овых
представлений. Поэтому, наверное,  повесть получилась непривычная и  свежая,
хорошая даже,  пожалуй,  по  тем  временам  --  хотя  и  безнадежно  дурная,
дидактично-назидательная, восторженно  казенная,  если  смотреть  на  нее  с
позиций времен последующих. По единодушному мнению авторов, она умерла, едва
родившись,  --   уже  "Путь  на  Амальтею"  перечеркнул  все  ее   невеликие
достоинства.
     Она,  однако, произвела  впечатление на  тогдашнего читателя. Например,
повесть  эта  понравилась  Ивану Антоновичу  Ефремову и  Мариэтте  Сергеевне
Шагинян. Сергей Павлович Королев  читывал ее и  выписал оттуда  на отдельный
листок песню про "Детей Тумана"... Она, видимо,  понравилась даже чиновникам
из Министерства Просвещения РСФСР. Во всяком случае, именно "Страна багровых
туч"  оказалась  единственным  произведением АБС  всех  времен,  удостоенным
Государственной премии, а именно -- третьей премии "конкурса на лучшую книгу
о науке и технике для детей школьного возраста".


"ШЕСТЬ СПИЧЕК".

     Этот небольшой  и  в  общем-то  довольно  средний по своим достоинствам
рассказик имеет богатую предысторию и не менее богатую историю.
     Все началось  еще  в школьные  годы,  когда БН от своей приятельницы (в
которую был  влюблен безнадежно  и  безответно  и  у которой  родители  были
сотрудниками   Института   мозга   имени   Бехтерева)   услышал   совершенно
фантастическую историю об исследованиях воздействия на человеческое сознание
препарата  мексиканского кактуса  пейотля. Психика испытуемого под действием
таинственного  препарата получала, якобы, совершенно необыкновенные свойства
--  в  частности,  у испытуемого, вроде бы, появлялась способность видеть  с
закрытыми  глазами  и  сквозь  непрозрачные  преграды.  С   помощью  той  же
приятельницы (она тоже была девочка увлекающаяся и очаровательнейшим образом
напоминала  Катьку из  "Двух  капитанов")  БН  раздобыл  XVIII  том  "Трудов
Института мозга" и там на странице 55 (ссылка  сохранилась) обнаружил статью
"К вопросу о психофизиологическом действии пейотля".
     О  "видении сквозь стены" в статье не  было ни слова, но и  то, что там
было,  поражало воображение не хуже беляевского  романа. "Калейдоскопическая
смена  образов...",  "Во  много раз  повышается  интенсивность  зрительных и
слуховых ощущений...", "Долгое  сохранение в сознании зрительных образов при
закрытых уже  глазах..." (я  цитирую  сохранившийся  чудом конспект статьи),
"Аккорды  на  рояле  вызывают  ощущение  вспышек  света  разных  цветов...",
"Впечатление  полета  времени...", "Перемещение магнита у  затылка  вызывало
впечатление полета метеорита. Поворачивание его  на  180  градусов  вызывало
поворачивание на 180  градусов  зрительного образа..." Это, конечно же, было
прикосновение  к Невероятному!  Невероятное,  оказывается, и  на самом  деле
существовало в этом суконно-скучном мире, и оно было рядом, рукой  подать --
тут   же,  через  Неву,  простым  глазом  видно  было  здание  Бехтеревского
института.
     С  тех пор  БН  надолго  заболел проблемами  сознания,  фантастическими
свойствами человеческой психики и прочей парапсихологией -- хотя и не знал в
те  поры  этого  термина.   Преобразование  сознания.   Пересадка  сознания.
Возникновение "несуществующего"  сознания... В августе  1955-го  БН  написал
рассказ  "Затерянный  в  толпе", но тут  же оказалось,  что  это  попытка  с
негодными  средствами.   Через  год-два  очередная   попытка  --  рассказ  с
претенциозным названием  "Кто скажет  нам, Эвидаттэ?".  Здесь уже появляется
фамилия Комлин и эксперименты по облучению  мозга быстрыми частицами. Однако
реакция АН  оказалась совершенно недвусмысленной и  --  увы!  --  совершенно
справедливой.
