тушка Элуа никогда тебе не разрешит.
   - Разрешать или не разрешать -  не  ее  дело.  Я  хоть  и  не  достиг
совершеннолетия, но свободен в своих поступках.
   - Ты хорошо подумал, Жиль? По-твоему, это возможно?
   И в первый раз, шагая бок о бок с ней, он почувствовал  себя  в  роли
покровителя.
   - Завтра я поговорю с  твоим  отцом.  Оглашение  сделаем  немедленно.
Венчаться будем в храме Спасителя.
   Итак, решено. Жребий брошен. Дороги назад  нет.  И  Жилю  так  сильно
захотелось рассказать об этом, что он распахнул дверь заведения Жажа.
 
*** 
 
   - Видишь ли, мой мальчик, ранний брак - это  или  очень  хорошо,  или
очень плохо.
   - Значит, у нас это будет очень хорошо.
   - Дай-то Бог! Впрочем, решать тебе, верно?..  Не  захватишь  с  собой
немного устриц?
   У Жажа это было манией. Она не допускала даже мысли, что г-жа Репке -
Жажа знала весь город! - способна как следует обиходить Жиля.
   - Понимаешь, эта женщина - профессиональная  кухарка.  До  того,  как
наняться к твоему дяде, она  служила  у  графа  де  Вьевра.  Никогда  не
поверю, что она умеет готовить, как Жажа!
   Жиль в ее глазах был чем-то вроде беспомощного цыпленка,  за  которым
нужен уход и уход. Она до сих пор видела его таким, как в то первое утро
- голым, бледным, распростертым на постели, рядом с которой, на коврике,
валялись рваные носки.
   - Я наложу тебе плетеночку устриц.
   В другие дни она  совала  ему  в  руки  рыбу  или  креветок,  и  Жиль
чувствовал себя крайне  неловко,  принося  всю  эту  снедь  в  кухню  на
набережной Урсулинок.
   - Люди подумают, что я морю вас голодом! - возмущалась г-жа Ренке.  -
Разве это порядок - приносить рыбу в последнюю минуту! Я же почистить ее
не успеваю.
   Стало наконец совсем темно. Жиль по пути домой огибал гавань. Ему  не
терпелось сообщить новость тете Колетте. Скажет ли она ему  то  же,  что
Жажа? Поймет ли?
   В конце концов, это отчасти из-за нее он...
   Жиль ускорил шаг. Оказался перед витриной вдовы Элуа и неожиданно для
себя повернул ручку двери. Тетку Жиль навещал редко.  Обычно  заглядывал
на минутку и тут же уходил, особенно если Боб был дома.
   - Добрый вечер, тетя!
   - Добрый вечер, Жиль!
   В  отношениях  с  племянником  Жерардина  избрала  позу   сдержанного
достоинства с капелькой грусти. Она помнила,  что  однажды  ей  пришлось
плакать перед ним, а в самый патетический момент даже бросить:
   - Вы хотите, чтобы женщина и мать встала перед вами на колени?
   Теперь эта сцена несколько забылась, но осадок все равно остался.
   - Вы зашли проведать кузин? Они наверху. Только  вчера  вспоминали  о
вас.
   Нет,  Жиль  предпочитал  тесную  стеклянную  клетку,  откуда  хозяйка
наблюдала за магазином. Садился на то же место, что и  капитан  корабля,
которого он видел через окно в день приезда,  взгромоздясь  на  кнехт  у
пристани.
   - Что же вы не спросите, как дела у Боба? Жиль не  испытывал  никакой
симпатии к кузену, которого пытались посадить ему на шею.  Этот  высокий
парень лет двадцати пяти, с  глазами  навыкате,  полнокровный,  плотный,
толстогубый, напоминал ему перекормленного пса.
   Отношения у них не сложились с самого начала.
   -  Послушайте,  Жиль,  вы  непременно  должны  купить  себе   машину.
