его связи с эсэсовцами в Южной Америке.
     Внезапно ему в  голову  пришла  тревожная  мысль,  он  придвинулся  в
Каммхубелю и сказал взволнованно:
     - А если пресса устроит шум вокруг Зиксов, те могут  докопаться,  кто
помог журналистам, и расправиться с вами.
     Но учитель не склонен был разделять тревогу Карла. Сказал, что прошел
концлагеря, а это такая школа жизни,  после  которой  не  страшны  никакие
Зиксы.
     Карл слушал его, а краем глаза видел, что Гюнтер наклонился к Аннет и
что-то шепчет ей - девушка улыбнулась и кивнула.  Гюнтер  сразу  встал  и,
извинившись, протянул Аннет руку - так, держась за руки, они  и  поднялись
на второй этаж.  Деревянные  ступеньки  скрипели,  Аннет  смеялась.  Карлу
показалось, игриво и  поощрительно.  Карл  не  изменил  даже  позы,  боясь
показаться невнимательным, как и раньше, смотрел на учителя, но слушал  не
его, а старался услышать, что делается на втором этаже.
     Там стукнула дверь - тишина...
     Карл еле подавил желание оборвать на полуслове разговор и побежать на
второй этаж. Представил, как они там шепчутся и, может  быть,  Гюнтер  уже
притянул к себе Аннет. Удержался, чтобы  не  побежать  за  Аннет,  сказать
что-нибудь оскорбительное. Хотя знал - никогда не сделает этого,  и  вдруг
почувствовал  себя   слабым   и   униженным:   это   чувство   собственной
беспомощности было  таким  сильным,  что  захотелось  либо  плакать,  либо
жаловаться, либо еще больше унизить себя.  Какая-то  пустота  образовалась
вокруг, сейчас не испугался бы ничего: так бывает  с  человеком  в  минуты
наибольшего подъема чувств  или,  наоборот,  упадка,  когда  мозг  туманят
отчаяние и слезы.
     Карл пошевелился, учитель  заметил  перемену  в  нем  -  замолчал  на
полуслове,  смотрел  выжидательно.  И  тогда  Карл  не   выдержал,   хотел
остановиться, но было уже поздно, слова  вылетели  из  него,  и,  странная
вещь, он жег себя словами, а становилось легче:
     - Я обманул  вас...  Мы  выдумали,  что  хотим  написать  о  Зиксе  в
газете... Мы обманули вас и, извините, сейчас уедем, потому что  не  можем
оставаться в этом доме, мне стыдно смотреть вам в глаза, и вообще все  это
нечестно. Зикс знает часть шифра,  по  которому  в  банке  можно  получить
деньги, много денег, и мы приехали сюда, чтобы выведать у  него  цифры,  -
вот и все. И вы помогли это сделать, мы  использовали  вас,  а  вы  спасли
меня. Я не могу спокойно смотреть вам в глаза, ибо считал себя  порядочным
человеком, а тут...
     Каммхубель смотрел на Карла с интересом.
     - Значит, деньги... - сказал, растягивая  слова.  -  И  я-то,  старый
воробей, попа-ался...
     - Да, деньги, - подтвердил Карл с каким-то отчаянием.  Думал,  сейчас
учитель  взорвется,  накричит  на  него,  но  Каммхубель  спросил   совсем
по-деловому:
     - И много денег?
     И снова у Карла мелькнула мысль, что не следует  этого  говорить,  но
остановиться уже не мог:
     - Двадцать миллионов марок.
     Каммхубель на секунду закрыл глаза. Помолчал и сказал неодобрительно:
     - Большая сумма. И зачем вам столько денег?
     Карл растерялся. Ответить на это было очень легко, он бы нашел,  куда
бросить  эти  миллионы,  но  смотрел  в   прищуренные,   ироничные   глаза
Каммхубеля, и все объяснения казались банальными, даже  не  банальными,  а
пустыми  и  глупыми,  ведь  раньше,  когда  перед  ним  не  стоял  призрак
миллионов, он тоже, главным образом на словах,  презирал  деньги,  смеялся
над  денежными  тузами,  осуждал  их   поступки,   продиктованные   жаждой
обогащения, иронизировал над причудами, порожденными богатством.
     Каммхубель, так и  не  дождавшись  ответа  Карла,  не  стал  говорить
банальности, не встал и не указал на  дверь,  он  задумался  на  несколько
секунд, и Карлу хватило этого, чтобы хоть немного оправдаться.
     - Но ведь  деньги  можно  потратить  по-разному,  -  начал  не  очень
уверенно, - и я думал...
