на груди; одним из них  был  Октобер.  Он
тут же подошел к нам.
   Из кармана пальто Инга вытащила черную папку и передала ее Октоберу.
   - Он ознакомился со всеми документами, - сообщила она. - Со всеми без
исключения.
   Октобер взял папку обеими  руками.  Впервые  я  заметил,  что  он  не
решается заговорить, и, хотя его ничего не выражавшие глаза смотрели  на
меня, я не мог отделаться от впечатления, что фактически он не сводит их
с  человека,  сидящего  за  столом.  Октобер  находился   в   высочайшем
присутствии начальства.
   - Докладывайте, -  приказал  он  Инге,  которая  стояла  несколько  в
стороне от меня и смотрела только на него.
   - Господин рейхсфюрер, меня посетил Браун.  Ему  удалось  добыть  эту
папку; он хотел, чтобы Квиллер ознакомился с ее содержанием и сообщил об
этом резидентуре. - Отраженный картой свет лампы золотил ее волосы;  она
стояла, выпрямившись  и  держа  каблуки  вместе.  -  Я  не  могла  этому
помешать, господин рейхсфюрер. Мне было приказано в отношениях с Брауном
играть роль перебежчицы. Он...
   - Подождите! - распорядился человек за  столом:  это  прозвучало  как
негромкий выстрел из револьвера.
   Я внимательно всмотрелся в  его  хищное  лицо  с  цепкими,  жаждущими
добычи глазами и длинными тонкими губами, растянутыми, подобно латинской
букве "Н", между натянутыми щеками-мешками. - Говорите точнее.
   Инга еще более вытянулась:
   - Слушаюсь, господин рейхслейтер. Браун связался со мной  и  попросил
устроить ему  встречу  с  Квиллером.  Я  доложила  об  этом  рейхсфюреру
Октоберу, и он санкционировал встречу. Я позвонила Квиллеру и  попросила
зайти ко мне. Браун пришел  первым.  За  несколько  минут  до  появления
Квиллера Браун показал мне палку и  сообщил,  что  намерен  передать  ее
Квиллеру. Я не могла помешать ему это сделать, не считая возможным в его
присутствии звонить рейхсфюреру Октоберу.  Правда,  меня  это  не  очень
встревожило  -  я  знала,  что  за  местом  встречи  ведется  тщательное
наблюдение и Квиллер не доберется до своей резидентуры с папкой...
   - Подождите! Инга немедленно умолкла.
   -  Вы  знали,  что  все  это  связано  с  определенным  риском.   Вас
действительно информировали,  что  за  вашим  домом  ведется  тщательное
наблюдение, но вы были  обязаны  позвонить  по  телефону  для  получения
указаний, вытекающих из сложившейся ситуации.  Почему  вы  не  выполнили
этого распоряжения?
   -  Браун  и  Квиллер  сразу  бы  поняли,  что  я  только  играю  роль
перебежчицы. Господин рейхслейтер, я считала  очень  важными  полученные
мною раньше указания  завоевать  доверие  Брауна  и  особенно  Квиллера.
Поэтому  я   самостоятельно   приняла   решение,   которое   диктовалось
обстановкой.
   Инга умолкла.
   - Продолжайте.
   - Благодарю вас, господин рейхслейтер. Я решила  доложить  обстановку
по телефону сразу  же  после  ухода  Квиллера.  Мой  дом  находится  под
наблюдением, и я считала, что смогу  немедленно  передать  по  инстанции
любые указания, полученные мною, что даст возможность задержать Квиллера
и изъять у него папку. Никакой необходимости в  этом  не  оказалось.  Он
сообщил  нам  о  намерении  проникнуть  сюда  для  проверки  информации,
содержащейся в папке. Причин этого я не  понимала,  но  видела,  что  он
действительно принял такое решение. Я поехала вместе с ним; если  бы  он
попытался связаться со своей резидентурой, я немедленно поставила  бы  в
известность наших людей, ведших за нами наблюдение, и  они  помешали  бы
ему сделать это. Прошу вас, господин рейхслейтер, принять  во  внимание,
что мои действия диктовались только желанием как можно  лучше  выполнить
ваше приказание.
   На лице Октобера, не спускавшего  с  нее  глаз,  появилось  довольное
выражение. Он непосредственно руководил Ингой, как агентом, и отвечал за
все ее ошибки.
   Как мне показалось, и остальные вздохнули с облегчением.  Рейхслейтер
помолчал, а потом спросил у меня:
   - Вы читали документы в этой папке?