Располагайте  мною.  Я  разбираюсь  в  автомобилях.  Завтра  же   сходим
посмотрим одну колымагу - я по ней давно вздыхаю. А водить я вас научу.
   Жиль не купил машину. Водить же его  научил  не  кузен,  на  счету  у
которого было уже не то три, не то четыре аварии, а  механик  из  гаража
"Рено".
   - Я перезнакомлю вас со всей нашей компанией.  Ла-Рошель  не  слишком
веселый город, но когда знаешь в нем кой-какие уголки... Вчера  вечером,
например...
   - Я не ищу общества.
   Жиль догадывался о неприятных сценах, происходящих за его спиной.  Он
представлял себе, как тетушка Элуа бранит и поучает сыночка:
   - Ты отпугиваешь его. Тут нельзя спешить.  Уже  через  неделю  -  эта
история с десятью тысячами  франков.  Для  первого  раза  Боб  заговорил
свысока:
   - Не одолжите ли мне десять тысяч шаров? Я дал  маху.  Сел  играть  в
покер, увлекся... Если завтра не расплачусь...
   Жиль, без единого  слова,  с  ледяным  спокойствием  отсчитал  десять
тысяч. Через три недели Боб попросил двадцать.
   - Извините, старина. Ненавижу клянчить, но у меня  полоса  невезения.
Идиот велосипедист сам сунулся мне под колеса. Теперь он в  больнице.  У
него большая семья. Не уладить дело полюбовно - значит повесить на  себя
всех собак, тем более что у этого типа есть связи.
   Жиль  отказал,  и  тогда   на   выручку   подоспела   тетушка   Элуа.
Расплакалась, стала...
   Разумеется, своего она добилась.
   - Только, тетя, я не хочу, чтобы Боб лез ко мне с этим  и  дальше,  -
пробормотал Жиль.
   - Вы не знаете его, Жиль. Это золотое сердце. Именно поэтому он...
 
*** 
 
   Иронический  огонек  непроизвольно  блеснул  в  глазах  Жиля,  когда,
уставившись на тетку и вспоминая о кузинах -  то  одну,  то  другую  ему
поочередно прочили в жены, - он объявил:
   - Я зашел, чтобы сообщить вам важную новость. Я женюсь.
   Чтобы не выдать себя, Жерардине пришлось взяться  за  лорнет,  всегда
лежавший у нее на раскрытой инвентарной книге.
   - Вот как? Можно полюбопытствовать - на ком?
   - На одной знакомой девушке. Зовут ее Алиса. Она дочь одного из  моих
служащих.
   -  Поздравляю,  Жиль.  Надеюсь,  вы  навели  необходимые  справки   и
понимаете, что делаете.  Несмотря  на  молодость,  вы  быстро  научились
решать вое самостоятельно. Я же хоть и сестра вашей матери,  но  никогда
не позволю себе...
   - Оглашение состоится завтра или послезавтра. Свадьба будет  скромная
- только свои. Вас, разумеется, я прошу быть.
   Бедная тетя! Он был очень жесток к ней,  потому  что  наслаждался  ее
растерянностью, хотя в то же время жалел ее.
   Целых десять лет после  смерти  мужа  она  сражалась  с  жизнью,  как
настоящий мужчина. В минуту деловых затруднений обратилась к  Мовуазену,
но тот не только не помог, а, напротив, окончательно утопил ее.
   От некогда процветавшей фирмы Элуа, одного из самых  старых  торговых
домов Ла-Рошели, остался, в общем, один фасад. А тут еще  этот  лоботряс
Боб по трое суток не является домой; косенькая Луиза, видимо, так  и  не
выйдет замуж; даже более привлекательная младшая и та, как  поговаривают
в городе, состоит в связи с женатым человеком.
   Тем не менее Жерардина, не сдаваясь, продолжала  борьбу  за  фирму  и
семью во имя несбыточной надежды спасти свой выводок.
   - Вы останетесь на набережной Урсулинок? Тогда вам нужно  оборудовать
дом.
