улин.  -  Форменный
детский сад! Неужто вы не понимаете,  что  Денисову  сейчас  нужен  именно
такой противник, как Дан? Чтобы утвердиться.
   Они  очутились  в  красном  грохочущем  железном   коридоре   встречных
трамваев. Тулин что-то говорил. По бледному, злому лицу его мелькали тени.
   - ...так их распротак. Истина! Истина в споре чаще всего погибает!
   - Ты уверен, что Денисов не прав?
   - Твой Денисов - авантюрист! Ну и что из этого?
   Они вышли на тротуар.
   - Почему ты сам тогда не выступишь? - спросил Крылов.
   - Поссорилось яйцо с камнем... Кто я такой? Денисов  -  академик,  а  я
кто?
   - Раз Денисов заблуждается, надо ему разъяснить.
   - Кроме  того,  я  занимаюсь  той  же  темой.  Подумают,  что  я  из-за
конкуренции.
   - Выяснится, что кто-то из вас неправ, вот и все.
   - Даже Голицын, член-корр, патриарх  и  прочая,  прочая,  не  лезет  на
рожон. Он тоже говорил Дану, что спор ненаучный  и  тратить  силы  на  эту
галиматью  просто  неприлично.  Все  равно  что   опровергать   мордовскую
знахарку.
   Они остановились у витрины охотничьего магазина  и  молча  разглядывали
ружья, блестящие ремни ягдташей, ножи, высокие сапоги.
   - Конечно, будь я на месте Дана, я бы вмешался, - сказал Тулин.
   - Хм!
   - А Дану нельзя. За пределами науки он не боец.  Вы  должны  отговорить
его. Денисову известно, что мы связаны с Даном. И  все  это  отзовется  на
нашей работе.
   - Поедем на охоту. Меня Аникеев звал.
   - Я Дану высказал все. Пусть он считает меня  перестраховщиком,  пусть,
потом сам поблагодарит. А впрочем, не нужно мне его благодарности.
   - Не понимаю. Ты считаешь Денисова прожектером и хочешь, чтобы никто  с
ним не спорил. Где ж тут принципиальность? И вообще,  что  же  получается?
Что ты помогаешь Денисову?
   - Да, помогаю. Никто не разоблачит Денисова быстрее, чем  он  сам.  Чем
хуже, тем лучше.
   Тулин   фактами   доказывал,   как   Денисов   выдавал   желаемое    за
действительное.  На  один-единственный  удачный  опыт  уничтожения   грозы
приходилось четыре  неудачных.  О  них  не  упоминалось.  Многое  делалось
вслепую, эффект мог получиться любой - и уничтожение грозы и ускорение ее,
беда была в том, что никакой научной основы у  Денисова  не  существовало.
Удачные работы по  борьбе  с  градобитием,  которые  шли  на  Кавказе,  он
беззастенчиво заимствовал, перенося на грозу. Процессы в грозовых облаках,
механизм  развития  грозы,  то,  над  чем  бился   Тулин,   нисколько   не
интересовали Денисова.
   - Почему же твой Чистяков не выступит и другие?
   - Ты понятия не имеешь о нашей публике, - сказал Тулин.  -  Кому  охота
ссориться с Денисовым! Все равно он одолеет.
   - Это еще почему?
   - Беби! Культа нет, но служители еще остались.
   Трудно  было,  конечно,  разобраться  в  хитро   сплетенных   интересах
множества людей, хорошо известных Тулину, связанных  между  собой  давними
отношениями, построенными на соревновании, заботе об  учениках,  заботе  о
собственном здоровье, интересами совместной работы, служебной  зависимости
и т.п. Но и Крылов понимал, что ребятам, сидящим  где-то  на  высокогорных
станциях, нет ни возможности, ни времени бороться с Денисовым. Было  ясно,
что денисовская затея помешает многолетним серьезным работам  разрозненных
лабораторий и станций.


