ли - закусили.  Выпили  -  закусили.  А
вскоре грянул гром  электроинструментов.  Ориентируясь  на  вкусы  местных
завсегдатаев, ВИА зарычал про то, что им снится не  рокот  космодрома,  не
эта, понимаешь ли, ледяная синева, а снится им, естественно, трава,  трава
у  дома,  зеленая-зеленая  трава.  Сон  десятилетней  давности.   Молодежь
страстно задрыгалась на малом пятачке. Бег на месте.
     - Разомнемся перед горячим! Чтобы больше влезло! - решила  Галочка  и
вырвалась из купе.
     Партнерствовать  обреченно  отправился  Казарян  -  по  артистической
принадлежности. А плясали они хорошо: умело, ловко, складно,  каждый  зная
свой маневр.
     - Она что - Ромкина любовница? - спросил Смирнов.
     - Подружка, во всяком случае.  Всегда  с  ним,  -  уходя  от  прямого
ответа, сказал Алик.
     - А жена Ромкина как на это смотрит?
     - А жена никак на это не смотрит. Настоящие жены у настоящих армян.
     - Живут же люди! - позавидовал Смирнов.
     - Ну как мы?  -  горделиво  спросила  Галочка,  вернувшись.  Даже  не
запыхалась. Казарян молча отдыхал.
     - Вы, Галочка, прелестны! - искренне откликнулся Смирнов.
     Снова вступила музыка, и солист заныл нечто из Малежика.
     - Кто это? - красивым и не своим - грудным - голосом спросила Галя.
     На пороге их помещения стоял очень страшный человек. Опаленный - не в
переносном, а в самом прямом смысле слова -  огнем  человек.  Неподвижное,
стянутое плоскими шрамами лицо, истонченный  ожогом  нос,  остановившиеся,
все ненавидящие глаза. Был человек одет, как жених, -  в  черном  костюме,
галстук-бабочка. Человек улыбнулся безгубым ртом и вежливо сказал:
     - Ваша дама чудесно танцует. Разрешите пригласить ее на танец.
     Первым опомнился  Алик.  Он  положил  ладонь  на  лежавшую  на  столе
Галочкину руку и ответил:
     - Прошу прощения, но этот танец дама обещала мне.
     - На этот раз опоздал, - человек второй  раз  улыбнулся  и  ушел,  не
оборачиваясь.
     - Пойдем плясать, Галя, - со вздохом пригласил ее  Алик.  -  Деваться
нам с тобой некуда.
     И опять заиграли лабухи (на этот раз  из  Кузьмина)  и  опять  явился
человек в бабочке. Был он краток:
     - Разрешите. - И скрыл в полупоклоне излишне впечатляющее лицо.
     - Извините, но... - Галочка  сбилась,  потому  что  подходящего  "но"
найти не смогла. Человек в бабочке помог ей:
     - Теперь с вами хромой дедок танцевать будет?
     - А  как  ты  догадался?  -  по  праву  дедка  на  "ты",  обрадованно
откликнулся Смирнов.
     Набежал Жека с горячим  и  не  дал  человеку  ответить.  Осетрину  на
вертеле принес. Раскидал порции по клиентам, предварительно убрав  грязную
посуду, и недолго постоял у стола, отечески грустно оценивая взглядом, все
ли в порядке на вверенном ему объекте. Недолго постоял,  но  до  тех  пор,
пока обожженный человек не ушел.
     Смирнов поднялся:
     - Пойду прогуляюсь.
     Посмотрел на себя в зеркало. Вроде ничего. Стуча  палкой,  прошел  по
коридору и свернул налево, в бар.
     Полным-полно там народу было. Сидели за столиками,  высасывали  через
соломинки нечто  желто-ледяное  из  высоких  стаканов.  Глубинно,  как  из
подземелья,  неслась  через  динамики  стационарного   магнитофона   глухо
булькающая музыка, давали беззвучные картинки два  включенных  телевизора,
и, естественно, мелькал красный свет. Смирнов подошел к стойке и с помощью
палки взобрался на высокий табурет. На единственный свободный. Рядом сидел
обожженный человек в бабочке.