     29.01.58. АН: "Получил твой  вариант и, надо сказать,  испытал вовсе не
восторг.  Знаю и  ценю в  тебе отвращение  к. "тривиальности",  но здесь  ты
хватил  через  край.  Собственно,  нетривиальность  сюжета  --  единственное
достоинство твоей вещи, причем  загнутено так смачно, что, несмотря на явную
непригодность вещи, я все же некоторое время колебался и раздумывал над тем,
как и что в ней можно исправить. Но по зрелом  размышлении решил, что такого
горбатого не исправит даже наш советский колумбарий..."
     И все  же попытки доработать рассказ продолжались. Месяцев через восемь
появился наконец вариант, близкий к окончательному. Назывался он "Восьмой за
полгода" и был принят  журналом "Знание -- сила" после изменения названия на
"Шесть  спичек".  Забавно, это оказался  чуть  ли  не  самый  знаменитый наш
рассказ! Множество раз и по самым  разным  поводам переводился он на  разные
языки  и в самых  разных  странах. У  меня нет  достоверной  статистики, но,
по-моему, он и сейчас остается самым "переводным" из всех рассказов АБС.


"ЧАСТНЫЕ ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ".
     В середине 1958 года  БН, изучавший тогда для собственного удовольствия
и общего развития книгу академика
     В. А. Фока "Теория пространства, времени и  тяготения", наткнулся там в
параграфе  "О  парадоксе  часов"  на  вполне удобопонятный  и  замечательный
расчет,  из  коего  выводилось, что  при  длительном  космическом  полете  в
условиях   равномерно   ускоренного  движения  никакого  ОТСТАВАНИЯ   часов,
характерного  для  знаменитого "парадокса близнецов", не  происходит.  Более
того, получается  даже ОПЕРЕЖЕНИЕ! Параграф  при этом заканчивался  словами:
"Не следует,  впрочем,  забывать, что  формула  <...>  не  является общей, а
выведена в довольно частных предположениях относительно характера движения".
     Идея рассказа напрашивалась сама собою.
     21.11.58. АН: "...Мне очень  нравится идея парадокса  профессора Фока с
растяжением  времени.  Пусть это  не будет  строго научно,  но  надо сделать
именно  так, как ты  предложил: звездолет  возвращается из пятнадцатилетнего
рейса  через  сто  часов...  Командир  звездолета  заранее  знал,   что  так
получится, и нарочно  произвел  эксперимент.  Пожертвовать  для человечества
молодостью,  научить  человечество добегать  до  звезд быстро  -- заманчивая
идея. Рассказ назвать "Букет роз". Кто-то перед стартом дарит пилотам букет,
они по рассеянности оставляют его  в  вестибюле и, возвратившись, видят, что
букет только начал осыпаться. А ведь для них прошло полтора десятка лет!"
     Рассказ этот многократно переделывался обоими авторами -- и поодиночке,
и совместно. В последнем варианте от "Букета роз" не осталось даже лепестка.
     Это   один   из   первых   наших   рассказов,   написанных   в   новой,
"хемингуэевской", манере -- нарочитый лаконизм,  многозначительные смысловые
подтексты,  аскетический  отказ  от  лишних  эпитетов  и  метафор.  И  самый
необходимый минимум научных объяснений -- тот минимум, без которого читатель
вообще бы ничего  не понял, да и сама идея "Частных предположений" оказалась
бы утраченной.
     Кажется,  здесь  в  первый  и последний  раз  у  АБС появляется  текст,
написанный  от  лица  женщины,  и, кажется, именно в этом  рассказе  впервые
упоминается звездолетчик Горбовский и его корабль "Тариэль".
     "ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ".
     Сюжет  этого рассказа  осенил  БН в  конце  лета 1959  года,  когда он,
проживая в гостинице-общежитии Пулковской обсерватории, яростно и безуспешно
боролся с мухами  в своем  номере. "Да что же это  такое!  --  воскликнул он
наконец в полном отчаянии.  -- Кажется, чем больше  я их  бью, тем больше их
становится!" Идея рассказа тут же выкристаллизовалась.
     АН  получил  черновик   в   середине  сентября  и  подверг  его  вполне
нелицеприятной, а равно и справедливой критике:
     "...Сюжет скверен.  Как  только читатель добирается до того места,  где
становится  понятным,   что  мухи  представляют   опасность,  он,  читатель,
немедленно представляет себе, что будет  дальше: безнадежная борьба экипажа,
стремление взорваться, лишь бы не завезти заразу на Землю, и наконец, полная
и  безусловная  дезинсекция  на платформе  инсектицидов  или  ультранасадок.
