убашка с галстуком, немятые брюки, четкий  пробор.
Не спал - готовился.
     - К вашим услугам, Александр Иванович, - стараясь держаться достойно,
ответил он.
     Как только в коридоре появился Ферапонтов, в прихожую шагнули Демидов
и Сырцов.
     - Пойдемте с ними, Глеб Дмитриевич. - Смирнов кивнул  в  их  сторону.
Ферапонтов решительно двинулся к двери. Пропуская его и  Демидова,  Сырцов
недоуменно осведомился:
     - Александр Иванович, а разве тут ничего не надо?..
     - Тут, - Смирнов нажал на слово "тут", - ничего не надо.


     Фальшиво насвистывая "Без женщин жить нельзя на свете, нет",  генерал
подробно рассматривал Глеба Дмитриевича Ферапонтова. Окончив свистеть,  он
приказал Сырцову и Демидову:
     - В контору. Под полную вашу ответственность до моего приезда.
     Ферапонтов натужно улыбнулся и спросил:
     - А ваши мальчики по пути меня не застрелят случайно?
     - Не застрелят, -  вместо  генерала  ответил  подковылявший  Смирнов.
Покосился на Сырцова и добавил: - Хотя стреляют они хорошо.
     - Вам верю, - сказал Ферапонтов. - А генералам - нет. -  И  вслед  за
Демидовым сел в оперативную машину, Сырцов - следом.
     - Сырцов! - распорядился Ларионов. -  Скажи  там,  чтобы  мою  машину
подогнали к Спиридонову.
     "Волга" уехала. Казарян, подхалимски ощерившись и ликуя, догадался:
     - Опять, следовательно, с нами, ваше превосходительство?
     - Чайком угостишь? - не обращая внимания  на  казаряновские  фортели,
осведомился генерал у Алика.


     Подъехали  к  дому  и  увидели  Миню  Мосина,   расплачивающегося   с
таксистом. При виде генерала Миня ужасно рассердился:
     - Что же это такое, товарищ  генерал?  Ваши  люди  даже  не  изволили
довезти меня до моей машины, вышвырнули у  вашего  учреждения,  и  дело  с
концом.  Я  полчаса  ловил  такси!  Как  это   назвать?   Невоспитанность,
неуважение, хамство, наконец!
     - Миня, не зарывайся, - посоветовал Казарян, а Смирнов спросил  ни  к
селу ни к городу:
     - Когда вы там консультировали, было ли среди  представленных  картин
что-либо ценное?
     - А вы что - знаток? - с трудом переключившись, спросил Миня.
     - Да нет, просто любопытно...
     - Было,  кое-что  было...  Ну,  что  я  помню?  Симпатичная  усадебка
Жуковского,  просто  отличный  эскиз,  весенний  пейзаж  Бирули,  неплохой
старорусский жанр Рябушкина... Еще что? Да, совершенно непохожий  на  себя
Кандинский, гуашь, по-моему. Вот, пожалуй, и все.


     - Господи, мне Варька башку оторвет! - понял  ужас  своего  положения
Алик, лицезрея бардак в квартире после ночных посиделок.
     - А ты приберись, - резонно заметил Казарян.
     - Вместо того, чтобы советовать, помог бы лучше,  -  обиделся  хозяин
дома и удалился на кухню готовить чай.
     Казарян проследовал за ним, Ларионов  -  в  ванную,  затем  в  ванную
удалился Смирнов, а генерал, сняв и аккуратно  повесив  на  спинку  кресла
мундир, расположился в кресле, в ожидании и от  нечего  делать  пощелкивая
подтяжками.
     А время шло. Прекратив щелкать, Ларионов недовольно осведомился:
     - Скоро вы там?
     Устроились наконец на кухне. Все. Крепчайший чай после бессонной ночи
-  единственное  для  москвича  спасение.  Генерал  взмок  лицом,  Смирнов
раскраснелся, тем самым выявляя следы побоев, у Казаряна щетина  на  щеках
отчетливо приобрела сероватый оттенок.
