кто  бы  ни
интересовался нашим с тобой разговором, один  ответ  -  Смирнов  заказывал
себе штаны. Стой на этом, и точка. Так и для тебя, и для  меня  безопаснее
будет.
     Веня тихо присвистнул:
     - Дела. - Но все-таки хорошего его настроения никто и ничто отнять не
могли: - А что, Александр Иванович, может, и вправду штанцы вам построим?
     - Давай, - вдруг загорелся Смирнов. - Но  не  такие,  чтоб  уж  очень
"вареные". Там, темно-серые какие-нибудь. И не  бананы  ваши  дурацкие,  а
нормальные.
     - Пятьдесят второй, пятый рост, - деловито прикинул Веня.
     - Пятьдесят четвертый, - поправил Смирнов.
     - Между, - решил Веня и официально объявил: - Жду вас через два дня.
     Возвращались к рынку. Тянуло кооперативным шашлыком.
     - По шашлычку? - предложил Веня.
     - Некогда, - с сожалением отказался Смирнов.


     С проспекта Мира  свернул  направо  к  бензоколонке,  заправился  под
завязку, и по Самотеке, по Цветному, по Неглинной  -  через  центр  на  ту
сторону Москвы-реки, а там попроще  -  на  трассу  и  до  Окружной.  После
Окружной дал скорость. Хорошо бежала "Нива", нешумно,  приемисто.  Смирнов
смотрел на дорогу, поглядывал  в  зеркало  заднего  обзора,  по  сторонам,
отвлекаясь только  на  изменения  в  пейзаже,  происшедшие  за  его  почти
двухлетнее  отсутствие.  Ни  с  того  ни  с  сего  запел  вдруг.  Робко  и
дребезжаще:

                       Мы ушли от проклятой погони.
                       Перестань, моя крошка, рыдать.
                       Нас не выдадут черные кони,
                       Вороных никому не догнать.

     Услышал  свое  пение,  застеснялся  его  немузыкальности  и   замолк.
Мелькали сороковые уже верстовые столбы. Где-то на  пятидесятом  километре
замаячил впереди и справа загородный ресторан. Смирнов свернул к нему.
     На площадке для автомобилей - одинокий старенький  "Москвич".  Пусто,
значит, в ресторане - день, не ресторанное еще время. Смирнов затормозил и
глянул на часы. Было четверть четвертого. Запер "Ниву" и направил неровные
стопы в точку общественного питания.


     В  самом  деле,  пусто.  За  одним  столиком  обедало  семейство   из
"Москвича", в углу пятеро мужиков, надо полагать, местных, дули  пиво.  Их
стол был заставлен темно-зелеными пустыми бутылками. Смирнов сел за столик
у окна и стал ждать. Пришла наконец грузная тетя в переднике с кружевами.
     - Окрошка есть? - спросил Смирнов.
     - Есть, - ответила тетя и чиркнула  карандашиком  в  блокноте.  Класс
явно невысок.
     - Что же на второе? - поразмышлял  вслух  Смирнов  и  вдруг  вспомнил
запах у Рижского рынка: - И шашлык, если можно.
     Управился с обедом Смирнов довольно  быстро,  за  полчаса.  Спустился
вниз, заглянул в бар. Там гремела музыка - и никого, совсем  никого,  даже
бармена не было. Зашел в сортир и закрылся в кабинке на  задвижку.  Извлек
из-под мышки парабеллум, из кармана -  глушитель,  соединил  их,  а  затем
пистолет с глушителем засунул за пояс и застегнул куртку на "молнию".
     На площадке рядом с "Москвичом" появился "шестой" "Жигуленок".
     Смирнов забрался в "Ниву" и включил мотор. Сделал вперед - назад. Все
нормально с тормозами. Он расстегнул "молнию" на куртке,  вывернул  "Ниву"
от бровки и медленно покатил.
     У  "Жигуленка"  притормозил.  Двое  в   салоне   почти   одновременно
пригнулись, скорее всего искали что-то на полу. Смирнов сказал им:
     - Устал я от вас за день, ох устал!
     И выстрелил два раза. В два колеса, в баллоны.  Не  выстрелы  -  так,
несильно ударили палкой по  подушке.  "Шестерка"  заметно  на  глаз  стала
оседать направо, а "Нива", застонав от предельного усилия, бешено  рванула
с места.
     Теперь дай бог ноги.  "Нива"  выскочила  на  шоссе,  опасно  нарушая,
пересекла сплошную осевую линию и помчалась к Москве, - вот он, замеченный
еще по дороге сюда проселок через густой лиственный лес. Даже если  у  них
переговорник "йока-токи", они не успели его, Смирнова, передать.
     Смирнов долго петлял и  проверялся;  убедившись,  что  никто  его  не
видит, выбрался на бетонку и  по  ней  рванул  к  Минскому  шоссе.  Только
почувствовав под собой полотно хорошей  трассы,  позволил  себе  еще  один
куплет из той песни:

                        Начинаются дни золотые
                        Воровской безоглядной любви.
                        Ой, вы кони мои вороные,
                        Черны вороны кони мои!

