а приняла школьную жизнь. Она всегда пользовалась популярностью  в
местной школе, и ей не составило труда подружиться с девочками в интернате
Святого Джозефа возле Эйлесбери. Сложнее было во время праздников, и  Эмму
отсылали к разным тетушкам и двоюродным сестрам до тех пор,  пока  она  не
стала достаточно взрослой, чтобы проводить каникулы дома, не вмешиваясь  в
жизнь своей мачехи.
     Ее отец, к ее величайшему сожалению, казалось, сдавал с каждым разом,
когда она его видела, и она  могла  только  предположить,  что  постоянное
требование денег со стороны Селесты  подрывало  его  здоровье.  Когда  она
заканчивала школу и  готовилась  к  экзаменам,  он  умер,  ее  забрали  из
интерната и она уже не вернулась туда.
     Когда разобрались  с  делами  ее  отца,  оказалось,  что  после  него
практически ничего не осталось, кроме дома, в котором они жили  и  который
без каких-либо условий перешел к Селесте, немедленно заявившей  Эмме,  что
она собирается его продать, и что Эмме лучше найти себе работу и комнату.
     Эмме  тяжело  было  приспособиться  к  новой  жизни,  и  она  яростно
ненавидела свою мачеху, ставшую причиной неожиданной смерти отца.
     Но время многое лечит, и Эмма, видевшая своего отца очень редко с тех
пор, как в их семье появилась Селеста, страдала не так сильно,  как  могло
бы быть при других обстоятельствах.
     Она слышала, что Селеста отправилась в Штаты, и не надеялась  увидеть
ее снова. Краткое послание уведомило ее о  втором  браке  Селесты,  а  еще
более краткое о  смерти  Клиффорда  Воэна  и  о  вступлении  ее  мачехи  в
наследство. Последнее не вызвало у  Эммы  ни  интереса,  ни  зависти.  Она
отнеслась к этому отстраненно, словно речь шла о  какой-то  незнакомке,  о
которой она  услышала  или  прочитала  в  газете.  Поглощенная  работой  в
качестве ученицы медсестры в Лондонской больнице, она  обнаружила,  что  в
состоянии совершенно забыть вмешательство Селесты в  ее  жизнь  и  помнить
только события того времени, когда  она  была  еще  совершенным  ребенком,
обожаемым  обоими  родителями.  Она  поняла,  что  отец  ее  был  довольно
слабовольным человеком, и что не стоит всю вину за то, что ее отослали  из
родного дома, возлагать только на мачеху, потому что если бы ее  отец  был
человеком другого типа, Селеста не смогла бы так легко подчинить его своей
воле.
     Пока  Селеста  находилась  в  Соединенных   Штатах,   Эмма   достигла
определенного прогресса в учебе, а дружба,  завязанная  ею  с  ровесницами
заставляла забыть о том, что у нее нет дома, так как ее всегда  были  рады
видеть в домах других  девушек.  Она  работала  много,  старшие  ее  часто
хвалили и ей думалось, что она действительно нашла свое место  в  жизни  и
может не бояться никаких перемен.
     Но шесть недель назад она очень сильно заболела гриппом, и  несколько
дней была  на  грани  воспаления  легких,  а  когда  кризис  миновал,  она
чувствовала себя слабой и измученной, и совершенно неспособной, по крайней
мере в течение нескольких недель, справляться с работой младшей медсестры.
     Старшая сестра позвала ее к себе в кабинет и спросила, нет ли  у  нее
родственников, которые могли бы пригласить ее к себе на некоторое время до
тех пор, пока окончательно не окрепнет. Желательно,  как  сказала  старшая
сестра, подальше от загазованных улиц Лондона.
     Эмма не могла придумать, кто бы это мог быть. Ее  частые  визиты,  по
инициативе Селесты, во время  каникул  к  родственникам,  укрепили  в  них
раздражение, хотя большинство из них были родственниками ее матери. И хотя
она не сомневалась, что они примут ее, если она об этом  попросит,  ей  не
хотелось сваливаться им на голову снова.
     Старшая сестра тоже не смогла  ничего  предложить  в  тот  момент,  и
проблема повисла в воздухе до тех пор, пока не прибыло из Нью-Йорка письмо
от Селесты. Та приглашала сопровождать ее во  время  поездки  в  Италию  в
течение нескольких недель. Время визита не указывалось,  но  сообщалось  о
том, что Селеста на следующий день вылетает домой в Лондон и  просит  Эмму
встретить ее в аэропорту.