Спасти сюжет могла  бы  только неожиданная,  по  возможности юмористическая,
развязка..."
     Юмористической  развязки  не  получилось и  у АН,  но  после  переделки
рассказ (теперь он назывался "Мухи") безусловно стал лучше, хотя по-прежнему
цветами  радуги отнюдь не переливался. Рассказ как рассказ.  В нем  не  было
ничего для нас нового. Свежести  не было. Никакой. Нам явно надоедало писать
рассказы. Надвигалась эпоха повестей.


"ПУТЬ НА АМАЛЬТЕЮ".
     Между  прочим, изначально  эта маленькая  повесть  называлась "С грузом
прибыл".  Она  и придумана, и  исполнена  была как "производственная". Самым
ценным  для  авторов  была  в  ней  атмосфера  обыденности,  повседневности,
антигероизма, если угодно.
     8.02.58.  АНС:  "План  ты  предложил  отличный,  и он нуждается  лишь в
некоторых доработках. Преимущества его такие: 1) Первая в  СССР вещь на тему
о межпланетном пиратстве; 2) Отличная преемственность  с "СБТ"; 3) Снова это
не флаги и стяги во  всепланетном масштабе, а  только эпизод;  4) Энергичный
сюжет; 5) И тк. дл."
     К  сожалению, упоминаемый выше план не  сохранился, -- а интересно было
бы  почитать его  сейчас! Там были сражения в космическом  пространстве, там
были таинственные  "Симмонсы" --  настоящие, без  дураков, пираты, жестокие,
омерзительные   и  беспощадные,  оседлавшие   межпланетные  коммуникации   и
готовящиеся нанести удар из космоса по Советским республикам...
     Ничего этого в первом варианте  "Страшной большой..." не осталось. Да и
не могло остаться. 19.03.59 АН пишет:
     "... наша  идея СБП  горит синим  огнем.  НИКАКИХ  боев в  межпланетном
пространстве. Даже смотреть не будут. Надо придумать что-то другое".
     Сама  государыня  Идеологическая  Система  была  против этого варианта.
Обойдясь  без  пиратов  и боев  в  космическом  пространстве,  АН,  конечно,
довел-таки дело до конца, но после совместного обсуждения  и разбора вариант
был отвергнут -- уже самими соавторами. В окончательный текст "ПнА" вошли из
него только несколько кусочков.
     Кажется,  именно "ПнА" была первой нашей повестью, написанной в  новой,
упомянутой выше, манере "хемингуэевского лаконизма". Кроме того, она впервые
работалась  и  самым  новейшим  способом:  оба  соавтора  сидят  у  большого
обеденного стола в маминой комнате в Ленинграде напротив друг друга, один за
машинкой, другой  --  с листом  бумаги  и  ручкой  (для  записи  возникающих
вариантов) и слово за словом, абзац за абзацем,  страница за страницей ищут,
обсуждают и шлифуют Идеальный Окончательный Текст.
     ...Конец октября -- начало ноября  1959 года. На  улице холодно. Трещат
поленья в большой  кафельной  печи. Мама хлопочет на кухне, иногда заходит к
нам на цыпочках -- что-нибудь взять из буфета. Все еще живы и даже, в общем,
здоровы.  И  все  впереди. И  все  получается.  Найден  новый способ работы,
работается удивительно легко, и все идет  как по маслу:  повесть  "С  грузом
прибыл"   и   три   рассказа   --   "Странные  люди",   "Почти  такие   же",
"Скатерть-самобранка" -- закончены меньше чем  за  месяц.  Казалось,  теперь
всегда будет так -- легко и как по маслу. Но нам это только казалось.

 * 1960--1962 годы. *

"ВОЗВРАЩЕНИЕ. ПОЛДЕНЬ, XXII ВЕК".
     Этот роман задуман был, видимо, в самом начале 1959 года.
     Вот первое упоминание о нем:
     19.03.59.  АН: "Теперь о "Возвращении". Пришли мне три своих  неудачных
варианта, хочу поглядеть, по какому пути ты  идешь. Все три. У меня  сильное
подозрение,  что ты  прешься  не по той  дорожке  --  слишком  тебя занимает
психология".
     Работа шла трудно. Изначально  будущее сочинение мыслилось авторами как
большой утопический  роман  о  третьем тысячелетии, но в  то же время и  как
роман приключенческий, исполненный фантастических событий, то есть отнюдь не
как социально-философский трактат.