     За памятником героической девушке сделал поворот налево  и  нешироким
шоссе, сквозь бесконечный  осинник,  повел  "Ниву"  к  цели  -  маленькому
городку за осинником. Конец неблизкий - километров двадцать.  Если  бы  не
изредка на яростной скорости набегавшие грузовики - кончился рабочий день,
водилы рвались домой, - можно было заснуть от одурманивающего  однообразия
частых, как забор-штакетник, оливковых стволов и тусклой выцветшей  зелени
неопрятно-густой листвы.
     Дорога круто пошла вверх,  осинник  сменился  березняком,  и  "Нива",
миновав водораздел, покатила вниз, к игрушечной реченьке,  которая  своими
извивами живо напоминала змеевик самогонного  аппарата.  Мостик,  и  опять
холм, на котором пристроились полудеревенские дома: начинался город.


     Старинный городок был когда-то уездным, потом  районным  центром,  но
лет пятнадцать-двадцать назад столицей  района  стал  бойко  развивающийся
поселок, где  построили  химкомбинат,  и  городок  этот  стал  дряхлеть  и
ветшать, как все заштатное.
     Открылась центральная площадь с забавными и уже  сильно  разрушенными
торговыми рядами, с  монументальным  обшарпанным  собором,  на  колокольне
которого столь крикливо совещались галки, что было слышно и в  двигающемся
автомобиле. Смирнов затормозил.
     - Не подскажете, где Вторая Социалистическая улица? -  спросил  он  у
стоящего в раздумье посреди площади аборигена. Был  одет  абориген  не  по
сезону: в  тяжелом  пиджаке,  в  кирзовых  сапогах  и  в  довершение  -  в
шапке-ушанке.
     - Так за церковью сразу  Интернациональная  будет.  Поедешь  по  ней.
Первая направо - Первая Социалистическая, а вторая  -  Вторая...  А  ты  к
кому?
     - Борзов мне нужен, Алексей.
     - А-а-а, американец! - обрадовался абориген  тому,  что  знает,  кого
разыскивает Смирнов. - Дома, дома, я сегодня его в магазине видел, он хлеб
брал.


     Первая Социалистическая, Вторая Социалистическая, поворот - и вот он,
дом  номер  семь.  За  фигурным,  непривычно  разреженным   забором   были
разросшаяся трава, неухоженные  деревья  и  щеголеватый,  обитый  вагонкой
дом-коттедж. Посреди участка на двух столбах  висел  шикарный  заграничный
гамак, в котором, еле заметно покачиваясь, возлежал с книгой в руках Лешка
Борзов. На звук подъехавшей машины он поднял от книги розовое  в  вечернем
свете лицо и вопросительно смотрел на "Ниву"  до  тех  пор,  пока  из  нее
устало и неловко не выбрался Смирнов. Вопрос на лице сменился усмешечкой.
     - Вас ли я вижу, полковник? - жеманно воскликнул Леша.
     - Меня, меня, - подтвердил Смирнов, разминаясь.
     Леша  спустил  ноги,  почесал  грудь  под  расстегнутой  рубахой,  не
торопясь, освободился от гамака и  пошел  к  калитке  встречать  незваного
гостя.
     - Полковник, вы прекрасно выглядите, я бы даже сказал - помолодели. -
Алексей открыл калитку и ждал, когда Смирнов протянет  ему  руку.  Смирнов
протянул. Протянул и Алексей. Поздоровались.
     - Я уже не полковник, - поправил его Смирнов. - Я - пенсионер.
     - А какое это  имеет  значение?  Ну,  если  хотите,  буду  звать  вас
Александром Ивановичем. Александр Иванович, прошу в дом!


