, не так ли? Она одна идет в счет, только она!
   - Дядю отравила не она, и вы это знаете. Жиль и сейчас еще дорого  бы
дал, чтобы тетка возразила ему,  но  она  не  потрудилась  сделать  даже
этого.
   - Вы уже отнесли векселя к следователю? Жиль мотнул головой.
   - Что вы ему сказали?
   - Ничего, тетя. Послушайте... Я не знаю, что нужно сделать...
   Не сиди она перед ним вот так, холодная, как булыжник,  он  заговорил
бы по-иному. Еще минуту назад у него рвались с губ совсем другие  слова.
Он сказал бы ей:
   "Тетя, я знаю все и не могу вас осуждать. Я знаю, что вы  были  очень
несчастны,  что  после  смерти  мужа  вам  пришлось  бороться  с  такими
трудностями, которые обычно не выпадают на долю  женщины.  Я  знаю,  что
если вы кажетесь сильной, очень сильной и мужчины произносят ваше имя  с
почтительностью в голосе, то это лишь  потому,  что  так  нужно:  вы  же
отчаянно сражаетесь за своих детей и торговый дом Элуа, который считаете
их достоянием. Октав Мовуазен, притворившись, что пришел вам на  помощь,
отнял у вас то немногое, что оставалось. Когда ежедневно, в  пять  часов
пополудни, он усаживался в этой конторке, он проделывал это как  хозяин,
требующий отчета и отдающий приказы. Он  держал  в  руках  судьбу  ваших
детей и вашу. А он был чужд человеческих слабостей, особенно жалости. Вы
чувствовали, что Боб тоже  опасен,  что  рано  или  поздно  он  наделает
глупостей. Действительно, он нелепейшим образом сам выдал себя с головой
Мовуазену. Тот потребовал, чтобы он уехал и завербовался в  колониальные
войска. Боб в Африке, предоставленный самому себе и своим порокам!.. Так
ведь оно было, правда, тетя? Вы  сплутовали,  спрятали  Боба  где-то  во
Франции, верно? Но Мовуазен разгадал вашу уловку. Тогда вы и решили, что
ему лучше умереть... Я сын вашей сестры, а не  судья.  Я  говорю  не  от
имени правосудия, и мне безразлично, будет убийца наказан или нет. Но вы
знаете, тетя,  что  вместо  вас  обвиняют  женщину,  которая  ничего  не
сделала. Вы знаете, что..."
   Он не произнес этих слов, и  в  слишком  жарко  натопленной  конторке
опять воцарилась тишина, дав звукам рояля  затопить  магазин.  Жерардина
опять несколько  раз  нетерпеливо  посмотрела  на  потолок.  Ей  безумно
хотелось, чтобы эта доводящая до отчаянья музыка наконец смолкла, но для
этого нужно было дойти до лестничной клетки и крикнуть. К тому же  разве
здесь играют на рояле не в последний раз!
   - Я полагаю, что для начала вы упрячете вашего кузена в тюрьму?
   Что ей ответить? Нет. Этого можно легко избежать. Надо только  спасти
Колетту. Все, конечно, решат, что он ее любовник,  но  тетку  все  равно
надо спасти. Жилю было стыдно. Он твердил про себя - и не лукавил, - что
поступил бы точно так же, даже если бы они не обменялись поцелуем  тогда
в коридоре.
   - Нужно что-то предпринять, тетя. Что - не знаю. Если бы, например...
   Он заколебался.  Ему  показалось,  что  губы  тетки  растягиваются  в
сардонической усмешке.
   - Я слушаю.
   - Если бы вы все уехали за границу, я мог бы...
   Некоторые слова он все еще произносил с трудом, в  особенности  слово
"Деньги". Денег у  него  было  слишком  много,  свалились  они  на  него
внезапно, и пользовался он ими не без брезгливости.
   Как бы, однако, они все упростили! Он даст тетке сколько она захочет.