     - Пачку "Беломора" попить что-нибудь,  -  сказал  Смирнов  бармену  и
добавил, увидев непонимающе поднятые барменские  брови.  -  Не  выпить,  а
попить.
     Бармен шикарно швырнул пачку папирос под правую руку Смирнова, где-то
под стойкой сорвал крышку с бутылки  пепси  и  опрокинул  ее  над  большим
стаканом.   Пена   поднялась   шапкой,   но   на   стойку   на    сползла.
Постояла-постояла, да  и  осела  в  стакан.  Бармен  был  умелец.  Смирнов
отхлебнул водички, закурил "беломорину".
     - Мусор, - глядя на стойку, с ненавистью и убежденно сказал человек в
бабочке.
     Смирнов сполз  с  табурета,  заглянул  в  обожженное  лицо,  спросил,
утверждая:
     - Значит, разговора не будет?
     - Мусор, - повторил человек, не меняя позы. - Мусоряга.
     Смирнов улыбнулся и пошел, нарочито стуча палкой и хромая.


     - Ну а теперь я поем, - сказал он, устраиваясь в купе надолго. И стал
есть. И все  за  столом  ели.  Царили  оркестровые  децибелы,  способствуя
пищеварению. Как могли, а могли сносно, занимались аэробикой  разноцветные
танцующие молодцы и молодицы, радуя глаз.
     - Кофе настоящего,  не  вашей  бурды,  а  настоящего  кофе  покрепче.
Сможешь? - дал заказ вновь подошедшему Жеке Смирнов.
     - Раз взялся, значит, смогу, - снисходительно ответил Жека.
     - По две чашки! - крикнул ему в спину Казарян,  а  Алик  спросил,  не
обращаясь ни к кому конкретно, у ситуации спросил:
     - Встретят?
     - Скорее всего, - подтвердил Смирнов его догадку.
     - В солнечном сплетении у меня слегка засвербило, - радостно  сообщил
Казарян.
     -  Для  сведения  некоторых,  по  легкой  эйфории  забывших  о  своем
возрасте. Каждого из нас хватит,  в  лучшем  случае,  на  два  полноценные
удара, - сказал Алик.
     - Достаточно! - беспечно откликнулся Казарян. - Достаточно для шпаны.
     - А ты знаешь, сколько их будет? - откликнулся Алик.
     - Неважно, сколько их будет. Важно то, что нам  с  тобой  надо  будет
сразу же уложить первых трех. Вначале Саня с палкой должен  быть  резервом
главного командования.
     - Они же меня будут доставать, - напомнил Смирнов.
     - Вот поэтому начать нам будет удобнее, - окончательно решил Алик.
     Галя мало что понимала и от этого непонимания испугалась  очень.  Она
смотрела на них и катастрофически трезвела.
     - Галя, вы машину водите? - спросил Смирнов. Казарян ответил за нее:
     - Водит, водит, кто теперь не водит. - И с ходу понял все, что  надо:
- Галочка, как выйдем, ты, не обращая внимания на то, что будем делать мы,
сразу к машине и заводи. Возьми ключи.
     Галя взяла связку и, рассматривая брелок - непристойного младенца,  -
поинтересовалась:
     - Ну, заведу. И что?
     - А ничего. Сиди и жди. - Казарян посмотрел на Смирнова. - Пойдем, а?
     - Кофейку попьем, Рома, - напомнил Смирнов.
     Алик попытался угадать:
     - Колотун, что ли?
     - Легкий, - признался Казарян. - С отвычки.
     Жека принес кофе и встал  в  стороне,  ожидая  похвалы  за  качество.
Смирнов отхлебнул малый глоток кофе и оценил по достоинству:
     - Отлично, Женюрка. И - быстренько - убытки.
