было к двери; он преградил ей путь, опершись
о косяк.
   - Не так уж  ты  торопишься,  -  проговорил  он.  -  Ты  же  собиралась
Франческо ждать...
   Он подтолкнул ее в другой угол передней, к стоявшему там стулу.
   - Дайте мне пройти, - сказала она.
   - Сиди здесь и заткнись...
   Сам он сел в плетеное кресло, развернул письмо, первым  делом  взглянул
на  подпись  -  "Лукреция",  потом  начал   внимательно   читать   долгую,
недвусмысленно  ясную  и  нежную  женскую  болтовню:   писала,   очевидно,
любовница сына.
   Вернулась синьора Бриганте с корзинкой.
   Джузеппина вскочила со стула.
   - Синьора... - начала было она.
   - Заткнись! - повторил Бриганте и обратился к жене: - А ты иди на кухню
и закрой дверь. Мне тут нужно с Джузеппиной поговорить.
   Синьора Бриганте прошла в столовую,  закрыла  за  собой  дверь.  Слышно
было, как захлопали по очереди другие  двери.  Бриганте  снова  взялся  за
письмо, посланное донной Лукрецией его собственному сыну,  потом  подумал,
перечитал еще раз письмо, еще подумал. Затем поднялся,  вошел  в  столовую
(дверь он не закрыл, чтобы не терять из виду Джузеппину), взял  в  буфете,
где хранил все свои бумаги, белый конверт, сложил письмо,  сунул  в  новый
конверт, не забыв и тридцати тысяч лир, запечатал его.
   Потом вернулся в переднюю и засунул письмо,  полностью  соответствующее
прежнему,  за  исключением  нового  конверта,  за  обложку  пластинки,   а
пластинку засунул в стопку.
   - Видишь, - обратился он к Джузеппине,  -  ничего,  в  сущности,  и  не
произошло.
   Она пристально глядела ему в лицо.
   - Письма я не обнаружил, письма я не прочел - словом, ничего  не  знаю,
ничего не ведаю. Усекла?
   - Да, синьор Бриганте.
   - А сейчас уходи, вместе с пластинками.  Франческо  вернется  только  к
ужину. Придешь к нам в это время и отдашь ему письмо потихоньку  от  меня.
Ничего я не знаю, ничего не видел.
   - Ничего не знаете, - повторила Джузеппина.
   Бриганте подошел к сидящей на стуле девушке, защемил кончики ее  грудей
между указательными и большими пальцами. Потом потянул ее  к  себе,  и  ей
пришлось приподняться со стула. Под  пальцами  он  почувствовал  не  живую
плоть, а каркас бюстгальтера.
   - Подделочка, - бросил он.
   Но не выпустил ее, напротив, ущипнул еще сильнее, и она ойкнула.
   - Все-таки нашел наконец хоть что-то настоящее...
   Совсем рядом она видела  его  маленькие  глазки,  уставившиеся  на  нее
жестким, тяжелым взглядом, и повязку на щеке. Асимметрия, возникшая  из-за
повязки, шрама или нашлепки, Делает суровые лица еще более страшными.
   В ее лихорадочно блестевших (от малярии) глазах промелькнул  ужас.  Она
быстро-быстро  захлопала  ресницами,  так  бьет  крыльями  летучая   мышь,
неожиданно попавшая в луч света.
   Бриганте провел ладонью сверху вниз по ее телу. Ноги у нее  затряслись.
Он ощупывал ее как ветеринар кобылу, методично, внимательно.
   - Значит, правда, - удивился он, -  удалось-таки  тебе  сохранить  свое
сокровище...
   Рука  его  становилась  все  настойчивее.  Джузеппина  была  близка   к
обмороку. Он отпустил ее, и она упала на стул.
   Бриганте отошел на несколько шагов и  посмотрел  на  нее,  прижмурив  в
полуулыбке глаза.
   - Не беспокойся, я не собираюсь у тебя его  похищать.  Маттео  Бриганте
берет девушек, а не старых девок... Но смотри, если ты меня  выдашь,  если
хоть заикнешься  Франческо  или  донне  Лукреции,  что  я  письмо  прочел,
берегись: выдам тебя за каррарскую луковицу. Слыхала,  что  это  такое  за
штука?
   - Да, - пробормотала Джузеппина.
   - Тебе рассказывали, как  она  жжет?  Рассказывали,  что  против  этого
жжения лекарств нету?
   - Да, - выдохнула она.
   - А знаешь, если девушку повенчать о каррарской  луковицей,  она  вроде
последней шлюхи становится, такая же дряблая, истасканная, никчемная?  Ну,
отвечай!