     - Хорошо! - прикончив вторую  чашку,  понял  Ларионов,  сладострастно
постанывая.
     - Так что ты от нас хочешь, Сережа? - взял быка за рога Смирнов.
     - Вот прямо так и сказать? -  генерал  откинулся  на  стуле  и  опять
выстрелил дуплетом из двух подтяжек.
     - Именно, - подтвердил Смирнов, а Казарян позволил себе объяснить:  -
Здесь не пальцем деланные, генерал.
     - Уж что, что, а это я знаю! - согласился  с  ним  Ларионов  и  вдруг
решился: - А что, ребятки, у вас нет желания  навестить  его  в  последний
раз?
     - Есть, - сказал Алик и добавил:  -  Тем  более  что  на  субботу  мы
приглашены.
     - А вы сегодня, чего тянуть? - отвечая  Алику,  генерал  обращался  к
Смирнову: - И прямо сейчас, пока он надеется  еще,  а  то,  как  к  восьми
машина не придет, он просечет все до конца. Который у нас час?
     - Полшестого, - ответил Алик, глянув на кухонную кукушку.
     - Прелестно! - обрадовался  Ларионов.  -  Полчаса  здесь  еще  можете
прокантоваться,  привести  себя  в  божеский  вид,  а  за  час,  к   семи,
доберетесь. Да, дачка-то в водоохранной зоне, заезжайте  туда  со  стороны
Пирогова, на тамошнем посту будет вам пропуск. А  уж  к  девяти  я  и  сам
постараюсь быть. Договорились?
     - Да, - решил Смирнов.
     - Тогда я пойду, - генерал с облегчением поднялся. - Мне  бы  за  эту
пару часов Ферапонтова успеть растрепать...
     - Ты поспокойнее с ним, Сережа, - посоветовал Смирнов. - Не дави. Что
надо, он и сам тебе скажет, деваться ему некуда. А разозлишь  -  замолчит,
это тебе не урка рваная.
     - Знаю, Саня, все знаю, - быстро заверил его  Ларионов  и  двинул  из
кухни. И уже из коридора: - Будьте здоровы!


     Помылись, побрились,  переоделись  и  ровно  в  шесть  отправились  в
дорогу. Заправились по соседству, через бульвары выехали на Сретенку.
     - Господи, опять Ярославка! - зарыдал-таки Казарян.
     - На Осташковское свернем, - успокоил его Алик.
     Свернули на Осташковское, пронырнули под  Кольцевой,  проехали  верст
пяток:   и   сюрприз   -   окружила   всепроникающая   вонь    образцового
свинохозяйства.
     Мелькнуло страшное, как лес после атомной бомбардировки, бесчисленное
семейство антенн на растяжках - хозяйство радиоглушителей, дары  карьеров,
заполненных водой, появилось и водохранилище с пансионатом на том  берегу.
Попрыгали на железнодорожных путях и въехали  наконец-то  в  лесок.  Потом
поля, деревня, опять поля, и вновь деревня...
     Человек в форме у шлагбаума вежливо поинтересовался:
     - Кто из вас товарищ Смирнов?
     - Я, - отозвался Смирнов и протянул паспорт.
     - Проезжайте.
     Вот здесь уже было по-настоящему лесное существование. Холмистая, как
по волнам, дорога шла сквозь  райские  кущи,  не  измученные  присутствием
человека.  Проехали  по  плотине,  сдерживающей  чистейшую   воду,   вновь
ввинтились в ровно посаженный лес, и опять плотина.
     Люди на плотинах, получив соответствующую информацию, понимающе брали
под козырек.
     - А зачем мы все-таки к нему едем? - запоздало спохватился Казарян. -
Злорадствовать?
     - По его приказу убивали. По его приказу пытались убить меня. Я  хочу
знать: ради чего? - ответил Смирнов.