     - Эсэсовские деньги! - оборвал  учитель  довольно  резко.  -  Значит,
награбленные. Вы догадываетесь, откуда эсэсовцы брали ценности?
     Карл подумал об отце и кивнул утвердительно. Не мог не  понять,  куда
клонит учитель, и решил опередить его:
     - Но вы ведь не знаете, что эти двадцать миллионов, если не взять  их
сейчас, останутся швейцарским банкирам.
     Каммхубель пожал плечами.
     - Я не знаю, что делать, и не хочу ничего  подсказывать  вам,  но,  -
поморщился, - чем-то это пахнет...
     - Конечно, - согласился  Карл.  -  Фактически  мы  воры  и  воруем...
Точнее, не воруем, а нашли и не отдали...
     - Та же форма кражи, - безжалостно отрезал учитель.
     Эта реплика не понравилась Карлу: одно дело, когда сам казнишь  себя,
другое, когда кто-нибудь тычет тебя носом  в  грязь,  а  Каммхубель  почти
прямо сказал, что он, Карл Хаген, вор.
     Но учитель сам понял, что допустил бестактность, он был деликатным  и
испугался, что обидел своего гостя, который и так,  видимо,  переживает  и
нервничает. В парне что-то есть - человек эгоистичный, коварный так  сразу
не обнаружил бы все свое нутро. Учителю хотелось сказать:  "Брось,  оставь
эти неправедные деньги  и  вымой  руки!"  Но  подумал:  "А  будет  ли  это
правильно? Ведь двадцать миллионов марок можно  использовать  на  гуманные
цели".
     - Ну хорошо, а как бы вы поступили, получив, например, эти эсэсовские
миллионы? - спросил Карл.
     Каммхубель не задумался и на секунду.
     - Отдал бы какой-нибудь стране,  которая  пострадала  в  годы  войны.
Польше, например. Постройте, господа поляки, больницу, это ваши деньги,  и
мы возвращаем только часть...
     - Коммунистам? - не поверил  Карл.  -  Для  укрепления  тоталитарного
режима?
     - Вы были там?
     - Нет, но...
     - Не нужно "но"... Я сам читаю наши газеты и помню, что там пишут.  Я
не коммунист, туристом съездил в Польшу. Советую и вам.
     - Никогда!
     - Все же хотите получить деньги?
     - Я живу в Швейцарии и хорошо знаю местных банкиров. Для них двадцать
миллионов - один глоток. Да я не отдам им и марки. А потом? Потом решим, -
закончил неуверенно.
     Не хотелось возражать учителю - тот  подсказал  единственный  честный
выход из положения, - но Карл все же не мог  уяснить  себе,  как,  получив
миллионы, сможет отказаться от них; в конце концов, его не очень волновала
проблема, кому отдавать, коммунистам или благотворителям: все его естество
восставало против самой постановки  вопроса  -  отдавать,  если  он  может
приобрести себе черт знает что;  почему-то  представил  Аннет  в  длинном,
приземистом, неимоверно роскошном "крейслере", а себя за рулем, и никто не
может догнать их - посмотрел  на  потолок,  наверху  тихо,  и  эта  тишина
потрясла его, спутала все мысли.
     - Извините... - сделал попытку подняться.
     Но от Каммхубеля трудно было отделаться. Учитель спросил  его,  знает
ли он сейчас весь шифр, а если нет - кого нужно брать за  грудки,  и  Карл
ответил откровенно:
     - Честно говоря, не  представляю,  что  делать.  Нам  надо  разыскать
какого-то Людвига Пфердменгеса, а я не знаю, кем он был, кто есть и где он
вообще.
     - Людвиг Пфердменгес... - пошевелил губами учитель. - Безусловно,  он
принадлежал к элите рейха. Личности незначительной  вряд  ли  доверили  бы
такую тайну.
     - Зикс командовал корпусом СС, а потом служил в управлении  имперской
безопасности, - ответил Карл. - Пфердменгес, должно быть,  примерно  такая
же птица.
     Каммхубель  закрыл  глаза,  словно  вылавливал  что-то  из  закоулков
памяти.
     Пфердменгес... Где-то я слышал эту фамилию... Погодите,  есть  у  нас
один энциклопедист... - потянулся к  телефону,  что  стоял  на  журнальном
столике, повернул диск. - Клаус? У тебя еще совсем  свежий  полустарческий
мозг. Не вспомнишь  -  Людвиг  Пфердменгес?..  Какая-то  фигура  "третьего
рейха"? Что ты говоришь: поддерживал связи  с  Ватиканом?  И  сейчас  там?
