еззараженный  и  восхитительно  безопасный мир,  мир великолепных  зданий,
ласковых и  мирных  пейзажей, роскошных пандусов  и спиральных спусков,  мир
невероятного  благополучия  и  благоустроенности,   уютный   и   грандиозный
одновременно, но мир  этот был пуст и неподвижен, словно роскошная декорация
перед Спектаклем Века,  который  все  никак  не начинается, потому  что  его
некому играть, да и пьеса пока еще не написана...
     В  конце  концов мы поняли, кем надлежит заполнить этот сверкающий,  но
пустой мир: нашими же современниками, а точнее,  лучшими из современников --
нашими друзьями и близкими, чистыми, честными, добрыми людьми, превыше всего
ценящими творческий  труд  и  радость познания... Разумеется,  мы  несколько
идеализировали и романтизировали своих друзей, но  для  такой идеализации  у
нас  были  два  вполне  реальных  основания:  во-первых,  мы  их  любили,  а
во-вторых, их было, черт побери, за что любить!
     Хорошо, говорили  нам  наши  многочисленные  оппоненты. Пусть это будут
такие, как мы. Но откуда мы возьмемся там в таких подавляющих количествах? И
куда  денутся  необозримые  массы  нынешних  хамов,  тунеядцев,  коекакеров,
интриганов, бездельных болтунов и  принципиальных  невежд,  гордящихся своим
невежеством?
     Это просто, отвечали мы  с горячностью. Медиана колоколообразной кривой
распределения  по  нравственным  и  прочим  качествам сдвинется со  временем
вправо, как  это произошло, скажем, с кривой распределения  человека  по его
физическому росту. Еще каких-нибудь три сотни лет назад средний рост мужчины
составлял 140 -- 150 сантиметров, человек  170 сантиметров считался  чуть ли
не  великаном, а  посмотрите,  что  делается  сейчас!..  То  же  будет  и  с
нравственностью.  Добрый, честный,  увлеченный  своим делом  человек  сейчас
относительно редок  (точно  так  же,  впрочем,  как редок  и  полный отпетый
бездельник,  и абсолютно  безнадежный  подлец),  а  через  пару веков  такой
человек  станет нормой, составит основную  массу человеческого  общества,  а
подонки и мерзавцы сделаются раритетными особями -- один на миллион.
     Ладно, говорили оппоненты. Предположим. Но что будет двигать этим вашим
светлым  обществом?  Куда  дальше  оно  будет  развиваться?  За  счет  каких
конфликтов  и  внутренних  противоречий?   Ведь  развитие   --   это  борьба
противоположностей!   Ведь  никаких  фундаментальных   ("антагонистических")
противоречий  в  вашем  хрустальном сверкающем  мире  не  осталось!  Так  не
превращается  ли он  таким  образом  в  застойное болото, в тупик,  в  конец
человеческой истории, в разновидность этакой социальной эвтаназии?
     Это был вопрос посерьезнее. Напрашивался ответ: непрерывная потребность
в  знании,  непрерывный   и  бесконечный  процесс  исследования  бесконечной
Вселенной -- вот движущая сила прогресса в Мире Полудня. Но это был в лучшем
случае  ответ на вопрос: чем они  там  все будут  заниматься,  в  этом мире.
Изменение  же  и  совершенствование СОЦИАЛЬНОЙ  структуры Мира из  процедуры
бесконечного познания никак не следовало.
     Мы,  помнится, попытались было  выдвинуть  теорию  "борьбы  хорошего  с
лучшим"  как движущего рычага социального прогресса, но вызвали  этим только
взрыв  насмешек  и  ядовитых замечаний  -- даже Би-Би-Си проехалась  по этой
нашей теории, и вполне справедливо.
     Между прочим, мы так и не нашли ответа на этот вопрос. Гораздо  позднее
мы ввели  понятие Вертикального прогресса.  Но,  во-первых, само это понятие
осталось  у  нас  достаточно  неопределенным,  а  во-вторых,  случилось  это
двадцатью  годами позже. А  тогда эту зияющую идеологическую  дыру нам нечем
было  залатать, и это раздражало нас, но  в  то же время и побуждало к новым
поискам и дискуссионным изыскам.