     - Сорок лет я знаю его. Я сидел с ним за  одной  партой  в  школе,  я
сдавал за него экзамен на приемных в  институте,  я  помогал  ему,  и  он,
кстати,  помогал  мне.  Я  думал,   что   это   -   честная   товарищеская
взаимовыручка, а оказалось, что я втянут в скверную игру "ты -  мне,  я  -
тебе". Я всю жизнь не мог ему ни в чем отказать, как ни  старался,  ощущая
скрытую неправедность наших отношений. Сегодня я откажу ему в праве  жить,
- сказал Алик.
     - И вознесся меч карающий, - резюмировал Казарян.


     В начале крутого спуска к неохватной  воде  хранилища  стояла  вилла,
окруженная низким кирпичным бордюром и высокой, хорошо постриженной  живой
изгородью - туя, что ли?
     - Все, как у больших: плоская крыша в двух уровнях, солярий,  вольные
террасы... Калитка была открыта, и дверь на  террасе,  ведущая  в  дом,  -
распахнута на обе створки.

                    Господи Иисусе, чудно под Москвой,
                    В Рузе и Тарусе, в дреме луговой,

     - ни с того ни с сего прошептал напамять Алик.
     А все же он прав, наверное. Сбегало к редким  кущам  у  воды  покатое
поле (вилла  была  здесь  единственной),  по  утреннему  безветрию  ртутно
блестела неподвижная, почти твердая на вид, обширная вода, вертляво висела
птичка в вышине, через одинаковые промежутки издавая  мирные  визги,  а  в
промежутках тихонько  звенел  насекомый  люд,  наполняя  этим  звоном  все
вокруг. Чудно под Москвой.
     Постояли недолго и пошли вдоль розовых кустов к террасе, к дверям,  к
входу и выходу.


     В громадном  холле-гостиной  с  камином  и  обшитыми  темным  деревом
стенами, в мягком и глубоком кресле сидел  Владлен  Греков.  Был  он  бос,
небрит и пьян, но, как всегда, элегантен:  свежайшая  рубашка  от  Тиффани
расстегнута с той мерой небрежности,  которая  определяет  привычность  ее
ношения, а белейшие брюки, частично, вместе с босыми  ногами,  покоившиеся
на столе, были неотрывной частью тела их владельца.
     Нет, он не был пьян, он просто очень много выпил.
     - О, явились! - почти радостно  приветствовал  их  хозяин  виллы,  не
меняя позы. - Значит, опередил ты меня, Саня; а я  здесь  сидел,  на  чудо
надеялся. Выпить хотите?
     И неудобно потянулся за бутылкой коньяка.
     - Не суетись, - сказал Алик. - Пить с тобой мы не будем.
     - Зато я буду, - ответил Греков.
     - Ради чего ты, скот, меня убивал? - подал наконец голос Смирнов.
     - Ради того, чтобы жить самому, чего  ж  тут  непонятного?  -  Греков
отхлебнул из стакана порядочно и только тут заметил несообразное. - Да  вы
что стоите? Садитесь, в ногах правды нет.
     Делать нечего, сели. Смирнов - в кресло, а  Казарян  с  Аликом  -  на
пуфики.
     - Красуешься, подонок, - сказал Казарян. - Перед собой красуешься!
     - А что мне остается делать? - Греков отхлебнул еще  раз  и  поставил
стакан на стол. - На колени перед  вами  валиться,  прощения  просить?  Не
буду. Даже, если бы вы захотели, вы ничем не можете мне помочь. А за так я
на колени ни перед кем не встану.
     - А не за так встал бы? - спросил Алик.
     - Обязательно и  с  удовольствием.  Ба!  -  Греков  энергично  растер
опухшие веки. - Как все хорошо было совсем недавно!
     - Даже тогда, когда ты приказал свалить  трупы  в  яму  и  залить  их
бетоном? - тотчас спросил Смирнов. Этому вопросу Греков  обрадовался,  как
дитя:
     - Тогда было совсем хорошо! Концы в воду, и я чист  перед  народом  и
партией! Но одна ошибка, слабинка одна, и все к чертовой бабушке.