     - Уговор дороже денег, - народной  мудростью  намекнул  на  обещанное
Жека.
     Смирнов поставил чашечку на блюдце и полез в карман.
     Объявив последний номер, музыканты отыграли его и стали  симулировать
подготовку к уходу. Следовательно,  одиннадцать.  Но  все  так  быстро  не
кончается: от широко  гуляющего  столика  уже  шел  к  сцене  гражданин  с
купюрой. Подошел, пошептался с  руководителем,  и  оркестранты  как  бы  с
неохотой вновь разошлись по  своим  рабочим  местам.  "А  потому,  потому,
потому что светофор зеленый!" - заверещал солист.
     Они допили кофе.
     - Пошли, - предложил Казарян, и они пошли. На лестнице Алик сказал  с
тоскливой надеждой:
     - Дыхалки бы хватило...
     Галя шла впереди, метрах  в  десяти,  направляясь  к  железнодорожной
платформе, у которой, среди таксомоторов - местных и московских  -  стояла
казаряновская "восьмерка".
     От продуктовой палатки наперерез им, не торопясь, двинулось несколько
человек.
     - Шестеро, - подсчитал вслух, негромко Алик.
     Шестеро пропустили Галю и перекрыли путь старичкам. Грамотно,  вполне
грамотно. Троим у платформы оборону держать еще можно,  а  посреди  пустой
площади - задачка.
     - Саня, ты между нами, - напомнил Алик.
     Шестеро приближались. Все в светлом, как  положено  ныне  молодым.  А
человека в черном с ними не было.
     - Что надо? - спросил у шестерки Казарян.
     Шестеро молча надвигались. Паренек покрепче  встретился  взглядом  со
Смирновым и встал в стойку. Каратэист, мать его за  ногу.  Второй  паренек
неосторожно - до возможности контакта - сблизился  с  Казаряном  и  тотчас
схлопотал башмаком в голень, левой снизу - в солнечное, правой за волосы и
навстречу резко поднятому колену. За волосы же Казарян откинул  второго  в
сторону.
     Пошел каратэист. Только бы не левша. Смирнов  чуть  раньше  уклонился
влево, каратэист правой ногой мощно лягнул пустоту и на мгновение замер  в
неустойчивом равновесии, открыв беззащитную спину.  Смирнов  жестоко  и  в
полную силу ударил каратэиста палкой по почкам. Лег каратэист.
     - Паленый! -  крикнул  обиженно  кто-то  из  оставшейся  четверки,  и
Паленый сей же миг возник неизвестно откуда.
     - Достань его, Алик! - попросил Смирнов, и Алик  сказал  обрадованно,
призывая Паленого к себе:
     - Красавец ты мой! Явился наконец!
     Человек в черном ощерил безгубый рот и, сделав шаг  вперед,  показал,
что будет бить правой -  обманка  для  фрайеров.  Алик,  обозначив  правый
уклон, тут же резко ушел влево и достал Паленого правым крюком в печень. И
- пока не  упал  -  прямым  в  подбородок.  Все.  Израсходовал  оба  своих
полноценных удара. Но для Паленого этого было достаточно. Он лежал рядом с
каратэистом. Обработанный Казарян, правда, уже сидел, держась за  разбитое
лицо.
     Четверо пятились от старичков, старательно демонстрируя, что  хотя  и
пятятся, но нападут. Не сейчас, но  вот-вот.  Казарян  кинул  себя  вперед
последним своим прямым ударом и достал одного.
     Завыв мотором, "восьмерка" на первой скорости, рывками,  двинулась  к
полю битвы.
     - С ручника сними, дура! - заорал Казарян. Галя  услышала,  и  машина
остановилась рядом с ними. Казарян распахнул дверцу: - Быстро, быстро.
     Алик и Саня, беззвучно матерясь, пролезли на заднее сиденье.  Вдалеке
наконец-то забулькал милицейский свисток.