Действительно, я вспоминаю - о нем  писали  в  газетах...  Помнишь,  когда
критиковали  "христианских  атеистов".  Живет  в  Ассизи,  да,  сейчас   я
вспомнил,  он  еще  полемизировал  с  каким-то  епископом...   Это   очень
интересно, но мы поговорим в другой раз, сейчас спешу,  я  скоро  загляну,
извини... - Каммхубель положил трубку.  Заметил  незло:  -  Действительно,
помнит почти все, но любит поговорить... Вы уже имели возможность  понять,
юноша: Людвиг Пфердменгес был одним из  высокопоставленных  представителей
"третьего рейха" в Ватикане. А теперь живет в Ассизи. Слышали о  Франциске
Ассизском?
     Карл не сводил глаз с Каммхубеля. А тот улыбался, словно читал  мысли
Карла, будто уловил в них что-то неизвестное. Так и вышел на веранду.
     И снова Карл вспомнил  Гюнтера  и  Аннет:  сколько  же  они  наедине?
Наверное, целую вечность. Посмотрел на часы: неужели он столько проговорил
с Каммхубелем? - на цыпочках стал подниматься по ступенькам.
     Еще издали увидел:  двери  в  комнату  Аннет  открыты.  Итак,  она  у
Гюнтера!
     Постоял, пытаясь унять волнение, но, так  и  не  уняв,  направился  к
дверям мансарды. Не знал, для чего - ведь никогда не  подслушивал,  считая
это подлостью, на которую не способен, но,  может  быть,  обманывал  себя,
легко осуждать пороки других, а когда дело касается тебя самого...
     Заглянул в комнату Аннет и остановился. Стоял и боялся пошевелиться -
девушка сидела на подоконнике боком к нему и  читала.  Уперлась  ногами  в
оконную раму, колени торчали почти вровень с подбородком. Аннет  наморщила
лоб и такой показалась красивой и обаятельной,  что  у  парня  перехватило
дыхание. Шагнул вперед, кашлянул громко, уже не скрываясь.  Аннет  встала,
спрятав книгу за спину.
     - Где Гюнтер?
     Показала глазами, не отвечая.
     -  Что  случилось?  -  Он  уже   догадывался,   но   хотел   услышать
подтверждение. Карлу стало даже жалко Гюнтера. - Поссорились?
     Аннет пожала плечами.
     - Он такой назойливый... - осеклась,  вспомнив,  как  Гюнтер  пытался
поцеловать ее. До этого он не был неприятным ей, даже  пробуждал  интерес,
но почувствовала, что ответить на поцелуй не сможет.
     Карл стоял перед Аннет, но смотрел не на  нее  -  в  окно.  Последние
слова смутили его: "Он такой назойливый..." А если бы не был назойливым?
     Девушка засуетилась и подвинула к нему стул.
     - Дядя заговорил тебя?
     Она впервые сказала "тебя". Почему - Карл не знал, возможно, это было
проявлением доверия или дружелюбия, а может, оговорилась.
     Чтобы прийти в  себя,  Карл  вынул  сигарету,  пошарил  по  карманам,
отыскивая зажигалку.
     Сел на стул. Девушка снова пристроилась на подоконнике.
     - Сегодня ночью мы уезжаем, - сказал Карл.
     Аннет посмотрела на него исподлобья.
     -  Как-то  нехорошо  получилось,   извини...   Но   вы   так   громко
разговаривали, что я все слышала.
     - Ну и что же?
     - Завидую вам. Интересно. И увидите Италию...
     - Я там бывал не раз, - сказал Карл, и, наверно, начался бы  разговор
об итальянских достопримечательностях,  если  бы  парню  не  пришла  мысль
предложить: - Хочешь с нами?
     Он спросил просто из вежливости, ни  на  что  не  надеясь,  но  Аннет
ответила вполне уверенно:
     - Очень хочу!
     Карл не поверил:
     - Ты не шутишь?
     - Нисколько.
     - Мне тоже очень хочется, чтобы ты  поехала.  -  Это  прозвучало  как
выражение симпатии, даже больше, возможно, Аннет поняла его, и ей не  было
неприятно признание Карла, ибо наклонилась к  нему,  сделала  жест,  будто
хотела взлохматить прическу или  дотронуться  до  щеки,  но  удержалась  -
улыбнулась и спросила:
     - Значит, возьмешь?
     - С радостью!
     Она спросила о вполне конкретной вещи, но  Карл  видел  в  ее  глазах
другое. Отвечая "с радостью", тоже вложил в  эти  два  слова  иной  смысл.
