиданно  развеселила
Портнова и он не  смог  сдержать  улыбку,  совершенно  неуместную  в  данном
случае.
   - Весело, - констатировал Грек без улыбки. - Тебе весело. Что ж, неплохо.
Молодец. Ну, Леша, тебя можно поздравить, как я слышал?
   - Если слышали, Георгий Георгиевич, то что нам долго рассусоливать? Вы же
все знаете. Говорите, что вы хотите?
   - Ну-ну. Ты не груби. Сам обосрался, теперь хамишь.
   Грек не испытывал ни малейшей жалости к  Портнову.  Он  не  любил  людей,
которые не только не могут заработать себе  на  жизнь  столько,  сколько  им
нужно или кажется необходимым, но и не способны удержать  в  руках  то,  что
есть, что попало к ним либо  по  воле  случая,  либо  по  причине  внезапной
вспышки деловой активности.
   В этом смысле Георгию Георгиевичу были очень близки размышления  Бояна  о
русских людях, в большинстве своем не способных обеспечить самостоятельно ни
себя, ни свою семью, ни потомков.
   "Русские делают все возможное, чтобы  не  оставить  после  себя  никакого
наследства", - сказал Толик во время их последней встречи, и  Грек  запомнил
эту фразу. Сейчас ему казалось, что она удивительно  подходит  для  сидящего
напротив него слабака, не сумевшего удержать в руках  золотую  рыбку  и  вот
теперь глупо улыбающегося. Ожидающего решения своей участи,  для  облегчения
которой он не может и не хочет даже пальцем пошевелить.
   - Не груби, Леша, - еще раз повторил Грек. - А лучше слушай, что  я  тебе
скажу. Времени у меня мало, так что разговор наш будет  недолгим.  Попал  ты
крепко. И взять с тебя нечего. Что же остается в таком случае?
   - Не знаю, - честно ответил Портнов.
   - Ну конечно. "Не знаю"! Другого ответа я не ожидал.
   - А что вы можете предложить?
   - Отрабатывать будешь, - спокойно сказал Грек.
   - Да пожалуйста. Только что это за работа,  на  которой  я  такие  деньги
смогу отбить?
   - Есть работа. Встанешь в клубе вместо Кудрявцева.
   - Где? - Портнов поднялся со стула.
   - В "Перспективе". Будешь выполнять его функции. Все. Понял меня?
   - Его функции... Так, насколько я понимаю, это...
   - И это тоже.
   - Но я ведь... Георгий Георгиевич...
   Портнов прекрасно понял, о чем  идет  речь.  Знал  он  и  о  таинственном
убийстве Кудрявцева - об этом  шумела  вся  Москва.  Самая  распространенная
версия сводилась к тому, что Роман Кудрявцев торговал  наркотиками  в  своем
клубе, за что и был, скорее всего, убит.
   - Вместо него... Это значит...
   - Это значит, будешь там делать то, что тебе  скажут.  Работа  -  не  бей
лежачего. Как раз для тебя. Товар взял, товар сдал. Все.  Эта  работа  стоит
денег. Вот на ней и отработаешь. Думаю, за год - вполне. А  потом  все  тебе
уже в плюс пойдет. Понял?
   Портнов молчал. Это было, пожалуй, худшее  из  всего,  что  могло  с  ним
произойти. Лучше бы сразу убили... Так ведь все равно этим кончится. Алексей
понимал, что Грек просто подставляет его, использует как жертвенную пешку  в
какой-то своей сложной игре.
   - Что ты думаешь? У тебя есть другие предложения?
   - Нет...
   - Тогда все. Время позднее. А у меня еще  дела.  Завтра  будь  вечером  в
клубе. Тебя введут в курс дела.

   - А ты сам-то веришь в то, что  Кудрявцева  убили  эти  ребята?  -  Шурик
поставил  на  стол  бутылку  водки,  которую  крутил  в  руках,  разглядывая
этикетку.
   - Ребята? Какие ребята?
   Следователь городской прокуратуры Буров  взял  бутылку  и  наполнил  свою
рюмку.
   - Как это - какие? Те самые. Наркоты. Музыканты, - уточнил Шурик.
   - Да ты чего? С ума сошел? За фраера меня держишь? Тут и к бабке не ходи,
любому ясно, что подстава в чистом виде. Даже не очень замазанная.  Так,  на
скорую руку все слеплено. Уторчались ребятки, потом явился киллер,  которого
они все, скорее всего, знали. Пустили его  в  дом,  он  ребяток  еще  больше
удолбал - в лаборатории до сих пор колдуют над  анализами  крови,  не  могут
разобраться, что за гадостью их там  накачали.  Включая,  кстати,  и  самого
Кудрявцева. Потом, когда все вырубились, киллер спокойно шлепнул кого  надо,
ствол пристроил к пареньку и не спеша ушел прочь. Вот и вся история.
   - А парни, значит, все равно сидеть будут?
   - Будут. Или ты считаешь, что они должны на  свободе  гулять?  Наркоты  в
законе.  Все  дилеры  ими  охвачены,  все  бляди  московские,  все   тусовки
наркотские. Последнее время они  даже  с  кокаина  слезли,  жестко  на  гере
сидели.
   - А ты сам разве не сидишь?
   Следователь прищурился.
   - Тебе-то какое дело, Шурик? Ты что у нас, ангел без крыльев?
   - Нет, я не ангел. Просто убийство вешать на мальчишек...
   - Вешать, не вешать...  Я  считаю,  что  им  на  свободе  гулять  нечего.
Заслужили вполне. Не сегодня-завтра сами бы влезли в  какую-нибудь  гадость.
Они социально опасны, Шурик, неужели  не  понимаешь?  Им  нельзя  давать  по
Москве гулять. Они уже все на финишной прямой. А зона им  только  на  пользу
пойдет. Мы уж постараемся...
   - Ну конечно. Вы постараетесь.
   - Мудак ты, Александр Михайлович. Не перебивай меня, бога ради. Ты же  не
дослушал того, что я хотел сказать.
   - Пожалуйста, продолжай. Очень интересно.
   - Ты нас за зверей-то не держи, ладно? Не в наших  интересах,  чтобы  они
просто на зоне парились, десять лет впустую там торчали. Они у нас поедут  в
больничку. Тюремную, разумеется. В себя придут, с дозы слезут.
   - Конечно, там слезешь...
   Глаза Бурова сузились.
   - Не пори чепухи, Михалыч. Надо будет - специальные люди проследят, чтобы
и с дозы слезли, и сил набрались.
   - Ах, ты в этом смысле? Длинные руки...
   - Точно. Ты даже не представляешь, насколько они у нас длинные.
   - Да где уж..
   - Вот именно. Короче, выйдут годика через два...
   - Это за убийство-то?
   - Успокойся. Я говорю  -  выйдут,  значит  выйдут.  На  суде  все  решат.
Убийство убийству, как ты знаешь, рознь.  На  тебе  ведь  тоже  убийство  по
неосторожности висело. А ты так легко отделался...
   Шурик осторожно кашлянул.
   - Зря ты это, Буров. Не люблю я вспоминать такие вещи...
   - Ну уж, брат, извини. Ты спросил, я тебе дал развернутый ответ. Конечно,
я ни секунды не верю, что они Кудрявцева завалили. А завалил его...
   - Кто?
   - Тебе интересно?
   - Конечно. Еще бы.
   - Сказать?
   Буров был уже изрядно пьян.
   - Тебе, Шурик, я могу, конечно, сказать. Ты ведь как бы свой человек. Да?
Я не ошибаюсь?
   - Слушай, брось ты чушь молоть. Свой,