пределах  дистанции
прыжка. Мы довольно сильно задели верх трех препятствий, причем он этого
не слышал, а когда мы подошли к последнему, взяли его как  надо,  словно
Дэйлайт был всего лишь бесплотным духом.
   Но, как мы ни старались,  скачку  мы  не  выиграли.  Хотя  мы  упорно
рвались к финишу, более сильная, быстрая и достойная лошадь обогнала нас
на три корпуса и оставила на втором месте.
   Пока я в паддоке расстегивал подпруги,  Дэйлайт  фыркал,  дергался  -
словом, был так возбужден, что совсем  не  был  похож,  как  обычно,  на
смирную корову. Виктор Бриггз смотрел на нас,  ничем  не  выдавая  своей
мысли.
   - Извини, - сказал я Гарольду, когда мы пошли к весам.
   Он хмыкнул и сказал только:
   - Я подожду седло.
   Я кивнул, пошел в раздевалку, чтобы заменить утяжелители, и  вернулся
к весам, чтобы провериться для заезда на Чейнмайле.
   - Не убейся, - сказал  Гарольд,  забирая  мое  седло.  -  Эти  просто
докажет, что ты полный дурак, да и только.
   Я улыбнулся.
   - Люди гибнут и когда переходят через дорогу.
   - Твоя работа - не несчастный случай.
   Он ушел с седлом, и я заметил, что он вообще-то не дал  мне  указаний
более спокойно вести себя в следующем заезде. Может, и  он,  подумал  я,
хочет, чтобы Виктор честно пускал своих лошадей, и если этого можно было
достигнуть только так, то ладно... пусть так будет.
   С Чейнмайлом все складывалось по-другому.  Четырехлетний  скакун  был
нестабилен, и то, что я с ним делал, было все  равно  что  провоцировать
юного правонарушителя на грабеж. Он был полон ярости, что заставляло его
coпротивляться жокею и нырять при прыжках,  кусать  других  лошадей,  и,
чтобы контролировать эту ярость, нужен был холодный разум и твердая рука
- по крайней мере, я всегда так думал.
   Но в тот день у него не было такого управления. У него  был  всадник,
готовый простить ему все его  агрессивные  закидоны,  кроме  ныряния,  и
когда он попытался это сделать у третьего препятствия, я так вытянул его
хлыстом, что почти ощутил, как он обиженно подумал: "Эй, ты на  себя  не
похож". Так и было.
   Он сражался и взлетал, скакал и рвался вперед. Я разогнал его до  его
предельной скорости, до полной потери здравого смысла. Я  очертя  голову
выворачивался наизнанку для Виктора Бриггза.
   Этого было недостаточно. Чейнмайл  пришел  третьим  из  четырнадцати.
Чисто. Возможно, лучше, чем кто-либо на самом деле  ожидал.  Его  обошли
только на шею. Но все же...
   Виктор Бриггз без улыбки смотрел, как я снимаю  седло  с  его  второй
лошади - бьющей копытом, вскидывающей голову, перебирающей ногами. Он не
сказал ни слова, я тоже. Мы одинаково бесстрастно на секунду глянул друг
другу в глаза, а затем я ушел взвешиваться.
   Когда я переоделся и снова вышел, его нигде не было видно. Мне  нужны
были две победы, чтобы спасти свою работу, но я  не  добился  ни  одной.
Безрассудства оказалось недостаточно. Он хотел побед. Если он  не  может
получить гарантированных побед, он захочет  гарантированных  проигрышей.
Как прежде. Как три года назад. Когда я и моя душа были молоды.
   Страшно усталый, я пошел на встречу с Мэри Миллес в назначенном баре.
ГЛАВА 12

   Она сидела в  кресле,  погруженная  в  разговор  с  другой  женщиной,
которой, к моему удивлению, оказалась леди Уайт.
   - Я подойду попозже, - сказал я, приготовившись было к отступлению.
