совсем  промокло.  Тетка  и  Плантель
переглянулись.  Плантель  всунул  кончик  сигары  в  янтарный  мундштук,
стряхнул белесый пепел с ее дымящегося конца, закинул  ногу  на  ногу  и
начал:
   -  Весьма  огорчен,  но  должен  сообщить  вам,  что  сегодня   утром
прокуратура  вынесла  постановление  об  эксгумации  тела  вашего   дяди
Мовуазена.
   Жиль смотрел  ему  прямо  в  лицо  Из-за  непогоды  в  гостиной  было
темновато, за окном по оцинкованному железу карниза барабанили  дождевые
капли.
   - Вы полагаете, господин Плантель, что его отравили?
   Этот   простой   вопрос   на   мгновение   привел   судовладельца   в
замешательство.
   - Не мне судить об этом. Но Мовуазен, умирая, возложил на  нас  -  на
вашу тетку и меня - определенную миссию. До сих пор нам было нелегко  ее
выполнять ввиду вашего явного нежелания...
   -  Согласись,  Жиль,  -  вмешалась  Жерардина,  -  ты  и  пальцем  не
шевельнул, чтобы...
   Плантель жестом велел ей помолчать.
   - Мой друг Мовуазен, несомненно,  знал  что  делал,  когда  составлял
завещание...  Отравление  госпожи  Соваже   взбудоражило   город.   Были
выдвинуты новые обвинения. Люди спросили себя: не способен  ли  человек,
хладнокровно отравивший жену, точно так же убрать с  дороги  мужа  своей
любовницы? Отныне скандал уже не потушить ничем.
   - Кроме истины! - вставил Жиль.
   Плантель пожал плечами.
   - Истины как таковой нет; истин столько, сколько их сфабрикуют...  Вы
пожелали жениться, и вам не стали мешать. Вам  угодно  было  афишировать
свою близость с  теткой,  и  вот  результат:  вчера  самые  старые  ваши
служащие отправились к моему другу Бабену и заявили ему о своем  решении
оставить службу у вас.
   - Бабен позвонил им первый.
   Плантель пропустил возражение мимо ушей.
   - Вы молоды. Вы ничего не понимаете в жизни, в  делах  -  подавно.  В
своей безответственности вы дошли до того, что после смерти г-жи  Соваже
нанесли визит ее мужу, а ваша тетка в это время  ждала  вас  в  соседнем
кафе. Все  это  известно,  молодой  человек.  Обо  всем  этом  шепчутся,
судачат, а завтра, быть может, напишут в газетах. Один  Бог  знает,  как
далеко зайдут злые языки, занявшись тем, что в городе уже именуют "делом
Мовуазена". Ваше поведение повлекло за собой анонимные  доносы,  и  вот,
пожалуйста, - труп вашего дяди эксгумируют. Мы  с  вашей  тетушкой  Элуа
решили..
   Плантель встал, подошел к камину и стряхнул туда пепел с сигары.
   -  Повторяю,  мы  решили  сделать  все,   чтобы   помешать   скандалу
разрастись. Мы все более или менее согласны  в  одном.  Ваш  брак,  коль
скоро он уже состоялся, позволяет все уладить. В самом деле,  существует
обычай, по которому молодожены совершают поездку на юг или в Италию.  Вы
пробудете к отсутствии  ровно  столько,  сколько  потребуется,  а  когда
вернетесь,  вопрос  об  этой  женщине  и  ее  любовнике,  надеюсь,   уже
разрешится.
   Жерардина прочла на лице племянника ответ и поспешила вмешаться:
   - Не торопись.  Жиль.  Дело  серьезней,  чем  тебе  кажется.  Подумай
хорошенько.
   - Я уже обо всем подумал. Я остаюсь. Плантель бросил на  приятельницу
взгляд, означавший: "Ну, что я вам говорил?"