   Я  мог  придерживаться  одной  из  трех  возможных  линий  поведения:
заупрямиться, встревожиться или сказать глупость. После  моих  встреч  с
Октобером нацисты, естественно, ожидали, что я буду упрямиться.
   - Да, читал.
   - Почему вы решили появиться у нас?
   - Для получения  подтверждения,  что  это  не  дезинформация,  и  для
проверки самого Брауна, которого я раньше не знал.
   - И теперь вы считаете свою миссию законченной?
   - Да.
   - Почему у вас создалось впечатление, что вы  уйдете  отсюда  так  же
свободно, как и пришли?
   -  У  меня  есть  опыт  и  необходимая  подготовка  для  того,  чтобы
выбираться из опасных положений.
   Некоторое время рейхслейтер сидел молча,  небрежно  положив  на  стол
короткие и пухлые, как у ребенка, ручки с розовой кожей, предназначенные
для того, чтобы держать мертвой хваткой все, к чему  он  прикасался.  На
пальце у него было кольцо, похожее на мертвый голубой глаз.
   - Незадолго до вашего  прихода,  -  равнодушно  продолжал  он,  -  мы
получили  донесение  от  нашей  агентуры  в  Северной  Африке.   Ядерное
испытание назначено на двадцать три  часа  и  состоится  через  двадцать
минут. Целями этого  взрыва,  производимого  так  поздно,  в  частности,
является  определение  эффекта  радиоактивности  и  характеристики  поля
рассеивания осадков в темноте. - Он встал, и, тяжело ступая,  подошел  к
столу-планшету. - "Трамплин" тоже ночная операция, и поэтому  мы  решили
воспользоваться такой превосходной возможностью. В  течение  семи  часов
весь  район  Средиземного  моря  будет  в  темноте  и,   по   сообщениям
телеграфных  агентств,  покрыт   облаком   радиоактивной   пыли.   Такие
сообщения" несомненно, вызовут хаос и панику в мире,  и  еще  до  начала
операции мы окажемся полными хозяевами всего района.
   Он сдернул чехол, прикрывавший стол-планшет.
   - Можете ознакомиться с радиоактивной обстановкой. Я подошел к столу,
на котором лежала рельефная карта района Средиземного моря. На восточном
побережье Испании в "пальце" Италии  красными  цифрами  были  обозначены
сконцентрированные здесь части. Гибралтар, Алжир, Ливия, Кипр и  Сицилия
были выкрашены в синий цвет.
   Я посмотрел на карту, а обернувшись, обнаружил, что нацист не  сводил
с меня выцветших светло-голубых глаз.
   - Ну-с, герр Квиллер, - что вы теперь скажете? Я  взглянул  на  часы,
висевшие на стене.
   - Браун слишком поздно передал мне папку.
   - Вот именно. Никаких дат и часов в папке,  разумеется,  нет,  а  сам
Браун  их  не  знал.  Все  наши  части  находятся  на  местах  в  боевой
готовности. Через шестнадцать  минут  произойдет  испытательный  ядерный
взрыв. Через девяносто минут после  сообщения  о  том,  что  в  процессе
испытания  произошла  ошибка,  в  районы  операций   будет   переброшено
транспортной авиацией в десять раз больше войск, чем сейчас. Командующие
этими частями немецкие генералы ожидают  приказа  о  выступлении.  -  Он
отвернулся от стола. - Вы ничем не можете помешать этому.  Мы  находимся
перед началом операции, которую тщательно планировали семь лет, и вам не
удастся сорвать ее за четверть часа. Надеюсь, у вас достаточно  здравого
смысла, чтобы это понять.
   В комнате воцарилась полнейшая тишина.
   - Вы меня не убедили, - заметил я. Он повернулся ко мне, и его глаза,
казалось, превратились в узенькие блестящие щели.
   - Я и не намерен  вас  убеждать,  герр  Квиллер.  Вы  лишь  крохотная
пылинка в гигантском шторме, который разразится через несколько минут. Я
горжусь "Трамплином". Я  задумал  эту  операцию  и  подготовил  ее.  Как
видите, никто и ничто не сможет  помешать  ее  успешному  осуществлению.
Через несколько минут мы  получим  соответствующее  сообщение,  а  затем
дадим сигнал начать операцию. Потом мы освободим вас, и это поможет  вам
еще раз убедиться, что вы бессильны. Никакой пользы  своей  разведке  вы
теперь не принесете; мне вы не  нужны  и  не  стоите  даже  того,  чтобы
тратить на вас пулю.