   В конце дня Дан вызвал Крылова и попросил срочно подобрать материалы об
активных воздействиях для своего выступления.
   Крылов замялся, он поверил Тулину и понимал Дана,  и  разрывался  между
ними.
   У Дана сидел Голицын, седой, величественный; Крылов видел его  впервые.
Голицын вертел между ног палку с костяным набалдашником и  заинтересованно
разглядывал Крылова.
   - Что вас смущает? - нервно допытывался Дан.
   Крылов сослался на завтрашние испытания в камере.  Кроме  того,  он  не
понимал, как это в ущерб собственной работе можно заниматься  денисовскими
делами, конечно, работы  Дана  связаны  с  атмосферным  электричеством,  с
теорией грозы и затея Денисова нереальна, но  все  же  это,  так  сказать,
смежная область...
   Под пронзительным взглядом  Дана  он  начал  путаться,  однако  Голицын
выручил его.
   - Слыхали? - обратился он к  Дану,  видимо  продолжая  старый  спор.  -
Молодые и те норовят не связываться с Денисовым. Каверзнейшая личность.  А
вы, с вашим сердцем... Что он вам, конкурент? Будьте выше этого,  разве  в
такой ситуации можно вести научный спор, тут не наука...
   Дан сцепил тонкие пальцы.
   - Бог ты мой, поймите, это ж не  случай,  это  как  инфекция:  если  не
противиться, она расползется по всему организму, доберется  и  до  нас,  и
тогда будет поздно. Денисов  вводит  в  заблуждение,  мы  обязаны  сказать
правду. Чего бояться? Все еще живем памятью прежних страхов... - Он  вдруг
замолчал и затем сказал: - Эх, вы... - с печальным  гневом  и  сопровождая
это взглядом, который Крылов впоследствии часто вспоминал, как  будто  Дан
смотрел сквозь них, куда-то далеко, в их будущее.
   Предсказания Тулина сбывались со зловещей точностью.
   Дан выступил и, не снисходя к уровню слушателей, на том строго  научном
языке, каким он дискутировал на своих семинарах, произвел  беспристрастный
анализ и сообщил свой приговор. Кроме двух-трех специалистов, никто толком
его не понял. Но что Дану до этого, разве Истина  меняется  от  того,  что
люди не различают ее?
   Слушателей раздражало высокомерие этого аристократа науки,  пытающегося
опорочить Денисова, убедить  своими  формулами,  что  все  они  невежды  и
болваны.
   Ни до кого не доходила его ирония: "Наконец-то мы услышали доклад,  где
ясно сформулированы научные основы, опубликованные за  последние  двадцать
лет в разных учебниках", его разоблачения: "Раз пси равно шестнадцати,  то
любой найдет, что релаксация гаммы  на  два  порядка  выше",  его  выводы:
"Следовательно, тяжелые ионы будут вести себя, как диполи!"
   В ответ Денисов благодушно улыбался.
   - Жаль, дорогой коллега, - сказал он. - Оторвались  вы  от  жизни.  Вот
рядовые инженеры все оценили, а вы не смогли. А почему? Да потому, что они
люди дела, с практическим складом ума. С диполями  успеем  разобраться,  а
вот сельскому хозяйству надо помогать немедленно.  Какие  убытки  приносит
градобитие! А гроза? Вы про нефтяников  подумали?  Нужды  народные  нельзя
забывать. Немедленная эффективность - вот что решает.
   Председатель вежливо  спросил  Данкевича,  что  реально  он  предлагает
народному хозяйству.
   - Пока ничего, - вызывающе сказал  Данкевич.  -  Во-первых,  необходимо
закончить исследование по методике нахождения центров грозы, вероятно, тут
могут встретиться...
   Его  "если",   "возможно",   "надо   проверить"   произвели   тягостное
впечатление.
   - Вот видите, - с облегчением подытожил председатель, - конца и края не
видно. А академик Денисов предлагает немедленные  результаты.  Как  же  мы
можем отказаться от такой возможности?