     - Да поедешь ты? - страшным голосом заорал Казарян  на  Галю,  и  они
поехали.
     Переезд  через  фрязинскую  ветку  был   закрыт:   издалека   стучала
приближающаяся электричка. Казарян открыл дверцу, обошел  капот  и  сказал
Гале:
     - Подвинься.
     Сзади подкатил таксомотор и гуднул. Казарян обернулся. Таксист  через
окошко показывал большой палец.
     - Что ж не помог? - мрачно спросил Казарян.
     - Не успел. Пока монтировку искал, вы уже дело сделали.
     - Долго искал.
     Казарян влез за руль. Пошарил  по  карманам,  нашел  коробочку,  поел
блестящих шариков.  Пробежала  электричка,  уютно  светя  желтыми  окнами.
Подняли шлагбаум.
     На Ярославском шоссе Казарян  дал  девяносто  и  виртуозно  засвистал
пугачевскую "Делу - время, делу - время, потехе - час!". Галя  вдруг,  как
тот, что сидел на площади, прикрыла лицо ладонями.
     - Пристегнись, - сказал Казарян.
     Галя отняла руки  от  лица,  щелкнула  ремнем  безопасности.  Казарян
добавил:
     - И успокойся.
     - Как вы можете, как  вы  можете  так!  -  запричитала  она  и  опять
закрылась ладонями.
     - Не понял, - строго заметил Казарян. Галя снова отняла руки от лица,
посмотрела на него, обернулась и быстро глянула на Алика с Саней.
     - Вы - мясники! Вы понимаете, что вы - мясники, убийцы?
     - Не понимаем, - всерьез отозвался Смирнов.
     - А, да что с вами разговаривать! - Галя махнула руками и заплакала.
     - Ты лучше поплачь, - посоветовал Казарян. - Помогает.
     Галя заплакала в голос, а Алик спросил у Смирнова:
     - Ты за этим в Москву приехал, развлечься? Скучно там, у моря?
     - Дурак ты, Алька, - ответил ему Смирнов.
     - Ловко ты этого каратэиста достал, - вспомнил Казарян.
     - Мне один капитан-десантник, афган, про этих каратэистов  все  точно
объяснил. Вся эта хренотень - набор  штампов.  У  хорошего  каратэиста  их
шестнадцать, у приличного - восемь, а у таких вот - четыре, не  больше.  И
обязательно с копыта начинают. Так что достать такого - дело нехитрое.
     - А ножки ослабли. И в коленях  -  мандраж,  -  проанализировал  свое
состояние Алик.
     - Сам  же  говорил  -  нас  теперь  на  два  удара  хватает.  И  все.
Следовательно, ты использовался полностью.
     - Да, ребятки, старость  -  не  радость!  -  любимым  своим  трюизмом
откликнулся Смирнов.
     - Старички, - про себя решила притихшая уже  Галя.  -  Богобоязненные
старички. - И хихикнула.
     Казарян покосился на нее и спросил:
     - Отошла?
     - Симпатично погуляли. Развеялись слегка.


     Въехали в Москву. Довезли Галю до ее дома, а сами поехали к Алику.
     Умываясь в ванной, Алик увидел себя в  зеркале  и  огорченным  криком
задал вопрос Смирнову  и  Казаряну,  устало  возлежащим  в  креслах  перед
выключенным телевизором:
     - Когда же я себе личность так покарябал?
     - Во-первых, известно когда, - ответил Казарян. - А во-вторых, не ты,
а паренек, которого ты достал. Он падал,  ручками  от  огорчения  взмахнул
слегка и тебя задел.
     - Да... А мне в понедельник записываться на телевидении,  -  сообщил,
войдя в столовую, Алик и вальяжно рухнул на диван.
     - Загримируют, - мрачно успокоил его Смирнов.
     Помолчали недолго. Алик не выдержал, спросил:
     - Что это было, Саня?