   Он вернулся за свой стол.
   Молчание нарушила Инга. Теперь уже она стояла перед столом.
   - Господин рейхслейтер, - хрипло сказала она, - позвольте мне убедить
этого неверующего. Разрешите мне показать ему нашу реликвию!
   Человек, сидевший за столом, молча и равнодушно взглянул  на  Ингу  и
жестом разрешил ей сделать это.
   Инга провела меня к стене комнаты,  на  которой  висели  занавеси  из
черного бархата со свастикой, остановилась и выпрямилась.
   - Ты просил меня показать нашу святыню.
   Очевидно, кто-то нажал  кнопку,  занавеси  раздвинулись,  и  за  ними
оказалась ниша, освещенная пламенем, горевшим в красной мраморной  чаше,
и в нише хрустальный сосуд с золой, в котором белели какие-то кости.
   Существует много сообщений на эту  тему.  В  свое  время  было  очень
трудно найти  каких-либо  надежных  свидетелей,  уцелевших  при  падении
Берлина. По всей вероятности, трупы Гитлера и  Евы  Браун  были  сожжены
вечером 30 апреля 1945 года в саду  имперской  канцелярии,  но  останков
обнаружить не удалось, так как их якобы собрали в ящик и передали вожаку
гитлеровской молодежи Аксману, то есть новому поколению нацистов.
   Это и была так называемая "святыня" неонацистов. Я наблюдал за  лицом
Инги, отражавшимся в хрустале. Она не  шевелилась,  молча  и  пристально
всматриваясь в свое отображение. Я понимал, что она и  раньше  приходила
сюда и, стоя вот так же, вспоминала и агонию сумасшедшего фюрера  в  его
бункере,  и  метавшихся   там   же   "полубогов"   своего   детства,   в
действительности оказавшихся еще более отвратительными  чудовищами,  чем
те, что когда-то населяли мир ее сказок. Вместе с ними, под их влиянием,
из невинного ребенка-эльфа она тоже  превратилась  в  урода  и  злобного
оборотня с детским лицом. И вот сейчас  от  того,  кого  она  так  долго
считала олицетворением всего святого, осталось лишь  холодное  стекло  с
навеки замурованными в нем чьими-то костями и кучкой грязной золы.
   Внезапно отображение лица Инги исчезло, и вместо него я  увидел  лишь
руку, выброшенную в знакомом  жесте;  стоя  за  мной,  она  пронзительно
воскликнула:
   - Хайль Гитлер!
   В комнате раздался шепот. Я оглянулся: присутствовавшие  одобрительно
посматривали на Ингу. Черный бархат бесшумно сдвинулся.
   Резко зазвонил телефон. Трубку взял рейхслейтер.
   Послушав, он кивнул и, сказав: "Хорошо!", закончил разговор.
   - Господа! - обратился он к находившимся в комнате. -  Пожелаем  друг
другу успеха в наших усилиях.
   Присутствующие окружили его и принялись пожимать  ему  руку.  Октобер
что-то спросил, и, получив ответ, повернулся ко мне. Открывая и закрывая
рот, подобно стальному капкану, он приказал нацисту, стоявшему у дверей:
   - Задержанный может уйти. Передайте распоряжение дальше.
   Направляясь к дверям, я взглянул на Ингу.  Она  молча  отвернулась  и
присоединилась к группе около рейхслейтера.
   Охранник у дверей пропустил меня и что-то прошептал человеку, который
открыл нам  дверь.  Приказ  передавался,  пока  я  спускался  по  десяти
ступенькам,  проходил  по  мезонину,   спускался   еще   по   пятнадцати
ступенькам, вышел в холл, через девятнадцать шагов  оказался  у  входных
дверей и, наконец, вышел на улицу.
   Я шел один, и свет уличных фонарей отбрасывал мою тень на мостовую.
   Я был свободен, как Кеннет Линдсей Джоунс в ту ночь, когда он вот так
же вышел из этого дома...

20. ИНГА ЛИНДТ

   Я шел к мосту. КЛД нашли в озере, но  говорят,  что  его  застрелили,
прежде чем сбросить в воду. Где-то здесь, между тенями, среди которых  я
шел, он упал, сраженный пулей.
   Я все еще  верил  в  правильность  своих  соображений,  на  основании
которых пошел на столь огромный риск, но если даже одно  из  них,  пусть
самое незначительное, не подтвердилось бы, мне тоже  предстояло  умереть
здесь - не дома, не на перекрестке дальше по улице, не где-то далеко,  а
здесь и сейчас.