   Совещание приняло четкий план обширных работ по исследованиям академика
Денисова,  одобрило  его  начинание,  рекомендовало  сосредоточить  в  его
распоряжении отпущенные средства.
   Механика дальнейших событий была Тулину ясна, как падение камня.
   С мстительным удовлетворением он показал Крылову статью про своего шефа
Чистякова,  появившуюся  в  журнале,  куда  Денисова   назначили   главным
редактором.  Статья  брала   под   сомнение   правомерность   направления,
избранного Чистяковым. Денисов энергично очищал решающие участки от людей,
мешающих ему; ученики его и приверженцы получали назначения на кафедры,  в
НИИ, в ученые советы. Доцент Лагунов был прислан к Данкевичу  заместителем
директора.


   Тулин  кружил  по   комнате,   раздражительно   высмеивал   старенькую,
облупленную этажерку, репродукцию Ренуара, он  придирался  ко  всему,  что
попадало ему на глаза, его злило то, как Крылов сидит, как он встает,  то,
что нет водки, и то, что  есть  колбаса,  злило  молчание  Крылова  и  его
вопросы.
   Встречаясь со взглядом Тулина, Крылов поспешно отводил глаза, как будто
прикасаясь к высокому напряжению.
   Тулин остановился перед зеркалом,  поправил  волосы  и,  глядя  себе  в
глаза, сказал:
   - Летел гусь в голове, а стал в  хвосте.  Не  сегодня-завтра  мою  тему
прикроют.
   - Кто прикроет?
   Тулин с силой провел по щекам.
   - Денисов? - спросил Крылов.
   - Найдутся и без него.
   - Что же делать?
   Тулин обернулся, сунул руки в карманы.
   - Что делать? Кто виноват? Любимые вопросы русской интеллигенции. -  Он
пружинисто прошелся, отшвырнул ногой стул. - Как идет работа у Дана?
   Крылов  рассказал.  Неудача  следовала  за  неудачей.  Открылись  новые
сложности.  Начальные  предпосылки   не   оправдались.   Кое-что   удалось
смоделировать, но в общем пока одни  развалины.  Правда,  получены  важные
данные для понимания  природы  атмосферного  электричества  и  разрядов  в
облаках, и если бы не Дан... Он не позволяет отвлекаться в сторону,  гонит
и гонит вперед.
   Тулин сел на кушетку.
   - Итак, в ближайшее время вы результатов не получите?
   Крылов пожал плечами.
   - Где там! Обследователи навалились, Дана треплют, не  дают  покоя.  И,
как назло, у меня тоже ни черта не клеится. Меня все сносит на атмосферное
электричество, я хотел с тобой посоветоваться, понимаешь, есть возможность
и к механизму грозы подойти совсем с иного боку, чем вы, увязать  в  общую
теорию, энергетически...
   - Погоди, значит, обследуют? Ну  что  ж,  логично.  Еще  не  то  будет.
Денисов его не оставит. Не оставит, пока не подомнет.
   - Ты преувеличиваешь, - сказал Крылов. - Ведь Дан прав.  А  если  и  не
прав... Нет, нет. В наше время так  не  бывает.  Может  быть,  надо  пойти
куда-то рассказать, я пойду.
   - Уже ходили и говорили. Не такие, как ты, ходили. А  им  -  пожалуйте,
вот решение совещания. Так сказать, в открытом бою побит ваш  Данкевич.  А
то, что критикуют его, ну что ж, нормально, науке нужна  критика.  И  будь
здоров. Приветик. Такая чертовщина, обалдеть можно.
   Лицо его зябко съежилось, и Крылову стало не по себе не от слов Тулина,
а от того, что Тулин, его Тулин, может перед чем-то отступить.
   - Твой Дан во всем  виноват,  -  со  злобой  сказал  Тулин.  -  Он  все
испортил. Зачем было их  дразнить?  Им  только  этого  и  надо  было.  Они
провоцируют, а он донкихотствует, губит нас, мостит им дорогу.