Пусть сегодня же ночью уезжает за границу и, оказавшись в  безопасности,
пришлет сюда письмо с признанием своей вины...
   Жерардина прочла его мысли и язвительно бросила:
   - Вы могли бы предложить мне известную сумму, не так ли?
   Жиль кивнул. Он все еще надеялся. Но  смотреть  на  нее  не  решался,
чтобы не утратить мужества.
   Чудовищное спокойствие тетки, ее неожиданное хладнокровие  не  только
не возмущали его, а, напротив, пробуждали в нем еще большую жалость.
   - Ну  нет,  милейший!  -  воинственно  отпарировала  Жерардина.  -  Я
отказываюсь. Поступайте как знаете. Обвините  своего  кузена.  Он  будет
опозорен, но для вас это не имеет значения,  так  ведь?  Обвините  меня.
Только помните: от вас потребуют доказательств. А я буду защищаться.
   Тетка поднялась, и Жилю показалось, что она стала еще выше.
   - По-моему, мы все сказали друг другу...
   Жерардина посмотрела на дверь.  Она  явно  выпроваживала  Жиля.  Даже
подала  ему  шляпу,  которую  он  положил  на  стол.   У   нее   хватило
самообладания щелкнуть выключателем и зажечь в магазине  свет,  а  когда
Жиль очутился на тротуаре, он услышал,  как  тетка  закладывает  дверные
засовы.
   Ренке, ожидавший хозяина, зашагал рядом, но Жиль, словно  не  замечая
его, не  сказал  ни  слова,  и,  когда  они  добрались  до  особняка  на
набережной Урсулинок, бывший инспектор  лишь  приподнял  шляпу  и  молча
откланялся.
   - Ее забрали? - с подобающей случаю миной осведомилась Алиса, подходя
к мужу и целуя его.
   Он  посмотрел  на  жену,  словно  недоумевая.  Ее  присутствие  почти
удивляло его. Никогда еще он так  остро  не  чувствовал,  насколько  она
чужда ему.
   -  Что  ты  собираешься  предпринять?  Жиль  пожал  плечами.  Что  он
собирается предпринять? Она все равно не поймет.
   - Обедать не буду, - объявил он, заметив, что стол накрыт и  прислуга
несет супницу в столовую.
   - Почему? Куда ты?
   - Наверх.
   - Да съешь же чего-нибудь, -  неуверенно  настаивала  Алиса.  -  Хоть
немножко супу. Или холодного мяса...
   Жиль, не дослушав, направился к двери.
   Около полуночи Алиса, ступая как можно тише, поднялась на третий этаж
и прижалась ухом к дверям  дядиной  спальни.  Она  ничего  не  услышала.
Попробовала заглянуть  в  замочную  скважину,  но  увидела  только  край
постели.
   Тогда она робко постучала.
   - Войдите, - ответил спокойный  голос.  Жиль  повернулся  к  ней  без
малейшего раздражения.  В  его  поведении  не  было  ничего  необычного.
Напротив, он выглядел на редкость невозмутимым. Перед  ним,  на  бюро  с
цилиндрической крышкой, были разложены документы из сейфа и листы бумаги
с пометками, сделанными его рукой.
   - Чем ты тут занимаешься? Почему не ложишься? В этот вечер между ними
легла такая необъятная пропасть, что, казалось, отныне их уже  ничто  не
сблизит. Они не ссорились. Вообще  ничего  не  произошло.  Жиль  не  мог
упрекнуть Алису ни в чем, кроме того, что она  -  это  она:  посторонняя
девушка, которая больше не пробуждает в нем даже вожделения и совершенно
ему безразлична.
   - Сказать, чтобы тебе принесли чашку бульона?
   - Да.
   Зачем выходить из себя? Он дождется, пока она уйдет. Потом  продолжит
начатую работу один, в комнате, где столько ночей, тоже один, провел его
дядя.