     И внутри дом был с иголочки. Паркет, паровое отопление, камин.
     - Мне бы умыться, - попросился Смирнов.
     - Сей момент. Вы курточку снимите, Александр Иванович. И  удобнее,  и
прохладнее будет. Жарковато сегодня не в меру.
     - У меня машинка под мышкой, - признался Смирнов.
     - И сбрую снимайте. Не бойтесь, у меня ничего не пропадет.
     Повесив курточку на спинку стула и кинув сбрую на кресло,  Смирнов  в
сопровождении Алексея  направился  в  ванную  комнату,  выложенную  черным
кафелем.
     - Действуйте, - предложил Алексей и удалился. Смирной  снял  рубашку,
вымылся по  пояс,  растерся  оранжевым  махровым  полотенцем  с  рельефной
надписью "Merelin", причесался и посмотрелся в зеркало. И впрямь неплох.
     В гостиной на столе стояли фужеры, бутылки с боржоми и пепси.
     - Комфортно живешь, Леша. Не тьмутаракань  российская,  а  прямо-таки
бунгало в Лонг-бич, - оценил среду обитания Борзова Смирнов. Оценил, налил
боржоми в фужер, выпил с наслаждением.
     - Не понимаю, я россиянин, Александр Иванович! Мне по  здешним  ценам
пробить артезиан,  провести  водопровод,  отопление  и  сделать  локальную
канализацию стоило полторы тысячи рублей. Я, конечно, не говорю о  внешнем
оформлении. Но в принципе  за  полторы  тысячи  можно  жить  в  культурных
условиях. Полторы тысячи рублей любое местное семейство пропивает за  год.
Ощетинься, напрягись - и затем живи по-человечески! Нет, всю жизнь орлом в
скворечнике сидеть будет, за версту с ведрами за водой бегать. Эх, Россия,
Россия! - Алексей тоже выпил водички.
     - Переживаешь, следовательно, за Россию?
     - А кто за нее нынче не переживает?
     - И кто за нее только не переживал! - вздохнул Смирнов.
     - Ну, хватит о России. Давайте пообедаем, - предложил Леша.
     - Я не хочу, Леша. По пути к тебе плотно перекусил.
     - Что ж, тогда поговорим о деле. Вы ведь по делу приехали.
     - О деле пока повременим говорить. Пойдем на волю, воздухом  подышим.
А то я одурел в машине. Весь день за баранкой.