   И тоном человека, который взвешивает каждое слово, добавил:
   - Послушайте меня, молодой человек. Угрожать - не в моих правилах.  В
память моего старого друга Мовуазена я был готов помочь вам в жизни.  Но
вы с первых же дней выказали себя не  столько  другом,  сколько  врагом.
Почему - не знаю. Вероятно, неожиданное наследство, на которое вы  никак
не могли рассчитывать, вскружило  вам  голову.  Мне  ясно  одно:  вы  не
пожелали внять ни советам, ни предупреждениям, решили жить своим умом...
   Жиль поднялся и взял свое пальто, перекинутое через ручку кресла.
   - Я не намерен взывать к вашим чувствам. Наступит день, когда вы сами
поймете, насколько несправедливо, более того,  отвратительно  было  ваше
поведение. А пока что объявляю вам: мы, друзья Мовуазена, будем защищать
его память от кого угодно, даже от его  наследника.  Мы  предлагали  вам
помощь. Предлагаем ее и теперь. Вы  отказываетесь.  Ну  что  ж!  Значит,
война!
   - Жиль!  -  вновь  возопила  Жерардина.  -  Послушай  Плантеля  и  не
упорствуй в намеренье, которое...
   - Полно, дорогая! Не пройдет  и  нескольких  дней,  как  он  прибежит
умолять нас...
   Жиль натянул пальто, схватил шляпу губы у него привычно дрогнули,  и,
весь напрягшись, он спросил:
   - Это все, что вы имели мне сказать?
   - Да, все.
   Но когда он повернулся к двери, Плантель, не удержавшись, бросил:
   - Вы мальчишка, господин Мовуазен!
 
Глава 5 
 
   Едва он вставил ключ  в  замок,  как  поднялся  ветер,  волны  прибоя
вздыбились, суда, бросившие якорь  на  внешнем  рейде,  начали  медленно
разворачиваться, и Жиля с ног до головы окатило дождем.
   Он нахмурился: эта влажная пощечина,  пресный  вкус  воды  на  губах,
холодная  струйка,  затекшая  за  ворот,   пробудила   в   нем   смутное
воспоминание. Но о чем? Где это было  -  на  Севере  или  в  Центральной
Европе?
   Продолжая припоминать. Жиль тщательно запер дверь, вытер ноги и  стал
подниматься по лестнице, где все  еще  припахивало  плесенью.  Когда  до
второго этажа осталось лишь несколько ступенек, он услышал голос Алисы и
машинально остановился, даже не сообразив, что,  может  быть,  позволяет
себе нескромность.
   - Да, да... Что?.. Нет,  это,  скорее,  забавно...  Что  ты  сказала,
малышка?.. Я никогда этого не обещала... Сама увидишь... Жиль? Ну, он  у
меня тот еще муженек... Да. Представляешь, я до сих  пор  в  пеньюаре  и
шлепанцах... Что?.. Да. Конечно, поцелуй их за меня... Пойду ли я с вами
в кино и воскресенье?.. Нет, вряд ли. Благодарю. Жиль нарочно  кашлянул.
Алиса услышала.
   -  Пока,  малышка!  По-моему,  он  вернулся.  Телефон   звякнул.   Из
приоткрытой двери гостиной вылетела Алиса и повисла у мужа на шее.
   - Подружки звонили, - чуточку сконфуженно объяснила она.
   И Жиль понял, что Алиса сама позвонила своим бывшим  сослуживицам  по
фирме "Пюблекс".
   - Надеюсь, никаких дурных вестей?
   - Особенно дурных - нет.
   - Ты весь промок. Скорее снимай пальто. Марта, шоколад и пирожные.
   Полдник Алиса распорядилась сервировать на передвижном столике.  Жиль
заметил также, что она поменяла местами многие вещи, а  на  столе  лежат
восточные папиросы. Когда он уходил, их не было. Наверно,  она  посылала
за ними прислугу.
   - Ты не рассердишься, если я буду курить?
   - Нет, дорогая.
   - Даже если это обойдется тебе недешево? Пачка-то двадцать два франка
пятьдесят...