   - Знаю, синьор Бриганте.
   - А теперь катись. Забирай пластинки и делай, как я тебе велел.
   Джузеппина попыталась было подняться, но ноги ее все еще дрожали, и она
бессильно рухнула на стул.
   - Видать, поняла, - ухмыльнулся Бриганте.
   Он прошел в столовую, вернулся с бутылкой водки и ликерной рюмкой.
   - Пей, - скомандовал он.
   Она выпила и снова попыталась встать. Но ноги все еще  де  держали  ее.
Бриганте налил вторую рюмку.
   - От этого даже разиня взбодрится, - сказал он.
   Джузеппина выпила, поднялась, взяла пластинки и, шатаясь, направилась к
двери. Бриганте дал ей уйти и с балкона смотрел,  как  она  спускается  по
каменной лестнице, сначала медленно, потом  быстрее,  потом  еще  быстрее.
Двор она пересекла уже совсем твердым шагом.
   Бриганте вернулся в столовую, налил себе две рюмки водки  и  выпил  обе
залпом...
   Вечером, когда семья Бриганте сидела за  ужином,  пришла  Джузеппина  -
отдать Франческо пластинки,  которые  она  у  него  брала.  С  минуту  они
поболтали в передней, потом Франческо вернулся на кухню  и  снова  сел  за
стол. К концу трапезы Маттео Бриганте спросил:
   - Значит, ты завтра уезжаешь к дяде в Беневенто?
   - Да, - ответил Франческо.
   Он поднял на отца свои большие выпуклые голубые глаза, в взгляд их был,
как и всегда, непроницаем.
   - В котором часу уезжаешь?
   Франческо на секунду задумался, не спуская с отца глаз.
   - Девятичасовым автобусом, - ответил он.
   - Я тебя до Фоджи провожу... Мне надо там с одним человечком повидаться
по делам. Свожу тебя позавтракать в отель Сарти...
   Он тоже не спускал взгляда с сына, но тот даже не моргнул.
   - В твои годы, - продолжал отец, - тебе наконец пора узнать, что  такое
хорошая еда, настоящая хорошая еда, в ресторане...
   - Спасибо, отец, - отозвался Франческо.
   - А в Беневенто можешь поехать на автобусе, который после обеда идет.
   - Хорошо, поеду, - согласился Франческо.


   На следующее утро  в  девять  часов  пятьдесят  минут,  как  раз  когда
прибывает автобус Порто-Альбанезе - Порто-Манакоре -  Фоджа,  официант  из
"Спортивного  бара",  Джусто,  находился  в  кабинете  комиссара  полиции.
Помощник комиссара провел его к своему патрону и  тоже  принял  участие  в
разговоре.
   Автобус останавливался на Главной площади  на  углу  улицы  Гарибальди,
перед  зданием  претуры.  Из  автобуса  высыпали  крестьяне   с   мешками,
корзинками, плетушками для живности.  А  манакорцы  ждали,  когда  вылезут
пассажиры, чтобы штурмом занять свободные места; замешкавшимся приходилось
всю дорогу стоять. Водитель залез на крышу автобуса,  его  напарник  -  на
заднюю лесенку автобуса и укладывал чемоданы и узлы.
   Безработные покинули свой обычный пост  на  Главной  площади  и  плотно
обступили автобус, отчасти из любопытства, отчасти каждый в  надежде,  что
именно на него упадет взгляд арендатора, прибывшего в город,  чтобы  найти
себе работника (между Порто-Альбанезе и Порто-Манакоре автобус обслуживает
горные поселки и зону плантаций).
   Сынки знатных манакорских семейств топчутся у входа в "Спортивный  бар"
в надежде  подстеречь  молоденькую  крестьяночку,  прибывшую  в  город  за
покупками, за которой они и будут таскаться из улицы в улицу. Конечно,  не
слишком-то много шансов ее тронуть, разве что сумеешь столкнуться с ней  и
как бы случайно зацепить ее (если умело размахивать на ходу руками,  можно
даже ущипнуть за ягодицу, что зовется у них "мертвой хваткой"); потом надо
сразу же отскочить в сторону и сказать:  "Прошу  прощения,  синьорита",  а
орава наблюдающих за этим маневром юнцов ржет во все горло. Но  еще  более
приятно и даже, пожалуй, еще более волнует другое: идти  за  крестьяночкой
следом и  шептать  ей  на  ухо  разные  чудовищные  непристойности  -  эти
деревенские  простушки  до  того  смущаются,  что  не  смеют  ни   осадить
преследователя, ни  пожаловаться  на  него  городским  стражникам.  Только
краснеют и ускоряют шаг. А преследователь передает ее следующему.