     В  конце концов мы пришли  к мысли,  что строим отнюдь  не Мир, который
Должен  Быть,  и,  уж конечно,  не  Мир,  который  Обязательно  Когда-Нибудь
Наступит,  -- мы  строим  Мир, в котором  НАМ ХОТЕЛОСЬ бы ЖИТЬ и РАБОТАТЬ, и
ничего  более.  Мы  совершенно  снимали   с   себя  обязанность   доказывать
ВОЗМОЖНОСТЬ и, тем более, НЕИЗБЕЖНОСТЬ такого мира. Но, разумеется, при этом
важнейшей  нашей   задачей   оставалось   сделать   этот   мир   максимально
правдоподобным,  без  логических  противоречий, восторженных сусальностей  и
социального сюсюканья.
     Впрочем, ясное понимание этих довольно простых соображений пришло к нам
значительно  позже,  добрый  пяток  лет  спустя,  когда   мы  работали   над
окончательным текстом романа. Первоначальный же текст, опубликованный в 1962
году,  еще носил  в  себе  все  признаки исходного  замысла:  показать,  как
вживается человек сегодняшнего дня в мир Светлого Будущего. Впоследствии  мы
от  этой  затеи фактически  отказались,  мы просто  рисовали  панораму мира,
пейзажи мира, картинки из жизни мира и портреты людей, его населяющих.
     Но  уже тогда, в 60-м, мы решительно  отказались от сквозного сюжета  в
пользу   мозаики,  так  что  роман  оказался  разбит  на  отдельные  главки,
значительная часть  которых  представляла собою  совершенно посторонние друг
другу рассказы, написанные в разное время и по самым разным поводам.
     В издании  1967 года всего 19 рассказов,  и 9 из них написаны были, так
сказать, "сами  по  себе"  и  лишь позже  оказались  (после  соответствующей
обработки и доводки -- приходилось менять героев, а иногда и время действия)
включены в роман.
     Вообще-то  говоря,   сам  роман   вырос  из  небольшого  незаконченного
рассказика   (составившего   впоследствии    основное    содержание   главки
"Перестарок").  Назывался  этот  рассказик  "Возвращение",  по  той  простой
причине,  что речь  в нем шла  о  возвращении на Землю XXII века  людей века
двадцать  первого.  Впоследствии,  общаясь  между  собой,  мы  для  простоты
называли   будущий   роман    "Возвращение",   потому   только,    что   это
(посредственное) название у нас  уже  было,  а настоящее (хорошее)  название
надо было еще придумать. И в авторской заявке будущий роман  фигурировал как
"Возвращение". И в планы  редакционной  подготовки его занесли под  этим  же
названием. Так  что когда пора настала  книжку  выпускать, произошло то, что
происходило  неоднократно  и  до  того,  и  после: выяснилось,  что  во всех
бумагах,   списках,   планах  и   прочих  важных  документах   название  уже
зафиксировано, и теперь его не вырубишь топором.
     А  у  нас  уже  было  наготове  название,   которое  нам  действительно
нравилось.  Его придумал АН, прочитавший к  тому  времени роман Эндрю Нортон
"Рассвет  --  2250  от Р.Х."  --  роман  о  Земле,  еле-еле  оживающей после
катастрофы. "Полдень, XXII век" -- это было точно,  это было  в стиле самого
романа, и  здесь,  кроме всего прочего, был элемент полемики, очень  для нас
важный.  Братья  Стругацкие  принимали  посильное участие  в  идеологической
борьбе. Сражались, так сказать, в меру своих возможностей  на идеологическом
фронте.  (Господи!  Ведь мы  тогда и  в  самом  деле верили в  необходимость
противопоставить  мрачному, апокалиптическому,  махрово-реакционному взгляду
на будущее наш, советский, оптимистический, прогрессивный, краснознаменный и
единственно верный!)
     Новое название разрешено нам не было, но  удалось-таки  его втиснуть на
обложку хотя бы в качестве подзаголовка. Впрочем,  все это  --  пустяки. Нас
ожидали неприятности  покруче. Начались они с совершенно невинного сообщения
АН (письмо от 23.03.62):
     "Возвращение"  по   новому  постановлению   о   порядке   опубликования
научно-фантастических  и   научно-художественных   произведений   отправлено
цензурой в Главатом и вернется в Издательство в понедельник  или во вторник,
после чего выйдет в ближайший месяц..."