     Сначала Эмма была ошеломлена тем, что спустя все  это  время  Селеста
может вот так просто написать и пригласить ее поехать с нею, а также  дать
инструкции относительно того, что Эмма должна встретить ее в аэропорту.
     Но осознание шаткости своего финансового положения, плюс любопытство,
свойственное всем людям, вынудили ее подчиниться. Она села  на  автобус  и
поехала в аэропорт,  а  оттуда  вернулась  вместе  с  Селестой  на  такси,
переднее сидение которого было завалено кучей новых чемоданов.
     Селеста повторила свое приглашение в гостиной номера, который сняла в
"Савойе", и Эмма почувствовала, что в своем белом  виниловом  плаще  и  со
спутанными  ветром  волосами,  должно  быть,  выглядит  скорее   служанкой
Селесты, чем ее падчерицей.
     Она говорила себе, что за всем этим должно что-то стоять, что  жадная
натура Селесты не могла измениться в одни момент, что та вряд ли потратила
бы деньги на билеты и гостиницу просто так,  но  она  мало  разбиралась  в
жизни  и  не  могла  понять  мотивов  своей  мачехи.  А  когда  Селеста  с
сочувствующим видом приняла сообщение о гриппе,  который  перенесла  Эмма,
она  и  вовсе  была  обезоружена.  Во  всяком  случае  девушка  решила  не
показывать своих сомнений, особенно, если учесть,  что  старшая  медсестра
запретила ей исполнять служебные обязанности в больнице, по крайней  мере,
в течение шести недель.
     Селеста с явным  удовольствием  восприняла  такое  положение  дел,  и
сказала Эмме,  что  при  сложившихся  обстоятельствах  гнет  необходимости
откладывать отъезд. Она даст Эмме деньги, чтобы та приобрела себе  одежду,
приличествующую дочери  обеспеченной  женщины,  и  как  только  паспортные
формальности будут закончены, они уедут.
     И только, когда они провели в "Даниэли" два дня,  в  течение  которых
Эмма была предоставлена сама себе, Селеста обрушила на нее новость о  том,
что они покидают отель и  переезжают  в  палаццо,  принадлежащий  крестной
матери Селесты, графине Чезаре.
     И теперь Эмма в муках восстанавливая  порядок  в  чемоданах  Селесты,
снова задумалась о том, сможет ли она разгадать, что стоит  за  поступками
Селесты. Почему она привезла ее сюда? И почему, решив погостить у графини,
мачеха сочла, что ей нужна компаньонка? Если бы ей потребовалась служанка,
она могла нанять кого-нибудь за гораздо меньшие деньги,  чем  ей  пришлось
заплатить за отдельную комнату в "Даниэли", отведенной  для  Эммы,  только
для того, чтобы никто не подумал,  будто  она  плохо  относиться  к  своей
падчерице.
     Эмма не могла постичь все  это.  Во  всяком  случае,  почему  Селеста
решила  переехать  в  какой-то  сырой  старомодный  палаццо,  когда  могла
наслаждаться комфортом и насыщенной жизнью в роскошном  отеле?  Эмма  была
уверена, что Селеста собирается жить у графини,  которой,  по  ее  словам,
было уже восемьдесят, не из альтруистических побуждений. На нее  это  было
непохоже! Так почему же она переезжает туда? Есть ли у графини  сын?  Если
есть,  то  не  это  ли  причина  возбуждения,  с  каким   мачеха   приняла
приглашение? В конце концов у Селесты сейчас  все  есть,  так,  может,  ей
захотелось иметь еще и титул? А если это было именно так,  то  Эмма  снова
задумалась над причинами, заставившими мачеху пригласить ее с собой.
     Дверь номера  распахнулась,  и  вошла  Селеста,  яркая  и  живая,  ее
изумрудно-зеленое платье из тонкого шелка плотно  облегало  изящные  линии
маленького, но прекрасно сложенного тела.
     - Эмма, - небрежно обратилась она к ней, - ты уже закончила сборы?
     Эмма поднялась на ноги. Она была пять футов восемь  дюймов  ростом  и
всегда чувствовала себя огромной рядом с хрупкой Селестой, хотя ее  фигура
и   была   привлекательно   пропорциональной,   без   угловатости,   часто
свойственной высоким худощавым девушкам.
     - Не совсем, - ответила Эмма. - Я решила немного перевести дух. Скажи
мне, Селеста, ты абсолютно уверена в том, что хочешь, чтобы я переехала  в
этот палаццо вместе с тобой? Я хочу сказать, что могла бы остаться  здесь,
или в каком-нибудь другом более дешевом пансионате.