   - Я уже подумал об этом, тетя. Все  будет  сделано.  А  теперь  время
обеденное и...
   - Кстати, слышали новость?
   Жерардина неожиданно собралась с силами. Как она могла забыть, что  у
ней есть чем ответить на удар, нанесенный Жилем?
   - Какую?
   - Разве тетя Колетта ничего вам не сказала? У  вас  с  ней,  кажется,
по-прежнему хорошие отношения?
   - Очень.
   - Значит, она просто была слишком взволнованна. Сегодня утром  умерла
госпожа Соваже, и возникли непредвиденные осложнения.  Так,  по  крайней
мере, говорят. До свидания, Жиль! Если я  вам  понадоблюсь,  помните:  я
сестра вашей матери и, несмотря ни на что...
   Она подчеркнула "несмотря ни на что" и оборвала фразу. Не успел  Жиль
уйти, как Жерардина бросилась к телефону.
   - Алло! Это вы, Плантель?.. Говорит Жерардина... Да, только что ушел.
Он женится... Что вы сказали? Тем лучше? Почему?..  Представляете  себе,
это... Как? Вы уже в курсе?.. Да-да, дочь его служащего,  фамилию  я  не
запомнила... Ну, если вы так смотрите на вещи...
 
*** 
 
   Жиль совсем промок, пока добрался до набережной Урсулинок, еще  более
темной, чем остальные  улицы.  Был  час,  когда  возвращаются  из  рейса
последние грузовики. Их темные силуэты с красной точкой  заднего  фонаря
разворачивались у въезда в гараж, напоминая  собой  каких-то  гигантских
животных.
   Жиль,  не  задерживаясь,  прошел  мимо.  Лишь  у  самой  решетки   он
остановился как вкопанный, с  изумлением  разглядев  впереди  маленькую,
прижавшуюся к прутьям фигурку. Тетя Колетта. Как всегда в черном,  видно
только бледное лицо. Боязливым  жестом  она  схватила  его  за  рукав  и
сдавленно вскрикнула:
   - Жиль!
   - Добрый вечер, тетя! Почему вы тут мокнете?
   - Идемте, Жиль. Я все объясню по дороге. Если бы вы знали...
   - Я знаю: она умерла.
   - Это еще не все. Какой ужас, Жиль! Я не посмела войти в дом... Утром
он позвонил мне, сообщил новость. Я не  заподозрила  опасности,  хотя  и
голос его, и каждая фраза  звучали  как-то  необычно.  Впечатление  было
такое, словно на него обрушился страшный удар. Я даже подумала:  неужели
он до сих пор любил ее...
   Колетта не  выпускала  руку  Жиля  и  тащила  его  вдоль  канала,  то
замедляя, то убыстряя шаг и не обращая внимания ни на дождь, ни на лужи,
хлюпавшие у них под ногами.
   Чтобы побыстрей добраться  до  центра,  они  пошли  через  пешеходный
мостик.
   - Сейчас к нам зашел брат госпожи Ренке. Вы, наверно, его уже видели.
Он инспектор полиции, но всегда ходит в штатском. Работает  в  одном  из
отделов городского комиссариата. Похоже, что...
   Она до крови прикусила губу, и Жиль еле удержался,  чтобы  не  обвить
рукой хрупкую талию тетки, - такой потерянный у нее был вид.
   - В разрешении на  предание  земле  отказано.  Морису  предложили  не
выходить из дома, у дверей поставили полицейского.
   - Что?
   - Клянусь вам, Жиль, он не убивал ее. Я знаю, понимаете, знаю: он  не
способен на это. Недаром же он так долго терпел. Нет, это исключено!.. А
вы имеете право зайти к нему. Если  зайду  я,  будет  скандал.  Я  долго
колесила по улице Минаж. Дверь  задрапирована  черным,  но  тело  увезла
санитарная машина.
   - Успокойтесь, тетя. Я ничего не понимаю. Что произошло?