     - А я не знаю, - с идиотским смешком ответил Смирнов.
     - Темнишь? - попытался догадаться Казарян.
     - Зачем мне это нужно?
     - Тогда объясни, почему и куда копаешь,  -  предложил  Алик.  Смирнов
начал издалека:
     - Помните, у меня собачка была,  Бетькой  звали.  Замечательная  была
собачка, добрая, умная, к миру расположенная, всех  любила.  Единственное,
что ее приводило в ярость - аномалии. Помню, однажды гуляли  мы  с  ней  в
скверике нашем, а там парочка одна вместо того, чтобы на скамейке  сидеть,
на травке расположилась. Так Бетька,  миролюбивая  Бетька,  такой  скандал
учинила! Всякая аномалия - непорядок, а непорядок терпеть  нельзя.  Налицо
явный непорядок. Открывается  кафе,  только  для  того,  чтобы  закрыться,
милиционеры с крыш падают...
     - Зачем тебе все это, Саня? - перебил его Казарян.
     - Я же объясняю: я, как Бетька, в ярость впадаю от аномалий.
     - И больше ничего сказать не можешь?
     - Пока ничего.
     - Ну, хоть соображения ума имеются?
     - Соображения ума имеются.
     - Мы чем можем помочь? - вступил в разговор Алик.
     - Кстати, я узнавал в ОДТС, - сказал Казарян. - Заказов на сторону по
искусственному кирпичу цех не выполнял.
     - Значит, ворованный, - решил Смирнов. -  Концов,  следовательно,  не
найдешь.
     - Так чем же мы тебе можем помочь? - повторил свой вопрос Алик.
     - Подождите пока, ребятки. Пусть вначале свечусь я один.
     Наконец он застал Ночевкина.  Одуревший  к  концу  дежурства  младший
лейтенант долго пялился на Смирнова, пока не  сообразил,  кто  перед  ним.
Сообразил и обрадовался своей сообразительности:
     - Так мне о вас лейтенант Перфилов говорил!
     - И что он обо мне говорил?
     - Что вы интересовались, кто последний с Юрой Трындиным разговаривал.
Так это я разговаривал.
     - Тогда у меня к тебе, лейтенант, несколько вопросов. Первый: говорил
Трындин тебе, что получил анонимное письмо о наркотиках?
     - Нет.
     - А о наркотиках вообще в этот день разговор был?
     -  В  этот  день  не  было.  А  вообще-то  он  этими   делами   очень
интересовался. Я капитану Махову из МУРа об этом уже рассказывал.
     - С Маховым я побеседую про наркотики. А ты мне об этом дне  расскажи
поподробнее. Ну, вспомни, вспомни, Ночевкин! У тебя же хорошая память!
     - Не жалуюсь, - согласился  Ночевкин  и  обратился  к  своей  хорошей
памяти. - Первый раз он забежал  к  нам  часов  в  двенадцать,  начальника
спрашивал, а начальника не было. Тогда он решил в райисполком сходить...
     - Ну и?..
     - Ну и пошел. Через  час  вернулся  и  опять  начальника  спросил.  А
начальник  все  еще  с  совещания  не  возвращался.  Тогда  Трындин  решил
пообедать и по участку прогуляться. Больше я его не видел. А  в  пять  все
это случилось...
     - Подробности, подробности, Ночевкин! Что он о визите  в  райисполком
говорил?
     - Говорил, что чертовщина какая-то получается,  путаница,  не  понять
ничего...
     - А что он хотел понять?
     -  Кто  его  знает.   Наверное,   об   этом   с   начальником   хотел
посоветоваться.
     - Страна Советов, - сказал Смирнов. - Спасибо тебе, Ночевкин.
     - Так помог чем-нибудь? - обрадовался старший лейтенант.
     - Еще как!