   Разве ему не  пора  привыкнуть  к  одиночеству?  Колетта  уедет.  Она
покинет город вместе с доктором Соваже, который  в  конце  концов  будет
признан невиновным.
   Когда отшумит вызванная Жилем буря, он станет подлинным  наследником,
подлинным преемником  своего  дяди,  и  вокруг  него  образуется  та  же
пустота, что окружала Октава Мовуазена.
   Алиса подошла, поцеловала его в  лоб,  и  он  ее  не  оттолкнул.  Она
погладила его по голове, и он промолчал, хотя счел этот жест вульгарным.
   - Не лучше ли тебе отдохнуть? Жиль покачал головой. Он должен кончить
то, что начал. Завтра у него, пожалуй, уже не хватит решимости.
   - Доброй ночи. Жиль! - покорно вздохнула Алиса.
   - Доброй ночи!
   Жиль навряд ли слышал, как вошла служанка, которая поставила на  бюро
чашку бульона и кусок холодной говядины, но посмотрел на нее  так,  что,
выходя из комнаты, она спрашивала себя, узнал ли ее хозяин.
   Теперь он перебелит составленные им документы...
 
   Господин прокурор,
   Имею честь довести до Вашего сведения...
 
   В три часа утра Жиль  запечатал  письмо  в  большой  желтый  конверт.
Готовы были и другие письма: Плантелю,  Раулю  Бабену,  Эрвино,  бывшему
министру, а ныне сенатору Пену-Рато и еще разным людям.
   Он выпил остывший бульон. Съел без хлеба ломоть мяса, отдававший  тем
же привкусом крови, который был у него во рту  вчера  утром,  когда  Боб
избил его.
   Все кончено. Делать ему больше нечего.
   Ему и в голову не пришло спуститься к жене и улечься рядом  с  ней  в
спальне, которую Алиса обставила  по  своему  вкусу  и  в  которой  Жиль
чувствовал себя тем более чужим, чем сильнее преображалась комната.
   Он снова набрал имя "Мари", спрятал все бумаги в сейф,  сбил  шифр  и
прошел в комнату, где жил до женитьбы.
   Жиль раздвинул занавески. А ведь он знал, что у тетки темно.
   В лунном  свете  четко  вырисовывались  ребра  крыш,  поверхность  их
напоминала пустыню, и мостовая казалась иссера-белой.
   Фотографии по-прежнему стояли на черном мраморном камине.
   На одной из них отец Жиля  во  фраке,  со  скрипкой  в  руке,  словно
кланялся восхищенной публике. Он был очень красив: тонкие черты бледного
лица, острые усы.
   Таким  он  выступал  в  том  венском  кафе  с  тяжелой  позолотой   и
пухленькими амурчиками.
   А вернувшись домой, писал: "Дорогой Октав..."
   - Бедный папа! - вздохнул Жиль.
   И перевел взгляд на портрет  матери.  Это  была  одна  из  тех  плохо
отпечатанных открыток, которыми торгуют в антрактах  циркачи  и  артисты
мюзик-холла. На матери был памятный Жилю сценический костюм  -  розовое,
облегающее бедра и голени трико оттенка тающей конфеты.
   Вид матери в этом наряде неизменно шокировал  Жиля.  Сейчас  он  тоже
отвел глаза.
   - Прости, мама.
   За что его прощать? Он сделал лишь то, что считает  своим  долгом.  И
все-таки Жиль  чувствовал  себя  виноватым  перед  ними  всеми  -  перед
Мовуазенами, включая даже дядю, перед  матерью,  на  сестру  которой  он
начинает атаку.
   По комнате незримо скользила  легкая  тень,  как  в  ту  ночь,  когда
Колетта бесшумно вошла к Жилю, чтобы унести ключ от сейфа.
   Сегодня она ночует в тюрьме. Ради нее...
   Потом она уедет. Уедет с другим, с Соваже, а Жиль...
   Заснул он не раздеваясь и, как в детстве, до утра терзался кошмарами.