     Лицо Селесты приняло странное выражение, и Эмма почувствовала, как  в
желудке у  нее  возникло  отвратительное  ощущение,  такое,  какое  всегда
возникало, когда мачеха звала ее к себе,  чтобы  сообщить  о  каком-нибудь
новом плане, касающемся падчерицы. Но сейчас Селеста не напугала ее,  хотя
иногда  смотрела  на  Эмму  так,  словно  та  находилась   рядом   с   нею
исключительно из милости.
     Конечно, ты отправишься со мной,  -  произнесла  Селеста  твердо,  ее
улыбка не гармонировала с холодными глазами. - Нас  обеих  пригласили,  и,
естественно, ты будешь сопровождать меня.
     Эмма пожала плечами.
     - Но с чего это вдруг графиня пригласила меня? -  настаивала  она,  и
Селеста сделала нетерпеливое движение.
     - Ты задаешь слишком много вопросов, - произнесла она раздраженно.  -
Где мое лимоновое шифоновое платье? Я одену его на обед  сегодня  вечером.
Сегодняшний вечер графиня  проведет  с  нами  здесь,  а  завтра  утром  мы
переедем из отеля в палаццо. - Она  повернулась  к  зеркалу,  с  довольным
видом изучая свое отражение. - Между прочим, ты обедаешь с нами.
     С тех пор, как они приехали в Венецию, Эмма обедала в своей  комнате,
предоставив их столик  в  столовой  Селесте  которой  нравилось  создавать
вокруг себя тайну, и  слышать,  как  все  поговаривают  об  очаровательной
вдове, каждый вечер сидящей за своим столиком в одиночестве.
     При последних словах мачехи глаза Эммы  расширились,  но  она  больше
ничего не сказала. Тайна сгущалась, и  у  Эммы  стало  зарождаться  слабое
подозрение, что Селеста хотела произвести  на  графиню  впечатление  своей
любовью к падчерице. Но зачем? Только в том случае, если графиня  ожидала,
что Селеста заботится о падчерице после смерти Чарльза Максвелла.
     Могло ли это быть тем ключом, который она искала? Эмма не  знала.  Ей
было больно признавать, что до сих  пор  Селеста  считала  ее  обузой,  от
которой чем скорее избавишься, тем лучше.
     В тот вечер на Эмме было розовое  хлопчатобумажное  платье,  которое,
хотя и стоило Селесте  приличных  денег,  тем  не  менее  было  простым  и
совершенно не подходило к светлым волосам Эммы. Ей шли более яркие  цвета,
а не пастельные тона. И, так как она теперь на все смотрела с подозрением,
то не могла не задуматься над тем, выбрала ли Селеста ей одежду скорее для
того, чтобы лишить ее привлекательности, чем для того,  чтобы  подчеркнуть
ее.
     В прошлом, правда, у нее не было  достаточно  денег,  чтобы  свободно
тратить их на одежду, но все что она носила, было удобным и молодежным,  и
никогда еще у  нее  не  возникало  чувства,  что  ее  преспокойно  сделали
совершенно безликой.
     Графиня прибыла ровно в восемь. Селеста и Эмма встречали ее  внизу  в
холле.  Эмма  подумала,  что  никогда  в  своей  жизни  не  видела   более
царственной особы, но так как обе  женщины  были  такими  маленькими,  она
чувствовала себя вдвойне неловко.
     Однако, графиня решила быть очаровательной, и когда  знакомство  было
закончено и они заказали аперитив, прервала опрос Селесты,  повернулась  к
Эмме и спросила:
     - А вы, моя дорогая, как относитесь к  неожиданному  изменению  своей
судьбы?
     Эмма взглянула на Селесту, потом пожав плечами, ответила:
     - Я... ну... это совсем не то, что больница.
     Пальцы Селесты предупреждающе вцепились в ее руку.
     - Больница? - графиня нахмурилась. - Моя дорогая, вы были в больнице?
Но в вашем возрасте это очень плохо.
     - Я... р... - начала Эмма,  но  пальцы  Селесты  сжали  ее  руку  еще
сильнее.
     - Разве я не сообщала вам в письме, что у  Эммы  была  очень  тяжелая
форма гриппа? -  быстро  заговорила  Селеста.  -  Он  едва  не  перешел  в
воспаление легких, и конечно, больница была самым безопасным местом.