     А далее, после череды писем:
     29.05.62.  АН: "Даю информацию.  1. Вчера  из  Главатома пришло  "В"  с
резолюцией, дословно такой: "В повести А. и Б. Стругацких секретных сведений
не  содержится, но она написана  на низком  уровне  (!) и не рекомендуется к
опубликованию".  Так-то. Сейчас же  Нина Беркова* отнесла  эту  резолюцию  в
Главлит. Но  главлитского  начальства  не  было  на месте,  и  как отнесется
Главлит к этой идиотской цидуле -- неизвестно. Самое смешное, что книга наша
Главлитом уже подписана, но из-за гнусной рекомендации ее опять  задержали и
могут вообще не выпустить..."
     Для новых россиян  считаю  нужным  пояснить: Главлит,  то есть  Главное
управление  по делам литературы, -- это была та организация, которая  ведала
охраной государственной и военной тайны в литературе, дабы никакая секретная
информация   не  проскочила  в   книге  лопоухого  --  а   может   быть,   и
злонамеренного!  -- писателя  и  не  сделалась  достоянием  врага. Как  было
сказано выше,  в  отношении  "Возвращения" Главлит до  сих пор, вроде бы, не
питал  никаких враждебных  намерений, но вот теперь  возник некий  Главатом,
организация  новая,  с иголочки,  с неясными  пока  задачами, но,  видимо, с
немалыми  амбициями,  раз  с  ходу  берет  на себя право  судить  об  уровне
художественного произведения.
     И вот наконец... Дальше  я  даю  фактически  полный  текст  письма  АН,
отправленного  в интервале  8.06 --  12.06  (точной даты  нет). Это обширный
текст, но он,  по-моему, представляет определенный интерес для каждого, кому
захочется погрузиться  в ностальгически светлые, истинно  советские времена,
когда был Порядок и все  было Нормально. Особенно считаю нужным подчеркнуть,
что это -- июнь 1962 года, совсем недавно отгремел XXII съезд КПСС, на дворе
-- разгар  Первой Оттепели, "Один день Ивана Денисовича" вот-вот выдвинут на
Ленинскую премию... и вообще -- так вольно дышится в возрожденном Арканаре!

     ---------------------------------
     * Нина  Матвеевна Беркова  -- наш  редактор на  протяжении  долгих лет,
сделавшая очень мною для АБС в Детгизе. (Прим. авт.)


     "Вот  и   дождались  светлого  праздника:  "Возвращение"  из   Главлита
получено,   сдано   в   производство   и   выйдет,   по   утверждению   нач.
производственного отдела, в июле. Т.е. выйдет сигнал. Но получилось все так,
что  мне  даже не радостно. Мерзость случившегося беспредельна. Вот как  это
было:
     "ВОЗВРАЩЕНИЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ". Действующие лица: А. Стругацкий -- автор. Н.
Беркова --  редактор. Компанией  -- главный  редактор  Детгиза. Пискунов  --
директор Детгиза. Калинина -- чин в Главлите. Кондорицкий -- крупный  чин  в
Главатоме. Калинин, Ильин -- его референты.
     Как  ты помнишь, "В" было  передано в Главатом по требованию Главлита в
середине марта. В середине апреля, после троекратного напоминания о том, что
книгу нельзя задерживать так долго, что стоит производство и т.д., а также о
том, что от  них требуется всего-навсего  сообщить,  содержатся  ли  в книге
закрытые сведения по атомной энергетике, в Детгиз пришла официальная  бумага
за подписью Кондорицкого: "Закрытых сведений в книге не содержится, но книгу
печатать нельзя,  потому  что  она написана  на низком  уровне".  Уповая  на
благоразумие   главлитовских  работников,   мы  переслали  бумагу   к   ним.
Действительно, через день Калинина  сообщила, что книгу она, несмотря ни  на
что,  подписала,  но чтобы  отдать ее нам, она  должна знать, что  думает по
поводу  этой  резолюции  детгизовское  начальство.  И вот тут-то и началось.
Пискунов  сказал:  "Очень сожалею, но  из-за  одной  книжки  я  ссориться  с
государственным учреждением не буду". Компанией стал звонить к Кондорицкому,
чтобы выяснить, что тот имел в виду под словами "написано на низком уровне".
Но тут оказалось, что сам Кондорицкий книгу не читал, а читал  ее Калинин, а
Калинин уехал в отпуск и вернется к середине июня.  Так тянулось две недели.