   Иногда, идя на риск, пусть даже тщательно рассчитанный, мы чувствуем,
что у нас возникает определенное ощущение. Мы думаем:  ну  что  ж,  меня
могут убить, но если я предположу, что это  уже  произошло,  мне  нечего
больше волноваться или тревожиться.  Страх  перед  смертью  лишь  только
усиливается в процессе ожидания ее.
   Я уже подходил к мосту, когда из боковой  улочки  выехала  машина  и,
набирая скорость, промчалась мимо; я почувствовал, как по спине  у  меня
пробежали мурашки. Разумеется, мысль о том, что ты уже мертв  и  поэтому
бояться нечего, помогает, но человек всегда человек.
   На мосту, казавшемся цепочкой огней, под которой  поблескивала  вода,
было тихо. За мной послышались шаги, но  я  не  остановился.  Ведь  если
нацисты решили убить меня, они могли стрелять и издалека.
   Шаги приближались, но я продолжал идти,  прислушиваясь,  и,  наконец,
понял. За мной торопливо шла женщина в ботинках на мягких подошвах.
   - Квил...
   Я  остановился.  Инга  догнала  меня,  с  трудом  переводя   дыхание,
взглянула в глаза и сказала:
   - Должна же я была делать вид перед ними.
   - Конечно.
   Она крепко сжала мою руку.
   - Тебе это показалось ужасным?
   - Ну... несколько истеричным. Инга осмотрелась.
   - Пожалуйста, верь мне. Я пришла, чтобы просить об этом. Верь мне.
   - Я верю.
   Если я останусь живым,  мне  придется  представить  Центру  подробный
отчет. В разделе  "Инга  Линдт"  я  сообщу  все,  что  ее  касается,  за
исключением несущественных деталей, и эта часть отчета  будет  выглядеть
так:
   "Наша встреча произошла в Берлине в Нейесштадтхалле. Линдт  вышла  из
зала  суда  раньше  меня  и  шла  впереди.  Вероятно,  водитель  машины,
пытавшейся сбить меня, ждал ее сигнала, чтобы иметь время завести  мотор
и быть наготове. Тогда я не думал, что сигнал подала Линдт,  но  позднее
убедился в этом".
   (Октобер, между прочим, заметил, что после того, как я несколько  раз
появился на судебных заседаниях, - но не в Нейесштадтхалле, -  его  люди
нарисовали мой портрет. После моего появления  в  Нейесштадтхалле  Линдт
было поручено выйти оттуда передо мной и подать  сигнал.  Выше  этого  в
отчете отмечается, что столкновение машин было организовано группой тоже
из состава "Феникса", но действовавшей самостоятельно, и, следовательно,
Линдт  получила  указание  от  них,  а  не  от   Октобера.   Руководство
организации приказало взять меня живым  для  допроса  с  "пристрастием",
если потребуется.)
   После неудачной попытки нацистов убить меня Инга  допыталась  сделать
вид, будто бы в действительности жертвой аварии  должна  была  оказаться
она. Я этому  поверил.  Потом  она  рассказала,  что  ранее  состояла  в
"Фениксе", но порвала с этой организацией.  Ее  сообщение  о  себе  и  о
раннем периоде жизни, видимо,  соответствовало  действительности,  но  у
меня возникло  подозрение,  что  она  все  еще  находится  под  влиянием
"Феникса" или даже по-прежнему состоит членом организации и выполняет ее
поручения.
   Мои подозрения подтвердились, когда она "между  прочим"  в  разговоре
упомянула, что Ротштейн в Берлине. Я решил:  1)  Инге  известно,  что  я
когда-то знал его; 2) ей поручено "случайно" упомянуть его  фамилию;  3)
она предполагала, что я заговорю о нем,  но  разговор  на  эту  тему  не
состоялся.
   Я  принял  решение  навестить  Ротштейна,  выяснить,  знает   ли   он
что-нибудь о "Фениксе", и предупредить,  что  нацистам  он  известен.  В
лаборатории нам переговорить не удалось. Ротштейн, видимо, хотел  что-то
сообщить мне, но не решился это сделать при своих ассистентах, а о новой
встрече мы не договорились.