   - Нет-нет, - сказала, вставая, леди Уайт. - Я знаю, что  Мэри  хотела
поговорить с вами. - Она улыбнулась. Все ее тревоги отложились  на  лице
морщинами, глаза ее сузились, словно от постоянной боли. - Она  говорит,
что вы очень помогли ей.
   - Да ничего особенного, - замотал я головой.
   - Она не так говорила.
   Женщины улыбнулись друг другу,  расцеловались  и  распрощались.  Леди
Уайт кивнула, еще раз неопределенно улыбнулась мне и пошла  из  бара.  Я
посмотрел ей вслед - худенькая, грустная леди старалась вести себя  так,
словно весь скаковой мир не знал о ее поражении. И все равно ей  это  не
удавалось.
   - Мы вместе учились в школе, - сказала Мэри Миллес. - В последний год
там мы спали в одной спальне. Я очень привязана к ней.
   - Вы знаете о... ну...
   - О Дане ден Релган? Да, - кивнула она. - Не хотите ли выпить?
   - Позвольте мне вас угостить.
   Я принес джин с тоником для нее и кока-колу себе, и сел в кресло леди
Уайт.
   Бар сам по себе был приятным местечком - с бамбуковой мебелью, весь в
зеленых и белых тонах. Здесь редко бывало много народу, и зачастую,  как
сегодня, он почти пустовал.
   - Венди... Венди Уайт, - начала Мэри Миллес, -  спрашивала  меня,  не
думаю ли я, что шашни ее мужа с Даной ден Релган скоро кончатся. Но я не
знаю. Не могу ей сказать. Как я могу сказать? Я ответила, что,  конечно,
скоро все кончится...  -  Она  помолчала  и,  когда  я  не  дал  ответа,
продолжила:
   - Как вы думаете, это прекратится?
   - Нет, я не думаю.
   Она мрачно поболтала лед в стакане.
   - Венди сказала, что  он  уезжал  с  ней.  Он  взял  ее  на  какую-то
дружескую вечеринку до утра. Сказал Венди, что идет на охоту, а  ей  это
кажется скучным. Она много лет не ездила с ним  на  охоту.  Но  на  этой
неделе он взял с собой Дану ден Релган, и Венди говорит, что, когда  все
пошли с ружьями охотиться, ее муж и Дана ден Релган остались  в  доме...
Наверное, я не должна была вам все это рассказывать. Она слышала это все
от кого-то, кто был на охоте. Не распространяйтесь  о  том,  что  я  вам
рассказала. Вы не будете рассказывать, да?
   - Конечно, нет.
   - Для Венди это все так ужасно, - сказала Мэри Миллес. - Она  думала,
что все давным-давно кончилось.
   - Все кончилось? Я-то думал, только что началось.
   Она вздохнула.
   - Венди говорит, что ее муж рассыпался, как тонна кирпича, перед этой
тварью Даной несколько месяцев назад, но  затем  эта  дрянь  исчезла  со
сцены и совсем не появлялась на скачках, и Венди подумала, что он уже не
видится с ней. А теперь она снова у всех на глазах, и  всем  все  видно.
Венди говорит, что ее муж втюрился куда сильнее, чем когда-либо, да  еще
и гордится этим. Мне жаль Венди. Это все так  ужасно.  -  Казалось,  она
по-настоящему сочувствует ей, но ее собственные проблемы были,  в  любом
случае, куда серьезнее.
   - А вы сами знакомы с Даной ден Релган? - спросил я.
   - Нет. Думаю, Джордж ее знал. По крайней мере, в лицо. Он всех  знал.
Он говорил, что, когда прошлым летом был  в  Сен-Тропезе,  он  вроде  бы
как-то раз видел ее, но не знаю, серьезно  ли  он  говорил,  потому  что
смеялся.
   Я отпил кока-колы и за разговором  спросил  ее,  как  ей  с  Джорджем
понравился Сен-Тропез и часто ли они там бывали. Да, им  там  нравилось.