   Гуальони  шныряют  в   толпе   в   надежде   поживиться,   высматривают
какого-нибудь пастуха-горца, приехавшего за покупками,  -  этот  наверняка
растеряется в непривычной обстановке. Стражники с дубинками в руках следят
за гуальони. За своими "намордниками" в  нижнем  этаже  претуры  арестанты
распевают модную песенку, услышанную по радио.
   И так при каждом прибытии автобуса.
   Из окна своего кабинета, находящегося как  раз  над  тюрьмой,  комиссар
Аттилио может наблюдать за всеми фазами  разыгрываемого  внизу  спектакля,
подчас весьма поучительного и неизменно занятного, особенно вечером, когда
приходит автобус из Фоджи  -  рейс,  специально  приуроченный  к  прибытию
поездов из Рима и Неаполя, с  которым  приезжают  в  Порте-Манакоре  новые
партии курортниц (через свою секретную службу он завтра же узнает, в каком
отеле или в каком частном доме они остановились; для такого донжуана,  как
комиссар, большая удача -  иметь  столь  выгодно  расположенный  служебный
кабинет и хорошо налаженную осведомительную сеть, таким образом,  он,  как
правило, первым может засечь дичь и узнать, где она гнездится; но  сейчас,
когда он подпал под закон Джузеппины, комиссар потерял вкус к охоте такого
рода, вернее, почти совсем потерял, осталось его  ровно  столько,  сколько
требуется, чтобы доказать самому себе, что он,  мол,  пока  еще  настоящий
мужчина).
   - Рыжей кожи, - описывал Джусто, - инициалы "М.Б.", золотые, врезаны  в
кожу.
   - Бумажник швейцарца, - уточнил помощник.
   - Глупости, - оборвал его комиссар Аттилио. -  Во-первых,  Бриганте  не
такой человек, чтобы мараться с подобными делами. Во-вторых, в день  кражи
он находился в Фодже. В-третьих, с какой стати ему было  совать  тебе  под
нос этот самый бумажник?
   - А я вам говорю то, что сам видел, - не сдавался Джусто. - Видел из-за
стойки, как вас сейчас вижу...
   Крестьяне уже сошли. Теперь  на  приступ  бросились  манакорцы.  Маттео
Бриганте с сыном вышли из  дворика,  прилегавшего  к  дворцу  Фридриха  II
Швабского, и не спеша направились к автобусу.
   На Франческо светло-серый, полотняный костюм, самый неброский  из  всех
его туалетов, белая рубашка и черный галстук. Мать было удивилась,  почему
он так скромно оделся.
   - Беневенто настоящий город, - пояснил сын, - там  неудобно  одеваться,
как на пляже.
   На самом же деле он подумал, что  Лукреция  непременно  будет  смотреть
из-за полузакрытой ставни на его отъезд,  и  ему  хотелось  порадовать  ее
своим послушанием и неуклонным следованием ее советам. Но  так  как  после
посещения директора, будущего своего начальника, он не прочь  был  сделать
passeggiata, прошвырнуться под аркадами Турина, где, по словам  очевидцев,
очень шумно и оживленно, в  чемодане  он  вез  костюмы  и  рубашки,  более
отвечающие его личному представлению об элегантности.
   Маттео Бриганте шагал рядом с сыном, ниже его чуть ли не на голову,  но
зато  более  подтянутый,  в  белых  полотняных  брюках  с  безукоризненной
складкой, в синем двубортном пиджаке и, как всегда, при галстуке бабочкой.
Такая манера одеваться осталась у него еще со времен  службы  на  флоте  и
весьма годилась, по его мнению, для встреч с деловыми людьми.
   - Вот посмотрите сами, - сказал Джусто.  -  Он  знает,  что  спекся.  И
смывается.
   - Задержать его? - спросил помощник комиссара.
   - Это еще что за глупости! - воскликнул комиссар.
   - А  ведь  действительно  похоже,  что  он  смывается,  -  не  отставал
помощник. - Даже чемодан взял, только велел сыну нести.
   - Человек с таким состоянием, как у пего, - проговорил комиссар,  -  не
будет улепетывать из-за чужого бумажника.
   - Вот  именно  потому-то  он  и  уматывает,  что  бумажник  не  его,  -
воскликнул помощник комиссара. - Вы сами, шеф, это сказали.
   И он раскатисто захохотал.
   - Все это на мою голову свалится, - вздохнул Джусто. - Если  только  он
узнает, что на него донес я...