   - Как ты можешь про Дана...
   - Он глуп, глуп, - с каким-то исступленным злорадством повторял  Тулин.
- Краеугольный камень. Олимпиец. Кристаллическая решетка, а не человек.
   Крылов страдальчески сморщился.
   - Ну, это зря... Разве можно требовать от Дана какой-то дипломатии?  Он
мыслит другими категориями. А ты знаешь, как он мыслит.  Это  молния.  Ему
все можно простить.
   - Кому нужна сейчас эта молния? Молнией задницы не согреешь. Все горит,
пожар, а Дан наблюдает в телескоп...
   - Не  смей  говорить  о  нем  плохо!  -  закричал  Крылов.  Впервые  он
осмеливался кричать на Тулина, впервые он взбунтовался. - Как  ты  смеешь?
Дан - святой человек, гений.
   Тулин закинул ногу на ногу, успокоенно-холодно улыбнулся.
   - Да?
   Крылов оторопел.
   - Что "да"?
   - Барашек ты мой. Гении нынче получаются после смерти,  а  мы  его  при
жизни сделали гением. Он возомнил и решил, что все может.
   - Ничего подобного. Все это вздор. Вздор! - бормотал Крылов.
   - Мой совет - оставь его, пока не поздно. Ты сам говорил, что  успех  и
не брезжит. Дан  занесся  и  взялся  за  непосильную  задачу,  из-за  него
ухлопаешь лучшие годы  впустую.  И  кроме  того,  помяни  мое  слово:  вам
нормально работать не дадут.
   Крылов мучительно потирал лоб.
   - Нет, ты нарочно пугаешь меня. Только это все вздор.
   - Зачем же мне пугать тебя? Ты уже убедился, что я прав.
   - Если бы Дан позволил, - сказал Крылов, - я бы... Понимаешь, пользуясь
дановской теорией поля, можно рассмотреть природу грозы...
   Тулин  скучливо  отмахнулся  -  непрактично,  уязвимо  с  точки  зрения
результатов.
   - Такой темой  можно  заняться  и  лет  через  пять,  -  сказал  он.  -
Держись-ка ты лучше за землю, парень.
   И он так выразительно оглядел круглую, курносую физиономию Крылова, что
тот покраснел.
   - Я и не рассчитываю... Ну не получится,  зато  как  интересно!  Кто-то
ведь должен начать. - Крылов помолчал. - Тебе-то хорошо рассуждать.
   - Мне хорошо, - сказал Тулин. - Между прочим,  мой  шеф  решил  сдаться
Денисову на милость.
   Крылов поднял голову. Глаза Тулина были стеклянны.
   - И я с ним, - сказал Тулин. - Бухнемся в ноженьки. Владейте  нами.  Мы
перебежчики. Ему сейчас перебежчики нужны. Самый момент.
   - Не юродствуй.
   - Денисок, конечно, облобызает нас.
   - Зачем вам это?
   - Работу спасать надо. Работу, понятно? Мой шеф  здраво  рассуждает,  -
хоть черту душу заложить, лишь бы  дело  делать.  По-твоему,  лучше  слезы
точить, жалобы писать? Нет, голубок, перед  такими,  как  Денисов,  нечего
стесняться. С ними  надо  бороться  их  же  методами.  Нечего  брезговать.
Притвориться? Пожалуйста! Врать? Готов! На все  готов.  Потом  успею  руки
помыть.
   - Что ж это тебе даст?
   - Поставлю условия. Дорогой  владыка,  я  ничем  вам  мешать  не  буду,
перекую  мечи  на  орала,  только  не  трогайте  мою   тему.   Дайте   мне
доковыряться.  Он,  конечно,  тоже  поставит  условия.  Приму.  От   всего
отрекусь. Чего кривишься? - Он вскочил, стиснул кулаки, глаза  его  словно
разбились, сверкая острыми осколками. - Медуза ты интеллигентская! Всех бы
вас, чистоплюев...  Невинность!  Благородство!  А  внутри-то  -  трусливый
импотент!