Нет, только раз. Джордж, как обычно, большую часть времени не  отрывался
от камеры, но они с Мэри каждый день лежали на  балконе  и  смотрели  на
море, и чудесно загорели...
   - Как бы то ни было, - сказала она, - я не  об  этом  хотела  с  вами
поговорить. Я хотела поблагодарить вас  за  доброту  и  спросить  о  той
выставке, которую вы предлагали... и как я могу получить деньги  за  эти
фотографии. Поскольку... я знаю, это грязная тема... я буду нуждаться...
   - Все нуждаются, - утешил ее я. - Но  разве  Джордж  не  оставил  вам
чего-нибудь вроде страхового полиса?
   - Да. Кое-что оставил. И я получу деньги за дом, хотя,  к  несчастью,
не полную стоимость. Но этого не хватит на жизнь при нынешней инфляции и
всяких прочих сложностях.
   - Но разве Джордж, - деликатно спросил я, - не имел... ну...  никаких
сбережений... на каком-нибудь отдельном банковском счете?
   Дружелюбное выражение на ее лице сменилось подозрительностью.
   - Вы спрашиваете меня о том же, что и полиция?
   - Мэри... подумайте об этих ограблениях, о вашем лице и том поджоге.
   - Нет! - взорвалась она. - Джордж не мог... я уже говорила вам. Разве
вы мне не верите?
   Я вздохнул и промолчал, и спросил, не знает ли она,  к  какому  другу
Джордж заходил выпить по дороге домой из Донкастера.
   - Конечно. Но он не был ему другом. Они были едва знакомы. Его  зовут
Лэнс Киншип. Джордж позвонил мне утром из Донкастера, как  часто  делал,
когда оставался там на ночь, и напомнил, что  опоздает  на  полчаса  или
около того, поскольку звонит из дома  этого  человека,  и  что  он  едет
домой. Этот Лэнс Киншип хотел, чтобы Джордж  сделал  для  него  какие-то
фотографии. Он директор фильма или что-то в этом роде.  Джордж  говорил,
что это гадкий, самовлюбленный, много о себе понимающий тип, но если ему
польстить, то он хорошо заплатит. Это были почти последние слова, что он
говорил мне. - Она глубоко вздохнула и попыталась  сдержать  слезы,  что
внезапно навернулись ей на глаза.  -  Извините...  -  Она  всхлипнула  и
усилием воли взяла себя в руки, роясь в кармане в поисках платка.
   - Плачьте, это естественно, - сказал я. В  конце  концов,  со  смерти
Джорджа прошло всего три недели.
   - Да, но... - Она попыталась улыбнуться. - Не на скачках  же.  -  Она
вытерла глаза уголком платка и снова всхлипнула. - Последнее, что он мне
сказал, - продолжила она, с огромным трудом удерживаясь от слез,  -  это
купить стеклоочиститель "Аякс". Глупо,  правда?  Я  хочу  сказать,  что,
кроме "до свидания", он сказал мне: "Не купишь ли  "Аякс"?"  А  я  и  не
знала... - Она сглотнула слезы - все-таки не удержалась. - Я даже  и  не
знала, зачем он ему.
   - Мэри... - Я протянул ей руку, и она вцепилась в нее, как  тогда,  в
больнице.
   - Говорят, что всегда запоминаешь последние слова того, кого  любишь.
- Губы ее беспомощно задрожали.
   - Не надо сейчас об этом думать, - сказал я.
   - Да.
   Она снова вытерла глаза и сжала мою руку, но волнение  уже  улеглось,
она  отпустила  меня  и  смущенно  рассмеялась.  Я  спросил,  делали  ли
аутопсию.