   - Ладно, хватит, - оборвал комиссар. - Можете идти и  держите  язык  за
зубами. Когда Бриганте вернется, я сам его допрошу.
   Помощник и Джусто вышли в соседнюю комнату.
   - Ясно, - заметил помощник. - Если у Бриганте будут  неприятности,  где
же тогда моему шефу своих бабенок принимать...
   - Все это на мою голову свалится, - плакался Джусто.
   - Бриганте о моем шефе, надо полагать, тоже немало знает.
   - Да он же мне клеймо поставит, - хныкал Джусто.  -  Самому  поставили,
так он на мне отыграется.
   - Ладно, предоставь мне действовать, - сказал помощник.
   Маттео Бриганте с сыном вошли в автобус последними.
   Шофер освободил место для их чемодана. Двое каких-то  типов,  обязанных
Бриганте, сразу же поднялись и уступили свои места  отцу  и  сыну,  и  они
преспокойно уселись. Автобус тронулся. Безработные разошлись и заняли свой
пост вдоль стен домов, выходящих на Главную площадь.  Арестанты  грохнули:
"Поговори со мною о любви..."
   Помощник комиссара отправился к судье Алессандро.


   В одиннадцать часов комиссар Аттилио в свою очередь тоже зашел  в  суд,
чтобы  поговорить  с  судьей  о  делах,  находящихся  на   предварительном
следствии.
   - А как там со швейцарцем?.. - спросил судья.
   - Да ничего нового.
   Уже третий день судью трепала  малярия.  Глаза  желтые,  блестевшие  от
лихорадки,  на  лбу  капли  пота,  ворот  рубашки   расстегнут,   пиджачок
шерстяной, а все-таки зубы выбивают дробь.
   - А мне как раз говорили, что бумажник видели.
   - Сплетни, caro amico.
   - Мне говорили, - прервал судья, - мне как раз говорили,  что  официант
"Спортивного бара" видел вчера бумажник швейцарца в руках Маттео Бриганте.
   - Мой помощник бредит, - улыбнулся комиссар. - Пускай себе псы  брешут.
Ведь вся эта история никакой критики не выдерживает.
   Судья выпрямился, оперся обеими ладонями о  край  стола,  руки  у  него
тряслись.
   - Вы не уважаете правосудие, комиссар...
   Комиссар сидел в кресле,  скрестив  ноги,  напротив  судьи,  по  другую
сторону стола. Он воздел обе руки к небу:
   - Потише, Алессандро, потише...
   -  Позавчера  вы  устроили  политический  шантаж   честному   рабочему,
требовавшему паспорт, на что он имеет полное право. Сегодня вы  покрываете
преступление рецидивиста, рэкетира, вашего друга, вашего...
   - Прошу вас, Алессандро...
   Рогоносец, думал комиссар о судье, злобится, как все рогоносцы. Он  уже
знал, что донна Лукреция накануне провела четыре  часа  в  сосновой  роще.
Правда, он еще не знал с кем. Но скоро узнает. Не будет же молодая женщина
одна торчать в сосновой роще целых четыре часа.
   Юбочник, думал судья о комиссаре, юбочник, да еще у  шлюхи  на  поводу.
Ему уже рассказали о том, как Джузеппина осрамила вчера комиссара  Аттилио
на глазах всего города, собравшегося на пляже.  Развращенный,  испорченный
тип, взяточник, как все эти юбочники.
   Судья опустился в кресло.
   - Слушайте меня, комиссар... В качестве  судьи,  которому  прокурорский
надзор приказал  разобрать  жалобу,  принесенную  неким  Х...  у  которого
украли...
   Он заполнил ордер на обыск квартиры Маттео Бриганте о целью обнаружения
бумажника, который накануне видели у него в руках.
   Комиссар запротестовал - они же оба поставят себя в дурацкое положение.
Но судья предупредил, что, ежели его приказ не будет немедленно  выполнен,
он сообщит об этом в лучерскую прокуратуру.
   Обыск начался во второй  половине  дня,  и  производили  его  комиссар,
помощник комиссара и двое полицейских. Сначала они долго извинялись  перед
синьорой Бриганте: пусть она непременно передаст мужу, что  они  действуют
по приказу судьи Алессандро. Они поверхностно осмотрели квартиру,  главным
образом стараясь не  устроить  беспорядка,  и  всячески  обращали  на  это
внимание хозяйки дома. И в самом деле, если бы Маттео  Бриганте  и  впрямь
совершил кражу, во что они ни минуту не верили, то не стал бы  он  держать
бумажник у себя дома.