Аннет поняла,  запрокинула  голову,  подставила  лицо  солнцу  и  радостно
засмеялась. И все вокруг стало тоже радостным: и  солнечные  зайчики,  что
трепетали на ее подбородке и отражались в глазах, и  ее  смех,  светлый  и
звонкий, и кусочек  безоблачного  неба,  которое,  казалось,  ворвалось  в
комнату и окрасило все  вокруг  голубизной,  даже  обычные  домашние  вещи
сделало прозрачными и невесомыми.
     Но Аннет умолкла, и небо отступило из комнаты. Словно пытаясь догнать
его, Карл подошел к окну, сейчас он ощущал тепло,  исходящее  от  девушки,
оно дурманило его, но  помнил  слова  о  назойливости  и  все  же  не  мог
удержаться: дотронулся рукой до  плеча  Аннет  слегка,  готовый  в  ту  же
секунду отнять ладонь, но Аннет прижалась к его пальцам щекой,  может,  на
один лишь миг и сразу же соскочила с подоконника.
     Карл все еще стоял растерянный, а она уже засуетилась, собирая вещи.
     - Нам придется заехать  во  Франкфурт.  -  И,  увидев,  что  Карл  не
понимает,  объяснила:  -  Документы...  Несколько   дней   на   оформление
документов.
     - Не страшно.
     Карл согласился бы ждать и неделю, и месяц, только бы не расставаться
с Аннет. Черт возьми, неужели он так влюбился?
     - А как посмотрит на это Гюнтер?
     - Мы его сейчас спросим. Думаю, Гюнтер тоже будет рад.
     Аннет посмотрела внимательно: что это - проявление  благородства  или
детское простодушие? Но не стала спорить.
     Карл выглянул в коридор, позвал:
     - Гюнтер, ты еще жив?
     Тот открыл дверь.
     - Можно не мешать?.. -  процедил  сквозь  зубы.  Ему  неприятно  было
видеть сияющее лицо Карла и рядом  такую  же  радостную  улыбку  на  устах
Аннет.  Почувствовал  свое  превосходство,   каким   утешался   во   время
спектаклей, когда входил в роль, а он и на  самом  деле  вошел  в  роль  -
размышлял о пьесе, и она все еще стояла перед глазами. И  сказал  то,  что
думал, - ему было безразлично, как воспримут это Карл и Аннет, говорил  не
им, а будто в переполненный зал, даже всему человечеству: - Я  только  что
понял... Да, эта мысль засела  мне  в  мозг  и  представляться  при  явной
парадоксальности единственно правильной... Все говорят, пишут, доказывают:
настоящий талант неотделим от  гуманизма.  Глупости!  Талант  должен  быть
злым! Да, всем нам не хватает порядочной порции злости, злости  совершенно
определенной - вместе  с  талантом  она  будет  бить  в  цель,  уничтожать
подлость и разрушать власть имущих и, главное, вдохновлять тех,  кто  идет
за талантом, кто сочувствует  ему.  Талантливый  гуманист  -  вредный,  он
размягчает людей, убаюкивает, а злой и гневный - зовет на баррикады!
     - Однако же, - возразила Аннет,  -  гуманность  совсем  не  исключает
злобы. Она укрепляет ненависть к врагам человека, к тем, кто унижает его.
     А Карл не выдержал и спросил ехидно:
     - Не хочешь ли ты сам стать злым пророком человечества?
     Гюнтер не воспринял ни возражения девушки, ни иронии Карла.
     - Мы воспламеним человеческие сердца, и дай бог, чтобы  пепел  Клааса
не развеялся ветром!
     - Я всегда знал, что ты талант, - сказал Карл, - но не об этом сейчас
разговор. Слушай внимательно, гений. Аннет едет с нами.
     Гюнтер опустился с небес. Какая-то тень промелькнула на его лице,  он
переспросил:
     - Фрейлейн Аннет? С нами?
     - Сегодня ночью мы двинемся в Италию.
     - Но почему в Италию? - не понял Гюнтер.
     Карл рассказал, как Каммхубель разузнал о Пфердменгесе.
     Гюнтер слушал внимательно, кивал головой,  но  никак  не  мог  скрыть
неудовольствия - этот Карл Хаген оказался болтуном, еще двое узнали о цели
их путешествия. Правда, Каммхубель - человек серьезный, от  него  вряд  ли
стоит ждать каверзы, а племянница... обыкновенная  девчонка,  симпатичная,
не возразишь, но чем красивее женщина, тем она  непостижимей  -  от  такой
можно ждать любых выкрутасов.
     Гюнтер вымученно улыбнулся.
     - Я рад вашей компании, фрейлейн Каммхубель.