     - Слабинка-то твоя в чем? - тактично допрашивал Смирнов.
     - Глебушку Ферапонтова пожалел, - признался Греков.
     - Глеба пожалел? Ты  не  Глеба  пожалел,  кого  ты  вообще-то  жалеть
можешь! - ты канал основных  своих  поступлений  пожалел,  -  презрительно
сказал Смирнов. - Как говаривали мои клиенты, жадность фрайера сгубила.
     Греков допил то, что было в стакане,  и  снова  наполнил  его,  опять
полюбовался  цветом,  полюбовался,  полюбовался,  поставил   на   стол   и
признался:
     - И, конечно же, фатальная невезуха. Я ведь это местечко,  Алька,  на
твоем новоселье с балкона присмотрел,  так,  на  всякий  случай.  А  когда
понадобилось, вспомнил. Кто знал, что Смирнов к тебе в гости приедет!
     - Послушай, Влад, - начал Алик, - если бы тебе все сошло, ты  бы  мог
вот так  спокойно,  комфортно  существовать,  радуясь  жизни,  наслаждаясь
жизнью?
     - И еще как! - с тоской по недостижимому признался Греков.
     - Какая же ты гнусь! - сказал Алик и встал с пуфика.
     - Ну да, гнусь! -  Греков  тоже  поднялся.  -  Жила-была  гнусь.  Она
родилась  в  стерильной  колбочке,  развилась  там  до  полной  гнусности,
вылетела в прекрасную чистую жизнь и стала творить свои гнусные дела. Так,
что ли? Нет, дорогие мои сограждане. Чего я хотел в этой жизни?  Местечко,
чтобы жить безбедно и для собственного удовольствия слегка командовать. Но
такое местечко  всегда  находится  далеко  и  высоко,  и,  чтобы  до  него
добраться, приходилось кое-что предпринимать. Начальство любит, чтобы  его
хорошо встречали, начальство любит, чтобы его хорошо принимали, начальство
любит, чтобы его хорошо провожали. Я встречал, принимал, провожал их  даже
не как начальников, а как глав государств, и это им чрезвычайно нравилось.
Наивные, как бы не от мира сего, они просто  не  знали,  что  на  все  это
расходуются большие деньги. Да, ко всему прочему, они  и  подарки  любили,
очень любили, я им и подарки делал, дорогие. Они принимали,  и  поэтому  я
все ближе и ближе подходил к заветному местечку.  Остается  неясным  одно:
откуда я брал большие деньги? Догадайтесь!
     - Ерничаешь. Шуткуешь. Надеешься еще,  значит,  -  оценил  грековский
монолог Смирнов.
     Стояли все четверо. Греков  постоял,  постоял,  сел  на  место,  взял
стакан со стола, предварительно еще раз  полюбовавшись  цветом,  выпил  и,
движением кадыка прогнав напиток вниз насильно - больше просто так в  него
не входило, ответил не на заданный вопрос, а на другой, который мучил:
     - Я тебя, старичок, недооценил. Старичок в данном случае не  ласковое
обращение, а формальное, оценка тебя по возрасту и ошибочно предполагаемым
возможностям.
     - Ты ж меня знал, - с кривой усмешкой откликнулся Смирнов  и  сел  на
пуфик. - Знал, что я кое-чего могу.
     - Когда ты мог! Лет двадцать-тридцать тому назад. А сейчас ты  старый
и  хромой.  Так  думал  я.  И  ошибся.  Что  стоило  мне  лично  операцией
руководить! Вызвал бы тебя  на  свидание,  подставил  ребяткам,  те  бы  и
кокнули суетливого старичка. Всего  и  делов-то.  Правильно  я  рассуждаю,
Саня?