     Сохранилась  копия заявки,  которую  в  декабре  1959  года АН подал  в
издательство  "Молодая  гвардия".   Там  сюжет  "Возвращения"  выглядит  так
(повторяю -- это конец 1959-го: написано несколько вариантов начала, ни один
из  них  не представляется  авторам  окончательным и  даже  просто  годным к
употреблению):
     "В  самом  начале  XXI  века  одна  из  первых  межзвездных экспедиций,
производившая эксперименты по движению на возлесветовых скоростях,  выпадает
из "своего" времени и возвращается после перелета, продолжавшегося несколько
лет, на Землю конца 22 века. Перелет был трудный, выжили только два человека
--  штурман  и  врач.   Они  и  являются  героями   повести.  Оказавшись   в
коммунистическом будущем,  они сначала теряются,  не зная,  смогут  ли стать
полезными членами общества,  но  затем находят свое  место  в  общем  строю,
спешно наверстывают  каждый в своей области все, чего  добилось человечество
за прошедшие два века, и приглашаются принять
     участие в дальней звездной экспедиции, имеющей целью найти во Вселенной
братьев  Человека  по  разуму.  На  новейшем  по   новому   времени  корабле
(гравитабль,  оборудованный  "двигателями времени")  они достигают  довольно
отдаленной  планетной  системы,  на  одной  из  планет которой  обнаруживают
разумную жизнь. Следует встреча  с  иным  человечеством, описание их жизни и
приключения  на  незнакомой  планете.  Земляне  с  точки  зрения этих  людей
являются   новой,   чрезвычайно  стремительной  и  активной   формой  жизни.
"Медленное  человечество"  по условиям  эволюционного развития на их планете
очень плохо приспособлено к быстрому и активному прогрессу, настолько плохо,
что,   несмотря  на  значительно  более  длительную  историю,   чем  история
человечества на Земле, они едва  успели  добраться  до употребления не очень
сложных машин. Тем не менее "медленное человечество" продолжает упорно, хотя
и  очень  замедленными темпами, двигаться вперед. Оказав "братьям по разуму"
посильную помощь, земляне, несколько разочарованные, возвращаются на  Землю.
Они  прибывают в  Солнечную  систему  через  тысячу  лет.  Земля  изменилась
неузнаваемо,  все  планеты  земного  типа  "выправлены" и  стали  такими  же
цветущими   и   заселенными   мирами,   как  сама   Земля.   Планеты-гиганты
"разрабатываются"  в качестве  неисчерпаемых источников даровой энергии  для
грандиозных экспериментов по исследованию структуры пространства и времени и
для сверхдальней связи  с другими мирами Вселенной. Люди научились "творить"
любые вещи  из  любого  вещества.  Оказавшись в этом  мире, герои  снова  на
некоторое время  теряются и снова находят свое место среди многих миллиардов
"властелинов" необычайных  машин,  "творцов"  новых  миров  и  замечательных
художников.   ИДЕЯ.   Показать   две   последовательные   ступени   развития
человечества  будущего.  Показать  неисчерпаемые  технические  и  творческие
возможности  человечества. Показать, что люди  будущего --  именно люди,  не
утратившие ни любви, ни дружбы, ни страха потерь, ни способности восхищаться
прекрасным.  Показать  некоторые  детали  коммунизма  "во  плоти".  Показать
несостоятельность "теории" ограниченных возможностей  познания для человека,
взятого отдельно".
     Даже  со скидкой на специфику издательской заявки как  некоего  особого
жанра по  прочтении этого текста  приходится признать, что авторы  так  и не
уяснили себе  сами, что  же они  хотят писать  --  приключенческий роман или
утопию. Это им еще предстоит выяснить. Методом проб и ошибок.
     В те времена нас часто, охотно и все кому не лень ругали за то, что  мы
"не знаем реальной жизни". При этом, безусловно,  имелось в виду, что мы  не
знаем ТЕМНЫХ  сторон  жизни, нас окружающей, что мы ее идеализируем, что  не
хватили мы  еще  как  следует  шилом патоки,  что  знать  мы пока  не знаем,
насколько кисла курятина и что петух жареный нас в маковку еще по-настоящему
не клевал -- словом, совсем как у Александра Исаевича:  "...едете по  жизни,
семафоры зеленые".