Раз даже проснулся весь в поту, сел на кровати с ощущением,  что  кричал
во сне, и напряг слух, словно пытаясь  расслышать  в  тишине  безлюдного
дома эхо собственного голоса.
   В девять утра Жиль, бодрый, хотя и бледный, позвал  Ренке  к  себе  в
кабинет. Перед ним лежала пачка писем.
   - Не будете ли добры разнести их, господин Ренке? Затем Жиль пошел  в
гараж, где не спеша обменялся несколькими фразами с тестем.
   Рабочие и служащие украдкой наблюдали  за  ним:  в  утренних  газетах
появилось сообщение об аресте Колетты  Мовуазен.  Содержались  в  них  и
намеки на сцену, разыгравшуюся накануне между Бобом и Жилем в  "Кафе  де
ла Пе".
   В одиннадцать Жиль вошел в "Лотарингский бар". По серьезности  Бабена
он понял, что тот уже получил его письма. Однако судовладелец не выказал
ни малейшего недоброжелательства. Напротив, в глазах его читалось  нечто
вроде почтительности, и он первым встал с места, подошел к стойке, подал
молодому человеку руку.
   Им больше не было нужды в многословных объяснениях.
   - Может быть, вы и правы, господин Жиль. Я только не  уверен,  хорошо
ли вы представляете себе, какие силы привели в действие.  Вы  не  знаете
Жерардину. Она так просто не сдастся.
   Чуть позже за окном магазина Жиль увидел  тетку,  и  она  на  секунду
повернула голову в его сторону.
   Больше его не останавливали ни колебания, ни угрызения совести. Войдя
во Дворец правосудия, он уже не заплутался, как  накануне,  в  лабиринте
лестниц и коридоров.
   - Попрошу доложить обо мне прокурору. Полагаю, что он меня ждет.
   В три часа пополудни вышел  экстренный  выпуск  "Монитера",  улицы  и
набережные  огласились  выкриками  газетчиков,  люди  начали  собираться
группами, у дверей магазинов замахали руками спорщики.
 
   Неожиданный поворот дела  об  отравлении.  Жиль  Мовуазен,  наследник
своего дяди, выступает в роли обвинителя!
   Освободят ли Колетту Мовуазен?
 
   - Почему ты не сказал мне, Жиль?
   А почему он должен был сказать об этом Алисе?
   - Это правда, что тетушку Элуа посадят? Ты считаешь, что твоего  дядю
отравила она? Кстати, тебе много раз звонили.
   - Знаю.
   - И дважды заходил Плантель.
   - Знаю.
   - А-а! - разочарованно протянула Алиса.  Но  тут  же  перескочила  на
другую тему:
   - Я велела продолжать ремонт в гостиной и спальне.
   - Тебе виднее.
   - За что ты злишься на  меня.  Жиль?  Можно  подумать,  что  ты  меня
разлюбил.
   - Полно! Уверяю  тебя,  ничто  не  изменилось...  Кажется,  подъехала
машина. Звонят. Это, конечно, Плантель. Скажи, пожалуйста, Марте,  чтобы
его провели в кабинет.
   Внешне судовладелец остался прежним: как всегда элегантно одетый,  он
старался  держаться  уверенно,  непринужденно  пошел   навстречу   Жилю,
протянул руку.
   - Добрый день, Жиль! Я заезжал уже два раза и... Жиль не подал руки и
ограничился тем, что предложил:
   - Садитесь, господин Плантель.
   - Курить можно?
   - Прошу вас.
   Сквозь открытое окно от грузовиков, выстроившихся у  решетки,  тянуло
отработанным бензином.
   - Мне нет нужды говорить  вам...  -  начал  Плантель,  несколько  раз
положив то правую ногу на левую, то левую на правую.
   Жиль разглядывал его начищенные до зеркального блеска ботинки.