     Благодать! И солнышко вечернее не печет, и легкий ветерок норовит под
рубашку забраться, чтобы человеку удовольствие доставить, и куры квохчут у
соседей успокаивающе, и острые стрижи,  мелькая  над  головой,  визжат  от
радости жизни. Смирнов, постанывая от желания  как  можно  скорее  сделать
это,  осторожно  рухнул  в  высокую,  в  пол  человеческого   роста,   уже
колосящуюся траву.
     - Может, в гамаке устроитесь, Александр Иванович?
     - Да нет, мне на земле хочется, - Смирнов со  спины  перевернулся  на
бок и вдруг понял, что его беспокоит. - Алексей, а почему у  тебя  участок
такой запущенный? Ни грядок, ни дорожек, ни  сада  настоящего.  Лень  руки
приложить? Это я в продолжение разговора о россиянах.
     - Я не рукастый, я -  головастый,  -  отшутился  Алексей.  -  А  если
серьезно, то мне так больше нравится.  У  матери  за  домом  и  грядки,  и
деревья фруктовые.
     - Чем же ты здесь целыми днями занимаешься?
     - Думаю.
     - Ишь ты! И что надумал?
     - К сожалению, пока ничего.
     -  Твое  время  пришло,  Леша.  Кооперативы,   индивидуально-трудовая
деятельность, аренда.
     - Не доверяю я пока еще нашему государству. Сегодня разрешило, завтра
запретило. По горячке в кооперативном ажиотаже рвать куш как можно  больше
и тут же линять бесследно - противно. Строчить портки модные, как  Венька,
скучно. Кстати, вы у Веньки мой адресок раздобыли?
     - У него, - подтвердил из травы Смирнов. Алексей же продолжил:
     -  Вот  говорят,  социализм  создает  условия   для   развития   всех
способностей человека. А предпринимательство? Разве  это  не  человеческая
способность? Я ведь знаю, что я могу, что умею сделать такое,  к  чему  из
тысячи не способен ни один. Я  -  предприниматель.  Дайте  мне  на  откуп,
допустим, ремонт радиои телеаппаратуры,  положите  какой  угодно,  в  меру
разумного, конечно, процент  отчисления  в  казну,  но  только  не  душите
инструкциями и проверками, и я вам такой сервис организую,  что  и  Япония
ахнет.
     - Кто тебе мешает телеателье открыть?
     - Мелочовка. Мне масштаб нужен. - Алексей присел рядом со  Смирновым.
- Что вы душу мотаете, Александр Иванович! Давайте о деле.
     Смирнов достал из кармана фотографию и протянул Алексею.
     - Мастер спорта по дзюдо Андрей Глотов, -  только  глянув,  определил
Алексей. - Ныне бомбардир из дорогих. Кличка  Живоглот.  Только  и  всего,
Александр Иванович?
     - Мне сегодня один пьяный фразочку сказал. А звучит эта фразочка так:
"Мы и мертвыми  возвращаемся".  Напомнила  мне  эта  фразочка  тот  давний
разговор с тобой.
     - Так, значит, Живоглот в лагере строгого режима помер?
     - Помер, а потом ожил. И жил до тех пор, пока я его, не  хотя  этого,
кончил. Насовсем.
     Алексей еще раз посмотрел на фотографию:
     - Спи спокойно, Живоглот. Вас интересует, каким образом он  помер,  а
потом опять ожил? Выкупиться он, конечно, не мог. Не  было  у  него  таких
денег, да и быть не могло.
     - А какие деньги на это нужны?
     - Миллион, - легко назвал сумму Алексей.
     - Не смеши меня, Леша.
     - Вот и тогда смеялись, Александр Иванович, когда я вам  сказал,  что
заключение для очень богатого человека  -  не  наказание,  что  богатые  в
лагере умирают для того, чтобы ожить на свободе. Назвали все  это  блатной
легендой.  Что  же  касается  Живоглота,  то  его,   видимо,   в   команду
присмотрели.
     - Что за команда?
     - Есть, говорят, такая команда на Москве, которая никого не боится.
     - А кто все это делает? С лагерем?
     - Кто - не знаю, а через кого - знаю.
     - Ну, хотя бы через кого?
     - Через самого богатого человека  в  Москве.  Вот  и  все,  что  могу
сказать.
     - Я тебя очень прошу, Леша.
     - Я, Александр Иванович, вам по гроб  жизни  благодарен  за  то,  что
отрубили меня тогда от вонючей уголовщины.  Хотя,  как  я  понимаю,  могли
прицепить  к  делу.  И  выглядело   бы   эффектно:   как   же,   известный
комбинатор-махинатор заодно с грабителями.  Вы  -  справедливый  и  добрый
человек. Но ничем не могу вам помочь.
     Смирнов молча поднялся и направился в  дом.  Нацепил  сбрую,  влез  в
куртку. Алексей наблюдал за ним от дверей. Смирнов прошел мимо  него,  как
мимо столба, буркнул на ходу:
     - Будь здоров. - И похромал к калитке.
     Пастухи  пригнали  коров  с  луга.  Неторопливо   вышагивая,   коровы
двигались   по   Второй   Социалистической,    глухо    звеня    жестяными
цилиндрическими  колокольцами  и  заглядывая  за  заборы.  К   машине   не
подойдешь. Смирнов стоял, ждал. Неслышно подошел Алексей, спросил сзади:
     - Вы что, опять служите?
     - На общественных началах.
     - Мой совет: не лезьте в это дело, Александр Иванович.
     - Уже влез, - ответил Смирнов и шагнул за калитку - коровы прошли.


     Кончался день, и дороги опустели. В  такое  время  за  рулем  -  одно
удовольствие. Держишь спокойные восемьдесят,  посматриваешь  по  сторонам,
неторопливо думаешь о мелочах. Насвистываешь самому непонятное  -  есть  в
жизни милые радости.
     К  Москве  Смирнов  подъезжал,  когда  уже   изрядно   стемнело.   По
необходимости включил подфарники  и  приборную  доску.  Доска  засветилась
домашним светом, и в салоне "Нивы"  стало  уютно,  как  дома.  От  поздних
сумерек, от уюта пришла усталость. Окончательная, за целый день, требующая
ночного отдыха.
     Домой, домой. К расслабке, к креслу,  к  крепкому  чаю.  Триумфальная
арка, гостиница "Украина", Новый Арбат, "Прага", Суворовский бульвар.
     Стемнело  окончательно.  Смирнов  поставил  "Ниву"  за  казаряновской
"восьмеркой", выбрался из машины, и, закрывая ее, услышал сверху сказанное
всерьез. Всерьез, со злостью и скрытым облегчением:
     - Вот он, мерзавец.