     Отчасти это было, положим, верно. Жизнь  не часто и  не  систематически
загоняла нас в свои мрачные  тупики (АН -- почаще, БН  --  совсем редко),  а
если и загоняла, то сама  же из этих тупиков милостиво и выводила. Не было в
нашей жизни  настоящего  безысходного  невезенья, и  с  настоящей  свинцовой
несправедливостью встретиться никому из нас не довелось. На всякое невезенье
случалось у нас через недолгое время свое везенье, а несправедливости судьбы
и времени мы  преодолевали  сравнительно  легко  --  как бегун  преодолевает
барьеры, теряя в скорости, но не в азарте. Как мне теперь ясно, оптимизм наш
и даже некоторый романтизм тех времен проистекали отнюдь не из  того  факта,
что  в  жизни  мы редко встречали плохих  людей, -- просто мы,  слава  Богу,
достаточно часто встречали хороших.
     Однако   жизнь,   нас  окружавшая,  была  такова,  что  не  требовалось
обязательно быть  ее  окровавленной или обгаженной  жертвой, чтобы понимать,
какая гигантская пропасть  лежит между  сегодняшним  реальным миром  и миром
Полудня, который мы стремились изобразить.
     Да, мы  очень хорошо  понимали, что живем именно  в Советском  Союзе  и
именно в  "такой  момент", и тем не менее мысль  написать утопию  -- с одной
стороны, вполне a la Ефремов, но в то же время как бы и в противопоставление
геометрически-холодному   совершенному  ефремовскому   миру,  --  мысль  эта
возникла у нас самым естественным путем. Нам казалось чрезвычайно заманчивым
и  даже, пожалуй, необходимым  изобразить МИР, В  КОТОРОМ  БЫЛО  БЫ  УЮТНО И
ИНТЕРЕСНО  ЖИТЬ  --  не  вообще  кому  угодно,  а именно  нам,  сегодняшним,
выдернутым из этого Советского Союза и из этого самого "момента".
     Мы  тогда   еще   не   уяснили  для   себя,  что   возможны   лишь  три
литературно-художественные  концепции  будущего:  Будущее, в котором хочется
жить, Будущее, в котором жить  невозможно, и Будущее, недоступное пониманию,
то есть расположенное по "ту сторону" сегодняшней морали.
     Мы  понимали,  однако,  что  Ефремов  создал  мир, в  котором  живут  и
действуют люди специфические,  небывалые еще  люди, которыми мы  все  станем
(может быть) через множество и множество веков, а значит, и не люди вовсе --
модели людей, идеальные схемы, образцы  для подражания,  в лучшем случае. Мы
ясно  понимали, что Ефремов создал,  собственно, классическую утопию -- МИР,
КАКИМ  ОН ДОЛЖЕН БЫТЬ. (Это особая концепция Будущего, лежащая за  пределами
художественной  литературы, в  области философии, социологии и научной этики
-- не роман уже, а скорее, слегка беллетризованный трактат).
     Нам же хотелось совсем другого, мы отнюдь не стремились выходить за
     пределы  художественной  литературы, наоборот, нам нравилось  писать  о
людях  и  о  человеческих  судьбах,  о  приключениях  человека в  Природе  и
Обществе. Кроме  того,  мы  были уверены,  что  уже сегодня, сейчас,  здесь,
вокруг нас живут и трудятся люди, способные заполнить собой Светлый, Чистый,
Интересный Мир, в котором не будет (или  почти не будет)  никаких "свинцовых
мерзостей жизни".
     Это  было  время,  когда мы  искренне верили в  коммунизм как высшую  и
совершеннейшую стадию развития человеческого общества. Нас, правда, смущало,
что в трудах классиков марксизма-ленинизма по поводу этого важнейшего этапа,
по поводу фактически ЦЕЛИ  ВСЕЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ИСТОРИИ сказано так  мало,  так
скупо и так... неубедительно.
     У классиков сказано  было, что  коммунизм это  общество,  в котором нет
классов... Общество, в  котором нет  государства... Общество, в  котором нет
эксплуатации человека  человеком...  Нет войн, нет нищеты,  нет  социального
неравенства...
     А  что, собственно, в этом обществе ЕСТЬ? Создавалось  впечатление, что
есть  в  том  обществе  только  знамя,  на  коем  начертано:  от  каждого по
способностям, каждому по потребностям.
     Этого  нам  было  явно  недостаточно.  Перед  мысленным  взором   нашим
громоздился,   сверкая   и   переливаясь,   хрустально   чистый,   тщательно
об