Беркова  неутомимо  сидела  на  Компанийце  и  заставила   его   говорить  с
Кондорицким серьезно. В конце концов Кондорицкий не выдержал и сознался, что
развернутое заключение  на книгу, написанное Калининым, имеется, но  дать он
нам его не может, потому что оно секретное. "Хорошо, -- сказал Компанией, --
я  пришлю  к вам  своего  сотрудника  Беркову, пусть  она  посмотрит на  это
заключение". Кондорицкому ничего не оставалось, кроме как согласиться. И вот
Беркова отправилась в Главатом. Кондорицкий ее, конечно, не принял, а выслал
ей второго своего  референта, Ильина. Тот, рассыпаясь в  извинениях, сказал,
что заключение показать ей не может, оно-де не для  посторонних глаз, но что
он  его  помнит  и  может  сообщить  основные  положения.  Дальше  произошел
следующий  разговор (имей  в  виду,  что тут  нет  ни слова  преувеличения).
Беркова: Итак, что имеется в виду, когда вы утверждаете, что книга на низком
уровне? Ильин: Книга  очень сложна. Б. -- В  чем же? Она  содержит  закрытые
сведения? И. -- Нет, что  вы... Б. -- В ней есть утверждения, противоречащие
нашим взглядам на науку и технику? И. --
     Нет, об этом в заключении не сказано. Б. -- Так при чем же здесь низкий
уровень ?  И.  -- Имеется в  виду низкий литературный уровень. Б. -- Об этом
судить  не Главатому, но  что же  все-таки имеется в  виду? И.  --  В  книге
употребляется много сложных научно-технических  терминов, которые  непонятны
рядовому читателю. Б. -- Например? И. --  Ну... всякие. Вот, например,  есть
термин, который, может, и употребляется среди узких  специалистов, но массам
он  непонятен.  Б. -- Какой именно? И. -- Сейчас вспомню. А...  Абра... Ага,
вот. Абракадабра.  Б. (сдерживаясь). -- Это не научный термин.  А еще? И. --
Еще, например, есть термин... Ки... Кибер. Б. -- Вы слыхали  про такую науку
-- кибернетику? И. -- Слыхал. Б. -- Вот это слово из этой науки. И. -- Вот я
и говорю -- не всем будет понятно.  Б. -- И  все остальные ваши замечания  в
таком вот духе ? И. -- Да. Беркова вернулась  в Детгиз, доложила Компанийцу,
тот сейчас же позвонил в Главлит, и через час мы с Берковой пошли  в Главлит
и забрали "В". Сразу же отдали в производство. Вот и все. Здорово, правда?"
     Это было наше первое серьезное столкновение с машиной  цензуры, причем,
заметьте, не с  Главлитом даже, а  лишь с дочерним  его филиалом. Мы тогда с
огромным облегчением  перевели  дух,  но  мы  и представления еще  не имели,
каково это бывает НА САМОМ ДЕЛЕ.
     Вообще  надо признать, что "Возвращение"  совсем немного пострадало  от
идеологической   правки   и  только  на   редакционно-издательском   уровне.
"Возвращением" начался длинный цикл  романов и повестей, действующими лицами
которых были "люди  Полудня". В романе  был создан  фон,  декорация, неплохо
продуманный  мир  --  сцена,  на  которой  сам  Бог  велел  нам  разыгрывать
представления,  которые невозможно было по целому ряду причин и  соображений
разыграть  в декорациях обычной,  сегодняшней, реальной жизни.  Мир  Полудня
родился,  и авторы  вступили в него, чтобы не покидать этого мира долгие три
десятка лет.





 * 1961--1963 годы. *

"ПОПЫТКА К БЕГСТВУ".
     Эта небольшая  повесть сыграла  для  нас огромную  роль, она  оказалась
переломной для всего  творчества ранних АБС. Сами авторы дружно считали, что
"настоящие Стругацкие" начинаются именно с этой повести.
     "Попытка..."  это  наше первое  произведение, где  пересеклись Прошлое,
Настоящее и Будущее, и мы впервые поняли, насколько эффективно и продуктивно
-- в чисто литературно-художественном плане -- такое пересечение.
     Это   первое   наше  произведение,  где  мы  открыли   для   себя  тему
Прогрессоров, хотя самого термина этого не было еще и в помине, а был только
вопрос: следует ли высокоразвитой цивилизации вмешиваться в дела цивилизации
отсталой, даже и  с самыми  благородными намерениями? Вопрос по тем временам
отнюдь  не тривиальный, ибо  любой  идеологически подкованный гражданин СССР
(включая братьев Стругацких, естественно) уверен  был, что вмешиваться надо,
и  даже необходимо, и всегда был  готов привести в пример Монголию, "которая
из  феодализма, благодаря бескорыстной  помощи  СССР,  перескочила  прямо  в
социализм".