   Обстоятельства смерти Ротштейна и моей  ответственности  за  нее  (по
халатности) даются в соответствующем  разделе  отчета.  Необходимо  лишь
подчеркнуть, что  мой  визит  к  нему  (как  непосредственный  результат
упоминания Ингой Линдт его фамилии) серьезно  усилил  подозрения  против
него со стороны  руководства  "Феникса".  Если  бы  я  не  посетил  его,
руководители "Феникса" могли подумать, что никакой связи между нами  нет
и не было, и, возможно, отказались бы от  своих  подозрений.  Упоминание
Ингой Линдт фамилии Ротштейна привело к тому, что нацисты его убили, а я
убедился, что Линдт - агент "Феникса".
   Я решил, что не буду мешать Линдт играть роль перебежчицы, работающей
против "Феникса", делая вид, что полностью  ей  доверяю.  К  тому  же  я
почувствовал,  что  она  нравится  мне,  однако  это  не  отразилось  на
выполнении мною задания. Я надеялся, что в личном общении с Линдт  смогу
получить дополнительную информацию о "Фениксе".
   Подробное  описание  попытки  Октобера  заставить  меня  говорить   в
квартире Линдт содержится в разделе отчета под заголовком  "Допрос".  (Я
отмечаю там, что Линдт находилась в соседней комнате и  по  распоряжению
Октобера, с целью психологического давления на меня, делала вид, что  ее
пытают.) Как мне  кажется,  именно  тогда  с  Линдт  произошел  коренной
перелом. Все мои действия в дальнейшем исходили из того, что в ней  этот
перелом произошел, и мне  следует  подробно  изложить  здесь,  почему  я
сделал такой вывод, хотя любой  профессиональный  психолог  легко  может
отвергнуть его.
   Линдт была помешана на концепции всепобеждающей и непреодолимой силы.
В детстве ей, так же  как  и  миллионам  ее  соотечественников,  внушили
слепую и фанатичную веру в Адольфа  Гитлера.  После  самоубийства  этого
маньяка, несмотря на психологическую  травму,  полученную  в  результате
того, что Линдт оказалась в последнем убежище Гитлера, она сохранила эту
веру и охотно поддалась обработке неонацистов из организации "Феникс", в
самом  названии  которой  содержится  прямой  намек  на  то,  что  фюрер
возродится  из  пепла,  подобно  сказочной  птице.   Линдт   по-прежнему
обожествляла его, верила  в  его  всемогущество  и  примкнула  к  людям,
которых считала  сильными,  решительными  и  непреклонными.  (Рейхсфюрер
организации Октобер мог создавать о себе такое  впечатление.)  Во  время
моего  допроса  Октобером,  после  того  как,   по   его   мнению,   моя
сопротивляемость была ослаблена пытками Линдт,  якобы  происходившими  в
соседней комнате, в ее сознании произошло психологическое сопоставление,
в  результате  которого  она  полностью  отказалась  от  своих   прежних
убеждений. В процессе допроса я вел себя, исходя из  понимания,  что  1)
никаким пыткам она не подвергается и лишь участвует в применении метода,
с помощью которого Октобер надеется заставить меня говорить; 2) я должен
делать вид, что будто верю, что Линдт пытают; 3) мне  следует  выбраться
из создавшегося положения, не выдавая своей уверенности в принадлежности
Линдт к "Фениксу", с тем чтобы в будущем попытаться получить  через  нее
информацию об этой организации.
   Линдт  решила,  очевидно,  что  встретилась  с  таким   же   сильным,
решительным и непреклонным человеком, как Октобер, когда услышала, как я
заявил ему, что он может убивать ее,  но  все  равно  не  заставит  меня
говорить. (Она, наверное, знала о его безуспешной  попытке  получить  от
меня информацию под наркозом,  и  это  явилось  для  нее  дополнительным
доказательством моей силы воли.)  Следует  отметить,  что  Линдт  всегда
покорно следовала за волевыми и решительными людьми своего лагеря, а тут
впервые встретила такого же человека из стана врагов и влюбилась в него,
а это, несомненно, серьезно повлияло на ее состояние. Таким образом, она
внезапно  оказалась  со  мной  в  одном  лагере,  то  есть  тоже   стала
противником "Феникса". Рыдания Линдт, которые я слышал после  того,  как
пришел  в  сознание,  наверное,  объяснялись   недоумением   по   поводу
происшедшей с ней перемены и боязнью мести от столь беспощадной и скорой
на расправу организации, как "Феникс".
   Из осторожности я, разумеется, ничего не  сказал  Линдт  и  продолжал
себя вести в соответствии с ее ожиданиями,  то  есть  позвонил  врачу  и
попросил его прийти. Я предполагал, что этим  врачом  будет  надежный  и
проверенный чле