   - Ренке сказал сестре...
   Она не плакала. Она задыхалась, и, чтобы перевести дух,  ей  пришлось
замолчать и широко раскрыть рот, как рыбе, вытащенной из воды.  Прохожие
стали оборачиваться, Жиль, еще не осознавший весь  драматизм  положения,
подумал, что, если их узнают, по городу пойдут нелепые слухи.
   - Перед смертью госпожа Соваже написала сестре,  которая  замужем  за
торговцем велосипедами с улицы Дюпати. Уже в одиннадцать утра та была  у
прокурора. В письме покойница просила в случае смерти отправить тело  на
вскрытие, утверждая, что, как ей кажется с некоторых пор, ее  постепенно
отравляют. Вам  ясно.  Жиль?  Началось  расследование.  На  улицу  Минаж
направили двух врачей, и  те  не  дали  разрешения  на  предание  земле.
Следствие ведет городской комиссар, почему  Ренке  и  смог  предупредить
сестру. Вы обязательно должны повидаться  с  Морисом.  Насколько  я  его
знаю, он может потерять голову и...
   Колетта несколько раз споткнулась на неровной мостовой улицы Вильнев,
но по-прежнему шла быстрым шагом, таща за собой Жиля.
   - Главное, скажите ему, что я знаю - он не сделал этого, что я верю в
него, что... Я больше не могу. Жиль! Я так боялась, что вы не придете. У
меня не хватило терпения ждать вас дома. Понимаете, я уверена,  что  эта
женщина решила отомстить. Видя, что  конец  неизбежен,  она  могла  сама
принять яд.
   Они пересекли безлюдный в этот час рынок и нырнули под  аркады  улицы
Минаж. Действительно, перед домом врача расхаживал полицейский в форме и
кучками стояли спорившие между собой зеваки.
   - Не ходите дальше, тетя. Если  вас  узнают...  Жиль  соображал,  где
оставить Колетту на время его визита к доктору Соваже.
   - Стоять на улице вам нельзя.  На  углу  есть  кафе...  Не  спрашивая
согласия тетки. Жиль распахнул дверь. Несколько завсегдатаев  играли  на
бильярде. На вошедших устремились любопытные взгляды.
   - Рюмку рома или коньяку  для  дамы,  -  распорядился  Жиль.  И  тихо
добавил:
   - Обещайте, что дождетесь меня и не будете волноваться.
   - Вы-то хоть верите мне, Жиль?  Клянусь  вам,  он  невиновен.  Я  это
чувствую, знаю. Я...
   У самого дома врача полицейский остановил Жиля:
   - Вы куда?
   - К доктору Соваже.
   - Лечитесь у него?
   - Нет, я просто его знакомый, Жиль Мовуазен.
   - Вам известно, что госпожа Соваже скончалась и ведется следствие?
   - Да.
   - Повторите, как вас зовут.
   Жиль повторил, постовой сделал пометку в блокноте.
   - Проходите.
 
Глава 2 
 
   Тогда, днем, в коридоре было так темно, что ручку  двери,  ведущей  в
приемную, пришлось искать чуть ли не на  ощупь.  Теперь,  вечером,  Жиль
изумился его запущенности. При свете электрической лампы  с  почерневшим
от грязи абажуром коридор казался еще более длинным  и  узким,  стены  -
неровными и обшарпанными. В глубине,  сквозь  полуоткрытую  застекленную
дверь, виднелся дворик, загроможденный помойными ведрами и бачками.
   Жиль нагнулся и подобрал цветок. Кто-то, ничего еще, видимо, не зная,
принес покойнице цветы.
   Дверь в приемную была распахнута. Свет горел, но комната была  пуста;
пуст казался и кабинет, где царил полный хаос.
   Подавленный тишиной, безлюдьем и  убожеством,  Жиль  кашлянул,  чтобы
дать знать о себе, но не услышал в  ответ  ни  звука.  Зато  взгляд  его
нащупал  металлический  шкафчик,  на  белой  эмали   которого   рельефно
выделялись красные сургучные печати.