     Суббота была, ленивая летняя суббота.  Алик  уехал  на  дачу  к  жене
своей, которая пасла там свою любимую внучку Ксюшу.  Уехал  временным,  на
два дня, подпаском. И для Романа суббота была  святым  армянским  семейным
днем. Так что приходилось гулять в одиночестве.
     Смирнов доковылял до центра. У чумового "Детского мира", на остановке
сорок  восьмого  троллейбуса  с  устрашающей  табличкой   "Посадки   нет",
пользуясь видимыми признаками своей инвалидности, влез в  салон  и  выбрал
местечко посимпатичнее.
     Троллейбус повернул на Кузнецком мосту и через Большую Лубянку поплыл
к Сретенке.  Москва,  Москва!  Мещанская,  Крестовский  мост,  Ярославское
шоссе. Вот и сельскохозяйственная выставка.
     К входу в полуцилиндр "Космоса" Смирнов добирался довольно долго - не
по его ногам стала эффектная лестница. У хода бдел швейцар. Но  на  что-то
хитрое имеется кое-что с винтом. Смирнов извлек  книжечку.  Книжечка  была
красного сафьяна с  золотом.  Такие  простым  смертным  не  дают.  Швейцар
Смирова пропустил.
     Бар искал самостоятельно, без расспросов. Нашел-таки, в конце концов,
по табличкам, благо знал, как слово "бар" по-иностранному пишется.
     Мило, очень мило, главное - малолюдно. Не время еще, не вечер; лишь в
углу  настойчиво  наливалась   шампанским   четверка   молодых   громадных
скандинавов, да за стойкой тихо грустил  под  импровизацию  Дейва  Брубека
искомый Денис. Повезло на этот раз. Только вот опять на  высокий  стульчик
лезть.
     А на полках-то, на полках! И советское, и заграничное,  и  полное,  и
початое - пей - не хочу! Хорошо быть иностранцем! Денис вопросительно,  не
узнавая, посмотрел на Смирнова.
     - Налей коньяку сотку. И водички запить, - сделал заказ Смирнов.
     Денис без улыбки (не уважал  аборигенов)  заказ  мгновенно  выполнил.
Смирнов  споловинил,  запил  водичкой  и  приступил  к   демонстрационному
разглядыванию Дениса.
     - Что-нибудь еще? - не выдержал Денис.
     - Не узнаешь? - спросил Смирнов.
     - А почему я вас должен узнавать? Вы - киноартист? - изысканно  хамя,
вопросом на вопрос, ответил поднаторевший во всем бармен.  Смирнов  извлек
из кармана мятую пачку "Беломора", коробок  спичек,  закурил.  Морщась  от
плебейского дыма, Денис придвинул к брошенной на  стойку  пачке  фирменную
мальборовскую  пепельницу.  Воспользовавшись   барменовской   любезностью,
Смирнов осторожно уронил в пепельницу обгоревшую кривую  спичку  и  сказал
назидательно:
     - Ты, как высокий профессионал, клиента с  первого  раза  срисовывать
должен.
     - Я, как высокий профессионал, должен обслуживать  клиента  быстро  и
вежливо. И все.
     - Следовательно, со мной разговаривать не хочешь?
     - А, собственно, о чем?
     - О "Привале странников", например.
     - Я туризмом не увлекаюсь. - И глазом не моргнул. Ушлый паренек.
     - А чем ты увлекаешься, если не секрет? Не нумизмат ли?
     - В каком смысле?
     - В самом прямом. Как любитель  и  коллекционер  денежных  знаков.  -
Смирнов допил сотку и ухмыльнулся, обнажив хищную искусственную челюсть. -
Налей-ка еще сто.
     - Мне кажется, что вам достаточно, но что ж? - Денис тоже улыбнулся и
артистично налил.
     - Ты еще и консультант, - отметил Смирнов, придвигая стакан.
     - Извините, я  на  минуту  отлучусь,  -  сообщил  Денис  и  исчез  за
незаметной