     Алик рванулся к Грекову, за грудки поднял  его.  Рубашка  от  Тиффани
затрещала. Греков, не сопротивляясь, висел на Алькиных руках  и  беззвучно
смеялся. Алик уронил его на прежнее место и сказал:
     - Когда в человеке еще болит душа,  когда  его  еще  мучает  совесть,
когда он с презрением и ненавистью оглядывается на свою  прошедшую  жизнь,
самоубийство, наверное - кризисное малодушие,  тогда,  вероятно,  надо  не
давать, спасать, выручать. А у тебя вместо души - свалка, помойка, сортир.
И  самоубийство  есть  последняя  возможность  проявить  остатки  мужского
характера. Мы даем тебе этот шанс.
     -  Спасибо  за  внимание,  -  поблагодарил  Греков,  застегиваясь   и
заправляя рубаху в штаны. - Но не стоит беспокоиться.
     - Надеешься, скот, - окончательно понял Смирнов. - А зря.  Команда-то
тебя с потрохами заложит. Да и  все  дело  с  "привалом"  -  чудовищный  и
непрофессиональный риск.
     - Так надо было. И не мне одному. - Греков наконец удобно устроился в
кресле, что ему доставило удовольствие - видно  было  по  лицу.  -  Ну,  а
насчет команды... Ты старый, Саня, но глупый. Команда, о  которой  ты  так
важно рассуждаешь, снизу, а еще есть - команда  сверху.  Команда,  которая
дает команду.
     - На веревочки уповаешь? - полюбопытствовал Смирнов.
     - Не веревочки, Саня, а канаты, даже тросы скорее. Вытянут.  Кому  же
охота пропадать вместе с незадачливым Грековым?
     Казарян, который, вроде бы не  слушая,  ходил  вдоль  стен  гостиной,
рассматривая картины, вдруг обернулся и сказал:
     - Усадебка Жуковского, эскиз Судейкина, весенний пейзаж Бирули -  все
это из коллекции зверски убитого и ограбленного Кулакова, дорогой  ты  мой
гражданин  Греков.  Миня   Мосин   подтвердит,   что   эти   картинки   он
идентифицировал в чудном домике, где обреталась твоя команда. Та,  которая
снизу. А теперь вот они, картиночки, у тебя на стенке!
     - Мелочовка, Рома, сам знаешь, что мелочовка! -  уже  азартно  кричал
Греков. -  Простительная  неразборчивость  страстного  любителя  живописи,
который понадеялся на порядочность посредника-продавца.
     - Посредник - команда? -  тоже  в  азарте  спросил  Казарян.  -  Твоя
команда?
     - Молчать! - рявкнул  Смирнов,  и  все  замолкли.  Тогда  он  добавил
спокойно: - Тебя сдадут, Владлен. И выбора у  тебя  нет.  Если  даже  и  к
стенке не поставят, то уголовники в лагере удавят. Готовься. Скоро,  очень
скоро сюда явится Ларионов с ордером на арест.
     Смирнов встал с пуфика. Трое стояли, а четвертый безмятежно валялся в
кресле. Из кресла и разрешил:
     - Пускай себе являются.
     - Мы даем тебе шанс, - напомнил Алик.
     Греков, мешкая по  причине  захмеления,  выпростал  себя  из  кресла,
выпрямился во весь рост и заявил, ликуя:
     - Ребятки, вы что-то путаете. Это я даю вам шанс. Пока.
     - Пошли, - приказал Смирнов Алику и Казаряну. Втроем они  направились
к выходу. Уже на террасе до них донеслось - на прощание - грековское:
     - Все впереди, пацаны! Все впереди! И не забывайте: в конечном  счете
вы всегда проигрываете.
     Казарян довез всех до Алькиного дома, а сам поехал к себе отсыпаться,
Смирнов с Аликом, кое-как раздевшись, тоже  завалились  спать.  Дело  было
сделано.
     Но долго и по-настоящему давануть соньку не  удалось:  издевательским
громом прозвучал телефонный звонок.