     Далее: это  первое наше произведение, в котором мы ощутили всю сладость
и   волшебную    силу   ОТКАЗА   ОТ   ОБЪЯСНЕНИЙ.   Любых    объяснений   --
научно-фантастических, логических, чисто научных или даже псевдонаучных. Как
сладостно, оказывается, сообщить читателю:  произошло ТО-ТО и  ТО-ТО, а  вот
ПОЧЕМУ это произошло,  КАК произошло, ОТКУДА что взялось  -- НЕ СУЩЕСТВЕННО!
Ибо дело не в этом, а совсем в другом, в том самом, о чем повесть.
     И,  наконец, это  было  первое наше произведение, к  которому мы пришли
через жесточайший кризис, который  казался нам абсолютно непреодолимым целых
десять мучительных часов.
     Первые попытки разработать сюжет  относятся к январю 1962 года. Далекая
планета, население  на уровне  рабовладельческого  строя,  остатки  техники,
брошенные  здесь неряшливой сверхцивилизацией  в незапамятные времена (между
прочим, похоже  на "Пикник",  не  правда  ли?). Попытки  жрецов и "античных"
ученых исследовать и  применить  эту технику.  А потом  прибытие  на планету
землян-коммунаров  (в  сопровождении  дружественных  гуманоидов  из  системы
Сириуса-А) и  война,  страшная, беспощадная, бессмысленная  война,  когда  с
одной  стороны  применяется  сверхтехника, кое-как,  методом тыка  освоенная
невежественными  жрецами, а  с  другой -- не  менее  мощная техника землян и
"сириусян",  не  понимающих, что происходит, но  вынужденных отбиваться  изо
всех сил.
     Черновик писался в феврале-марте 1962 года.  Причем, помнится, поначалу
мы  не особенно  даже  спешили.  Нам  казалось, что  план  разработан вполне
удовлетворительно,   конец,  правда,   пока  неясен,  но   разных   эпизодов
напридумано  предостаточно,  надобно  только   сесть   и  написать.  Поэтому
предварительно  мы не  спеша сделали рассказ под  названием "Дорожный  знак"
(ставший впоследствии прологом  к "Трудно быть  богом"), а потом уже  только
перешли к повести.
     У этой повести не было пока никакого названия, даже условно-кодового, и
в рабочем  плане  ее теперь отсутствовали какие-либо  сириусяне, а была  там
компания  молодых  ребят XXII века, два парня и девушка, которые отправились
на малоисследованную планету  -- поохотиться  и вообще размять кости. С ними
летел  странный,  скучный и  диковатый дядька,  напросившийся  чуть ли не  в
последний   момент.   Этот   человек,   на   самом   деле   специалист    по
экспериментальной  психологии,  был намерен на протяжении всего  путешествия
тайно  производить разнообразные  психологические опыты над своими молодыми,
ничего  не подозревающими  спутниками. Изюминка  сюжета состояла в  том, что
разные странные  события на  борту  (эксперименты  дядьки-психолога)  плавно
переходят в странные и страшные события на  самой планете. Этот сюжетный ход
мы спустя десяток  лет  не  без успеха  применили в фантастическом детективе
"Дело  об убийстве"  ("Отель У  ПОГИБШЕГО  АЛЬПИНИСТА").  Здесь  же  ход  не
сработал. Почти  сразу  возник  некий  эмоциональный,  а потом и  логический
тупик,  писать  стало трудно, вязко, скучно. Написано было  уже две или  три
главки, страниц двадцать, но ощущение тупика не проходило, оно усиливалось с
каждой страницей. Стало ясно, что  писать этот сюжет мы не хотим. Писать его
неинтересно.  Какое, черт побери, нам дело до всех этих молодых бездельников
и  психологических экспериментов  над  ними?  И  при  чем  тут  этот скучный
зануда-дядька? И  на  кой  черт  нам вообще  все  эти  войны,  затеянные  по
недоразумению людьми, до которых нам нет никакого дела?..
     Работа остановилась.
     АН в отчаянии откупорил бутылку водки и хлопнул полстакана без
     всякой закуски. БН, человек  к спиртному безразличный, мрачно бродил по
комнате и садил сигарету за сигаретой.  Оба молчали. Говорить было не о чем.
И  незачем. Это был тупик  -- абсолютный, замшелый, ледяной и тесный  тупик.
Первый настоящий тупик в нашей рабочей биографии.
     Конечно,  нам  и  раньше  приходило