   - В смысле, на алкоголь? Да, они брали на пробу его  кровь.  Сказали,
что ниже нормы... он ведь выпил только две  маленькие  рюмочки  у  этого
Киншипа. Полиция допрашивала его... Лэнса Киншипа... после того,  как  я
сказала, что Джордж собирался заехать к нему. Он написал мне, понимаете,
что ему очень жаль. Но это не его вина. Я все  время  говорила  Джорджу,
чтобы он был осторожен. Его часто охватывала сонливость во время долгого
пути.
   Я рассказал ей, что получилось так, что я сделал  для  Лэнса  Киншипа
фотографии, которые должен был бы сделать Джордж. Ее это  заинтересовало
больше, чем ожидал.
   - Джордж всегда говорил, что вы однажды проснетесь  и  прикроете  его
лавочку. - Она улыбнулась дрожащими губами, пытаясь  показать,  что  это
шутка. Но я и не сомневался, что это шутка. -  Если  бы  он  знал.  Если
бы... о Боже мой, Боже мой...
   Мы просто посидели немного,  пока  она  не  уняла  слезы.  Она  снова
извинилась, и я снова сказал, что это вполне естественно.
   Я попросил у нее адрес, чтобы связать ее с  агентом  для  организации
выставки работ Джорджа. Она сказала,  что  сейчас  она  живет  у  друзей
неподалеку от Стива. "Не знаю, - с несчастным видом сказала она, -  куда
я после этого поеду". Из-за поджога у нее  не  осталось  другой  одежды,
кроме той новой, что была на ней. Никакой  мебели.  Ничего,  с  чего  бы
начать дом. Но еще хуже... намного  хуже  то,  что  у  нее  не  осталось
фотографии Джорджа.

***

   К тому времени, как мы с Мэри Миллес расстались, начался пятый заезд.
Я пошел прямо к машине, чтобы принести снимки Лэнса Киншипа, вернулся  в
весовую и на выходе наткнулся на Джереми Фолка, что  стоял  у  двери  на
одной ноге.
   - Упадете, - сказал я.
   - О... ну... - Он осторожно поставил ногу, словно на двух ногах он уж
точно был здесь. - Я подумал... ну...
   - Вы подумали, что, если вас тут не будет, я не сделаю того, чего  вы
хотите,
   - Ну... да.
   - Вы почти правы.
   - Я приехал на поезде, - довольно сказал  он.  -  Значит,  вы  можете
отвезти меня в Сент-Олбанс.
   - Вижу, что уж придется.
   Лэнс Киншип, увидев  меня,  подошел  забрать  свои  снимки.  Я  чисто
механически представил их друг другу и добавил для Джереми, что именно в
доме Лэнса Киншипа Джордж пил в последний раз,
   Лэнс Киншип,  отогнув  клапан  жесткого  конверта,  остро  глянул  на
каждого из нас, печально покачав головой.
   - Джордж был отличным парнем, - сказал он. - Беда, беда.
   Он вытащил снимки, просмотрел их, и брови его взлетели аж над дужками
очков.
   - Хорошо, хорошо, - сказал он. - Мне нравится. Сколько хотите?
   Я назвал совершенно  астрономическую  сумму,  но  он  просто  кивнул,
вытащил туго набитый бумажник и тут же заплатил мне наличными.
   - Копии сделаете? - опросил он.
   - Конечно. Это будет стоить меньше.
   - Сделайте две серии, - сказал он. - Ладно?
   Как и прежде, последняя буква этого "ладно" застряла где-то у него  в
глотке.
   - Полные серии? - удивился я. - Все снимки?
   - Конечно. Все. Они хороши. Хотите посмотреть?
   Он приглашающим жестом протянул их Джереми, который сказал, что очень
хочет на них посмотреть, - и у него тоже брови полезли вверх.
   - Наверное, вы, - сказал он Киншипу, - очень известный режиссер.
   Киншип откровенно просиял и засунул снимки обратно в конверт.
   - Еще две серии, - сказал он. - Ладно?
   - Ладно.
   Он кивнул и пошел прочь. Не отойдя и десяти шагов, он  снова  вытащил
снимки, чтобы показать их кому-то еще.