   - Вам нет нужды говорить со мною вообще,  господин  Плантель.  Письмо
мое вы получили, следовательно, в курсе дела.
   - Жерардина звонила мне и...
   - Я тоже с нею виделся.
   - Я тщетно пытался ее уговорить не...
   - Не сомневаюсь, что вы дали ей разумный совет, господин Плантель.  К
сожалению, моя тетка не слушает никаких доводов. А  так  как  совершенно
необходимо, чтобы Колетта была освобождена и признана невиновной...
   Плантель, выбитый из седла, остолбенело поглядывал на этого мальчика,
который еще так недавно умел лишь робко лепетать,  а  теперь  с  грозной
невозмутимостью вел речь о предании суду сестры своей матери.
   -  Вы  напрасно  трудились  приезжать,  -  продолжал  Жиль  с   почти
нечеловеческим хладнокровием. - Я и без этого знаю, что вы сделаете  все
от  вас  зависящее,  чтобы  Колетта  и  доктор  Соваже   были   признаны
невиновными. Не так ли?
   - Но... Поскольку они действительно невиновны, я, разумеется...
   Серая коленкоровая папка лежала на столе. Судовладелец заметил  ее  и
запнулся.
   - Что касается...
   -  .."Акулы"  и  смерти  юного  Жана  Агадиля...  -  с   безжалостным
спокойствием продолжал Жиль.
   - Клянусь вам, если бы мы могли предвидеть...
   - Это не имеет значения, господин Плантель. Сделанного  не  воротишь,
правда?.. Его матушка, кажется, торгует сардинами на углу улицы Дю Пале?
   - Я готов...
   - Не сомневаюсь.  Позднее,  когда  все  встанет  на  свое  место,  не
исключено, что я раскрою в вашем присутствии  эту  папку  и  мы  с  вами
сожжем некоторые документы.
   Жиль поднялся.
   - А сейчас, господин Плантель, я очень занят и...
   - Извините, что побеспокоил. Я считал своим долгом лично уверить вас,
что сделаю все... Кстати, вчера вечером у меня был Пену-Рато.  Он  готов
лично нанести вам визит.
   - Это лишнее.
   - По всей видимости, он  целиком  согласен  с  вами.  Человеку  столь
высокого положения очень нелегко...
   - ..быть обвиненным в присвоении наследства? - Жиль небрежно  раскрыл
папку и положил руку на дело, помеченное фамилией  сенатора.  -  Тем  не
менее его племянница,  которую  он  насильно  продержал  четыре  года  в
лечебнице и которая в самом деле сошла там с ума...
   Мальчишки, высыпав из школы, затеяли игру в шары и  с  оглушительными
воплями гонялись по тротуару.
   - До свидания, господин Плантель!
   - До свидания, господин Жиль! Еще раз, поверьте...
   - Верю, господин Плантель.
   Жиль закрыл дверь за элегантным судовладельцем и  отпер  другую  -  в
дядин кабинет.
   - Входите, господин Ренке. У нас с вами есть над чем поработать.
 
Глава 7 
 
   - Вы дадите мне еще две минутки, милый Жиль? Извините меня -  я  сама
понимаю, что несносна.
   Жиль не улыбался. Он сидел за рулем и наблюдал, как его теща,  вся  в
светлом,  устремляется  в  кондитерскую  и,  жестикулируя,  мечется   по
магазину. Он представлял себе, как  она  с  энергией,  переполняющей  ее
всякий раз, когда она ездит с  зятем,  взывает:  "Поскорее,  мадмуазель!
Зять ждет меня в машине. А он так занят!.."
   Достойнейшая  госпожа  Лепар!  Именно  ее  больше  всех   преобразило
замужество дочери. С тех пор как ей наняли служанку и  у  нее  появилась
возможность почти каждый день бывать на людях, она стала  уделять  много
внимания туалетам,  отчего  ее  маленькая  фигурка  казалась  еще  более
пухленькой, мягкой и розовой.