     Эмма  посмотрела  на  свою  мачеху  с  изумлением.  Если  нужны  были
доказательства ее предположений, то вот они!
     - Нет, моя дорогая Селеста, - произнесла графиня, и Селеста отпустила
руку Эммы. - Ты мне ничего не писала. Но это неважно. Как удачно,  что  вы
приехали  в  Италию.  Осмелюсь  сказать,  что  здесь  ваше   окончательное
выздоровление будет куда более приятным, чем в Лондоне. Я знаю вашу страну
очень хорошо, и ее климат ужасает меня!
     Эмма  тяжело  глотнула,  какое-то   мгновение   неспособная   мыслить
логически.
     - Ваш английский превосходен,  -  неуклюже  пробормотала  она,  не  в
состоянии, даже если бы ей это стоило жизни, придумать что-нибудь  другое.
Она знала, что от нее ждут каких-то слов.
     - Спасибо, моя дорогая.  Я  сама  всегда  так  думала,  -  улыбнулась
графиня. - Ну, допивайте ваше мартини. Думаю, пора переходить к обеду. Она
взяла Селесту под руку. - А теперь, моя дорогая, ты должна рассказать  мне
все. Я хочу все знать о твоих двух покойных мужьях, и о том, думаешь ли ты
снова выйти замуж. В тридцать три года  твоя  жизнь  только  началась.  Мы
должны постараться сделать ваше пребывание здесь незабываемым.
     Эмма была  потрясена.  Она  хотела  пожаловаться  на  головную  боль,
которую действительно испытывала, и  оставить  их,  чтобы  хоть  чуть-чуть
собраться с мыслями, но ее внутреннее чувство  приличия  не  позволяло  ей
оскорбить графиню таким  образом.  Кроме  того,  она  знала,  какой  будет
реакция Селесты, если она  вдруг  попытается  сбежать  с  этого  вечернего
развлечения.
     Так что она последовала на обед, и ковырялась в еде, слушая  разговор
графини с мачехой. Еда была восхитительной, минестра, суп,  приготовленный
из овощей и трав, ароматный и вкусный,  но  Эмма  едва  ли  заметила,  что
находится у нее в тарелке. Даже сладкий десерт не пробудил ее от летаргии,
в которую она погрузилась. К счастью,  графиня  обращалась  в  основном  к
Селесте, так что ей не  пришлось  больше  лгать,  хотя  та  не  стеснялась
приукрашивать правду в своих собственных  интересах,  а  также  совершенно
менять обстоятельства, если находила это более выгодным для себя.
     - Бедный Чарльз, - говорила она. - Он был совсем молодым, когда умер,
ему едва исполнилось пятьдесят три, и он был таким очаровательным!  -  она
посмотрела на Эмму. - Естественно, мы  с  Эммой  разделили  наше  горе,  и
думаю, помогли друг другу в тяжелое время.
     - Конечно, -  понимающе  кивнула  графиня.  -  Смерть  всегда  тяжело
перенести, и тебе повезло, что рядом была подруга почти твоих лет. Кстати,
моя дорогая, тебя ни в коем случае нельзя принять за мать этой девочки. Ты
выглядишь удивительно молодо, и вас можно принять за сестер.
     Оценивающий взгляд, которым она одарила Эмму, сказал ей  лучше  слов,
что графиня считает Селесту куда более привлекательной и изящной,  чем  ее
падчерица.
     - Мы с Эммой добрые друзья, -  произнесла  Селеста,  снова  глядя  на
девушку, словно подталкивая ее опровергнуть это утверждение, но Эмма  была
слишком поглощена своими мыслями и ничего не замечала.
     И по мере того, как время шло, она  задумалась  над  тем,  а  почему,
собственно, ее это вообще должно трогать. В конце концов у нее никогда  не
было сомнений относительно того, как к ней относится  Селеста,  начиная  с
того  времени,  как  ее  отослали  в  интернат.  Да  она,  в  общем-то,  и
предполагала, что ее взяли в это путешествие в качестве  компаньонки,  так
что какая разница, если Селеста решила сыграть роль феи, вырвавшей Эмму из
тяжелой прозаической  жизни  и  перенесла  в  этот  изящный  мир  дворцов,
аристократии и богатства?
     Казалось  логичным  предположить,  что  Селеста   хотела   показаться
спасительницей Эммы и  наставницей.  И  графиня,  явно  гордившаяся  своим
родом, едва ли посчитает  женщину,  несколько  лет  назад,  без  сожаления
бросившую свою падчерицу, подходящим и достойным ее общества лицом.