   - Он задаст вам работы,  если  вы  не  будете  настороже,  -  сказал,
наблюдая за ним, Джереми.
   Я не знал, верить ему или нет, да и в любом случае мое внимание  было
занято кое-чем куда более важным. Я стоял не шевелясь и смотрел.
   - Видите, - сказал я Джереми, - вон там двое мужчин разговаривают?
   - Конечно, вижу.
   - Один из них Барт Андерфилд, который работает с лошадьми в Ламборне.
А второй - один из тех мужчин на фотографии во французском кафе.  Элджин
Йаксли. Вернулся из Гонконга.
   Три недели прошло после смерти Джорджа, две - после пожара в доме,  и
Элджин Йаксли вернулся на сцену.
   Я еще раньше  пришел  к  этому  выводу,  но  на  сей  раз  совершенно
обоснованно  можно  было  предположить,  что   Элджин   Йаксли   уверен:
смертельно опасные для него фотографии  спокойно  улетучились  вместе  с
дымом. Он стоял, широко улыбаясь, уверенный в собственном спокойствии  и
безопасности.
   Шантажист   вместе   со   своим   имуществом    кремирован,    жертвы
возрадовались.
   - Это не может быть совпадением, - сказал Джереми.
   - Не может.
   - Ну и самодовольный же у него видок.
   - Он подонок.
   - Та фотография все еще у вас? - глянул на меня Джереми.
   - Конечно.
   Мы  немного  постояли,  глядя,  как  Элджин  Йаксли   хлопнул   Барта
Андерфилда по плечу и по-крокодильи улыбнулся. Барт  Андерфилд  выглядел
куда счастливее, чем был с тех пор, как состоялся суд.
   - И что вы с ней будете делать?
   - Думаю, просто подожду и посмотрю, что случится дальше, - сказал я.
   - Похоже, я ошибался, - задумчиво сказал Джереми, - когда сказал, что
вы должны сжечь все из той коробки.
   - М-м-м, - я слабо улыбнулся. - Завтра я попытаю счастья  с  голубыми
прямоугольниками.
   - Значит, вы поняли, что делать с ними?
   - Да, надеюсь. Посмотрим.
   - И что?
   У него был искренне заинтересованный вид, глаза его секунд на  десять
переключились  на  меня   вместо   обычного   сканирования   окружающего
пространства.
   - М-м-м... вы хотите прослушать лекцию по природе  света  или  просто
рассказать вам о том, в каком порядке и что я предполагаю сделать?
   - Лекций не надо.
   - Ладно. Тогда - я думаю, что я  увеличу  эти  оранжевые  негативы  в
синем свете, спроецировав на  высококонтрастную  черно-белую  бумагу,  и
тогда смогу получить картинку.
   Он заморгал.
   - Черно-белую?
   - Если повезет.
   - А откуда вы возьмете синий свет?
   - А вот это уже из лекции, - сказал я. - Хотите посмотреть  последний
заезд?
   Он снова стал подергивать локтями, попытался постоять на одной  ножке
и опять начал было, запинаясь, нести чепуху - все сразу.  Как  я  понял,
из-за того, что приходилось примирять адвокатское мышление с оправданием
азартных игр.
   Однако я был несправедлив к нему. Когда  мы  с  трибуны  смотрели  на
старт последнего заезда, он сказал:
   - Я... ну... на самом деле... ну... смотрел сегодня, как выскачете.
   - Да?
   - Я подумал... ну, что это может быть познавательно.
   - И как, вас захватило?
   - Честно говоря, - сказал он, - скорее вас, а не меня.

***

   По дороге в Сент-Олбанс он рассказал мне о  своих  изысканиях  насчет
телекомпании.