   - Ну-ну, - ошеломленный его гневом, пробормотал Крылов.
   Тулин схватил с вешалки свой темно-серый плащ.
   - А ты, вместо того чтобы поддержать  меня...  Думаешь,  очень  приятно
залезать в это дерьмо? А я лезу... Разумеется, куда как красиво взойти  на
плаху! Но от этого, милый, работа над грозой не продвинется ни у тебя,  ни
у меня. Ведь Денисов-то сам ничего не сделает. У него все это афера. Пшик!
Дан прав.
   - Ага! Вот видишь. И я знаю, Дан -  настоящий  ученый.  Он  никогда  не
пойдет против своих убеждений. Он, как Галилей, будет твердить: а все-таки
она вертится! Настоящий ученый иначе не может. Что бы ни было!
   Они стояли друг против друга, взъерошенно-непреклонные, пряча  сомнения
и растерянность.
   Первым заговорил Тулин. Нервная усмешка дергала его губы.
   - Эх ты, грамотей грамотеевич! Известно  тебе,  что,  несмотря  на  эту
фразу, Галилей  все-таки  отрекся.  Ради  того,  чтобы  иметь  возможность
работать дальше. Он был деловой товарищ.  И,  как  известно,  история  его
оправдала. История! А ты кто такой? Может, она, история, мне тоже памятник
поставит. И тебе. Не волнуйся. Если уйдешь от Дана,  обязательно  памятник
схлопочешь. Только мне на  коне.  А  тебе,  -  он  подмигнул,  -  тебе  на
мотоцикле.
   Он снова был старшим. Как бы они ни ссорились, что бы Олег ни делал,  в
их дружбе, наверное уж навсегда, он останется старшим.
   С внезапной детской нежностью Крылов взял Тулина за руку.
   - Не ходи к Денисову. Я не верю, что ты к нему пойдешь.
   Тулин милостиво поинтересовался:
   - Это почему?
   - Если бы ты решил пойти, то зачем бы ты мне рассказывал. Ты бы  сперва
к нему отправился.  А  тебя  совесть  мучает.  -  Приободренный  молчанием
Тулина, он сказал убежденно: - Есть все же вещи  сильнее  всякой  науки  и
логики.
   Тулин молчал, улыбался, и Крылов сконфузился.
   - Передо мной тоже проблема, все же мне охота...
   Тулин посмотрел на часы.
   - Мне б твои проблемы, я был бы счастливым человеком.


   Крылов вернулся в комнату, включил чайник, открыл окно,  нарезал  хлеб,
намазал бутерброды, выпил чай. Из всех  людей  на  земле  ему  нужна  была
сейчас Лена, одна она. Чтобы она пришла, села  на  подоконник,  и  он,  не
торопясь, поговорил бы с ней, рассказал бы ей все.
   Всегда ему доставалась роль слушателя. Даже тогда, когда ему необходимо
было посоветоваться, все равно как-то получалось так, что его перебивали и
заставляли слушать. То, что говорили другие, всякий раз оказывалось важнее
его личных забот. Никому почему-то не  приходило  в  голову  расспрашивать
его. И ни у кого не находилось времени выслушать его.
   Он сидел за столом и мысленно  звал  Лену.  Он  внушал  ей:  ты  должна
прийти. В конце концов существует  же  какое-то  действие  на  расстоянии,
какие-то биотоки или телепатия, или  еще  какая-нибудь  чертовщина.  Нужно
сильно захотеть - и Лена почувствует. Должен быть  хоть  один  человек  на
свете, которому ты нужен.
   В раскрытое окно вливался шум улицы.  На  фоне  пунцово-закатного  неба
возникла фигура Лены. Она быстро  скользнула  по  острым  железным  волнам
крыш.  Рама  окна  была  рамой  картины.  Лена,  запыхавшись,  уселась  на
подоконник, отодвинула горшочек с кактусом и разгладила юбку.