   Она  уже  спешила  назад  в  сопровождении  молоденькой   продавщицы,
нагруженной коробками пирожных.
   - Положите вот сюда, мадмуазель. Благодарю... Боже мой,  Жиль,  Алиса
до сих пор не вышла? Вечно она копается! Неужели ей не понятно,  что  вы
ждете на самом солнцепеке?
   Эспри Лепар тоже не преминул воспользоваться  опозданием  дочери:  он
зашел в табачную лавочку и сейчас выбирал себе трубку, следя за  машиной
через стекло витрины.
   Был Троицын день, и находились они на главной улице Руайана.
   Когда-то, во время скитальческой жизни  с  родителями,  Жиль  знал  о
церковных праздниках лишь понаслышке да еще  потому,  что  в  такие  дни
давалось  два  представления.  Однако,  после  того  как  накануне   Дня
поминовения он высадился в Ла-Рошели, эти праздники приобрели  для  него
особый смысл: они как бы стали вехами, обозначавшими различные этапы его
жизни.
   Прежде всего Рождество, бесснежное, приглушенное  туманами  Рождество
под приморской сосной, которую Алиса прозвала "нашим зонтиком". В  шесть
вечера он сидел под нею с Алисой, которая всем телом прижималась к  нему
и чуть не отморозила себе нос. В восемь завернул к Элуа и  прошел  через
благоухающий магазин: тетка пригласила его встретить праздник в семейном
кругу. Луиза играла на рояле. В полночь все расцеловались, и у  Жиля  до
утра отдавало во рту гусиной печенкой и шампанским.
   Чтобы не так остро ощущать свое одиночество, Колетта провела  ночь  у
матери, и, возвращаясь домой по предрассветному городу,  где,  распевая,
бродили запоздалые гуляки, Жиль сделал крюк,  чтобы  хоть  на  мгновение
оказаться поближе к тетке и увидеть темные окна домика на улице Эвеко.
   Новый год... Скованный строгим костюмом  и  стесняясь  своей  длинной
нескладной фигуры, Жиль  заехал  с  визитом  к  Плантелям  и  снова  пил
портвейн в курительной, где пахло кожей.
   Алиса вручила ему платок, который сама вышила, а он даже не догадался
ее отдарить. Он просто не знал, что  так  полагается.  Его  родители  не
делали друг другу подарков.
   С тех пор жизнь в особняке на набережной Урсулинок очень  изменилась.
Алиса обставила спальню и гостиную на свой вкус.
   - Не провести ли нам Пасху в Париже? -  предложила  она.  -  Ты  ведь
никогда там не бывал. Это тебя развлечет.
   Они поехали на машине. Ни этот раз - вдвоем. Остановились  в  большом
отеле на улице Риволи.
   В первый же вечер Жиль отправился взглянуть на маленькую гостиницу за
цирком  Медрано,  в  которой  он  родился.  Парижане  волнами  затопляли
вокзалы, растекаясь по окрестностям и провинции. Улицы пустели. Магазины
были  закрыты,  и  от  Пасхи  у  Жиля  осталось  лишь   воспоминание   о
нескончаемом хождении по солнечным тротуарам. Еще два  дня,  проведенные
ими в столице, целиком ушли на беготню по магазинам,  где  Алиса  каждую
минуту устремляла на него умоляющий взгляд:
   - Можно?..
   Она обезумела от радости. Покупала, не спрашивая о цене.  Возвращаясь
в отель, они всякий  раз  находили  у  себя  в  номере  новые  картонки,
присланные в их отсутствие.
 
*** 
 
   Теперь наступила Троица.
   - У меня к тебе просьба, Жиль. Впрочем, если имеешь  хоть  что-нибудь
против, скажи откровенно. Я знаю, что мама была бы счастлива провести  с
нами два дня в Руайане.
   Г-жа Лепар заказала себе шикарный английский костюм и светлую  шляпу,
облазила все магазины в п