     - Да, - откликнулся в трубку первым  добравшийся  до  телефона  Алик.
Послушал самую малость  и  с  облегчением  доложил:  -  Санька,  это  тебя
Ларионов.
     И кинулся в  спальню  продолжать  страстно  желаемый  сон.  С  трудом
ориентируясь в пространстве квартиры, Смирнов добрался до аппарата и  взял
трубку.
     - Саня, я жду тебя внизу. Спускайся.
     Слегка путаясь в рубашке и портках, Смирнов оделся, прошел в ванную и
подставил затылок под  струю  холодной  воды.  Вода  стекала  по  волосам,
забегала в глаза и в углы рта. Потерпев такое недолго, Смирнов  зарычал  и
стал вытираться полотенцем. Потом причесался.
     У подъезда стояла  черная  машина.  Шофера  в  ней  не  было.  Гулял,
наверное. Смирнов открыл заднюю  дверцу,  плюхнулся  на  сиденье  рядом  с
Ларионовым и вопросил раздраженно со сна:
     - Ну?
     - Он застрелился, Саня, - мягко сообщил последнюю новость Ларионов.
     - Веселые дела... - заметил Смирнов, окончательно  выходя  из  сонной
одури. - Вот и получилось так, как ты хотел...
     - А что я хотел? - спросил Ларионов.
     - Ты хотел кусок по зубам. Ты его и заполучил.
     - Не понял, - надменно заявил Ларионов.
     - А что тут непонятного? Самоликвидировался  всесильный  и  державший
все  в  своих  руках  босс  сугубо  определенной  и  весьма   ограниченной
преступной организации. Он одновременно - и потолок, и дно. Следовательно,
и вверх лезть не надо и глубже копать  не  следует.  Очень,  очень  удачно
застрелился Греков.
     - Ты на что намекаешь?
     - Я не намекаю, я констатирую. И только одно могу сообщить тебе.  Для
сведения. Когда мы были у него, он явно не собирался этого делать.
     - Я так понимаю, что ты мне не веришь?
     - Как все это произошло, Сережа?
     - Я вошел первым. Он увидел меня и рванулся наверх, на второй этаж, в
свой кабинет. Ребята, которые шли следом за мной, кинулись за ним,  но  не
успели.
     - А ты успел?
     - А что я должен был успеть?
     - Успел сказать ему кое-что один на один? - Смирнов усмехнулся вдруг,
махнул рукой. - Э, да что я тебя спрашиваю!
     И полез из  машины.  Вылез,  хотел  было  захлопнуть  дверцу,  но  не
выдержал и, наклонившись, сказал напоследок:
     - Слишком много в последнее  время  самоубийств  в  нашей  конторе  и
вокруг нее. Не находишь, Сережа?
     Не дожидаясь ответа, со страшной силой захлопнул дверцу.


     Смирнов тщательным помешиванием остудил кашу до кондиции и  приступил
к  кормлению.  Ксюшка  сидела  взаперти  на  высоком  стульчике  и  строго
наблюдала за подготовительным процессом, по  завершении  которого  открыла
рот. Смирнов поднес к открытому рту ложку с кашей, но Ксюшка  рот  закрыла
и, потянувшись, поцеловала  кормильца  в  щеку.  Свершив  это,  рот  опять
открыла и губами стянула  кашу  с  ложки.  Так  и  продолжалось:  поцелуй,
открытый рот, ложка каши. Суровое сердце сыскаря таяло от умиления.
     Войдя на кухню, наблюдательный Казарян сказал:
     - По-моему, она обоссалась.
     И был прав. Сняли Ксюшку со стульчика, с Ксюшки - портки и пустили ее
гулять по квартире. Ксюшка  бегала  по  квартире  без  порток  среди  двух
чемоданов и бесчисленных сумок и страшно веселилась.
     - Поезд когда? - спросил Казарян. Смирнов глянул на часы:
     - Через два часа.
     - Ну, время еще есть, - успокоилс