   Наблюдая, как она разыгрывает из себя даму. Жиль терзался угрызениями
совести. Он злился на себя за то, что так сдержан и  неласков  с  женой,
ставил себе в вину даже свои тайные тревоги.
   - Я не велела включать свет и запирать ставни. Мне нравится, когда на
улице дождь, а дома так уютно. А тебе?
   Она подбежала к кушетке и забилась в уголок. Жиль подсел к  ней.  Это
был их час - три с лишним месяца они каждый день встречались в  парке  в
это время.
   - Представляешь, Жиль, как там было бы весело  в  такую  погодку!  Ты
хоть доволен?
   - Да, доволен.
   Он сидел, прижавшись к ней, чувствуя щекой ее  горячую  плоть.  Алиса
надушилась, но он все не решался ей признаться, что не любит духов.
   Марта, в белом фартуке, принесла шоколад и придвинула к ним столик на
колесах.
   - Погоди. Я только зажгу лампу на рояле. Абажур у нее розовый, и  тут
станет еще уютней.
   Алиса вскочила с проворством молодого животного, при каждом  движении
обнажая свое юное, нетерпеливое тело.
   - Много тебе шоколаду? Пирожное с кремом или без? И когда  она  вновь
очутилась в объятиях Жиля, когда ее волосы защекотали ему щеку, он отвел
глаза и стал рассматривать гостиную.
   Мебель в ней была старинная, блестящая, ковер и обои - блеклых тонов.
Он вспомнил такие же гостиные, которые ему  подчас  удавалось  видеть  с
улицы зимой, в час, когда в городах еще не запирают ставни. Он  украдкой
заглядывал  туда  и  возвращался  к  себе  в  гостиницу  или  за  кулисы
мюзик-холла, где вечно гуляют сквозняки.
   - Тебе не хочется говорить? - шепнула Алиса.
   - - Мне хорошо...
   Она не ошиблась. Жиль думал. Он всегда думал. Еще в детстве - мальчик
он был худой в бледный, хотя никогда не болел, - про него  говорили  "Он
слишком много думает".
   Это была не его вина. С кем он стал бы  играть?  Когда  его  родители
случайно задерживались в каком-нибудь городе и Жиля на несколько месяцев
отдавали в  школу,  он  чаще  всего  не  понимал  языка  одноклассников.
Одевался не  так,  как  они.  Вел  себя  по-другому.  Словом,  оставался
иностранцем.
   Затем семья перекочевывала, и  все  начиналось  снова.  Жиль  общался
только со взрослыми. И эти взрослые были не  такими,  как  остальные,  у
которых дом, семья, упорядоченная жизнь.
   Разговоры  у  них  шли  о  контрактах,  об  импресарио.  Особенно   о
последних, об этих  людях,  которые  водят  за  нос,  обманывают  грабят
артистов и с которыми тем не менее надо быть любезным..
   - О чем ты думаешь?
   - О тебе.
   Это была почти правда. Об Алисе он тоже думал. Он всегда  был  беден,
вокруг него все говорили о  деньгах;  поэтому  он  поверил,  что  бедная
девушка должна быть в известном смысле человеком одной с ним породы.
   Он, например, предполагал, что в домике на улице Журдана ему будет не
менее уютно, чем у себя. Но вчера он побывал  там  и  почувствовал  себя
таким же чужим, как у тетушки Элуа.
   Только что Алиса произнесла странные слова: "Это забавно... Он у меня
пай-муженек".
   Жиль силился подавить в себе обиду Во всем виноват только  он.  Алиса
такая от природы. И он сам ее выбрал.
   - Когда это ты купил себе скрипку? У тебя ее не было, когда ты слез с
норвежского парохода, верно? А сейчас я заглянула в шкаф - лежит Да, это
была не отцовская скрипка - ту,  вместе  с  остальными  пожитками.  Жилю
пришлось продать в Тронхейме, чтобы расплатиться за похороны. Эту же  он
купил две недели назад и попробовал ее всего один раз, наверху, у себя в
спальне.