     Ему молча открыли. Он прошел в столовую,  на  ходу  снимая  куртку  и
сбрую.  Кинул  куртку  и  сбрую  на   диван,   сам   упал   в   кресло   и
противоестественно бойко задекламировал Лермонтова:
     - Уж был денек! Сквозь дым летучий французы двигались, как тучи...
     - ...И все на наш редут, - докончил за него  Казарян,  усаживаясь  на
диван. Алик театрально плюнул в сторону Смирнова и исчез на кухне.
     - Чайку бы! - крикнул ему вслед Смирнов.
     Тем временем Казарян извлек из сбруи  пистолет,  выкинул  из  рукояти
обойму.  По  одному  выщелкнул  из  обоймы  патроны,   пересчитал   их   и
поинтересовался вкрадчиво:
     - Куда делись две?
     - Потерял, наверное.
     - Перестань паясничать! - гавкнул на него Казарян.
     - Мне, как ящерице в минуту опасности, пришлось лишиться хвоста.
     - В баллоны, что ли, стрелял?
     - Ага.
     - Где был весь день и что делал?
     - Весь день, как Шурик из "Кавказской пленницы", искал песни, сказки,
легенды...
     - Рассказывай.
     - За чаем расскажу.
     За чаем и рассказал.
     - Мрак и мерзость. Аж сердце  заболело  от  отвращения,  -  признался
Алик.
     - Кто-то проворачивает страшненькую  комбинацию,  Саня,  -  предложил
Казарян.
     - Кто-то ее уже провернул, - поправил его Смирнов.
     - Что предпринять собираешься?
     - Завтра с утра с Леней Маховым "Привал" потрошить будем. А сейчас  -
спать.
     - Тогда я - домой. - Казарян поднялся: - Алик, ни под каким видом  не
отпускай пенсионера до моего появления.


     На этот раз их разбудил не телефонный, а дверной звонок.  Милиционер,
похожий на артиста Абдулова, был свеж и румян, как персик:
     - Вы готовы, Александр Иванович?
     Не пожрамши, Смирнов спустился вниз. У ряда  обгорелых  домов  стояла
оперативная машина. Рядом с ней, ловя кайф минутного безделья,  покуривали
члены группы.
     -  Я  вызвал  техника-смотрителя,  -  доложил  Махов.  -   Приступим,
Александр Иванович?
     Приступили. Оторвали доски и гурьбой вошли внутрь. Где ты, очарование
приветливого гнездышка под старину? Пепел  под  ногами,  сажа  по  стенам,
мразь запустения.
     - Так, - сказал Смирнов. - Ну, это  зал.  А  где  же  были  подсобные
помещения?
     Подсобные  помещения  Смирнова  привели  в   полное   изумление.   Ни
производственного холодильника, ни кухонных печей. Две обгоревшие  газовые
квартирные плиты, в рыжих подпалинах холодильник ЗИЛ - и все.
     - А где они готовили? - спросил Махов.
     - Они не готовили, Леня. Они хранили привезенное и разогревали. Липа,
кругом липа!
     - И пожар - липа, Александр Иванович. Я вчера с мальчишками  говорил,
при которых пожар начался. Они утверждают, что  не  поджигали  вовсе,  что
даже найденной зажигалкой чиркнуть не успели, как сваленная в углу  бумага
загорелась. И я им верю.
     - Нажимное устройство?
     - Вероятнее всего. Мы поищем,  конечно,  но  надежды  мало.  Если  не
металл, то следов нет.
     - Так они тебе металл и  предъявили!  Не  надейся,  Леня,  -  развеял
маховские иллюзии Смирнов.  Обратился  к  технику-смотрителю:  -  Еще  что
покажете?
     - То, что под кафе сдано было, вы осмотрели, -  мрачно  констатировал
тот.
     - А другие помещения в этом доме есть?
     - Были, - ответил не лишенный чувства юмора смотритель. -  Пройдемте.
Вот сюда.
     Группа прошла туда, куда указал техник-смотритель, а сам техник пошел
на волю покурить. Смирнов оглядел потолок,  стены,  пол  высокого,  в  два
этажа, сараеобразного помещения.  Пол  заинтересовал  его.  Он  подошел  к
границе, разделяющей  пол  на  две  части  -  кирпичной  кладки  и  кладки
бетонной, и наклонился над бетоном. Бетон был  даже  не  уложен  -  просто
залит.
     - Техник-смотритель! - заорал Смирнов.
     - Что надо? - осведомился тот, появляясь в дверях.
     - Что здесь было?
     -  Склад  игрушечной  фабрики.  Они  здесь  вату  хранили.  А   перед
капиталкой их выселили.
     - А что на бетонной подушке стояло? Иди сюда, смотри.
     Техник удосужился посмотреть на пол и удивился страшно:
     - Не было тут никогда никакого бетона. Подвал здесь был небольшой,  и
все.
     - Кто же подвал бетоном залил?
     - А я знаю?! - разозлился техник.
     Эксперт остался в "Привале", были у него там еще дела, а оперативники
вышли на улицу, осмотрели себя, отряхнули и опять стали кружком у  машины.
Смирнов тоже был в этом кружке, как все, покуривал.
     - Я по собственной инициативе данные