   В конце концов Жиль добрался до  помещения,  которое  явно  не  могло
служить ни гостиной, ни столовой: в этой комнате, где, шпионя за  мужем,
проводила большую часть дня г-жа Соваже, еще стояла  ее  коляска.  Здесь
тоже все было в беспорядке:  простыня  на  полу,  на  засаленном  диване
подушка сомнительной чистоты.
   Внезапно Жиль обернулся: в проеме еще одной, последней  двери,  глядя
на него, стоял доктор Соваже. Он глядел пристально,  словно  не  узнавал
посетителя.  Волосы  у  него  были  всклокочены,  лицо   небритое.   Без
воротничка, в расстегнутой рубашке, в коричневых войлочных шлепанцах, он
стоял и смотрел, а за спиной его, как декорация, виднелась бедная кухня,
с порога которой на пришельца глазела нелепая толстая девица.
   - Где Колетта? - безразличным тоном спросил врач.
   - Пришла со мной. Но ей лучше не заходить. Она ждет в кафе на углу.
   Врач вяло махнул рукой, словно приглашая: "Входите, если угодно".
   Он имел в виду кухню.  На  столе,  покрытом  клеенкой,  стояли  белый
эмалированный кофейник и две чашки, валялись  крошки  хлеба.  У  толстой
девицы, несомненно служанки, вид был не менее ошалелый, чем  у  хозяина.
Опустив руки, она застыла у плиты и даже не догадалась  предложить  Жилю
стул.  Прядь  волос  цвета  конопли  спускалась  ей  на  лицо,   большая
бесформенная грудь вздымала корсаж.
   - Что она сказала?
   Морис Соваже говорил тихо, не подымая глаз. У Жиля перехватило  горло
при мысли, что перед ним человек, который почти десять  лет  исступленно
любил Колетту и которого с такой фантастической преданностью любит она.
   Все здесь свидетельствовало о тошнотворно убогом  существовании  -  и
полутемные, выходящие во дворик комнаты, и этот диван, заменявший  врачу
кровать, и железная лестница, ведущая на антресоли, в комнату покойницы.
   Эта женщина, еще молодая и уже калека, проводившая целые дни в  своей
коляске;  эта  толстая  бестолковая  служанка,  на  которой  лежало  все
хозяйство...
   - Она верит, что вы этого не делали. Лицо врача  не  просветлело.  Он
лишь посмотрел на Жиля лишенным всякого выражения взглядом и спросил:
   - А вы?
   - Я тоже.
   Тем не менее Жиль никогда еще не был так близок к тому, чтобы  понять
преступника, никогда и нигде еще не  окунался  в  атмосферу,  в  которой
преступление казалось бы таким возможным, чтобы не сказать неизбежным.
   - Они все перерыли, все перевернули вверх дном, - продолжал доктор. -
Забрали мои письма, опечатали шкафы; сегодня,  самое  позднее  -  завтра
меня арестуют.
   Служанка икнула, хрипло зарыдала и закрыла лицо грязным передником.
   -  Вы  считаете,  что  вас  арестуют?  Соваже  кивнул,  опустился  на
некрашеный табурет и отрешенно уставился на свои шлепанцы.
   -  Я  убежден,  что  она  отравилась,  -  вздохнул  он.  -  Я  всегда
чувствовал, что дело кончится плохо. В последние дни она стала  какая-то
странная - более спокойная, я сказал бы даже, умиротворенная.
   Он  передернулся  как  в  судороге,  схватился  за  голову,  вцепился
пальцами в волосы и успокоился с такой же быстротой,  с  какой  на  него
накатило.
   -  Извините  меня.  Эти  господа  даже   не   потрудились   соблюдать
вежливость. А мои коллеги умудрились не  сказать  мне  ни  слова...  Вам
лучше уехать, Жиль.