   - Сыграй мне что-нибудь. Жиль.
   Он согласился, и Алиса из полутьмы с новым восхищением воззрилась  на
него.
   - На рояле ты тоже играешь?
   - Да, на рояле и на кларнете. И даже на  саксофоне.  Жиль  сходил  за
инструментами, которыми недавно позволил себе  обзавестись,  и  принялся
играть цирковой репертуар - излюбленные  мотивы  музыкальных  клоунов  и
пьесы, сопровождающие  выступления  жонглеров.  Еще  ребенком,  когда  в
программе получались "окна", он не раз выходил  на  сцену  в  матросском
костюмчике с большим белым вышитым воротником.
   Умел он и кое-что другое. Конечно" не то,  чему  обычно  учат  детей.
Например, он знал почти все отцовские  фокусы,  и  тут  уж  его  длинные
бледные руки служили ему как нельзя лучше.
   - Смотри, я  беру  ложку.  Она  у  меня  в  руке,  так?  Ты  уверена?
Ошибаешься. В руке у меня ничего нет,  а  ложка  у  тебя  за  спиной  на
кушетке.
   Жиль  смеялся.  Щеки  у  него  слегка  разгорелись,  как   у   детей,
захваченных игрой и забывших обо всем на свете. Алиса никогда не  видела
его таким.
   - Еще что-нибудь!
   - Тогда мне нужна колода карт.
   - Они в столовой, в буфете.
   Пока Алиса ходила за  картами.  Жиль  заиграл  на  кларнете  задорный
мотив, знакомый всем клоунам мира. Он чувствовал себя счастливым, и хотя
в глазах у него стояли слезы, это были не слезы печали.
   - Ну! Еще!
   - Выбери карту. Мне не показывай. Вложи снова  в  колоду,  стасуй.  А
теперь даю голову на отсечение, что  выбранная  тобой  карта  у  тебя  в
туфле.
   От восторга Алиса  расцеловала  мужа,  набила  себе  рот  пирожным  и
потребовала:
   - Еще! Теперь поиграй мне на рояле Время от времени  шквальный  ветер
сотрясал ставни. Неистовый прибой вздымал в гавани воду и выплескивал ее
на набережные. Суда, зачаленные друг  за  друга,  сталкивались  бортами.
Сгорбленные пешеходы с трудом удерживали в руках зонтики.
   Целых два часа Жиль не думал ни о дяде Мовуазене, ни о тете  Колетте.
Он думал о  родителях,  о  номерах,  в  которых  ему  довелось  жить,  и
внезапное смутное воспоминание, пробудившееся в  тот  момент,  когда  он
отпирал входную дверь, обрело ясность.
   Маленький  голландский  городок,  где  улицы  вымощены   кирпичом   и
зачаленные одна за другую лодки качаются чуть ли не на уровне домов. Уже
стемнело. Он держит мать за руку. Они заходят в колбасную, в  точно  так
же, как в других лавках  ему  давали  конфету,  колбасница  угощает  его
кусочкам сала.
   - Сыграй мне еще раз эту пьеску для кларнета, ну, ту самую...
   Едва Жиль заиграл, в дверь робко постучали. Мелодия резко оборвалась.
Дверь открылась, и вошла Колет-та, прямо с  улицы.  Ее  траурный  костюм
промок и прилип к телу, туфли и чулки были забрызганы грязью.
   - Извините, - смутилась она. - Я, кажется, помешала...
   - Да нет же!
   - Сейчас половина восьмого, и я подумала...
   - Боже мой! А я до сих пор не одета.  Вы  не  рассердитесь  на  меня,
сударыня?.. Я даже не знаю, готов ли обед.
   Уклад жизни в доме еще не устоялся. Покамест было только решено,  что
тетка будет спускаться к столу в полдень и вечером: Жиль чувствовал себя
неловко при мысли, что Колетте придется есть одной наверху, а г-же Ренке
приходилось во второй половине дня помогать прислуге.