     Эмма не была дурой, что бы про нее ни думала Селеста,  и  возможность
хорошо провести отпуск, хотя и не подворачивается каждый  день,  не  может
быть достаточной для того чтобы оправдать умышленный  обман  старой  леди.
Ибо именно это и делала Селеста, сомневаться не приходилось.  И,  конечно,
причины станут известны, если  только  нынешний  граф  изволит  появиться.
Пожилой, уродливый, распутный, ему, возможно, подходят все или только одна
из этих характеристик, но Селеста, не упустившая  случай  выйти  замуж  за
человека,  которому  было  уже  за  семьдесят,  ради  одной   единственной
очевидной цели приобрести в обществе положение состоятельной женщины, вряд
ли сочтет все это важным,  когда  речь  идет  о  дворянстве,  которое  она
получит, став графиней Селестой Чезаре.
     Эмма почувствовала отвращение и стыд, но само  ее  присутствие  здесь
делало ее участницей обмана, и все ее надежды на удовольствие, которое она
могла получить от отдыха, были омрачены неловкостью ситуации.  Как  только
они вернутся в номер, она скажет Селесте, что  уезжает  домой,  и  что  та
может переезжать в Палаццо завтра утром и делать все, что хочет, но без ее
помощи.
     Графиня  внезапно  обратила  внимание  на  Эмму.  Какое-то  мгновение
изучала ее, потом поинтересовалась:
     - Как вам нравится пребывание в Венеции, моя дорогая? Вас  интересуют
старые здания, музеи и галереи? Или вам больше по душе  Лидо  и  спокойные
голубые воды Адриатики?
     Эмма собралась с мыслями.
     - Думаю, это  прекрасное  место,  -  ответила  она  вежливо,  но  без
прежнего энтузиазма, так что Селеста с любопытством посмотрела на  нее.  -
Конечно, я уже побывала во Дворце Дожей, а этим утром выпила кофе в  одном
из уличных кафе на площади Святого Марка.
     - А, да, Пьяцца Сан Марко. А вы ходили в Базилику?
     - К сожалению, нет. У меня не было времени, чтобы  осмотреть  ее  как
следует, да и не хотелось делать это в спешке.
     Графиня пожала ей руки.
     - Вижу, вы находите удовольствие в красивых вещах. Это мне  нравится.
У моей семьи раньше была большая коллекция картин  и  скульптур,  но  увы,
многие из  них  пришлось  продать,  хотя  это  не  помешало  мне  посещать
художественные галереи  и  церкви,  где  сохраняются  подлинные  сокровища
искусства, с которыми можно познакомиться и восхищаться, - она  улыбнулась
и повернулась к Селесте. - Мы с твоей матерью  часами  бродили  по  Лувру,
когда были молодыми. Она рассказывала тебе?
     Селеста заколебалась.
     - Конечно, дорогая тетя Франческа, - сказала она мягко, но Эмма  была
уверена, что это еще одна ложь. Сама она не  могла  сдержать  возбуждения,
вызванного разговором о таких известных во всем мире  шедеврах,  и  знания
графини, подкрепленные  годами  интереса  и  знакомства  с  произведениями
искусства, могли увлечь ее на много часов. Жаль, что  завтра  ей  придется
вернуться в Лондон, и попытаться забыть это почти незабываемое начало.
     Когда обед был закончен, Эмма поблагодарила и извинилась. Теперь,  по
крайней мере, она могла уйти, не вызвав раздражения своей  мачехи,  потому
что чувствовала, та хочет  остаться  наедине  с  графиней,  по  той  самой
причине, которая привела ее в Венецию.
     Эмма  поднялась  в  свою  комнату,  взяла  легкую  накидку  и   снова
спустилась вниз. Если ей предстоит утром уехать, то она должна насладиться
последним вечером в полной мере. Она не особенно задумывалась над тем, что
не дело молодой девушке  в  одиночестве  отправляться  на  улицы  Венеции,
особенно,  если  учесть,  что   итальянские   мужчины   славились   своими
заигрываниями.
     Но  Эмма  чувствовала,  что  совершенно  в  состоянии  справиться   с
возможным ухажером и игнорировала восхищенные взгляды  в  свою  сторону  и
небрежные приветствия, адресованные ей.
     Каналы были переполнены даже в такое время года, и гондолы то и  дело
отчаливали от ступенек, увозя парочки в незабываемое путешествие, гондолы,