     Стекло в машине опустили, и ее продувало со всех сторон,  но  это  не
приносило желаемой прохлады. Особенно, когда ехали  по  извилистым  горным
дорогам, где сорок километров в час  уже  считалось  лихачеством.  Склоны,
покрытые низкорослым кустарником и травой, казалось, раскалены жарой,  над
ними дрожал прозрачный горячий  воздух,  от  перегретого  асфальта  горько
пахло смолой - не верилось, что совсем  недавно  шоссе  обступали  зеленые
альпийские луга, а от холодной воды горных ключей сводило рот.
     Гюнтер  глотнул  из   бутылки   тепловатого   лимонада,   сплюнул   с
отвращением.
     -  В  Терни  остановимся  на  несколько  минут   возле   какой-нибудь
траттории, - предложил он. - Я умру, если не глотну воды со льдом.
     В Рим приехали  поздно  вечером,  переночевали  в  дешевом  отеле  на
окраине и решили не задерживаться - удивительно, но решила так Аннет, хотя
она раньше не бывала в древнем городе. И не потому,  что  ей  не  хотелось
взойти на Капитолий или осмотреть Ватиканский музей, просто знала,  что  и
Карл и Гюнтер мыслями давно уже в Ассизи - разве будешь со спокойной душой
рассматривать интереснейшие руины, когда до места назначения осталось  три
часа езды?
     Договорились  остановиться  в  Риме  на  обратном  пути.  И  вот   их
"фольксваген" поднимал пыль на древней умбрийской дороге.
     За Терни  шоссе  постепенно  выровнялось,  теперь  ехали  по  долине,
изредка минуя села, местечки.
     Ассизи увидели издалека - справа от дороги на высоком холме  лепились
один к одному, как игрушечные, домики, соборы - все  это  на  фоне  синего
неба  и  рыжих,  выжженных  солнцем  возвышенностей  казалось  нереальным,
вымышленным; словно великан забавлялся  в  песке,  нагреб  кучу,  а  потом
налепил формочкой разные кубики и прямоугольники, провел между ними линии,
соорудив узкие улочки и площади.
     Эта иллюзия сказочности не исчезала вплоть до последней минуты,  пока
не повернули на асфальтированную ленту, что вилась между склонами холмов и
наконец привела их в Ассизи.
     Гюнтер пристроился за туристским автобусом и не  ошибся,  потому  что
через несколько минут они стояли на  центральной  площади  города:  справа
нижний собор Сан-Франческо с гробницей святого Франциска Ассизского, слева
- монастырь, верхний собор Сан-Франческо с фресками Чимабуе, чуть дальше -
женская обитель Сан-Домиано. Обо всем этом они узнали сразу после приезда:
туристы  высыпали  из  автобуса,  и  гид  стал  знакомить  их  с  местными
памятниками старины.
     В Ассизи, как  и  в  большинстве  подобных  итальянских  городков,  у
которых есть свой знаменитый святой, или фонтаны,  или  собор  с  фресками
Джотто, было несколько маленьких отелей, напоминавших скорее грязноватые и
некомфортабельные меблированные комнаты. Один из них пристроился  рядом  с
собором, и Карл предложил остановиться  именно  здесь.  Это  устраивало  и
Аннет, которая уже просматривала цветные проспекты у ближайшего киоска,  и
Гюнтера, который немедля занял место в  гостиничной  траттории  и  заказал
бутылку холодного вина.
     Карл тоже не отказался от  стакана.  Утолив  жажду,  спросил  хозяина
траттории об отце Людвиге Пфердменгесе и услышал в ответ,  что  тот  знает
такого важного священнослужителя, да и вообще, кто в Ассизи не знает  отца
Людвига, ибо в Ассизи каждый житель знает друг друга, а отца  Пфердменгеса
не знать просто невозможно.
     Хозяин  внезапно  оборвал  эту  темпераментно  произнесенную  тираду,
распахнул двери и, замахав руками прямо перед носом молодого послушника  в
черной сутане, остановил его и позвал Карла.
     - Этому сеньору нужен отец Людвиг!.. - начал  громко,  почти  на  всю
площадь, и Карл вынужден был оборвать его,  пояснив,  что  на  самом  деле
имеет личное дело к отцу Пфердменгесу, и не возьмет ли послушник  на  себя
труд показать ему, где тот живет.
     -  Отец  Людвиг  отдыхают,  -  объяснил  послушник,  ощупывая   Карла
любопытными глазами. - Они встают в пять, потом  молитва,  кофе  -  раньше
шести вас не примут.
     - И где быть в шесть?
     - Но мне нужно знать,  хотя  бы  немного,  по  какому  делу  господин