   - Раздевайтесь, тетя.
   Колетта  удивленно  разглядывала  музыкальные   инструменты,   карты,
разбросанные по столу, шляпу-цилиндр, понадобившуюся Жилю  для  фокусов.
На столике еще стояли пустые чашки и тарелки  с  пирожными.  Подушки  на
кушетке были примяты.
   - Вы в самом деле хотите, чтобы я  осталась?  Она  глянула  на  Жиля,
словно желая поговорить с ним и стесняясь сделать это при Алисе.
   - Сбегаю посмотрю, подан ли обед, -  объявила  Алиса  и  ринулась  на
кухню.
   Тогда Жиль негромко осведомился:
   - Вы уходили на целый день?
   Это был не просто вопрос. В голосе Жиля слышался  упрек  за  то,  что
тетка, не сказав ему ни слова, с раннего утра ушла из  дому  и  допоздна
где-то пропадала.
   - Я ездила в Ниель, - объяснила Колетта,  снимая  пальто  и  шляпу  -
Можно за стол, -  возвестила  вернувшаяся  Алиса.  Прислуга  только  что
доложила ей: "Кушать подано".
   Сейчас они впервые ели втроем, поскольку к завтраку Колетта не вышла.
Столовая была просторней и обставлена богаче, чем на третьем  этаже.  На
стенах висели изображения предков  -  графа  де  Вьевра  конечно:  Октав
Мовуазен откупил у него особняк целиком, включая фамильные портреты.
   - Сударыня...
   - Вы обещали называть меня "тетя".
   - Тетя-Алиса изо всех сил старалась держаться приветливо, и Жиль  был
ей благодарен за это.
   - Кладите себе. Ну, пожалуйста!  Мне  так  хочется,  чтобы  вы  взяли
первая... У вас такой вид, словно вы в эту непогоду бродили по полям.
   - Я ездила в Ниель-сюр-Мер, - повторила  Колетта.  Она  заколебалась,
словно спрашивая у Жиля, говорить ли дальше.
   - Сегодня я всю ночь думала о сейфе, - выдавила наконец она.
   И Жиль объяснил жене:
   - Речь идет о несгораемом шкафе в  бывшей  дядиной  спальне.  Ключ  у
меня, но шифр нам неизвестен.
   - А что в шкафу?
   - Толком никто не знает Видимо, важные документы. Будь они у нас, мы,
пожалуй, смогли бы заставить кое-кого изменить свою позицию.
   - А!
   Алису это не интересовало. Жиль сделал тетке знак продолжать.
   - Я вспомнила, что Мовуазен почти каждую неделю брал машину и  уезжал
за город. Ездил с ним только Жан, его шофер, -  он  сейчас  работает  на
грузовике... Я встала пораньше и спустилась в гараж,  чтобы  расспросить
Жана. Но выбилась из сил, прежде чем вытянула из него хоть слово.  Октав
Мовуазен выезжал редко, машина у него была старая, семейная, да и ту  он
сам уже не водил, приходилось прибегать к услугам Жана. В конце концов я
разузнала, что Мовуазен ездил в Ниель к своей двоюродной сестре, которая
живет в доме, где он родился...
   Жиль с  изумлением  и  восторгом  смотрел  на  эту  хрупкую  женщину,
проявляющую столько энергии ради спасения возлюбленного.
   Значит, почти не  сомневаясь,  что  примут  ее  плохо,  она  все-таки
отправилась в Ниель и...
   - Что же вы не предупредили? Я отвез бы вас на машине.
   Жилю не  следовало  это  говорить.  Алиса  тут  же  метнула  на  него
недовольный взгляд.
   - В такой день вас  было  грешно  беспокоить.  Я  доехала  автобусом.
Фамилия кузины Анрике, а не Мовуазен. Она жена почтальона.