   - Я попросил их показать мне счета, как вы предлагали, и спросил,  не
могут ли они меня свести с кем-нибудь, кто работал  над  тем  фильмом  в
Пайн-Вудз-Лодж. Между прочим, это просто  постановка.  Съемочная  группа
пробыла там только шесть недель.
   - Не слишком многообещающе, - сказал я.
   - Да. Короче, они рассказали мне, где искать режиссера.  Он  все  еще
работает на телевидении. Очень мрачный и унылый тип с вислыми усами, все
время ворчит. Он сидел у обочины дороги на Стритхэм и смотрел на  митинг
электриков, который они устраивали перед стачкой,  а  потому  отказались
освещать сцену, что  он  планировал  заснять  на  церковной  паперти.  И
настроение у него было гадостным в буквальном смысле слова.
   - Представляю.
   - Боюсь, - с сожалением сказал Джереми, - что он  мало  чем  оказался
полезен нам. Тринадцать лет назад? Какого черта ему вспоминать  какую-то
паршивую  девчонку  с  ее  паршивым  отродьем?  И  еще  всякого   такого
наговорил. Единственной положительной вещью, которую он сказал, было то,
что, если бы он руководил там, никаких левых типов вокруг Пайн-Вудз-Лодж
не было  бы.  Он  терпеть  не  может,  чтобы  кто-нибудь  левый  шатался
поблизости, когда он работает, и не буду ли я любезен убраться отсюда  к
черту.
   - Жаль.
   - После этого я выловил одного из  ведущих  актеров  той  постановки,
который временно работает в художественной галерее, и  получил  примерно
тот же ответ. Тринадцать лет? Девушка с ребенком? Никаких воспоминаний.
   Я вздохнул.
   - Я очень надеялся на телевизионщиков.
   - Я могу продолжить, - сказал Джереми. -  Их  нетрудно  найти.  Чтобы
найти этого актера, я просто позвонил нескольким агентам.
   - На самом деле, это уж вам решать.
   - Думаю, я смог бы.
   - Сколько пробыли там музыканты? - спросил я.
   Джереми выудил уже довольно потрепанный листок бумаги  и  сверился  с
ним.
   - Три месяца плюс-минус неделя.
   - А после них?
   - Религиозные фанатики. - Он скривился. - Думаю, ваша  мать  не  была
религиозна?
   - Нехристь она была.
   - Это все было так давно.
   - М-м, - сказал я. - Почему бы нам  не  попробовать  что-нибудь  еще?
Почему не опубликовать снимок Аманды в "Коне и Псе" и  не  спросить,  не
опознает ли кто конюшню. Такие сооружения, наверное, до сих пор стоят, и
выглядят как тогда.
   - А разве достаточно  большая  фотография  не  будет  слишком  дорого
стоить?
   - По сравнению с частными детективами - нет, - подумал  я.  -  Думаю,
"Конь и Пес" берет деньги за место, а не за то, что вы там  расположите.
Фото стоит не больше, чем слова. Стало быть, я смогу сделать  хороший  и
резкий черно-белый снимок Аманды... по крайней мере, посмотрим.
   Он вздохнул.
   - Ладно. Но я вижу, что окончательные затраты на этот розыск превысят
наследство.
   Я глянул на него.
   - А насколько богата... моя бабка?
   - Насколько я знаю, она, может, и разорилась. Она невероятно скрытна.
Наверное, у ее бухгалтера есть на этот счет  какие-нибудь  идеи,  но  он
делает из скряги сентиментальную личность.
   Мы добрались до Сент-Олбанса, объехали  частную  лечебницу,  и,  пока
Джереми читал старые номера "Леди" в приемной, я разговаривал наверху  с
умирающей старухой.
   Когда я вошел в комнату, она сидела среди подушек и смотрела на меня.
Суровое сильное лицо и  сейчас  было  полно  упрямства  и  жизни,  глаза
смотрели все так же жестко. Она  не  сказала  ни  "привет",  ни  "добрый
вечер", а только "ты ее нашел?".
   - Нет.
   Она поджала