   - Мне остается только извиниться перед вами,  -  обратился  комиссар  к
синьоре Бриганте.
   - Простите, шеф, - вмешался помощник... - Нам было  указано,  чтобы  мы
осмотрели и башню, коль скоро синьор Бриганте снимает также и ее.
   Комиссар молча пожал плечами. Полицейские переглянулись.  Дело  в  том,
что именно они уговорили судью упомянуть в ордере на обыск также и  башню,
они сгорали от любопытства посмотреть гарсоньерку их шефа, о существовании
которой подозревал весь город и о которой сами они кое-что знали  со  слов
посещавших ее женщин, но которую никто никогда не видел.
   - По-моему, в башню можно пройти отсюда, - сказал  помощник  комиссара,
указывая на массивную дубовую дверь с затейливым замком.
   Ключа у синьоры Бриганте не оказалось. Пришлось  сбегать  за  слесарем.
Комиссар  уселся  в  плетеное  кресло,  выбрал  прелюд  Шопена  и  включил
проигрыватель, как бы желая подчеркнуть ту пропасть, что отделяет  его  от
подчиненных, признававших лишь оперу да канцонетты. Наконец  вся  четверка
забралась наверх и зашагала по галерейке, во главе  процессии  -  помощник
комиссара, шествие  замыкал  сам  комиссар,  за  которым  плелась  синьора
Бриганте и двое понятых.
   В таком порядке они и вошли  в  восьмиугольную  залу,  занимавшую  весь
четвертый этаж башни Фридриха II Швабского, а потом пробрались  в  уголок,
отгороженный коврами, приобретенными в Фодже у торговца случайными вещами,
и кое-как обставленный, где Бриганте насиловал девиц, а  комиссар  Аттилио
развращал, так ему самому по крайней мере казалось, жен манакорской знати.
   Первым делом они обнаружили портсигар, забытый  здесь  комиссаром,  тот
самый портсигар, который они десятки раз видели в руках своего шефа.
   - Смотрите-ка, шеф. Бриганте и вас тоже обокрал, - воскликнул помощник.
   Конечно, сказано это было ради красного словца.  Никто  не  верил,  что
портсигар был украден. Но его присутствие здесь свидетельствовало о тайных
оргиях их шефа, комиссара Аттилио.
   Узрев эту бесспорную  улику,  помощник  и  двое  полицейских  почти  не
старались скрыть своего ликования. Как будто  поймали  с  поличным  самого
комиссара. Теперь ему придется подчиняться их закону, хотя до сего времени
он долгие годы заставлял их подчиняться своему.  Они  совсем  забыли  и  о
присутствии синьоры Бриганте, и о ждущей их  мести  самого  Маттео.  Желая
якобы поиздеваться над Бриганте, они могли сколько душе угодно  издеваться
над собственным шефом в его же присутствии.  Они  потрогали  металлическую
кровать, расписанную гирляндами на венецианский манер:
   - Ах он, разбойник, скольких же он сюда повалил.
   И стали перечислять всех любовниц, приписываемых комиссару,  под  видом
любовниц Бриганте.
   - Он их так... он им эдак... А они ему...
   Теперь они уже даже не пытались сдержать своего восторга.
   Под предлогом поисков бумажника они перетрогали все подряд, но особенно
им приглянулись туалетные принадлежности: вертя их  в  руках,  они  громко
делились своими соображениями относительно эротического применения  каждой
отдельной вещицы.
   В приступе циничного самозабвения помощник комиссара  взгромоздился  на
инкрустированный столик и стал так и этак  поворачивать  стенное  зеркало,
"чтобы посмотреть, что можно видеть с постели". Но не устоял, зашатался  и
рухнул на пол вместе со столиком.
   Вот тут-то все присутствующие и увидели бумажник швейцарца,  спрятанный
под столешницей инкрустированного столика.
   Впрочем, невозможно было его не увидеть. Прикреплен крест-накрест двумя
ленточками  лейкопластыря  (совсем  как  повязка  на   заклейменной   щеке
Бриганте) к самой середине перевернутой столешницы. Рыжей кожи, с золотыми
инициалами "М.Б.", врезанными в кожу, - словом, точь-в-точь  такой,  каким
он был описан в ордере на обыск.
   Воцарилось  молчание.  Только  сейчас   полицейские   сообразили,   как
изощренно будет мстить им Маттео Бриганте. Карьера  любого  из  них  могла
кончиться в любую минуту именно из-за того, что они совершили бестактность
в отношении самого рэкетира.
   Молчание прервал комиссар Аттилио.
   - Что ж, взялся за гуж... - проговорил он.
   Теперь, когда бумажн