   - У меня масса времени, - сказала  она.  -  Мы  никуда  не  пойдем.  Не
удивляйся, можешь сидеть, рассказывать сколько влезет. Мне страшно хочется
узнать, что у тебя происходит.
   - Нужно, чтобы был хоть один человек в мире, кто хочет тебя слушать,  -
сказал он. - Ты знаешь,  раньше  люди  исповедовались,  и  им  становилось
легче. Иногда нужно просто, чтобы тебя кто-то слушал. Просто слушал  бы  и
кивал головой. Человеку надо иногда открывать свою душу.
   - Давай ближе к делу.
   - Вот видишь...
   - Ну не буду, не буду.
   - Я бы построил специальные дворцы, посадил туда мудрых людей, чтобы  к
ним можно было прийти и поговорить. Никакой власти им не надо.  Только  бы
они умели слушать.
   - Районные исповедальни.
   - Не смейся, это очень нужно. Бывает, ни с родным, ни  с  товарищем  не
хочется делиться. Олегу сейчас не до меня.  Ему  трудно.  Но  и  мне  тоже
трудно. Я все больше чувствую себя тупицей, а  Дан  выходит  из  себя.  Не
знаю, как помочь ему. Боюсь, что  не  под  силу  нам...  Забежали  лет  на
десять. Но разве его переспоришь?
   - Это тебя Олег убедил?
   - А что, Олег прав. Олег всегда  оказывается  прав.  Если  он  вынужден
отступить, то где уж мне!
   - Не прибедняйся. Тебе не по душе все его доводы.
   - Криво, косо, но он идет к своей цели. Во всяком случае, не мне судить
его.
   - Короче, ты разочаровался в Дане?
   - Нет, как ты не понимаешь! Уж на что Эйнштейн двадцать  с  лишним  лет
бился над единой теорией поля, и все  напрасно.  Так  и  умер,  ничего  не
добившись. Теперь-то  ясно,  что  это  была  безнадежная,  несвоевременная
затея. Даже Эйнштейн мог так ошибаться.
   - Что ж ты мучаешься? Уходи. Савушкин-то ушел.
   - Не ушел, а сбежал. Запахло жареным, он и сбежал. Ты хочешь, чтоб меня
считали трусом?
   - Савушкин - трус потому, что он думал только о себе. А у  тебя  совсем
другое. Поговори начистоту с Даном, он поймет.
   - Я - говорил ему, что хочу заняться атмосферным  электричеством.  Куда
там! И слушать не стал. "После, после, сейчас рано". А чего ждать? Полтора
года чикаемся, и даже не светит.
   - Ему виднее.
   - Что я такое для него - козявка. Какие у меня могут быть  страсти?  Не
имею права. Я должен жить лишь его идеей. Он и знать не желает, что у меня
появилось свое. День и  ночь  меня  грызет  это,  надо  сесть,  продумать,
просчитать, посоветоваться с ним, а я ничего не в состоянии:  он  захватил
мой  мозг,  выжимает  все,  до  последней  клетки,   ни   опомниться,   ни
передохнуть, тащит и тащит.  Ведь  мы  выяснили  потрясающую  вещь:  чтобы
восстановить электричество в грозовом облаке, нужно в  тысячу  раз  больше
зарядов, чем  уходит  в  молнию.  Скудный  паек  прежних  теорий  оказался
недостаточным. В чем там дело? Что  же  там  происходит?  У  меня  десятки
всяких соображений. Мелькнут - и пропали. Разобраться бы... Мимо, мимо!  А
я не хочу мимо! Я уже не могу без этого, как без тебя. Мне нужно  заняться
ими, иначе я засохну. Да я понимаю, что я всем обязан  Дану,  даже  своими
мыслями, замыслами... Я люблю его, он был для меня  всем,  а  ему  ник