   Алиса  позвонила  прислуге  -  пусть  подает  второе  -  и  досадливо
уставилась на скатерть. Для Жиля, напротив, краткий антракт этого вечера
кончился: его вновь захватила драма, участником которой он стал с самого
приезда в Ла-Рошель.
   Ему тоже не раз хотелось побывать в Ниеле, где родился его отец.  Еще
накануне, по дороге в Энанд и обратно, они проехали через эту деревню.
   - Она хорошая женщина, - продолжала Колетта. - Сразу меня узнала. Тем
не менее пригласила в дом, угостила стаканчиком "пино". Похоже, Мовуазен
обещал кое-что оставить ее детям. Их  у  нее  шестеро,  Алиса  с  трудом
скрывала нетерпение. Вся эта история  с  Мовуазенами  ей  наскучила.  Но
Жиль, поглощенный своими мыслями, ничего не замечал.
   Он провел немало вечеров в спальне дяди,  на  его  месте  за  бюро  с
цилиндрической крышкой. Он просиживал там долгие  часы,  силясь  понять,
разобраться.
   Он нигде не нашел портрета Октава Мовуазена - покойник терпеть не мог
сниматься. Лишь у тетки Элуа он наткнулся на фотографию обоих братьев  -
Октава и Жерара, сделанную в те времена, когда старшему было лет десять.
Снимок выцвел, черты расплылись. Отец Жиля был выше ростом, но уже тогда
чувствовалось,  что  волевое   начало   представлено   Октавом:   голова
массивная, фигура коренастая.
   Какой же была подлинная жизнь этого человека? Существование родителей
Жиля сводилось к погоне за грошом, за хлебом насущным, к вечным заботам,
как починить обувь, на что одеться.
   А дядя один в особняке на набережной Урсулинок...
   Какое чувство двигало им, когда он женился  на  Колетте?  Что  у  них
сложились за отношения? Были ли они когда-нибудь по-настоящему близки?
   Жиль отвел глаза. Возникнет ли эта близость у них с Алисой?
   Тетка продолжала:
   - Я вам не надоела, Алиса?
   - Что вы, тетя!
   - Мовуазен действительно каждую неделю наезжал к кузине  Анриетте,  и
она не раз спрашивала себя - зачем. Она живет в довольно обветшалом доме
на берегу моря.  Все  ее  односельчане  хорошо  знали  эту  машину:  она
останавливалась на обочине"  Жан  оставался  за  рулем  и  читал  газету
Мовуазен входил в дом и, кажется, даже не давал  себе  труда  поцеловать
детей. Он их просто не замечал. Только  когда  они  слишком  шумели,  он
хмурился, и мать выставляли их на улицу Он не привозил им ни конфет,  ни
шоколада, ни игрушек - даже под Рождество...
   Жиль  наяву  переживал  сцену.  Он  забыл  о  еде,  и  Алиса  впервые
изобразила на лице улыбку покорной жены.
   - В дверях он осведомлялся: "Все в порядке, Анриетта?" - и садился  у
камина в плетеное кресло с зачиненными веревочкой прорехами... По-моему,
это кресло его отца - недаром  он  не  позволял  купить  новое...  Потом
раскуривал трубку или сигару. Котелок с головы не  снимал.  Если  кузина
порывалась оставить работу, он бросал: "Занимайся  своим  делом..."  Эти
визиты вошли у него в привычку. Случалось, он  приезжал  и  находил  дом
запертым. Тем не менее, вернувшись, госпожа Анрике заставала  кузена  на
обычном месте: он знал, что окно, выходящее в сад, плохо закрывается. Он
почти всегда молчал. Лишь изредка задавал самые простые  вопросы  вроде:
"Сколько сняла в этом году фасоли?"  Или  интересовался  кроликами...  Я
спрашивала себя. Жиль, неужели он никогда не заговаривал о своих  делах.
Ведь так редко встречаешь человека, который ни с кем не общается!
   Не о том же ли думал и Жиль, когда сиживал  в  дядиной  спальне?  Ему
тоже  казалось,  что  в  этой  не