   И Жиль понял, что врач советует ему покинуть не только дом  на  улице
Минаж, но и особняк на набережной Урсулинок. Недаром он тут же прибавил:
   - Что вам там делать?
   Странное это  было  впечатление  -  расплывчатое  и  в  то  же  время
отчетливое, как иногда во сне. Во тьме улиц Жиль видел двух затравленных
людей, которые ищут друг друга, соединяются и вновь  расстаются;  видел,
как сам он бродит по городу то под руку  с  теткой,  то  держа  за  руку
Алису.
   Получалась уже не одна, а две пары, и  люди  пытались  их  разлучить,
тащили в разные стороны. Жерардина  Элуа  со  свирепым  смехом  обнажала
крупные зубы;  Бабен,  покусывая  сигару,  подстерегал  Жиля  за  окнами
"Лотаринского бара"; на губах Плантеля играла тонкая ироническая  улыбка
светского человека;  Пену-Рато  пускал  слюни;  Эрвино  с  лицом  клоуна
саркастически...
   - Вы взяли адвоката? Врач вытаращил глаза.
   - А ведь верно. Мне придется взять адвоката.
   - Есть у вас на примете стоящей?
   - Не знаю. Ничего я не знаю.
   Новая судорога. На врача накатывало так неожиданно,  так  неудержимо,
что становилось жутко. Жиль неуверенно продолжал:
   - Они не могут не признать вас невиновным. Чтобы  посадить  человека,
нужны улики.
   - Да, разумеется... Но вам лучше вернуться к Колетте.  Скажите  ей...
Скажите что хотите. Что не надо отчаиваться, что я.., я...
   Не выдержав, Соваже издал нечто похожее на крик, выскочил из кухни  и
ринулся по железной лестнице наверх. Жиль услышал, как он  грохнулся  на
кровать и завыл по-звериному.
   - Мне страшно, - простонала служанка, ошалело хлопая  глазами.  -  Не
уходите. Я боюсь оставаться с ним. Скажите, мсье, его вправду заберут?
   Так и не сообразив, что  ей  ответить,  Жиль  молча  удалился,  вновь
прошел через комнаты, где царил хаос, проследовал по длинному коридору и
в конце его натолкнулся на полицейского в форме.
   Рядом с ним стоял штатский, чье лицо  показалось  Жилю  знакомым,  но
молодой человек не придал этому значения. Однако, углубившись метров  на
пятьдесят под аркады, он услышал позади торопливые шаги и обернулся.
   -  Прошу  прощения,  господин  Мовуазен.  Я  брат  мадам  Ренке.  Мне
известно, что мадам Колетта ждет вас на углу. Не  знаю,  следует  ли  ей
говорить, но это произойдет сегодня вечером.
   - Сегодня вечером? - недоуменно повторил Жиль.
   - Я жду комиссара с минуты на минуту. Понимаете, прокурор  опасается,
как бы доктор не покончил с собой. Вот его и...
   Они  молча  ждали  в  уголке  кафе,  пока  официант  принесет  сдачу.
Бильярдисты смотрели на них с нескрываемым любопытством.
   - Пойдемте, Колетта.
   Жиль был не в силах выдерживать пронзительный взгляд  тетки,  ждавшей
от него известий - каких, не важно. Выйдя из кафе, он свернул  с  нею  в
темный переулок, обнял ее за плечи, и они молча сделали несколько шагов.
   -  Что  он  сказал?  -  выдавила  наконец  Колетта.  -  Как  он  себя
чувствует?
   - Хорошо.
   Жиль не решался заговорить, боясь  разрыдаться.  Он  чувствовал,  что
тетка вся сжалась и дрожит. И, как десять минут назад на кухне у  врача,
ему почудилось, что он тоже участник этой драмы.  Их  было  не  двое,  а
трое, нет, четверо, и все четверо бились в  темной  паутине  враждебного
города.
   - Они не могут не признать его невиновным. Колетта покачала головой:
   - Они слишком рады, что он.., что мы в